К 80-летию со дня рождения митрополита Волоколамского и Юрьевского Питирима (Нечаева)

Исполняется 80 лет со дня рождения одного из выдающихся архиереев второй половины ХХ века – митрополита Волоколамского и Юрьевского Питирима (Нечаева). Юбилей – пора подведения итогов. Однако свои итоги на этой земле приснопамятный Владыка подвести уже не может. Земной путь его, поистине многотрудный, остался позади. "Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил, - мог бы сказать он о себе словами Апостола. – А теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный" (2 Тим. 4:7). 4 ноября 2003 года, на память Казанской Иконы Божией Матери и Седми отроков Эфесских, Господь призвал его к Себе.

Будущий Владыка родился 8 января 1926 года в городе Козлове (Мичуринске) Тамбовской епархии и был крещен в честь Константина равноапостольного, хотя в тот день празднуется другой Константин – Синадский. Его священнический род, как по отцовской, так и по материнской линии насчитывал к тому времени не менее 300 лет служения Церкви. Предки его отца, протоиерея Владимира Андреевича Нечаева, были среди тех священников-миссионеров, которых привез с собой во вновь созданную Тамбовскую епархию святитель Питирим Тамбовский. Род же его матери, Ольги Васильевны Быстровой, согласно семейному преданию, восходит к племянникам Святителя, которых вместе со своей сестрой – их матерью – тот также взял с собой в новую епархию. Вероятно, этим и объясняется поразительное внешнее сходство Владыки в зрелые годы с образом его небесного покровителя.

Оба деда митрополита Питирима служили на приходах Тамбовской епархии: о. Андрей Нечаев – в селе Селезни, а о. Василий Быстров – в селе Космодемьяновском. Их могилы и по сей день сохраняются возле их храмов, а память об этих добрых пастырях  – в сердцах прихожан. На могиле владыкиного деда у храма в Селезнях со времен гонений на Церковь нет надписи, и ухаживают за ней даже не дочери, а внучки его духовных чад, уже не заставшие его в живых. Тем не менее они твердо знают, что это могила "нашего батюшки" – о. Андрея.

На долю отца Владыки – протоиерея Владимира – выпало время неспокойное, мятежное. Закрытие храма Илии пророка, где он был настоятелем, бедствия, скитания, смерть одного из сыновей, младенца Виктора, в тяжкие годы гражданской войны, аресты, Дальлаг под Владивостоком, откуда батюшка вернулся тяжело больным человеком.

Владыка был младшим, одиннадцатым ребенком в семье, и со всеми этими бедствиями столкнулся с самого раннего детства. Решение стать монахом он принял в четыре с половиной года, после ареста отца. Уже тогда он не мыслил для себя иного пути, кроме священнического, но твердо решил, что своей семьи заводить не будет: пример отца говорил о том, сколь невыносимо видеть на кресте рядом с собой своих близких.

Отец скончался 17 декабря 1937 года, когда Владыке было всего 11 лет. К этому времени старшие братья и сестры, слава Богу, уже стояли на ногах, - они и приняли на себя заботы о матери, младших сестрах и подростке Косте. Матушка Ольга Васильевна оказала на сына особое влияние. Мать-героиня, она была также и настоящей молитвенницей: когда о. Владимир отбывал срок заключения, она ежедневно вычитывала за него его иерейское правило, а впоследствии ежедневно прочитывала всю Псалтирь. "Пока жива была мама, дома молиться было легко" - говорил Владыка.
 
Стойкую и бескомпромиссную позицию Костя Нечаев научился проявлять еще в детстве: ни в пионеры, ни в комсомол он не вступал, хотя и учился в столичной школе. Тем не менее убеждения отца, верного сторонника митрополита Сергия (Страгородского), – считать радости и печали своей страны своими радостями и печалями, – стали убеждениями самого будущего Владыки. Как в мирное время он не стоял в стороне от дел класса и школы, так и с началом войны, вместе с большинством московских старшеклассников, участвовал в строительстве укреплений и рытье окопов, где, как смутно упоминал, повредил позвоночник.

Поздней осенью 1941 г. семья Нечаевых уехала в эвакуацию на родину – в Тамбов, где Костя учился последние два класса, а затем, в 1943 г. он вернулся в Москву, получил аттестат и поступил в Московский институт инженеров транспорта (МИИТ).  В выборе профессии решающее влияние на него оказал пример крестного – старшего брата Ивана Владимировича, видного инженера, и людей его круга. И. В. Нечаев с первых дней войны руководил строительством инженерных укреплений на оборонительных рубежах. Распространенный в те дни лозунг: "Железнодорожный транспорт – родной брат Красной Армии" – не был для юного Константина пустым звуком. Он лично знал военных железнодорожников, под бомбежками и артобстрелами спасавших подвижной состав от сдачи противнику.

Освоение мирской профессии не означало для Константина отказа от мечты о священническом сане. Но духовных учебных заведений в те годы не существовало – все они были закрыты, а получение образования во владыкиной семье считалось обязательным. Когда в конце войны в Москве были вновь открыты духовные школы, Константин Нечаев оставил светский вуз и поступил в Богословский институт. Тем не менее, МИИТу он всю жизнь был благодарен за сформированное в нем инженерное мышление, которое, как он считал, очень пригодилось ему как пастырю и богослову.

Выросший в традиционной священнической семье, будущий Владыка не ограничивался узко-семейной традицией, но вбирал все лучшее, что мог воспринять от своих духовных наставников. Первым, у кого он сознательно учился, был его духовник, настоятель московского храма Иоанна Воина, протоиерей Александр Воскресенский, "благодатный батюшка с беспредельными духовными дарованиями", как характеризовал его Владыка. Через о. Александра Воскресенского незримая нить связывала его с о. Иоанном Кронштадским, от которого тот некогда усвоил искусство нерассеянной молитвы.

Преданный своему духовнику, юноша Константин Нечаев не искал для себя другого руководства, однако судьба распорядилась так, что он оказался в числе иподьяконов Святейшего Патриарха Алексия (Симанского). О. Александр сам благословил его на этот путь. С Патриархом будущий Владыка оказался тесно связан более чем на четверть века. Выдающаяся личность Предстоятеля Русской Православной Церкви стала для него образцом для подражания во всем: в манере служения, в образе личного поведения, в отношении к жизненным невзгодам и перипетиям исторической эпохи. Под первосвятительским омофором он прошел ступени иподиакона, целибатного диакона и священника, затем – уже в постриге – архимандрита и епископа.

Третьим человеком, оказавшим существенное влияние на будущего митрополита, был ученик и преемник оптинских старцев, преподобный Севастиан Карагандинский. Владыка знал его с раннего детства: после закрытия Оптиной пустыни о. Севастиан по приглашению о. Владимира Нечаева приехал к нему в Козлов и провел в этом городе несколько лет до своего ареста и ссылки в Караганду. Тогда их общение на долгие годы прервалось, и возобновилось лишь в 50-е гг., когда Константин Нечаев, уже вступивший на путь церковного служения, оказывал поддержку карагандинской церковной общине, и не прекращалось до самой смерти старца, при кончине которого присутствовал епископ Питирим. 

Одним из заветов преподобного Севастиана, которые свято хранил Владыка, было требование никогда, ни при каких обстоятельствах не оставлять преподавательской работы. Действительно, с преподаванием Владыка был связан всю жизнь, возможность не оставлять этой работы была условием, которое он не побоялся выдвинуть Патриарху при обсуждении вопроса о его архиерейской хиротонии – в 1963 г.

Окончив с отличием Московскую Духовную Академию в 1951 г., Константин Нечаев начал читать вчерашним соученикам историю западных вероисповеданий; затем был переведен на кафедру Нового Завета МДА, которой впоследствии много лет заведовал. В условиях, когда по понятным причинам в стране не могла развиваться библейская археология или текстология греческого оригинала, Владыка избрал иной – в сущности, давно известный, святоотеческий – путь плодотворного изучения Священного Писания: это была экзегеза библейского текста с выходом на проповедь. Он стремился максимально приблизить библейские реалии к слушателям, дать им возможность заново пережить события земной жизни Христа. При этом он не отвергал и плодов западной науки, используя в практике преподавания новейшие критические издания и исследования европейских ученых. Другим, относительно доступным в те годы, направлением изучения Библии стало то, что и должно быть приоритетной обязанностью славянских ученых: исследование истории славянского перевода Библии. В этой области его научная деятельность тесно смыкалась с издательской.

В 1962 г. архимандрит Питирим был назначен Председателем Издательского отдела Московской Патриархии, во главе которого пребывал вплоть до 1994 г. В те времена, когда даже обычный ремонт храма наталкивался на административные препоны, для Издательского отдела удалось построить современное здание, и не где-нибудь на окраине, а почти в центре Москвы – на Погодинской улице.

Церковно-издательская деятельность Владыки началась в эпоху хрущевских гонений и продолжалась в пору тотальных запретов на религиозную пропаганду. Тем не менее под его руководством было осуществлено издание нескольких массовых тиражей Библии, Евангелия, молитвословов, полного корпуса богослужебных книг. Выходили научно-богословский ежегодник "Богословские труды" и Журнал Московской Патриархии. Оба эти издания на разном уровне знакомили читателей с историей богословской мысли, трудами современных богословов и церковных историков.

На протяжении долгих лет верным сотрудником, помощником, опорой Владыки был выдающийся церковный историк и археограф архимандрит Иннокентий (Просвирнин). Познакомился он с Владыкой, будучи еще семнадцатилетним юношей, под влиянием самого Владыки и его старших сестер глубоко проникся духом церковного просвещения и посвятил подвигу церковной науки всю свою жизнь. Сначала священник-целибат, потом игумен, архимандрит, он не только руководил реализацией масштабных замыслов Владыки, но и осуществлял собственные проекты, представлявшие лицо Издательского отдела.

В отделе внештатно сотрудничали многие видные светские специалисты: историки, филологи, искусствоведы, музыковеды; в среде московской гуманитарной интеллигенции отдел имел репутацию серьезного научно-издательского центра. Помимо практических нужд церковно-издательской деятельности привлечение к работе людей чисто мирских преследовало и миссионерские цели. Непосредственная территориальная близость отдела к Академии Генштаба создавала предпосылки и для контактов с военными. Митрополит Питирим первым начал служить панихиды по воинам, погибшим в Афганистане, тогда, когда гибель солдат тщательно замалчивалась.
Свою задачу как пастыря Владыка видел в том, чтобы соответствовать апостольским словам:  "Для всех я сделался всем, чтобы спасти, по крайней мере, некоторых" (1 Кор. 9: 22). Другой принцип он сформулировал сам: "Терпение – это преодоление зла". Этими принципами он руководствовался и в своей "международной работе". Он ценил в ней возможность свидетельствовать перед миром о Православии и рассказывать о Русской Православной Церкви.

В конце восьмидесятых, когда после празднования 1000-летия Крещения Руси "повеял ветер свободы", начала расширяться как территория Издательского отдела (были освоены несколько прилежащих к основному корпусу зданий), так и собственно издательская деятельность. У Церкви появилась первая газета – "Московский церковный вестник".

Аудитория церковной проповеди неожиданно расширилась – Владыку одним из первых стали приглашать на телевидение, где предоставлялась возможность поведать о вере и Церкви всей стране. И он использовал это средство для того, чтобы помочь каждому найти его собственный путь к Богу: через философские дискуссии, через разговор об общечеловеческих ценностях, о религиозном искусстве, о музыке и даже через чтение Чехова. Величественный облик Владыки в сочетании с его незаурядной эрудицией, остроумием, умением вести беседу производил неизгладимое впечатление на зрителей и слушателей. Навязанное в свое время атеистической пропагандой представление о "церковнике" как о малокультурном, корыстном и агрессивном мракобесе разрушалось на глазах. Разумеется, реакция "черного пиара", спровоцированная врагами Церкви, не заставила себя долго ждать. Теперь, в исторической перспективе, истоки этой волны очевидны, а тогда у многих это подорвало веру в Церковь. Те, кто причастен к этой кампании, и до сих пор пытается, с видом глубокой осведомленности оперируя вымышленными или превратно истолкованными фактами, очернить память почившего архипастыря, должны осознавать, что ответственность за соблазненных "малых сих" остается на их совести. Впрочем, как говорил сам Владыка, в одних враг действует по недомыслию, а в других – по согласию злой воли, и последние уже едва ли исправимы.

Начало девяностых казалось расцветом Православия, это время образно называли "вторым Крещением Руси". Можно было подумать, что вот сейчас-то и развернутся на полную мощь издательские проекты, которые вынашивал Владыка в долгие годы запретов и ограничений. Однако на деле это оказалось не так легко. Не только самому Владыке – человеку не просто старшего поколения и старой закалки, но и глубоко православного альтруистического мировоззрения – трудно было приспособиться к условиям дикого и жестокого рынка той поры. Издательский отдел, как и многие другие мощные структуры, существовавшие в советскую эпоху, оказался слишком тяжелым и неповоротливым в этих обстоятельствах. У него возникли трудности с оформлением лицензии на издательскую деятельность. Для того чтобы спасти от провала уже находившийся в работе огромный научно-издательский проект "Русская Библия", с восторгом встреченный как церковной, так и светской научной общественностью, был срочно создан Музей Библии, которому оказалось гораздо легче получить пресловутую лицензию, чем издательскому гиганту с почти полувековым стажем.

Тем временем мелкие, вновь созданные православные издательства завалили книжный рынок дешевой книжной продукцией, подчас оставлявшей желать много лучшего и по содержанию, и по качеству полиграфии, к тому же нередко выпускавшейся с какими-то абсолютно безответственными благословениями (к примеру, "священника Петра" – без фамилии, места служения или каких-либо других опознавательных знаков). От иных календарей, издававшихся в ту пору неизвестно кем и без всякого контроля, кровь стыла в жилах и у опытных монастырских уставщиков, и у простых сельских регентов, а многие духовники советовали жечь в печках книжонки наподобие какого-нибудь "Лекарства от греха", где грехом считалось причесываться и сводить пятна с одежды. Не брезговали некоторые издательства и прямым пиратством: так, кустарное репринтное воспроизведение великолепного "издательского" Часослова тоже не было редкостью на книжных прилавках.
Все это осложняло и без того непростое материальное положение Издательского отдела, а на фоне общего экономического кризиса в стране просто грозило катастрофой. К тому же далеко не все сотрудники Владыки разделяли его убеждение, что везде люди работают, а в Армии и в Церкви – служат, то есть трудятся не за вознаграждение и не для удовлетворения личных амбиций, а ради идеи и ради подвига.

На архиерейском соборе 1994 г. было принято решение о преобразовании Издательского отдела Московского Патриархата в Издательский Совет. Так возникла новая структура, в которой митрополиту Питириму, к сожалению, не нашлось места. – Что ж? – "Да не возглаголют уста моя дел человеческих…" Сам Владыка воспринял эту потерю со смирением и моральной ответственности за неудачи последних лет с себя не слагал.

Митрополит Питирим был одним из немногих архиереев ХХ века, все служение которых от хиротонии до кончины было связано с одной лишь кафедрой – и кафедра эта после него осталась "вдовствующей" не только по староцерковному выражению, но и по сути. Он вспоминал, что когда его постригали в монашество в Лавре преподобного Сергия Радонежского, у мощей стоял старый монах, который, как потом оказалось, был из дореволюционных насельников Иосифо-Волоцкого монастыря. Оказавшись на Волоколамской кафедре, Владыка смотрел на это совпадение как на особый знак. Он воспринимал Волоколамский край как вверенный себе: изучал его историю, постоянно служил на приходах – на престольные праздники, на Светлой седмице, на памятные даты. Однако волоколамские храмы были для него не только местом молитвы, но и предметом постоянной заботы. К их реставрации по возможности привлекались крупнейшие специалисты – в этом помогала ему старшая сестра Ольга Владимировна Череватая, известный архитектор-реставратор. При попечительстве Владыки были проложены дороги ко всем действовавшим тогда храмам Волоколамского благочиния (раньше до многих из них, в том числе и до Иосифо-Волоцкого монастыря, добраться можно было только летом в сухую погоду), было подведено электричество, коммуникации.

В конце 80-х гг., когда церковные иерархи стали активно привлекаться к государственному строительству, Владыка использовал все свои депутатские полномочия и, как теперь говорят, административный ресурс, для возрождения Волоколамского края. К примеру, сельская общеобразовательная и музыкальная школы в селе Теряеве, около монастыря, выдвинулись в число лучших в Московской области по оснащению и уровню педагогического состава.
Воинская слава Волоколамской земли была для Владыки не менее важна, чем ее церковная история. Он стал служить панихиды на месте гибели воинов-панфиловцев у разъезда Дубосеково еще задолго до того, как там появился нынешний грандиозный монумент. Всегда замечал, что обычно на памятниках воинам Великой Отечественной стоят только фамилии и инициалы, а на обелиске у Святых ворот Иосифо-Волоцкого монастыря – фамилии с именами; значит, можно на панихидах всех поименно поминать.

Добившись передачи Иосифо-Волоцкого монастыря Русской Православной Церкви – а было это в те годы, когда монастыри только начинали возвращать, и еще очень мал был опыт их восстановления – он думал не только о строительстве стен, но и о возрождении традиций. Иосифо-Волоцкий монастырь всегда был крупным книжным центром, пристанищем для богословов и историков Церкви. Эту традицию заложил основатель, преподобный Иосиф, а продолжили такие столпы русского летописания и церковной историографии, как митрополиты Московские Даниил и Макарий. Владыка стремился превратить монастырь в научно-культурный центр Русской Православной Церкви, этот термин даже встречался в документах монастырского архива в ранний период восстановления. Думал он и о воссоздании монастырского хозяйства, и о том, чтобы обитель стала ядром экономического возрождения края, и о старых традициях монастырской благотворительности. Нельзя ставить Владыке в вину, что не все получалось так, как он хотел.

Однако несомненным знаком благоволения Божия было то, что именно в годы игуменства Владыки чудесным образом были обретены мощи преподобного основателя обители. В Успенском соборе монастыря проводились масштабные реставрационные работы, археологи тщательно исследовали древний монастырский некрополь. Специальной задачи обрести мощи Владыка не ставил, напротив, говорил, что место, где они покоятся под спудом, испокон веков почитается православным народом как святое  –  и этого достаточно. Но обстоятельства сложились так, что раскопки все же начались. Все были уверены, что мощи уже почти обретены, и для того, чтобы открыть их, понадобятся считанные дни или даже часы. Однако только после трех недель напряженнейшей работы археологов, во время всенощной под память Преподобного, вечером 30 октября, на пение "Ублажаем тя, преподобне отче наш Иосифе…" открылась глава.
 
В Москве постоянным местом служения митрополита Питирима был храм Воскресения словущего на Успенском вражке. Владыка, согласно старой московской традиции, называл его Брюсовским – по названию Брюсова переулка, где храм находится. Официально он служил в нем с 1972 года, но и раньше – еще в 60-е – по благословению Патриарха Алексия I часто читал там акафист чтимой иконе Божией Матери "Взыскание Погибших". Служил он часто: каждое воскресенье и все праздники совершал Божественную Литургию – либо на Брюсовом, либо в монастыре, либо на Волоколамских приходах. Службы его были незабываемы:  слова молитв он произносил словно "от первого лица", глубина его молитвенной сосредоточенности передавалась окружающим. Прихожан призывал к внимательному восприятию богослужения. Давая крест после службы, мог обратиться к присутствующим с вопросом, о чем сегодня было Евангельское или Апостольское чтение.
В храме к нему мог подойти каждый – от академика или генерала до нищих с паперти. Он живо откликался на просьбу – чью угодно – помолиться в случае каких-то несчастий или болезней. В проповеди нередко напоминал о том, что в новостях сообщали о какой-нибудь катастрофе или стихийном бедствии, и побуждал прихожан встать на молитву. Молитва была центром и смыслом его жизни.

Последние годы митрополита Питирима были по-прежнему насыщены активной деятельностью. Он преподавал в нескольких высших учебных заведениях Москвы. В его alma mater, в МИИТе, с которым он никогда не порывал связи, была создана кафедра теологии под его руководством, а предмет этот был введен в курс общегуманитарной подготовки инженеров. В Российской Международной Академии туризма он читал курс лекций по истории русской культуры, который был издан под заглавием "Культурное наследие Руси как объект паломничества". Много забот требовал и монастырь – реставрация, археологические работы, книгоиздательская деятельность. Международные связи, зарубежные поездки, выполнение ответственных поручений священноначалия – все это заставляло Владыку жить в напряженном ритме.

Незадолго до кончины, на Пасху 2003 года митрополит Питирим во главе делегации Русской Православной Церкви был направлен в Иерусалим за Благодатным огнем, затем служил пасхальную службу в храме Христа Спасителя.

Владыка нередко в утешение тяжко болящим повторял мысль оптинских старцев, усвоенную им от преподобного Севастиана Карагандинского: "Рак – особое благословение Божие. Претерпевшие до конца эту болезнь без мытарств попадают в рай". Это благословение посетило и его самого…

То, в какой день Владыка окончил свой земной путь, по-видимому, имеет особый смысл. Празднование в честь Казанской иконы Божией Матери, не случайно ставшее в наши дни общим праздником, знаменует надежду на преодоление затянувшейся смуты и обретение Россией своего собственного пути. На это же была направлена и вся многосторонняя деятельность митрополита Питирима. Да упокоит Господь душу его в селениях праведных!