Достоевский и Шиллер. Часть 3

В «Теософии Юлиуса», программной идеологической части «Философских писем», Шиллер разворачивает величественную теодицею, осуществляемую силой и принципом любви. Любовь в его понимании одушевляет механизм физиче­ского мира, обеспечивая связь всех существ друг с другом, вплоть до притяжения разнородных элементов в химических реакциях. Она является принципом перехода телесного в духовное, обеспечивает их синтез и гармонию, тем самым и теоретическую целостность мироздания, его полную одушевленность и обожение. Неоднократно в особо значимых местах своих произведений Шиллер использу­ет образ, символически воплощающий его философию любви: великая цепь чувствующих существ – своего рода метафору всеобщей связи в природе.

>>

Своеобразие художественного документализма в романе Б.Пильняка «Голый год»
Роман Б.А.Пильняка «Голый год» (1920) стал примечательным явлением «орнаментальной» прозы и своеобразным художественным документом о революционном состоянии мира, которое запечатлевается как в индивидуальном, так и в массовом сознании. Нацеленный на уяснение «историософской формулы современности», роман построен на соотнесении «происходящего на глазах современников с русской историей, с проблемами, назревшими в русской жизни». >>

Ненужный Толстой: рецепция личности и творчества писателя в год столетнего юбилея

Утром 20 сентября 2010 г., ровно в день столетней годовщины смерти писателя на станции Астапово Рязано-Уральской железной дороги, на телеканале «Россия» прошел прямой эфир общественно-политической программы Дмитрия Киселева «Национальный интерес». Выпуск программы – едва ли не единственной передачи, напомнившей о столетней годовщине, - был посвящен теме «Толстовство и современность».

>>

Достоевский и Шиллер. Часть 2
Золотой век и всемирная гармония Счастье человечества представляется героям Достоевского в виде некой райской гармонии, складывающейся из бесконечной красоты видимого мира и любовного единения всех людей в нем. Эту гармонию они осознают как универсальную, некогда уже бывшую на земле – до грехопадения. Но библейский земной рай, Эдем, соединяется в их сознании с образом античного золотого века. По логике художественного мира Достоевского, смутное воспоминание о золотом веке заложено от рождения в душу каждого человека и оборачивается, с одной стороны, тоской по утраченной раю и совершенству, а с другой – предвкушением нового воцарения ее на земле. >>

Достоевский и Шиллер. Часть I
Красота «поэтическая» Общеизвестно увлечение Достоевского творчеством Бальзака, Гофмана, Диккенса, Гюго, Руссо и т.д., но, наверное, ни один другой западноевропейский автор не был так важен для Достоевского, как Шиллер. В отличие от вышеназванных писателей, у которых Достоевский много почерпнул как у художников, психологов и мыслителей, Шиллер глубоко затронул его духовно и мировоззренчески. Даже бесконечные кощунства над “вечно юным” Шиллером — первое, что вспоминается о немецком поэте по прочтению «Преступления и наказания» – предполагают наличие святыни. И святыней для Достоевского был Шиллер. >>

История «для бедных»: русские древности на российском телевидении, в кинематографе и в просветительской литературе
Как князья народ «крышевали»

История – это то, что произошло и что продолжает происходить во времени. А тем самым она является наслоением, напластованием под почвой, на которой мы стоим, и чем глубже уходят корни нашего бытия в бесконечные пласты того, что находится вне и ниже плотских границ нашего “я”, но это “я” все-таки определяет собой и питает, отчего в менее точные часы мы порой говорим об этих пластах в первом лице, словно они составляют часть нашей плоти, - тем больше смысла в нашей жизни и тем почтеннее душа нашей плоти.

Томас Манн, «Иосиф и его братья» >>

Проблема единства текста «Повести временных лет» в современной науке
Так называемый сравнительно-текстологический метод, использованный А.А. Шахматовым при изучении истории текста «Повести временных лет» (далее – ПВЛ) и реконструкции ее редакций и гипотетических сводов, ей предшествовавших, в исследовательской литературе неоднократно противопоставлялся пониманию ПВЛ как относительно цельного летописного текста, как единого памятника (И.П. Еремин, А.А. Шайкин и многие другие). В работах последних лет обращается всё большее внимание именно на структурное единство ПВЛ (исследования А.А Гиппиуса, В.Я. Петрухина, А. Тимберлейка и других; писал об этом и я). Может быть, наиболее радикальными примерами в развитии подхода к ПВЛ как к цельному произведению являются статьи С.Я. Сендеровича. >>

Женщины и лошади в романе М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени
Печорин — персонаж, как бы фокусирующий, вбирающий в себя черты большинства других героев романа, и даже с Грушницким у него есть нечто общее. Печорин любил подвергать других жестокому анализу и холодной оценке. И вот он сам становится предметом такого отношения, и в нём самом выявляются черты, приписываемые им другим. >>

Сюжетно-мотивная структура повести «Ф.М. Достоевского «Вечный муж»
«Вечный муж» остается наименее исследованным из послекаторжных повестей Достоевского, отчасти потому что его «водевильный» сюжет не предполагает философской глубины, равновеликой его «сверстникам» – романам пятикнижия, отчасти потому что он труден для истолкования в силу его сверхоригинальной обработки. В повестях Достоевского на первое место выходит все-таки не философская, а психологическая проблематика, а в романах наоборот, но там психологические портреты и состояния героев уже не показываются подробно и изнутри, а обозначаются отдельными сильными штрихами. Именно поэтому на повестях лучше просматриваются некоторые ключевые принципы психологизма Достоевского, которые в романах заслоняются разноплановым содержанием. >>

Древнерусская словесность и вопрос об ожидании Конца света в XI веке
Мнение о присутствии в памятниках древнерусской словесности XI — начала XII в. отчетливо выраженных эсхатологических представлений неоднократно высказывалось разными исследователями. Эсхатологические представления находили, обыкновенно, прежде всего в тексте «Повести временных лет» (далее — ПВЛ). >>