Прибалтийский вопрос в политической публицистике И.С. Аксакова

Ю.Ф. Самарин на основе обширного фактического материала, показывающего бедственное, угнетенное положение латышей и эстонцев в крае, аргументировал требование поддержки нарождающегося националистического антинемецкого, ориентированного на Россию, движения местного населения. М.П. Погодин, опираясь на русские и ливонские летописи, труды Н.М. Карамзина, исторические документы XVIII века и др., доказывал историческую необоснованность претензий немцев – потомков тевтонских рыцарей и христианских епископов, на господство в крае, требовал осуществления культурной экспансии православия и русского языка, чтобы "обрусить местное население". М.Н. Катков, отстаивая принципы единой и неделимой России, в основе которой - русская "государственная нация", высказывался за жесткое подавление любого инакомыслия и сепаратистских устремлений, требовал политики русификации окраин. И.С. Аксаков был против "ослабления государственного внешнего единства", считая, что отношением к коренной русской народности определяется и отношение к инородцам: "чем меньше веры в свою народность и в ее право, чем меньшим уважением пользуется она у себя дома от своей государственной власти, чем стесненнее ее внутреннее развитие и вообще деятельность внутренней органической жизни, – тем успешнее деятельность паразитов или чужеяди, – тем сильнее преобладание иноземцев, тем удобнее и легче развиваются, искусственно выгоняемые из почвы, племенной инородческий патриотизм и сепаративные стремления на окраинах" (29). Аксаков подчеркивает слова Самарина о том, что тот, "кто проповедует необходимость подтянуть, обуздать и осадить русское общество, двинув против него аппараты полицейской власти, – тот в то же время заигрывает с польскою шляхтой и молча пасует при встрече с балтийским рыцарством…" (30).

 

Важно подчеркнуть еще один момент. Расширяя социально-исторический масштаб, казалось бы частного прибалтийского вопроса, Аксаков находит черты удивительного сходства остзейского антирусского национализма с западнорусским полонизмом и требованиями гражданского и политического равноправия для евреев, проживающих в России, а также коренные отличия этих форм национализма от "славянского дела".

 

Так, уже в первой статье, посвященной прибалтийскому вопросу, в 1862 году Аксаков находит поражающее своей парадоксальностью "сходство Немецкого воззрения с Еврейским": "Евреи, так же как и Немцы, не признают в России Русской народности и подвергают еще сомнению вопрос (для Немцев уже давно решенный отрицательно!) о том: действительно ли Русские – хозяева в Русской земле? По их мнению, Евреи в Русской земле такие же хозяева, как и Русские. Такое требование Евреев…вполне совпадает с Немецким идеалом отвлеченного государства" (31).

 

Чуть позже, в статье 1868 года, отвечая на очередные антирусские выпады фон Бокка, оскорбившегося, в частности на то, что в русской прессе "встречается сравнение дел Западного края с делами Прибалтийских губерний", Аксаков указывает на то, что трудно не заметить аналогию "польского и немецкого дела" – схожесть поведения поляков в Западном крае и немцев в Остзейском крае Российской империи бросается в глаза. Во-первых, "Как в северо-западных губерниях Поляки, так и в Балтийском поморье Немцы – пришельцы и не принадлежат к туземной национальности края"; во-вторых, "как там, так и здесь Немцы и Поляки – господа в крае, в котором представляют значительное меньшинство"; в-третьих, именно в их руках "сосредоточена поземельная собственность, социальные привилегии и все средства давления на непольские и ненемецкие массы народа"; в-четвертых, в их среде господствует "стремление в Северозападном крае – ополячить Русских и Литовцев, а в балтийских губерниях – онемечить Латышей и Эстов"; в-пятых, "способы претворить туземную народность в польскую и немецкую – употребляются почти одинаковые: религия, школы, соблазны житейских выгод, угрозы, насилия, гонения, унижения…"; в-шестых, "высшие классы, составленные из людей чуждой краю национальности, т.е. из Поляков и из Немцев, – заслоняли, а в Балтийском поморье продолжают заслонять и теперь, массы сельского населения от верховной русской власти"; и, наконец, в – седьмых, "в этих массах угнетенного сельского населения – глубоко вкоренена национальная вражда к своим насильникам – к польским панам и к немецким рыцарям, – живет искреннее влечение к России, искренняя вера в Русского царя…" (32).

 

В статье 1867 года, подчеркивая отсутствие логической связи между прибалтийским и славянским вопросами, между "двумя несходными стремлениями: стремлением славянских племен в славянских землях (речь идет об австрийских и турецких славянах – авт.) и стремлением немецких пришельцев в не-немецком крае" (33), Аксаков предлагает свою трактовку "общечеловеческого принципа национальности", на котором, как он считает, основывается право любой "туземной народности", составляющей большинство населения, на свободное развитие и самостоятельность (34). В силу принципа национальности, в Остзейском крае пришлая народность (немцы – 10% населения), должна уступить народности туземного, коренного большинства (латыши и эсты – 90% населения). В настоящее же время, как указывает Аксаков, все притязания остзейцев на исключительное господство основаны на насилии, на факте завоевания. Что касается славянского вопроса, то Аксаков не устает подчеркивать то, "что славянские требования суть требования свободы, одной свободы, для туземного славянского населения…избавления от насилия чужеземцев", в этом плане эти требования коренным образом отличаются от немецких требований в прибалтийских губерниях, которые "суть требования неволи и рабства для всего многочисленного туземного населения: в порабощении туземных племен заключается, в этом крае, условие жизни для немецкой народности; только при насилии, при насильственном онемечении (да еще с помощью чужих внешних сил) возможно торжество немецкой национальности" (35).

 

Таким образом, Аксаков увязывает право народностей на свободное, самостоятельное развитие со своеобразно трактуемым принципом справедливости "противодействия завоевателям-чужеземцам": большинство коренного населения, проживающего компактно на определенной территории, должно быть свободно от культурно-национальной экспансии господствующего народа-завоевателя, составляющего меньшинство населения, однако, в свою очередь, господствующее национальное большинство, может и должно вовлекать в сферу своей культурной жизни все малочисленные народы, проживающие в пределах его влияния, уподобляя, в конечном счете, их себе.

 

Что касается практической программы, то все русские оппоненты остзейских немцев сходились в следующих требованиях: необходимости утвердить русские государственные начала в Прибалтике – управление по общероссийскому образцу, общерусское законодательство, русский язык в качестве государственного; уравнять в Прибалтике в правах с немцами коренное население края и, в особенности, в первую очередь, русских; провести земельную реформу в крае – наделить крестьян землей по русскому образцу реформы 1861 года (36); ввести в школы русский язык с тем, чтобы подготовить в будущем обрусение края (37); реформировать суд – ввести институт присяжных и выборы местных судей по русскому образцу (38); провести реформу городского управления; поддержать православие в крае.

 

Усилия Ю.Ф. Самарина, М.Н. Каткова, И.С. Аксакова, М.П. Погодина и других, менее известных публицистов, заставили правительство скорректировать позицию в прибалтийском вопросе, наметить план и начать реализацию реформ в крае, направленных на полное слияние Прибалтики с Россией. Об этом, в частности, свидетельствует составленная в 1870-71 гг. официальная записка "Балтийский вопрос с правительственной точки зрения", которая подводила итог правительственной политике в Остзейском крае в 1860-е гг., а также намечала программу действий на будущее (39) .

 

Однако если основной сферой деятельности правительства в период правления Александра II было народное образование: учреждение сети православных приходских школ с обучением на русском языке, поддержка православного населения края, которые сочетались с либеральным в целом курсе правительства по отношению к культурной и национальной автономии остзейского дворянства, то в эпоху Александра III, в 1880-1890-е годы, националистические идеи Аксакова и других консерваторов претворяются в жизнь в полной мере. Это, прежде всего, культурная русификация окраин: обрусение школ (преподавание на латышском и эстонском сохранялось лишь в младших классах волостных школ), распространение православия в крае, укрепление позиций православной церкви, изменение отношения к национализму латышей и эстонцев: если ранее он поощрялся как противовес прибалтийской немецкой доминантной культуре, то теперь воспринимается как помеха национальной политике, превращению края в "русскую губернию". Административная русификация была отмечена в это время ревизией сенатора Н.А. Манасеина 1882 года, мерами по ликвидации автономии остзейцев, подчинением органов управления центральной власти, подчинением народных школ Министерству Народного просвещения и т.д., которые, в конечном счете, так и не привели к искомому результату, так как, нивелируя культурно-политическое влияние немцев в крае, не предоставляло коренному населению Балтийских окраин доступа к управлению краем, стимулировав тем самым появление у национальной интеллигенции идеи создания собственной государственности.

 

В связи с этим Аксаков в своих статьях, опубликованных в газете "Русь" в 1882-1885 годах вновь возвращается к прибалтийской проблеме. С искреннею радостью приветствуя сенаторскую ревизию в Курляндской и Лифляндской губерниях, надеясь на то, что этот "великий акт нового царствования" послужит "новою эрою для этой части нашего отечества, зарей ее умиротворения и возрождения в тесном, общем со всею Россиею союзе" (40), Аксаков объясняет "величие" этого мероприятия тем, что, несмотря на проведенные там в последнее время реформы, Прибалтийская окраина до сих пор остается "аномалией не только в России, но и во всей Европе" (41).

 

Такое "воздержание" русского правительства от пересмотра остзейского законодательства, как считает Аксаков, обуславливается следующими обстоятельствами: во-первых, "слабым, даже до позднейших времен, сознанием национальных государственных интересов в русских правящих сферах, вследствие вольного или невольного, слепого подобострастия к "иностранной культуре"; во-вторых, "влиянием множества представителей прибалтийского дворянства, занимавших видные места на русской государственной службе" (42).

 

В этой, как и в других статьях, Аксакова последних лет его жизни, лейтмотивом проходят две идеи, значительные в плане характеристики его политических взглядов и особенно аксаковского "национализма". Речь идет об оценке того, что уже сделано в современной ему России и о том, что необходимо еще сделать в многонациональном русском государстве. Оценивая социально-экономические реформы, Аксаков утверждает, что "варварская Россия, в течение последних 25 лет, совершила у себя такие преобразования, которыми ее гражданский и социальный строй далеко опередил Русское Прибалтийское Поморье, а нашею крестьянскою реформою мы оставили за собою позади и всю Западную Европу с ее высшею культурою и цивилизацией" (43). Говоря о задачах национальной политики, Аксаков провозглашает "необходимость нового строя жизни,.. основанного на принципе равноправности и взаимного соглашения интересов, как различных национальностей между собою, так и этих национальностей с общими интересами государства" (44).

 

Конечная цель национальной политики правительства в крае, как считает Аксаков, "должна быть направлена к упразднению привилегированной автономии остзейского дворянства, которая именно и узаконяет принудительное господство немецкой стихии, в смысле не только культурном, но и административном, и социальном. Это упразднение обязаны мы совершить не только государственной пользы и достоинства ради, но в силу высших требований нравственной правды и здорового смысла" (45).

 

Аксаков выводит универсальную, на его взгляд, формулу преодоления "племенного антагонизма" немцев, латышей, эстонцев и русских в Прибалтийском крае: "Примирение этих враждующих народностей может состояться лишь на нейтральной почве – их общего подчинения единому русскому государственному началу" (46). Разъясняя существо формулы, он в 1885 году пишет о том, что "единственный справедливый способ уравновесить взаимные отношения трех или четырех в крае народностей, это – подчинить их общему имперскому праву, признать для них обязательным общий государственный язык и общие государственные законы, не касаясь ни их веры, ни народной индивидуальности" (47).

 

В целом же, источником силы Российской империи, считал Аксаков, являются не Остзейские провинции, не Польша и не Финляндия, как бы ни были они крепко связаны с Русью, а настоящая Русь – "живое, цельное тело, а не мозаическая сборка иноверцев и иноплеменных. К этому телу могут прилепляться прочие народные личности и тела, могут претворяться в его органическую сущность или только пользоваться его защитой, – но весь смысл бытия, вся сила, разум, историческое призвание, весь исторический raison d?etre – заключается именно в святой Руси…" (48).

 

Завершая характеристику взглядов Аксакова по балтийскому вопросу, нельзя не процитировать его эмоциональное восклицание, которым мыслитель заканчивает одну из последних своих статей. Смысл и содержание следующей фразы Аксакова не только ясны, но и близки современному россиянину: "Сколько аномалий в государственном строе наплодила наша долголетняя антинациональная политика!.. Сколько еще придется разделывать из того, что натворено под воздействием фальшивопонятого европеизма, гуманизма, либерализма – во вред истинным интересам русской народности, русской государственной чести и силе!" (49).

 

 


Страница 2 - 2 из 4
Начало | Пред. | 1 2 3 4 | След. | КонецВсе

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру