Русская образованность в X - XVII веках

Часть вторая. Культурно-исторические предпосылки появле-ния в Московской Руси систематических школ в XVII в.

Первые побуждения к устранению дефицита образованных людей в русском обществе относятся только ко времени царствова-ния Бориса Годунова (1598-1605), который, будучи "сторонником культурных новшеств и заимствований с Запада" , всерьез думал о просвещении, по крайней мере, какой-то части русского общества как о государственной политике. Известно, что он попытался было учредить в Москве школы и чуть ли не университет с привлечением для преподавания в нем разных специалистов из западноевропей-ских государств и даже реально предпринял их поиски. Однако го-сударевой воле, по мнению жившего тогда в России немца Конрада Буссова, твердо воспротивилась Церковь, опасавшаяся влияния ино-верцев, вполне способного сбить наивные умы с пути истинного и вызвать общественные раздоры [2]. Правительство Годунова вело, кроме того, переговоры с Польшей относительно организации про-цесса взаимного обмена юношами ради "службы" и "науки". Планы царя были отчасти и практически реализованы. Так, согласно доку-ментам Посольского приказа, в 1602 г. четверо дворянских отпры-сков отбыли в Англию "для науки латынскому и аглинскому и иных разных немецких государств языков и грамот"; с аналогичной целью и в 1603 г. несколько молодых людей были отправлены в Германию, Францию, Австрию. Успешному исходу этого дела, однако, поме-шали смерть Бориса Федоровича и все то, что в народе получило точное название Смуты. О посланцах России забыли. Спустя годы лишь одному из них — Игнатию Алексееву сыну Кучкину — уда-лось вернуться домой [3]. Правда, после воцарения Михаила Федо-ровича Романова были предприняты розыски зажившихся за грани-цей "робят", но усилия заполучить их назад закончились безуспеш-но: одних не нашли, другие уже умерли, третьи воспротивились призыву отечества [4]. Так что инициатива Годунова обернулась полной неудачей.

Тем не менее, предпринятая попытка точно отобразила дейст-вительную нужду русского общества в просвещении и столь же точ-но обозначила уже определившиеся тенденции дальнейшего обще-ственного развития. В границах Московского царства жизнь заметно менялась: сказывались политические и деловые контакты с Европой, усиление государственной власти, территориальное расширение, ор-ганизационные изменения в сфере производственной деятельности, возникновение новых фактов церковно-религиозного свойства. Все это предполагало наличие не только грамотных людей, но и образо-ванных специалистов. Особенно упрямым аргументом в пользу про-свещения стало книгопечатание. Оно со всей нелицеприятной от-кровенностью обнаружило бездну разнообразия в бытии русских людей применительно к чрезвычайно важной для них области — бо-гослужебному обиходу. Прежде на местах, в монастырях и в при-ходских храмах, была устойчивая преемственность, основанная на своей, узко локальной, но освященной временем рукописной и изу-стной традиции. Печатный станок открыл сразу многим людям (ти-раж книги с одной матрицы обычно 1200 экземпляров, рукопись же всегда уникальна), что у них — в Смоленске, Курске, Твери, Влади-мире, Новгороде и т. д. — все не так: достаточно было сравнить текст, например, своего исстари возглашаемого за богослужением Апостола с тем печатным, который был прислан из Москвы или ку-плен в Вильне, Киеве, Львове. Да и в самой Москве — на Неглинке или в Замоскворечье обнаруживались отличия между рукописными книгами и теми, что были изданы московскими печатниками: другое ударение, другие слова, окончания, иная структура предложений, подчас иной набор и порядок отдельных частей последования. Все это требовало огромной работы по исправлению и унификации бо-гослужебных текстов, соответственно, и по подготовке образован-ных кадров. Но именно здесь и скрывалась главная причина неиз-бежной общественной коллизии, в которой сложнейшим и драма-тичнейшим образом переплетались благие намерения, привычки, просвещенность, необразованность, степень понимания, сила непри-ятия, стремление сохранить, желание улучшить, идеализм, нетерпи-мость, амбиции, страсти и т. п. Иными словами, возникал острый конфликт между старым и новым, когда осознание необходимости перемен, отчетливо созрев, приводило к практическим действиям, но последние оказывались камнем преткновения — как, например, при исправлении богослужебных текстов преподобным Максимом Гре-ком († 1556 г., память 21 января/3 февраля) [5], или по случаю пере-смотра "Потребника" 1602 г. преподобным Дионисием Радонеж-ским со товарищи († 1633 г., память 12/25 мая) [6], или в связи с книжно-обрядовой реформой патриарха Никона (ум. 1681 г.) [7]. Соответственно, столь же трудно и трагично формировалась у нас и школа нового типа, ориентированная на систематическое изложение какой-то предопределенной суммы знаний.

Первые успешные шаги в этом направлении, однако, были сделаны не в Московской Руси и не благодаря деятельной заботе церковной власти о просвещении народа. Своим рождением пра-вильно организованные школы обязаны самостоятельной народной инициативе, братскому движению в Юго-западной митрополии в условиях борьбы православного населения Речи Посполитой против культурно-религиозной экспансии со стороны католической и уни-атской Церквей. Так, здесь последовательно возникают школы: Ост-рожская (до 1581), Виленская (1584), Львовская (1586), Брестская (1591), Киевская (1615), Луцкая (1624) и многие другие [8]. Все братские школы, в отличие от прежних частных, существовали на средства братств и, соответственно, выполняя широкую просвети-тельную работу в духе православия, были общественными, то есть бесплатными и всесословными. Поэтому обучение в них не ограни-чивалось только чтением, письмом, пением, счетом. Наряду с язы-ками (церковнославянским, латинским, русским, польским, но осо-бенно греческим) здесь основательно изучали правила Церкви, Пас-халию, Священное Писание и Предание, учение о добродетелях, о праздниках, догматику, но так же и грамматику, арифметику, рито-рику, диалектику [9]. В 1632 г. по инициативе киево-печерского ар-химандрита Петра Могилы основанное им при Лавре "для препода-вания свободных наук" училище было объединено с Киево-Богоявленской братской школой, и в результате образовалась знаме-нитая впоследствии Киево-Могилянская коллегия (с 1701 г. — Кие-во-Могилянская Академия, с 1819 г. — Киевская Духовная акаде-мия). Обучение здесь велось теперь на латинском языке и с опорой на схоластические методы, разработанные в католической Европе иезуитской школьной традицией. При этом практиковалась уже вполне сложившаяся система: учащиеся последовательно проходили через 8 классов, возвышаясь от уровня простой грамотности до уровня богословия и попутно осваивая весьма широкий круг свет-ских и церковных дисциплин [10], в рамках так называемых семи свободным искусств, или наук, — грамматики, риторики, диалекти-ки (trivium — с лат. трёхпутие) и арифметики, геометрии, астроно-мии, музыки (quadrivium — с лат. четырёхпутие).

В Московском же государстве в это время, если говорить о желающих стать грамотными, по-прежнему преимущественно со-хранялся старинный обычай обучения в частном порядке и лишь на-чальным азам с возможностью последующего самообразования. И, разумеется, такое положение вещей к XVII в. стало уже весьма об-ременительным для общества, особенно для Церкви.

Во-первых, низкий уровень образованности был плодтворной почвой для распространения и среди мирян и среди духовенства всякого рода нездоровых или деструктивных по отношению к хри-стианскому вероучению и образу жизни идей; такой же результат, кстати, нередко имел место и при начетничестве без правильного руководства, а также при увлечении инокультурной — в частности, западноевропейской — системой ценностей. Характерным отраже-нием того и другого, например, являются ереси "стригольников" (XIV-XV вв.) и "жидовствующих" (XV-XVI вв.) [11], прохлыстов-ское учение лжесаваофа Данилы Филиппова (XVII в.) [12], укоре-ненная в народе приверженность к тем или иным языческим повери-ям и обычаям, вообще всяческий произвол религиозных представле-ний, с чем Русская Церковь так или иначе боролась и борется вплоть до сего дня. Но из чего бы ни исходила искаженность религиозного сознания в людях, она всегда сопряжена с деморализацией общест-ва. На последнюю же указывают многие источники, освещающие жизнь Московского государства. Так, весьма красноречиво о пла-чевном нравственном состоянии какой-то части русского духовенст-ва и народа (грубость отношений, корыстолюбие, распутство, пьян-ство, бесчинство, бесчестие) свидетельствуют некоторые проповеди и послания митрополита Даниила [13] (ум. в 1547 г.), определения "Стоглавого" собора [14], "Поучение христолюбивым князем и суди-ям и всем православным христианом" патриарха Иосифа [15] (ум. в 1652 г.) и т. д.

Во-вторых, вполне рельефно "школьная немощь" русских проявлялась при контактах с выходцами из Европы. Особенно ши-рокомасштабными подобные контакты стали в годы Смуты. Однако и в последующее время, несмотря на ограничительные меры прави-тельства, возможностей для общения московитов с греками, малору-сами, белорусами, поляками, немцами, шведами и др. было немало, а с середины XVII в. становилось все больше. И это общение — официальное и несанкционированное, по разным поводам и в раз-ном объеме — не могло не оставлять следов. Так или иначе влияние европейской культуры касалось российской жизни, иной раз нега-тивно сказываясь на характере и поведении отдельных — даже сравнительно высокообразованных — личностей, как в случае с ца-рем-самозванцем Лжедмитрием I (июнь 1605 — май 1606 г.) [16] или с князем, воеводой и писателем И. А. Хворостининым (ум. в 1625 г.) [17]. Естественно, обычно московиты, сталкиваясь с ино-культурными явлениями, стремились дистанцироваться, отгородить-ся от них, держались за свое, исконное, святое. Но невооруженность правильным образованием, бывало, делала их наивными. Такова, например, история издания книги известного юго-западнорусского борца с Унией Лаврентия Зизания "Катехизис". Будучи переведена с литовского языка на русский и напечатана в Москве в январе 1627 г. по благословению патриарха Филарета, книга только после этого была подвергнута богословской экспертизе, благодаря чему выясни-лось, что она содержит немало ошибочных относительно привычно-го изложения православной веры суждений; в результате почти весь ее тираж был уничтожен. Тем не менее "Катехизис" вместе с "пре-ниями" о нем распространился в рукописном виде и впоследствии обрел популярность и авторитетность среди старообрядцев [18]. Данная история, думается, весьма наглядно демонстрирует малую готовность московских грамотников оперативно и, главное, едино-гласно решать важнейшие вопросы церковной жизни.

В-третьих, весьма низкому общему уровню просвещенности московитов явно отвечал и уровень их умственной активности, за-метно понизившийся сравнительно, например, с предшествовавшей Смутному времени эпохой. Безотносительно к известным положи-тельным фактам духовного опыта (подвижничество в вере и благо-честии [19], достижения художественной мысли [20]) речь идет именно о сфере рационального понимания и интерпретации конфес-сиональных ценностей. Особенно показательной в связи с этим яв-ляется литературная деятельность, специально ориентированная на освоение христианского знания и решение разных вопросов бого-словия, каноники, аскетики, нравственности и т. д. Вопреки заметно усилившейся работе по переводу неизвестных прежде святоотече-ских творений, а также современных антикатолических, антипротес-тантских и антиуниатских трактатов (достоянием русского читателя становятся теперь книги, изданные на греческом, латинском, литов-ском, немецком, украинском, белорусском языках) [21], собствен-ное русское богословское творчество в первой половине XVII в. почти угасает по сравнению с предшествующим столетием. Наибо-лее значимым из всех известных церковных писателей этого време-ни следует признать, пожалуй, лишь И. В. Шевелева-Наседку (1570-ок. 1660 гг.), написавшего несколько обширных трактатов специаль-но богословского содержания и полемической направленности: "Изысканое от многих божественных книг свидетельство о прикладе огня" (1619 г.), "Изложение на люторы" (1623 г.), "Свиток укориз-нен Кириллу Транквиллиону погрешительным его словесем, блуже-ния его ересем" (1627 г.) и др. Однако в своих трудах Наседка, де-монстрируя отличное знакомство с Библией, святоотеческой и цер-ковной литературой, выступает преимущественно как компилятор, плохо владеющий логикой и систематикой и способный критиковать неприемлемые для себя взгляды сугубо формально, без анализа и синтеза, — только по одному их несоответствию авторитетным све-дениям и суждениям. Тем не менее, в глазах современников этот ав-тор долго обладал славой ученого книжника "много читавшего боже-ственных книг и крепко выразумевшего их смысл" [22].

В-четвертых, книгопечатание, устанавливая относительное единство богослужебных текстов, вместе с тем, как уже говорилось, распространяло многие имеющиеся в них различия [23], а таковые порой совсем не согласовывались с сутью православной доктрины (например, добавление слов "и огнем" к освятительной формуле из чина водоосвящения "Сам и ныне, Владыко, освяти воду сию Духом Твоим Святым") [24]. Соответственно, все острее осознавалась не-обходимость исправлений ради достижения единообразия. Тексты, разумеется, правили. При святейшем патриархе Гермогене в москов-ской типографии для этой цели учреждена была даже специальная должность. Но правили обычно по случайно отобранным старым ру-кописным книгам ("харатейным", то есть пергаменным), которые признавались авторитетными как эталонные образцы ("добрые пере-воды") только в силу одной их древности и сообразно личному по-ниманию справщика. Иначе говоря, вся традиция воспроизведения и функционирования того или иного чинопоследования в ходе редак-торской работы должным образом не учитывалась, даже в тех случа-ях, когда все же обращались для сравнения к нескольким источни-кам — древнерусским, юго-западнорусским, греческим манускрип-там и печатным изданиям (литовского или итальянского поши-ба) [25]. Московское книгопечатание, конечно же, развивалось, вместе с тем развивался и цех справщиков, как-то совершенствова-лась редакторская работа [26], но в целом на протяжении всего XVII в. результаты правки были мало удовлетворительными и по-прежнему порождали лишь смущение умов и подозрения относи-тельно испорченности книг. Ведь успех "справы" напрямую зависел от наличия определенных историко-археологических знаний, техни-ческой, критико-методологической вооруженности  и, конечно, совершенно не мог быть обеспечен просто уровнем начетничества, не говоря уж о начальной грамотности.

Наконец, волею Божией, в обозреваемый период (начиная еще с конца XIV в. и особенно после учреждения в 1589 г. патриаршест-ва) Московское государство занимало исключительное положение в христианском мире. Православные народы на Ближнем Востоке и на Балканах вследствие арабских и затем турецких завоеваний давно уже утратили свою независимость и в состоянии угнетенности ис-пытывали культурный кризис, в частности, упадок церковной обра-зованности [28]. Это и побуждало иных представителей восточ-ных Церквей, обращавшихся за помощью к России, заодно заводить речи об организации здесь школ, в которых вместе с русскими могли бы получать знания и их чада, дабы избавиться от унизительной не-избежности обучения в университетах католического Запада (в ча-стности, в римском иезуитском Коллегиуме святителя Афанасия Ве-ликого [29]). Во всяком случае, известно, что с идеями относи-тельно заведения подобных школ в Московском государстве высту-пали Александрийский патриарх Сильвестр (1585 г.), Константино-польский патриарх Иеремия II (1590 г.), Александрийский патриарх Мелетий Пигас (1593 г.), Константинопольский патриарх Кирилл Лукарис (1633 г.), Палеопатрасский митрополит Феофан (1645 г.), Газзский митрополит Паисий Лигарид и патриархи Паисий Алек-сандрийский и Макарий Антиохийский (1666-67 г.) [30]. Питали надежды открыть в России школы также католики (нунций папы Григория XIII Антонио Поссевино, побывавший в Москве в 1582 г. [31]) и протестанты (немец-лютеранин Матвей Шаум, воевав-ший против России на стороне шведов в начале 10-х годов XVII в. [32]).

Итак, для русского общества после преодоления Смутного времени создание правильной, систематической школы являлось уже безотлагательной жизненной необходимостью, четко обозна-ченной множеством мотивов и импульсов. Неудачный опыт Бориса Годунова с обучением русской молодежи заграницей, к счастью, не похоронил саму идею образования. По-видимому, он обернулся осознанным пониманием, что успешно реализовать ее можно только собственными силами, хотя и прибегая к помощи со стороны. В этом направлении и развивается далее вся история формирования русской школьной образованности.

Несомненно, этому процессу весьма способствуют изменения, происшедшие в работе Московского Печатного двора по качествен-ному (из ремесленной в мануфактурную) и количественному (число изданий) показателям как раз в 30-40-е годы XVII в. — при патриар-хах Филарете, Иоасафе, Иосифе [33].

Нельзя оставить без внимания также заметное возрастание общественного интереса к предметам филологического свойства и соответственно, обновление состава русской книжности. И в этом отношении нужно подчеркнуть совершенно особенное значение Троице-Сергиева монастыря. Еще в предшествующем столетии здесь последовательно работали над созданием специальной спра-вочной и учебной книги, в современной научной традиции полу-чившей название "Азбуковника". В течение второй половины XVI в. насельники обители — Нил Курлятев, некто Ермолай и др., — со-ставили, как минимум, два варианта [34] этого своеобразного лек-сико-грамматического и литературно-исторического тезауруса, тол-кующего различные, связанные с областью христианских понятий и реалий, термины и имена главным образом греческого происхожде-ния (свыше 5000 изъяснительных статей, расположенных по алфави-ту). И любопытно, что при создании "Азбуковника" второго типа был использован словарь Лаврентия Зизания, напечатанный в Виль-не в 1596 г. [35].

Сохранявшийся на протяжении всего XVII в. интерес русских переписчиков, переводчиков и издателей к "Азбуковникам", к какой бы редакции таковые ни относились [36], очевидно, сопряжен был с интересом к новому — аналитическому с элементами энциклопе-дичности — методу обучения грамоте, выгодно отличающемуся от старорусской формы обучения посредством многократного повторе-ния и зубрежки, а также с идеей равноценности церковнославянско-го языка как языка священного по сравнению с греческим и латин-ским языками. Кроме того, связь популярных среди грамотников Московского государства "Азбуковников" с юго-западнорусской филологической наукой отражает весьма плодотворные, хотя и до-вольно трудно складывавшиеся, контакты московитов с явлениями православной культуры на территории соседнего государства Речи Посполитой. Например, и знаменитая первая московская печатная азбука, изданная в 1634 г. В. Ф. Бурцовым-Протопоповым [37], создана была, как полагают, не без влияния со стороны львовского издания "Букваря", предпринятого еще в 1574 г. Иваном Федоро-вым [38]. Но действительно значимым индексом внимания вели-корусского общества к достижениям юго-западнорусской филологи-ческой науки следует считать предпринятое в Москве в 1648 г., при патриархе Иосифе, переиздание "Грамматики" европейски образо-ванного ученого Мелетия Смотрицкого, напечатанной в Литве 30-ю годами прежде [39]. Любопытно, что это подлинно научное, сис-тематизированное изложение норм орфографии, морфологии, син-таксиса церковнославянского языка в московском воспроизведении не содержало указания на автора [40] (несомненно, в силу его отпа-дения от Православия) и было откорректировано справщиками Ми-хаилом Роговым и Иваном Наседкой с ориентацией на текст более раннего и менее сложного учебного руководства по церковносла-вянскому языку, составленного Лаврентием Зизанием и также из-данного в Литве [41]; кроме того, в московском издании имелись — в виде дополнений — лингвистические статьи преподобного Мак-сима Грека [42], что символически как бы подчеркивало родство и преемственность православных культур Востока, Юго-Запада и Се-вера.

Повышенный интерес русских книжников к филологии отра-жает также не известная прежде на Руси книга — "Риторика" [40]. Как теперь доказано, таковая появилась во второй половине 10-х гг. XVII в. (ее самый ранний из известных список создан был в 1620 г.). Церковнославянский текст книги возник как результат перевода ла-тинского учебника Филиппа Меланхтона о красноречии (Франк-фурт, 1577 г.), дополненного заимствованиями из также переведен-ного с латинского оригинала "Сказания о семи свободных мудростех" и, кроме того, собственными рассуждениями переводчика. Имя по-следнего осталось неизвестным, но есть основания полагать, что ра-ботал он либо где-то в Москве или Новгороде, либо в Троице-Сергиевом или Соловецком монастырях. Во всяком случае, плод его трудов был более распространен именно в северных регионах Мос-ковского государства. И весьма любопытно, что текст означенной "Риторики" нередко оказывается переписанным вместе с текстами рассмотренного выше "Азбуковника", а также "Диалектики" препо-добного Иоанна Дамаскина [44] — главного источника знания на Руси по философии [45] (возможно, представленного именно его новым переводом на церковнославянский, который был осуществ-лен в конце XVI в. в Литве при участии князя Андрея Курбско-го [46]). Таким образом, нередко взору читателя со страниц одной книги одновременно открывался весьма широкий спектр светской гуманитарной информации.

Отмеченная тяга русских умов, в частности, к филологии со-пряжена была, между прочим, с удивительным всплеском интереса к поэзии. Не говоря здесь о народной устно-поэтической традиции, об издавна бытовавшем говорном, скоморошьем стихе, должно отме-тить, что в русскую книжность элементы стиховой культуры — рифмованные двустишия, или "двоестрочное согласие", а затем и силлабика — начинают проникать во втором-третьем десятилетиях XVII в. как рефлекс украинско-белорусско-польского влияния. И очень быстро эта новая область художественного творчества стано-вится популярной прежде всего в городской среде. Появляются и свои поэты — князь И. А. Хворостинин, князь С. И. Шаховской. Од-нако уже в 30—40-е годы столетия тон в поэзии начинают задавать люди незнатного происхождения, представители так называемой "приказной школы", то есть чиновники — дьяки и подьячие — раз-ных приказов: Посольского (Михаил Злобин, Алексей Романчуков), Патриаршего дворцового (Петр Самсонов), к ним примыкают со-трудники Московского Печатного двора (священники Иван Наседка и Стефан Горчак, инок Савватий). В целом их стихотворство отли-чается серьезным — по-православному "душеполезным" — содер-жанием и в этом смысле консервативно, но в его недрах зреет и но-вое, а именно интерес к темам "острого разума", "остроумия", твор-ческой свободы и самостоятельности поэта [47], предполагающим необходимую интеллектуальную и техническую подготовку.

Итак, к середине XVII столетия русское общество, столь долго вынашивавшее идею правильного образования, было, наконец, в лучшей своей части вполне готово разрешиться от бремени. Остава-лась лишь малость — начать потуги. Ярким симптомом этого пред-родового состояния является мысль Иоанна Милютина, священника Христорождественской церкви в Сергиевом посаде (ум. в середине XVII в.), которую он четко сформулировал в Послесловии к своему уникальному историко-филологическому труду — Минеям-Четьим": "Подобает убо всякому человеку, его же не весть, о том во-прошати, а еже что весть, тем не искушати и учити беззавистно и не хра-нити, но проповедати истинно. Книжная бо премудрость подобна сол-нечной светлости. Но солнечную светлость мрачный облак закрывает, а книжные премудрости ни вся тварь скрыти может. Писано бо есть: "Не уведяша, ниже разумеша, во тьме ходят!" Того ради учися! Учение свет, а неучение тьма!" [48].

Примечания

1.  Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI-XVII вв.: Опыт изуч. обществ. строя и сослов. отношений в Смут. время. М.: Соцэгиз, 1937. С. 35.

2.  Доброклонский А. П. Руководство по истории Русской Церкви. М.: Крутиц-кое Патриаршее подворье, 1999. С. 353-354.

3.  Соловьев С. М. История России с древнейших времен. / Книга 4. Том 8: От начала царствования Бориса Годунова (1598) до избрания царя Михаила Федо-ровича (1613). М.: Издательство социально-экономической литературы, 1960 (Глава первая); Скрынников Р. Г. Лихолетье: Москва в XVI-XVII вв. М.: Моск. рабочий, 1988. С. 204-207.

4.  Кузнецов Б. За наукой в чужедальние края: Первые русские студенты за гра-ницей / "Родина", № 10, 2000 (http://www.krotov.info/history/17/1603kuzn.html).

5.  Макарий (Булгаков), митр. Московский и Коломенский. История Русской Церкви. Книга четвертая, часть первая: История Русской Церкви в период по-степенного перехода ее к самостоятельности (1240-1589). Отдел второй: Со-стояние Русской Церкви от митрополита святого Ионы до патриарха Иова, или в период разделения ее на две митрополии (1448-1589). М., 1996. С. 98-107.

6.  Макарий (Булгаков), митр. Московский и Коломенский. История Русской Церкви. Книга шестая: Период самостоятельности Русской Церкви (1589-1881). Патриаршество в России (1589-1720). Отдел второй: Патриаршество Москов-ское и всея Великия России и Западнорусская митрополия (1589-1654). М., 1996. С. 115-127.

7.  Каптерев Н. Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Том первый. Сергиев Посад, 1909. С. 106-518.

8.  Харлампович К. Западнорусские православные школы XVI и начала XVII в., отношение их к инославным, религиозное обучение в них и заслуги. Казань, 1898; Медынский Е. Н. Братские школы Украины и Белоруссии в XVI—XVII вв. и их роль в воссоединении Украины Россией, М., 1954.

9.  Каптерев П. Ф. История русской педагогии. С. 107-114.
10.  Каптерев П. Ф. История русской педагогии. С. 114-115.

11.  Казакова Н. А, Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения на Руси в XIV—XV вв. М.-Л.: АН СССР, 1955; Клибанов А. И. Реформационные движе-ния в России в XIV— первой половине XVI вв. М., 1960; Алексеев А. И. Под знаком конца времен. Очерки русской религиозности конца XIV – начала XVI вв. СПб: Алетейя, 2002.

12.  Барбарин В. Ф., свящ. Хлыстовщина: Разбор 12-ти заповедей основателя хлыстовщины Данилы Филипповича. М., 1890.

13.  Жмакин В.. Митрополит Даниил и его сочинения. М., 1881. С. 493-644.

14.  Стоглав // Российское законодательство X-XX веков. В девяти томах. Т. 2.. С. 295-298 (главы 32-34).

15.  Сборник поучений патриарха Иосифа и пр. М.: Печатный Двор, [ок. 1642]. Л. 16-40об.
16.  Солодкин Я. Г. Григорий (в миру Юрий Отрепьев) // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 3 (XVII в.). Ч. 1: А—З. СПб., 1992. С. 235-240.

17.  Морозова Л. Е. Русский вольнодумец XVII в. Иван Хворостинин // Вопросы истории. 1997. № 8. С. 145-150; Буланин Д. М., Семенова Е. П. Хворостинин Иван Андреевич // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 3 (XVII в.). Ч. 4: Т—Я. Дополнения. СПб., 2004. С. 190-198.

18.  Карташев А. В. Очерки по истории Русской Церкви. Т. II. М.: "Наука", 1991. С. 102-106; Романова А. А. Лаврентий Зизаний Тустановский // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 3 (XVII в.). Ч. 4. С. 467-470.

19.  Доброклонский А. П. Руководство по истории Русской Церкви. С. 422-424; Концевич И. М. Стяжание Духа Святаго в путях Древней Руси. Издат. отд. Моск. Патриархата, 1993. С. 192-199.

20.  Демин А. С. Литература XVII века // История русской литературы XI–XX веков. Краткий очерк. М.: "Наука", 1983. С. 54-73; Черный В. Д. Искусство Рос-сии на пороге Нового времени // Он же. Искусство средневековой Руси. М.: Гу-манит. издат. центр ВЛАДОС", 1997. С. 316-396.

21.  Доброклонский А. П. Руководство по истории Русской Церкви. С. 378-379.

22.  Шилов А. Наседка Иван Васильевич // Русский биографический словарь. Изд. под наблюдением пред. Имп. Рус. ист. о-ва А. А. Половцова. Т. 11: Наакс —  Николай Николаевич Старший. СПб., 1914. С. 105-110.

23.  О том, как и почему в литургических текстах появлялись различия еще в пору их рукописного бытования, см.: Дмитриевский А. А. Кто виноват? К во-просу о причинах разнообразия богослужебных чинов и последований в наших старинных церковно-богослужебных книгах // Руководство для сельских пасты-рей. Киев, 1885. № 49. С. 409-422; № 50. С. 441-450.

34.  Карташев А. В. Очерки по истории Русской Церкви. Т. II. С. 90.

25.  Карташев А. В. Очерки по истории Русской Церкви. Т. II. С. 87, 101. Мансветов И. [Д.] Как у нас правились Типик и Минеи: Очерк по истории книжной справы в XVII сто-летии. М., 1884; Смолич И. К. Русское монашество: 988-1917. Жизнь и учение старцев / Приложение в "Истории Русской Церкви". М., 1997. С. 237-240.

26.  Мансветов И. [Д.] Как у нас правились церковные книги: Материал для истории книж-ной справы в XVII столетии (По бумагам архива Типографской библиотеки в Москве). М., 1883; Накорякова K.M. Очерки по истории редактирования в России XVI–XIX вв. Опыт и проблемы. М.: Издательство "ВК", 2004.

27.  Например, на Западе (правда, относительно латинской агиографии) научная методология издания текстов разработана была уже к 1603 г. ученым монахом-иезуитом Герибертом Россвейде и затем реализована в многочисленных изда-ниях института Болландистов (The Bollandists // Catholic Encyclopedia / http://www.newadvent.org/cathen/02630a.htm).

28.  Экономцев И. Н. Предыстория создания Московской Академии и ее перво-начальный период, связанный с деятельностью братьев Лихудов // Богословские труды. Юбилейный сборник: Московская Духовная Академия. 300 лет (1685-1985). М.: Изд. Московской Патриархии, 1986. С. 54-55.

29.  Экономцев И. Н. Предыстория создания Московской Академии. С. 45.

30.  Сменцовский М. Братья Лихуды: Опыт исследования из истории церковного просвещения и церковной жизни конца XVII и начала  XVIII веков. СПб., 1899. С. 4-14; Экономцев И. Н. Предыстория создания Московской Академии. С. 55.

31.  Цветаев Д. В. Из истории иностранных исповеданий в России в XVI и XVII веках. М., 1886. С. 291; Поссевино А. Московия. Книга I. О делах московских, относящихся к религии // Исторические сочинения о России XVI в. М.: МГУ, 1983. С. 37-39.

32.  История достопамятных происшествий, случившихся со Лже-Дмитрием и о взятии шведами Великого Новгорода. Соч. Матвея Шаума. 1614 г. М., 1847. С. 26.

33.  Баренбаум И. Е. История книги. Учебник. 2-е изд., перераб. М., "Книга", 1984 // Электронное издание: http://www.hi-edu.ru/x-books/xbook032/01/index.html?part-005.htm#i222; Макарий (Булгаков), митр. Мо-сковский и Коломенский. История Русской Церкви. Книга шестая. С. 296, 321-323, 338-344.

34.  Ковтун Л. С. Азбуковники XVI-XVII вв.: Старшая разновидность. Л.: "Наука", 1989. С. 121-124.

35.  [Лаврентий Зизаний]. Лексис, сиречь речения, вкратце собранны. И из сло-венскаго языка на простый русский диялект истолкованы. Вильна, 1596.

36.  Мордовцев Д. О русских школьных книгах XVII века. М., 1862. С. 31-79.

37.  [Бурцов В. Ф.]. Букварь (Азбука). М., 1634 (три издания); М., 1637.

38.  Сазонова Л. И., Гусева А. А. Бурцов Василий Федоров // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 3 (XVII в.). Ч. 1. С. 150.

39.  Грамматики славенкия правилное Синтагма. Евье: типография братства Св. Духа, 1619 // Грамматики Лаврентия Зизания и Мелетия Смотрицкого / Сост. Е. А. Кузьминова. Изд. Моск.ун-та, 2000. С. 128-470.

40.  [Мелетий Смотрицкий]. Грамматика. М., 1648.

41.  [Лаврентий Зизаний]. Грамматика словенска свершеннаго искусства осмии частий слова и иных нуждных. Вильна, 1596.

42.  Кузьминова Е. А., Ремнева М. Л. Предисловие // Грамматики Лаврентия Зи-зания и Мелетия Смотрицкого. С. 17; Камчатнов А. М. История русского лите-ратурного языка: XI — первая половина XIX века. М.: Издат. центр "Акаде-мия", 2005. С. 187-192.

43.  Риторика 1620 г. // Аннушкин В. И. Первая русская "Риторика" XVII века. Текст. Первод. Исследование. М.: "Добросвет", "ЧеРо", 1999. С. 15-94.

44.  Аннушкин В. И. Первая русская "Риторика" XVII века. М., 1999. С. 207-353.

45.  Гаврюшин Н. К. Диалектика на Руси (XI — XVII вв.) // Памятники науки и техники. 1987-1988. М.: Наука, 1989, с.202-236.

46.  Беляева Н. П. Материалы к указателю переводных трудов А. М. Курбского // Древнерусская литература. Источниковедение. Сб. науч. трудов. / Отв. ред. Д. С. Лихачев. Л.: "Наука", 1984. С. 125-129.

47.  Панченко А. М. Русская стихотворная культура XVII века. Л., 1973. С. 34-102, 242-269.

48.  Понырко Н. В. Иоанн Иванов Милютин // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 3 (XVII в.). Ч. 2: И — О. СПб., 1993. С. 68-69.

Страница 1 - 3 из 3
Начало | Пред. | 1 | След. | Конец | По стр.
© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru