Интерлингвистика, или сближение языков

Из наблюдений над славянскими микроязками

Изучение славянских микроязыков имеет существенное значение для определения статуса литературного языка Славии, характера его развития и функционирования в условиях полилингвистического сообщества, где один «официальный» язык доминирует над другим «неофициальным». Но все они развиваются в системе социокультурных и языковых связей, контактируют не только на уровне бытового применения, но и служат своего рода «психологическими этимонами», сдерживающими нарастающее центростремительное движение в Европе.

В нашем докладе речь идет о контактах этих языков, проявляющихся на разных уровнях лингвистического древа и выражающихся в сближениях и отталкиваниях отдельных элементов в структуре славянских микроязыков.

Эти контакты имеют многовековую историю, которая, в отличие от современных «лингвистических технологий», не моделировалась искусственно, а созидалась на основе культурных, этнических и языковых традиций народов, проживавших на территории нынешней Славии.

Открытие санскрита в Европе в свое время послужило толчком к сравнительно-историческому изучению языков. Основу новой для того времени методики составили компаративные исследования «больших» языков, реконструкция их истории с момента возникновения до современного состояния. Общеизвестны открытия и достижения в этой области таких корифеев славистики, как Ф. Миклошич и Ватрослав Ягич. Последний в своем классическом труде «История славянской филологии» выделил три эпохи в развитии славянской филологии: первая связана с именем Йозефа Добровского…, вторую эпоху открыл Павел Йозеф Шафарик своими Славянскими древностями (плюс деятельность первых русских славистов — О. Бодянского, И. Срезневского, П. Прейса и В. Григоровича), а о третьей сказано буквально следующее: «Третью эпоху славянской филологии намечает сравнительная грамматика славянских языков, созданная Миклошичем в начале пятидесятых годов прошлого столетия. Как не может быть сомнения в том, что Шафариком расширен объем этой науки внесением в нее научной разработки славянских древностей и славянской этнографии, а также славянских литератур, точно так не подлежит ни малейшему сомнению, что Миклошич заслужил название отца сравнительной грамматики славянских языков» (цит. по изд. (Дуличенко 1992, 433)). Это фундаментальное четырехтомное сочинение (1852–1883) во многом послужило стимулом к созданию или конструированию всеславянского языка, где исходным пунктом сравнения мог бы быть церковнославянский язык, поскольку он представляет собой «ядро славянских сравнительных исследований». А. Д. Дуличенко пишет: «…не будучи прямым прародителем всех славянских языков, он содержит наиболее архаичные (курсив наш. — О. Н.) формы и тем самым сохранил для всех славянских языков глубинные правила» (Ibid., 435).

Примерно в то же время другой известный ученый Матия Маяр Зильский предпринимает попытку создать новый узаjемнi славjанскi jезiк. Так же, как и Миклошич, занимаясь сравнительно историческими исследованиями славянских языков и во многом опираясь на опыт своего коллеги, он отступает от главного метода Миклошича. «…Маяр распределяет славянские языки не по генетическому принципу, а по принципу, мы бы сказали «великости и малости», или «главности и второстепенности» (Ibid., 436). Так, «главными» он называет старославянский, русский, хорватосербский, чешский и польский языки, а к «малым» относит словеснкий, словацкий, болгарский и лужицко-сербский. «Если Миклошич практически не выделяет самостоятельно словацкий язык, то Маяр так же поступает с украинским языком, полагая, видимо, что достаточно одного представителя из восточнославянских языков — русского, который он ставит на второе место после старославянского» (Ibid., 437).

Такое распределение языков по внешнему признаку, который для настоящего компаративиста был по крайней мере недостаточно обоснован, позволило рассмотреть славянские языки с другой стороны — типологически и формалистически, и отыскивать в них возможные языковые параллели для последующего слияния.

При этом «образ будущего славянского языкового единства в виде узаjемнаго славjанскога jезiка сформировался у Маяра и поддерживался сознанием прошлого языкового единства — наличием общего литературно-письменного языка славянства — старославянского и, конечно, праславянского. И если это языковое прошлое можно было реконструировать, то предстоящее единое языковое будущее славянства следовало конструировать» (Ibid., 442).

Итак, с одной стороны, происходило движение в сторону объединения славянщины и изучения ее типологических характеристик, с другой активизировалась работа по поиску новых естественных моделей славянских языков. В последнем случае особую роль сыграли публикации И. А. Бодуэна де Куртенэ о резьянах и составленный им резьянско-словенско-русско-итальянского словаря, судьба которого уже более 100 лет в какой-то мере отражает перипетии нашей науки (вначале долгие поиски рукописи, затем работа по ее расшифровке и систематизации, исключительно сложный компьютерный набор, поиски издателей и финансовых ресурсов — это отдельная история, но имеющая непосредственное отношение к предмету настоящей дискуссии).

В другом — интерлингвистическом — ключе проблема сближения языков, как нам известно, решалась Людвигом Заменгофом, который был одним из тех, кто занимался проектами создания искусственных языков. Отметим, что XIX в. был вообще очень богат на научные эксперименты: осуществлялись проекты по конструированию «всемирного алфавита», выпускались новые для традиционного языкового сознания периодические издания на искусственных языках и др. Даже сам девиз всемирного языка в одном из учебников звучал в переводе с латинского так: «Единому человечеству — единый язык!». Эти эксперименты завоевывали умы исследователей и простых людей: открывались курсы таких языков, а в некоторых учебных заведениях они вводились в обязательную программу. Проф. А. Д. Дуличенко (2005, 103) отмечает даже такой факт: «Появилась новая специальность — «Volapukatidel», то есть преподаватель всемирного языка».

Таким образом, уже XIX в. выдвинул задачу изучения «больших» и малых» языков попытки сближения родственных языков и моделирования универсальных языков А такие лингвопроекты, как создание общеславянского языка, еще раз подтверждают мысль о необходимости поиска языкового компромисса в этой области. Здесь нельзя отгораживаться непроницаемой стеной от этих «второстепенных» языков, а наоборот, включать их в компаративистские методики.

Любопытно в этой связи заметить, что профессор Тюбингенского университета Тильман Бергер, исследуя проблему всеславянского языка, указал на такие «компромиссные» языки: один называется глаголица, другой — прослава. О последнем, в частности, говорится так: «Jezik Proslava je eshte jedna proba stvoreniu sredstva kommunikacji Slavanskih ludi bez nadmernej praci po nauchenjiu cudzogo jeziku. Proslava je poka co u nachali drogi i ne sudjite mi za jej slabosti. Je tylko detina, hotjazh s perspektivej rostu» (Berger 2004, 4).

Создаются и так называемые «автономные» микроязыки, контаминирующие черты славянских языков и диалектов. Подавляющее большинство таких глосс имеет латинскую основу, но есть и «русифицированные». Так, тот же проф. Бергер отмечает наличие языка «Ruslavsk» и приводит в качестве примера послание, сделанное на этом языке (курсив подлинника):

Удраге Анастасия,

Вне твой чудовне прекрасост, ете ктор делал мен желать писать тейбе, бил факт что естийш течне во Англиск. Уверено, естийш вне мой «зона операцияга», поданн твой взраст и мой. Я нигда не делал би такай Кошунство… проти твой красост и млодост. Толк если я бил безмилостке монголск хан и ти бил мейне принесенн, совиазенн со цепи неволнноста, как трофей. И даже во такай случ, я не бросил бы причинить гнев Аллаха, творитела красоста!… Естиюм Лоренцо, психологник во Атен, Греця, от Ицалске и Грецке предкост. Лубиюм Руске и Славианске култура, литература и хистор; чтоби можеть приемить их без утратить никаи врем, я употребиюм ете «междуславске» язик, во ктор ете послание ест писанн. Я будеюм счастке обменивать несколкие посланиеги со теб, уверено во Англиск, или во либктор различних язикейов кторие знайш и декларийш во твой странка.

Лоренцо. (Ibid., 5).

На современной лингвистической карте отмечаются и «фиктивные» славянские микроязыки. Из них отметим Sevorian (или «севернославянский»), Nashica, Slavisk и некоторые другие (Ibid., 5–6). Все они, несмотря на очевидную искусственность и малую численность носителей этих языков, используют основной лексический фонд «больших» славянских языков для конструирования «малых», а фонетико-орфографические характеристики приспособляют к индивидуальной системе и традициям микроязыка.

Данный процесс «обоюдной интеграции» не свидетельствует о нивелировке качеств одного языка и их «превращения» в свойства другого. Хотя при этом неизбежен процесс адаптации (в корнеслове это заметно более всего, менее — в графике и орфографии). Так, резьяне-словенцы северной Италии еще в XVIII в. «предпринимали попытки создать собственную (курсив наш. — О. Н.) письменность» и для этого использовали итальянскую и словенскую латиницы (А. Д. Дуличенко). Такая специфика графического оформления языка, а также фонетические варианты диалектов резьянцев привели к соображению о создании «усредненного» (т. е. стандартного) типа этого языка (проект Х. Стэнвейка) (см.: (Дуличенко 1998, 49 и далее)). Так, унификация элементов языка и их варьирование могут теоретически сводиться к единым литературным нормам. Но здесь неизбежно встанет вопрос: какой это будет язык — искусственный или естественный? приживется ли эта схема в этнокультурном пространстве языка и его носителей, и как она будет функционировать?

В связи с этим обоснованно звучит мысль проф. А. Д. Дуличенко (1981, 141): «Для большинства… литературных микроязыков либо их проектов характерен такой способ создания графической системы, при котором в качестве основы брался какой-либо уже функционировавший национальный тип с переспециализацией отдельных букв для выражения фонетического значения либо с дополнением к данному типу ряда новых знаков как лигатурного, так и диакритического вида. Кайкавский, прекмурско-словенский, градищанско-хорватский и восточнослоацкий конфессиональный использовали венгерский тип… Чакавщина и резьянский с самого начала находились под итальянским […] влиянием, переняли итальянскую графику…».

В этом отношении славянские микроязыки более чувствительны к внешним факторам, которые оказывают влияние практически на все экстра- и интралингвистические процессы внутри этих языков: например, у галицийских украинцев были попытки заменить кириллицу латиницей в середине XIX в., то же у белорусов — в конце XIX – начале XX в.

Большое влияние на формирование оболочки литературного микроязыка оказывает и такой фактор, как миграция. По наблюдениям проф. А. Д. Дуличенко (1981, 142) «так случилось с карпато-русинским [языком], который, оказавшись с конца XIX в. – начала XX в. в Америке, в 30-е гг. сменил традиционную кириллицу на славянскую латиницу словацкого типа…».

Эти факторы приводят к сознательному моделированию вариантов славянских микроязыков и внедрению их в языковую, а значит, естественную практику речевого общения. Это хорошо заметно на примере русинского литературного языка. Ареал его распространения как раз и разделяет сферы влияния субэтносов, владеющих этим языком: от территории бывшей Югославии и словацкого региона до Закарпатской Украины. Среди русин, например, актуален вопрос о создании в будущем единого карпато-русинского литературного языка.

Сближение происходит и на других ветвях Микрославии: так, отмечаются попытки частичного соединения югославо-русинского и украинского языков, градищанско-хорватского и хорватского.

Попутно заметим, что тенденция к сближению наблюдается и в неславянской среде. Известный российский тюрколог Э. Тенишев (2003), в частности, говорит о необходимости составления исторических грамматик тюркских языков и обсуждает проблемы социокультурного развития этой семьи: каков должен быть язык общения тюркских народов между собой — искусственный или естественный? Все эти дискуссионные вопросы имеют отношение и к контактам в языковой ауре Микрославии.

Обозначенные лингвистические проблемы могут и должны приниматься во внимание при разработке общей теории литературных языков и их типологии. Справедливо указание А. Д. Дуличенко (1981, 7) о том, что «генеалогическая классификация славянских языков может быть уточнена и дополнена включением в нее некоторых микроязыков». Кроме того, наблюдение за механизмами сближения и отталкивания создадут реальную картину взаимодействия языковых подсистем и их движения. С помощью научных методов исследования данного комплекса проблем можно регулировать «языковой код» этих подсистем, включать их исторические данные в современный процесс развития больших языков. Изучение контактов (на примере славянских микроязыков) ценно и в другом отношении: на лингвистической карте Европы, где сосредоточены основные ареалы их распространения, получат регистрацию не только официальные языки, но и так называемые островные (со всеми вариантами), а также будут зафиксированы новые проекты славянских микроязыков.

Эта идея получила успешную, а главное — системную реализацию в только что выпущенной хрестоматии «Славянские литературные микроязыки» (ДУЛИЧЕНКО 2003–2004), которая, можно сказать, подводит итог многолетним разысканиям проф. А. Д. Дуличенко в этой области. Для нас в ней прежде всего ценно такое обстоятельство: даже один микроязык, имеющий очень незначительный ареал распространения, представлен в книге в полноте своих литературно-художественных, публицистических и иных характеристик, подтверждая этим не только свое право на существование как полноценный язык, но и показывая динамику развития и сферу применения его функциональных возможностей.

Исследование А. Д. Дуличенко убеждает нас в том, что литературные славянские микрогруппы при всей их «периферийности» оказались в центре языковых движений и эволюции в одну из самых противоречивых эпох в истории Европы (и не только Европы) — период XX в. Они не остались в законсервированных формах — как в области практического речетворчества, так и в своих основных грамматико-морфологических и лексических показателях. Напротив, повышенное внимание в конце XX в. к автономиям (в том числе и языковым), стремление наиболее культурных слоев политической элиты славянских государств поддержать их статус и право на существование в сложной системе языковых «паритетов» позволили возродиться отдельным исчезающим видам микроязыковой «флоры» (в конце XX в. реанимировался банатско-болгарский, карпато-русинский в его европейских вариантах и некоторые др.). Показательно в этом отношении, что в ряде университетов стран Европы (и не только славянских) появились кафедры, например, югославо-русинской филологии (в Новосадском университете), просто русинской филологии (в Высшей педагогической школе в Ньиредьхазе), лектораты (кашубского в Гданьском, градищанско-хорватского в Венском университетах), научно-просветительские общества, издаются газеты, журналы и обильная литература на многих микроязыках. Все это, на наш взгляд, имеет не только социокультурную ценность, но и значительно более весомый смысл: сохраняя островки языков Микрославии, поддерживается тем самым лингвобаланс в жестокой конкуренции больших и малых языков.

В памяти всплывает одна фраза, когда-то прочитанная в одном из сочинений Н. Я. Марра: «В науке нет меньшинств и большинств». И действительно малые языки получили распространение далеко за пределами ареала своего первоначального функционирования и перешли через границы, выражаясь этим словом, «большинств». Тем самым была сохранена для науки ценнейшая информация о тех элементах языковой системы, которые, несмотря на сильное внешнее воздействие, до сих пор украшают древо славистики и дают почву для дальнейших разысканий в этой области.

В заключение стоит заметить, что славянские литературные микроязыки — особая область интернациональной лингвистической географии — требует от ученых более пристального изучения, дальнейшей разработки проблематики и в целом сохранения для науки ценнейшего источника языкового этногенеза — Микрославии. Славянские микроязыки продолжают существовать и развиваться, расширяя свои территориальные и культурные горизонты. Задача лингвистов — не упустить эти «островки», не оставить их без должного внимания и корректной оценки.

Итак, изучение проблемы языковых сближений, контактов и отталкиваний имеет существенное значение для выяснения социокультурных процессов внутри славянских государств в продолжительной исторической перспективе. Она далеко выходит за рамки Славии и отражает в целом многовековые интерлингвистические парадигмы, то угасающие, то, наоборот, резко устремляющиеся вперед в своем развитии и влиянии на языковые формы в полиэтническом пространстве. Здесь мы коснулись только отдельных фрагментов микроязыковой картины мира, которая при всей пестроте своих традиций все же имеет общее центростремительное звено: славянская языковая культура — многогранный полифонический организм, впитывающий и сохраняющий ценный языковой опыт прошлых веков, аккумулирующий свойства исчезающих лингвонимов. Их противоречивая судьба должна быть отражена на карте современной Европы.

Литература

Berger, T. 2004: Vom Erfinden slavischer Sprachen. In: Erscheint in der Festschrift für Peter Rehder. München, 1–10.

Duličenko, A. D. 1992: Фран Миклошич и Матия Маяр Зильский: от языка праславянского к языку всеславянскому. In: Miklošičev zbornik. 1992, 431–444.

Дуличенко, А. Д. 1998: О современной резьянской графике и орфографии. In: Г. А. Сафонов, Г. А. Лилич, Г. А. (Ред.). Славистический сборник. В честь профессора П. А. Дмитриева. СПб., 48–56.

Дуличенко А. Д., 2003–2004: Славянские литературные микроязыки. Образцы текстов. Т. 1–2. Тарту. (Тартуский университет. Кафедра славянской филологии).

Дуличенко А. Д., 2005: «Надеющийся». In: Наука и жизнь. № 1. Москва, 102–104.

Тенишев, Э. 2003: Некоторые социолингвистические проблемы в тюркском мире. In: Татарский мир. № 2. Москва, 1–13. (Цит. по электронной версии статьи: http: // www. tatmir.ru/ article.shtml?article=255&section=0&heading=0).

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru