Пургасова Русь

В 1989 г. Н.Ф. Мокшин, вступив в дискуссию с авторским коллективом "Истории Мордовской АССР", акцентировал внимание, во-первых, на то, что в русских летописях отсутствует упоминание эрзи и мокши, и говорится только о "мордве", во-вторых, в них не указано, что Пуреш - "мордовский князь" (по его словам, "закреплению такого мнения в немалой степени способствовал справочный аппарат к летописям", где Пуреш ошибочно назван "князем мордовским"). Историк доказывал, что он, вероятнее всего, был половецким военачальником и что Пургаса нельзя считать "правителем исключительно эрзянским", т.к. в междуречье Мокши и Теши искони проживали мокша и эрзя. И с его именем Мокшин связывал концентрацию значительной части мордвы в границах "Пургасовой волости" (повторяя объяснение, данное понятию "волость" в "Истории Мордовской АССР", автор добавил к нему, что права возглавлявшего ее князя "простирались и на население "волости", находившееся в феодальной зависимости того или иного характера"). "Пургасова волость", по заключению Мокшина, "была тем потестарно-политическим образованием", которое ускорило трансформацию мордовских племен "в мордовскую феодальную народность". В 1991 г. В.П. Макарихин напомнил, что местоположение волости мордовского князя Пургаса увязывают с г. Кадом. Через два года В.Н. Мартьянов, локализуя "Пургасову Русь" в междуречье р. Тёши и Мокши, где проживала мордва-эрзя, обращал внимание на соответствующий топонимический материал: с. Пургасово около г. Кадом на Рязанщине, с. Пурдошки и Пургасово городище в Мордовии, Пургасово городище около с. Большой Макателем и "Пургасово прудище" в верховьях р. Иржа (левый приток Тёши) в Нижегородской области (21).

В 1994 г. В.П. Макарихин, остановившись на рассмотрении событий 1229 г., отмечал, что в январе русские дружины нанесли удар "в район Темников-Кадом, где находился один из центров мордвы и "Руси Пургасовой". А после того, как Нижний Новгород избавился от угрозы со стороны Пургаса, по мордовско-булгарской группировке русские князья, используя половцев, нанесли решающий удар. И ученый не сомневался, что в ходе походов на мордву шло не просто завоевание новых земель и угодий: мордва и часть русских ("Русь Пургасова") были освобождены из-под булгарского владычества и от дани. В 1998 г. С.В. Святкин убеждал, что политический центр северомордовских племен после основания Нижнего Новгорода в 1221 г., "видимо, находился где-то в глубине мордовской земли. Им, возможно, был древний Арта-Арза-Арзамас. Не случайно русские князья пытались проникнуть далеко в глубь мордовской территории "в землю Мордовскую, Пургасову волость". Тяжелое положение, резюмировал археолог, усугубляло отсутствие внутримордовского единства: летом 1229 г. произошло сражение между северомордовским инязором Пургасом и южномордовским (мокшанским) инязором Пурешом (вероятно, в землях последнего), после поражения в котором Пургас "с остатками своего войска отступил в свои владения". В 2001 г. В.Н. Мартьянов, повторив сказанное им в 1976 и 1993 гг., охарактеризовал "Пургасову Русь" как раннефеодальное политическое объединение "во главе с князем Пургасом" (22).

В 2003 г. Б.М. Пудалов, понимая под "Пургасовой волостью" "владения мордовского правителя Пургаса", по его оценке, неравноправного союзника (возможно, данника) волжских булгар, вместе с тем подчеркнул, что "Пургасова Русь" остается подлинной загадкой. И после чего предложил свои ответы на нее. Во-первых, она не является опиской летописца Лаврентия, а есть реальность 1220-х гг., и, по всей видимости, этим выражением обозначали русских, живших в мордовских селах. Причем численность "Пургасовой Руси" не могла быть велика, так как упоминание в ней под 1229 г. остается единственным свидетельством ее существования. Во-вторых, в связь с "Пургасовой Русью" ученый вновь поставил такую группу населения русского приграничья, как бродники, которые по роду занятий были, вероятно, лесные охотники, профессионально владеющие оружием, и поэтому охотно приглашаемые во вспомогательные воинские отряды. Исповедуя христианство, они должны были восприниматься как "Русь". Поэтому, подытоживал Пудалов, заманчиво видеть в "Пургасовой Руси" субэтническую группу, аналогичную бродникам, но "для такого предположения пока нет убедительных оснований". Н.Ф. Филатов в 2003 г. традиционно представил Пургаса мордовским князем. То же самое говорится в "Истории Нижегородской области", увидевшей свет в 2004 году. В том же году И.А. Гагин трактовал "Пургасову Русь" как мордовское полупатриархально-полуфеодальное государство, зависевшее от Волжской Болгарии и действующее в ее интересах против русских князей и той части мордвы, которая была в союзе с ними. Высказав мнение, что "Пургасова Русь" занимала территорию в бассейне рек Суры, Алатыря, Пьяны, среднего течения Мокши и была районом преимущественного расселения эрзи, ее название исследователь объяснил тем, что Пургас принимал беглых русских, "недовольных политикой земских бояр и сопротивлявшихся христианизации… Возможно, что перебежчиков было немало, и это дало основание летописцам называть земли Пургаса "Русью Пургасовой". В 2006 г. А.А. Кузнецов, коснувшись вопроса борьбы владимирских князей и мордвы после 1221 г., констатировал, что последняя в этот период "расколота: одна часть с Пурешей ориентируется на владимирских князей, другая во главе с Пургасом ― выступает против них" (23).

В 2001 г. археолог В.В. Седов отступил от привычного объяснения названия "Пургасова Русь" и увязал ее с потомками именьковской культуры IV―VII вв. Среднего Поволжья. Выводя предков этой культуры из области Верхнего Поднестровья со смежными землями Волыни и Подолии, он считал ее представителей ― носителей высокоразвитого земледелия ― славянами, на рубеже VII―VIII вв. переселившимися под давлением тюркоязычных кочевников в левобережные районы Среднего Поднепровья и основавшими там волынцевскую культуру, весьма близкую именьковской. Будучи твердо уверенным в том, что этноним русь в IX в. "идентифицируется со славянами волынцевской культуры, позднее с их потомками, заселявшими летописную Русскую землю в узком значении", Седов заключал: "Русью могла именоваться какая-то значительная часть населения именьковской культуры". Приводя дополнительные аргументы в пользу мнения, что часть именьковского населения осталась на прежнем месте, приняв затем участие в этногенезе волжских болгар, он акцентировал внимание на наличие слабо изученного "крупного островка памятников именьковской культуры в мордовских землях в бассейне Суры", который весьма возможно принять за "Пургасову Русь". В целом же, как резюмировал Седов, "на основе исторических данных ответить на вопросы, что представляла собой эта Русь, каким образом она оказалась в мордовских краях, почему за нее заступилась Волжская Болгария, не представляется возможным" (24).

Со столь категоричным утверждением нельзя согласиться. И в поисках ответа на вопросы, выделенные В.В. Седовым, обращает на себя внимание несколько весьма принципиально важных моментов, содержащихся в вышеприведенных летописных известиях, и которые совершенно не согласуются, как подчеркивал в 2004 г. автор этих строк, с распространенным мнением о мордовской природе "Пургасовой Руси", своим названием якобы обязанной русским, в силу каких-то причин покинувших свои земли и переселившихся в земли мордвы. Во-первых, "Пургасова Русь" воюет как с русскими князьями, так и с собственно мордвой, возглавляемой Пурешом, союзником Юрия Всеволодовича. Во-вторых, особенная ожесточенность в противостоянии русских князей и "Пургасовой Руси": первые не только нещадно избивают ее жителей, но и уничтожают посреди зимы запасы продовольствия (хлеб, скот) и села, тем самым обрекая оставшихся в живых на явную смерть. Пургас же, подступив к Нижнему Новгороду, в его предместье безжалостно предает огню православные святыни ― Благовещенский монастырь и церковь. В-третьих, "Пургасову Русь" летописец хотя и локализует на мордовских землях, но вместе с тем видит в ней особую территорию ("Пургасова волость" Мордовской земли) и отделяет ее население от собственно мордовского ("Пурешев сын с половцами победил Пургаса, и перебил всю мордву и Русь Пургасову"). И при этом сам, будучи русским, нисколько не считает ее близкой себе ни по крови, ни по вере. В-четвертых, отсутствие аналогов "Пургасовой Руси" в названии колонизуемых русскими земель (25). Более того, термин "Русь" стал прилагаться к Волго-Окскому междуречью только после монгольского нашествия. Как отмечал А.А. Шахматов, "вообще с середины XIII в. имя Русь начинает употребляться для обозначения Суздальской области" (26).

Все перечисленное заставляет говорить о "Пургасовой Руси" как об этническом образовании, уходящем в глубокое прошлое, и не имевшем даже в XIII в., подчеркивал в 1986 и 1993 гг. историк А.Г. Кузьмин, "отношения ни к Киеву, ни к Владимиро-Суздальской земле", и обособленно стоявшем "от основных русских центров" (ученый локализовывал ее на нижней Оке) (27). И это этническое образование надлежит рассматривать в одном ряду с другими территориями, также известными по памятникам как Русь. Русская история, на что неоднократно указывали в дореволюционное время, начиная с М.В. Ломоносова, антинорманисты, и в чем с ними, под давлением неоспоримых фактов, соглашались их оппоненты (например, Г.Ф. Миллер, Н.М. Карамзин, И.С. Фатер, И.П. Боричевский, С.М. Соловьев, М.П. Погодин и др.) (28), а из наших современников на протяжении нескольких десятилетий об этом речь вел А.Г. Кузьмин, не ограничивается одной только Киевской Русью, и что параллельно с ней и даже задолго до нее существовали другие русские образования. И Кузьмин, а это является одной из огромных его заслуг перед наукой, впервые в историографии свел воедино многочисленные свидетельства иностранных источников, зафиксировавших в Восточной и Западной Европе применительно ко второй половине I — началу II тысячелетия более десятка различных "Русий" (вначале ученый говорил о близких и родственных Русиях, но затем пришел к выводу, что они, скорее всего, разного этнического происхождения). Это четыре Руси на южном и восточном побережьях Балтийского моря (о. Рюген - Русия, Ругия, Рутения, Руйяна, устье Немана, устье Западной Двины, западная часть нынешней Эстонии - провинция Роталия-Русия и Вик с островами Эзель и Даго), Русь Прикарпатская, Приазовская (Тмутаракань), Прикаспийская, Подунайская (Ругиланд-Русия). Причем, как при этом констатировал исследователь, основная часть известий о руси (первоначально ругов, но со временем почти повсеместно вытесненное именем "русы") практически не задействована в науке, поскольку "они не укладываются в принятые норманистские и антинорманистские концепции начала Руси" (29).

Прояснить ситуацию с "Пургасовой Руси" и ее истоками, возможно, и с ее локализацией, вполне могут антропологические данные, собранные в 1955-1958 гг. и приведенные К.Ю. Марк в 1960 и 1965 годах. Говоря о пяти антропологических комплексах на территории Мордовии ― северо-западном, восточном, западном, центральном и северо-восточном, в рамках восточного она выделила особый антропологический тип, назвав его "сурским", т.к. основные его представители занимают бассейн р. Суры. По уточнению ученого, это "почти все эрзянские группы, терюхане, а также мокшанские группы, которые живут на востоке Пензенской области", причем наиболее характерными группами этого типа являются эрзянские в восточных районах современной Мордовии. И по своим признакам данный тип отличается, обращала внимание исследовательница, как от мокши, так и от эрзи, и наиболее близок к "ильменскому типу", который был выделен "среди русских, живущих в окрестностях Ильменского озера". Подобное заключение еще более усиливают два момента: во-первых, имя Пургас на эрзянском языке означает "гром" (Пургас-пургине), что заставляет вспомнить славяно-русского Перуна-громовержца. Во-вторых, наименование владений Пургаса славянским словом "волость" говорит в пользу славяноязычия ее населения. Марк вместе с тем констатировала, что представители выделяемого ею антропологического типа "имеют сходство также с некоторыми группами западнобалтийского типа, в особенности с эстонцами Пярнуского района…" (30). Пярнуский район ― это Западная Эстония, где в древности находилась одна из прибалтийских Русий — Роталия-Русь. Именно об этой Руси, указывал А.Г. Кузьмин, много говорится в "Датской хронике" Саксона Грамматика (начало XIII в.), именно с ней датчане вели многовековые войны на море и на суше, именно ее жители ― "русские" ― в 1343—1345 гг. возглавили восстание против Ливонского ордена, а "русские" села и позднее будут упоминаться в ее пределах. Эти же земли отнес к "Руссии-тюрк" и комментатор Адама Бременского, и в ее границах Кузьмин помещал "Остров русов" восточных авторов, видя в нем о. Саарема (Эзель), буквально "Островная земля", именуемый исландскими сагами "Holmgarđr" и переносившими это имя по созвучию и на "Новгород". Под "Руссией-тюрк" историк понимал Аланскую Русь (или Норманский каганат), созданную в IX в. русами-аланами после их переселения с Дона из пределов разгромленного хазарами и венграми Росского каганата (31).

Проникновение русов в глубь Восточно-Европейской равнины связано с началом функционирования Балтийско-Волжского пути (о давно привычном явлении русских купцов для Волжской Болгарии говорил в 921/922 гг. ибн-Фадлан). И нумизматический материал весьма точно указывает на те территории, откуда вышли русы, открывшие эту торговую магистраль, на протяжении нескольких столетий снабжавшую арабским серебром Восточную и Западную Европу, и долгое время ее контролировавшие. Так, в 1956 г. археолог В.Л. Янин отмечал, что до первой трети IХ в. включительно "основная и при том сравнительно более ранняя группа западноевропейских кладов" дирхем обнаружена в "землях балтийских славян" (32). В 1998 г. археолог А.Н. Кирпичников на основе самых последних данных уточнил, что "до середины IX в. не устанавливается" сколько-нибудь значительного проникновения арабских монет "на о. Готланд и в материковую Швецию (больше их обнаруживается в областях западных славян)" (33). И это притом, что начало дирхемной торговли ученые относят сейчас к 50-м — 60-м гг. VIII в. (34), т.е. долгое время эта торговля по существу не затрагивала шведов. А это значит, что распространенные в науке утверждения об открытии скандинавскими купцами и воинами Балтийско-Волжского пути и установлении ими "торговых контактов с арабским миром" и что "ранний этап восточноевропейской торговли следует рассматривать как норманско-арабский" (35), не соответствуют истине и являются плодом многовекового заблуждения, относящего русь к скандинавскому миру (история скандинавских народов, что хорошо известно, не знает никакой скандинавской руси).

Вместе с тем "огромное скопление кладов" восточных монет "в районе Приладожья и их состав указывают, ― резюмировал в 1968 г. В.М. Потин, ― на теснейшие связи этой части Руси с южным берегом Балтийского моря". Он же подчеркнул факт давнего установления "безусловного родства" древнерусских и южнобалтийских кладов и вместе с тем их довольно "резкое" отличие от скандинавских, в том числе и от готландских кладов. Так, если в скандинавских кладах очень высокий процент английских денариев, то в южнобалтийских и русских они составляют "незначительное количество", и в них преобладают монеты германского чекана. По мнению Потина, это свидетельство того, что контрагентами восточных славян в балтийской торговле могли быть только южнобалтийские славяне (36). Балтийская торговля, возникнув как чисто славянское явление, объединяющее балтийских и восточных сородичей, лишь со временем втянула в свою орбиту какую-то часть скандинавов, причем преимущественно жителей островов Борнхольма и Готланда (37). То, что посредством именно славянских купцов норманны были приобщены к торговле, демонстрируют скандинавские языки, которые содержат такие славянские заимствования (знаковые по своей сущности), как "lodhia" ― лодья (грузовое судно), "torg" ― торг, рынок, торговая площадь, "besman" ("bisman") ― безмен и другие (38). Исходя из того, что слово "torg" распространилось по всему скандинавскому северу, до Дании и Норвегии, то "мы должны признать, - резонно заключал в 1912 г. С.Н. Сыромятников, кстати, видевший в варягах норманнов, - что люди, приходившие торговать в скандинавские страны и приносившие с собою арабские монеты, были славянами" (39).

С нумизматическими данными полностью согласуются показания Повести временных лет (ПВЛ). Во-первых, она прямо указывает на славянский язык варягов (варяжской руси): по приходу в Восточную Европу они основывают города, носящие чисто славянские названия ѕ Новгород, Белоозеро, Изборск (среди названий русских городов IX―Х вв. лингвисты констатируют совершенное отсутствие скандинавских названий (40)). Во-вторых, в ее недатированной части граница расселения варягов локализуется довольно четко: они сидят, пояснял летописец конца Х в. (41), по Варяжскому морю "к востоку ѕ до предела Симова, и по тому же морю к западу - до земли Английской…" (42). Земля "Английская" — это не Англия, как ошибочно считают и ныне (собственно Англия именуется в летописи Британией (43)), а южная часть Ютландского полуострова (44). И в его юго-восточной части обитали до своего переселения в Британию англо-саксы (отсюда "земля Английская" летописи, сохранившаяся в названии современной провинция Angeln земли Шлезвиг-Голштейн ФРГ), с которыми на Балтике долго ассоциировались датчане. С англо-саксами на востоке соседили "варины", "вары", "вагры", населявшие Вагрию, т.е. собственно варяги, имя которых затем перешло на всех жителей Южной Балтики, в том числе на тех, кто населял вышеназванные балтийские Русии, т.е. на русов (45). На Южную Балтику как родину варягов указывает их языческие верования и прежде всего Перун, бог варяго-русской дружины (при утверждении договора 911 г. византийцы "целовавше сами крест, а Олга водивше на роту, и мужи его по рускому закону кляшася оружьем своим и Перуном, богом своим…" (46)), и которому поклонялись на всем славянском Поморье. В пользу южнобалтийского происхождения варягов и руси дополнительно говорит массовый археологический, антропологический и лингвистический материал, а также западноевропейская историографическая традиция, впервые озвученная в 1549 г. С. Герберштейном, а также свидетельства арабских авторов (47).

В 20-х ѕ 40-х гг. XIX в. М.П. Погодин установил, что "Симов предел", до которого доходили поселения варягов, летописец начинал с Волжской Болгарии, а не с южных берегов Каспийского моря, как это утверждалось в нашей историографии под влиянием византийских хроник (48). В наше время А.Г. Кузьмин показал, что в ПВЛ "под "этнонимом "варяги" упоминаются три разных этноса. Самое раннее - глухое упоминание о варягах, живущих от земли англов (южная Ютландия) до "предела Симова", под которым подразумевается Волжская Булгария (с Х в. волжские болгары и население Нижнего Поволжья считались потомками библейского Сима). Иными словами, здесь "варяги" обозначают все население, разбросанное по Волго-Балтийскому пути (во всех случаях выделено автором. - В.Ф.)", т.е. он является территориальным определением. Опираясь на археологический материал, связанный с Южной Балтикой, ученый говорил о двух больших волнах переселений по Волго-Балтийскому пути с Запада на Восток: в конце VIII и середине IX в., и которые включали в себя балтийских славян, в составе которых входила славяноязычная русь, а также фризов, все вместе уходивших от натиска Франкской империи (переселенческий поток захватил собой, надлежит заметить, и Скандинавский полуостров: южнобалтийская керамика известна в большом количестве вплоть до Средней Швеции, а в Х в. она преобладала в Бирке (49)). Причем, подчеркивал ученый, по всему этому пути "не видно зримых следов межэтнических конфликтов, а ассимиляция местного населения проходила на жизни нескольких поколений", что "конечным пунктом пути, равно как и крайней областью расселения самих балтийских славян и варягов, являлся Булгар…", и что именно по этому пути "сложился союз двух славянских (кривичей и новгородских словен) и трех угро-финских племен (чудь, весь и меря), "пригласивших" Рюрика с варягами". Отметил Кузьмин и тот факт, что "на Волго-Балтийском пути, активную роль на котором играли славяне и русы, на протяжении столетий будет удерживаться новгородская гривна, ориентированная на фунт Карла Великого (409 г), составляя ровно половину этого фунта" (50).

Из вышеприведенного материала следует, что "Пургасова Русь" могла представлять собою остаток тех варягов (варяжской руси), которые, давно оторвавшись от своих сородичей, влившихся в состав населения Древнерусского государства, жили в соседстве с Волжской Болгарией и мордвой, имея давние и теснейшие связи с ними, в том числе политические. В силу чего болгары-мусульмане, языческие мордва и "Пургасова Русь" вместе и энергично выступали против владимирских князей, стремившихся кардинально поменять ситуацию, в рамках которой на протяжении нескольких столетий жили эти народы. Но есть еще одно объяснение "Пургасовой Руси". В 1998 г. Е.С. Галкина и А.Г. Кузьмин высказали предположение, что она являет собой реликт русов-алан Подонья (Руссии-тюрк) (51). В 2002 г. Е.С. Галкина, показав существование в южных пределах Восточной Европы военно-торгового Русского каганата и отождествив его с салтово-маяцкой археологической культурой (верховья Северского Донца, Оскола, среднее и частично верхнее течение Дона), утверждала, что после гибели этого государства во второй четверти IX в. под ударами венгров, направляемых Хазарией, часть русов через Средний и Верхний Дон и Оку вышла в пределы современной Рязанской области (рядом с нынешней Рязанью в селе Алекановке, население которого признается вятическим, найдены памятники аланского письма, датируемые Х веком. В них автор видит свидетельство завершения процесса ассимиляции славянами руссов). Другая часть русов тем же путем вышла на Волгу. По мнению Галкиной, "Пургасова Русь" "к русским княжествам отношения не имела. Иначе бы летописец пояснил, что заставило русских участвовать в набегах против своих соотечественников. Это какой-то этнос, носивший имя "русь", но совершенно обособленный. Также очевидно, что читателям XIII в. не нужно было пояснять, кто это такие". Свои наблюдения исследовательница завершала словами: "Были ли это салтовские русы ― покажут археологические раскопки. А Волжский путь выводил мигрантов на берега Балтийского моря, с населением которого у русов были давние торговые контакты" (52).

Но в науке, вообще-то, имеется очень важный археологический и антропологический материал, который согласуется с высказанным предположением. Так, в 1959 г. А.Е. Алихова подчеркивала, что возникновение у мордвы в VIII-XI вв. обряда захоронения женщин на боку, в позе спящей с подогнутыми ногами (особенно у мокши), связано с продвижением в их земли аланских племен, у которых этот обряд был широко распространен. И эти носители салтово-маяцкой культуры, возможно, с падением Хазарского каганата вторглись в мордовские земли и растворились среди местного населения. При этом она не исключала, что пришельцы были уже частично русифицированы, на что указывает сходство керамики мордовских могильников XII-XIV вв. с керамикой русского левобережного Цимлянского городища (Алихова также указала, что в мордовских захоронениях VIII-IX вв. обнаружены удила с прямыми псалиями, которые "были особенно характерны для салтовской культуры", стремена, перстни, которые находят себе параллели среди салтовских вещей, серьги и топоры салтовского типа, и что в детских захоронениях часто встречается яичная скорлупа, а данный обычай был известен в Салтовском могильнике) (53). В 1960 и 1965 гг. К.Ю. Марк констатировала, что западный антропологический комплекс, характерный "для мокши Зубово-Полянского района и русских Поимского района Пензенской области", имеет южное происхождение и, возможно, связан с иранским влиянием (54). В 2004 г. Н.Ф. Мокшин отметил, во-первых, что "пласт иранизмов в мордовской лексике довольно значителен и, что особенно интересно, весьма схож в обоих мордовских языках, что позволяет предположить, что иранизмы мордва восприняла в то время, когда была еще относительно единой…", во-вторых, что среди мордвы широко были распространены "изделия аланских ремесленников" (55).

Таким образом, мнение о мордовском характере "Пургасовой Руси" порождено лишь тем фактом, что летописи локализуют ее в "земле Мордовской" и подчеркивают ее тесную связь с мордвой. Приведенный археологический и антропологический материал противоречит как этой версии, так и точке зрения, что ее население состояло из переселенцев-славян, вышедших из русских пределов в привычном понимании (Муромских, Черниговских, Владимирских, Рязанских). И этот же материал позволяет говорить о двух истоках "Пургасовой Руси" - северо-западной (или южно- и восточнобалтийской) и южной (аланской), а также о ее принадлежности к языческой вере.