Войны Юрия Долгорукого. Статья шестая: Последнее княжение в Киеве (1155 - 1157)

Из новой книги "Юрий Долгорукий" (М., "Молодая гвардия", 2006. Серия "Жизнь замечательных людей"

"И БЫСТЬ ТИШИНА В РУСЬСТЕИ ЗЕМЛИ"
А начиналось третье киевское княжение Юрия Долгорукого как нельзя лучше.

Заняв киевский стол, он наделил ближними к Киеву городами своих сыновей, воссоздав таким образом защитный пояс вокруг Киева. Старший Андрей, как и шесть лет назад, получил Вышгород; Борис был посажен в Турове, Глеб — в Переяславле, Василько — в Поросье (вероятно, в Юрьеве на реке Роси или Каневе — главном городе на границе со Степью). Еще один сын Юрия Мстислав, напомним, княжил в Новгороде; младшие, Михалко и Всеволод, остались в Суздале. Новый киевский князь был связан союзническими договорами с Ростиславом Смоленским, Ярославом Галицким, а также обоими Святославами, Ольговичем и Всеволодовичем. Таким образом, из всех русских князей его противниками могли считаться лишь Изяслав Давыдович Черниговский, не потерявший надежды вернуть себе Киев, и братья Изяславичи, Мстислав и Ярослав, обосновавшиеся в Волынской земле. Старший из братьев, Мстислав Изяславич, воспользовался неразберихой на киевском престоле и, отступая, захватил Пересопницу на Горыни, традиционно входившую в состав Киевского княжества. Но позиции Изяславичей были уязвимы. Главный город Волынской земли Владимир занял по старшинству их дядя Владимир Мстиславич (Владимир "Матешич"), и Юрий имел все основания надеяться на то, что между князьями "Мстиславова племени" возникнут серьезные противоречия.

Но сначала Юрию пришлось столкнуться с очередным нашествием половцев на русские земли. Как случалось почти всегда, причиной нашествия стала смена правителя в Киеве.

Внешне ситуация выглядит неожиданной: Юрий, столько лет действовавший в союзе с "дикими" кочевниками, лишь с огромным трудом сумеет установить с ними мир, став киевским князем. Однако объясняется это просто. В межкняжеских конфликтах половцы всегда выступали разрушительной силой. Юрий пользовался их помощью именно тогда, когда стремился дестабилизировать ситуацию, нанести поражение своему сопернику в борьбе за киевский стол. Но у него хватило мудрости, выступая в свой последний поход к Киеву, не прибегать прямо к их услугам (половцы находились в войске его сына Глеба, действовавшего самостоятельно). Заняв же киевский стол, Юрий должен был позаботиться о сохранении существующего порядка, о стабильности и успокоении в своих владениях. А потому половцы превращались для него не в союзников, а в противников.

Но Юрий выберет иной, в сравнении со своими предшественниками, путь отражения половецкой угрозы. В отличие от отца Владимира Мономаха, брата Мстислава и племянника Изяслава Мстиславича, он не станет предпринимать активных наступательных действий, откажется от практики походов в Степь, но ограничится, в основном, мирными переговорами с кочевниками. Причем эти мирные переговоры будут сопровождаться демонстрацией силы. Само присутствие русских войск вблизи места переговоров отрезвляюще подействует на половцев и в конце концов вынудит их к принятию условий, выгодных русскому князю. Правда, поначалу события будут развиваться не совсем так, как хотелось бы Юрию Долгорукому.

Первый удар половецкой рати "тое же весны" пришелся по землям "черных клобуков" на реке Роси. Соответственно, отражать его пришлось одному из младших сыновей Юрия, Васильку. Князь во главе войска из берендеев — самой боеспособной части "черных клобуков" — настиг половцев на обратном пути и наголову разбил: "изби е, а другыи изоимаша, и приеха к отцю с славою и честью". Берендеи не только отобрали у половцев захваченную добычу, но и сами сумели взять большой полон. (Некоторые подробности битвы сообщает автор поздней Никоновской летописи: "Того же лета приидоша половци, и много пленивше, возвратишася во своя; и уже бывше имь в поле, и оплошившимся, сугнаша их берендеи, и приидоша на них на ранней заре, спящим им, и нападше на них на сонных, многих избиша, а иных руками яша".)

Эта история имела продолжение. Спустя немного времени половецкие послы явились к Каневу. Туда же для переговоров с ними ("на снем") прибыл Юрий. Половцы просили отпустить своих пленников, захваченных берендеями. В принципе, Юрий был не против. Однако берендеи ответили категорическим отказом. "Мы умираем за Рускую землю с твоим сыном и головы своя съкладаем за твою честь", — приводит летописец их слова, обращенные к Юрию. И Юрий предпочел поддержать не своих прежних союзников, а новых подданных — берендеев. "Дюрги же не створи им насилья, — сообщает летописец, — но половцы одарив дары, отпусти я, а сам иде Киеву". Половцы дары, конечно, приняли, но мира с Юрием не заключили. На обратном пути в Степь они подвергли разграблению окрестности Переяславля: "много пакости створиша", по выражению летописца. По свидетельству Никоновской летописи, тогда же был разорен какой-то город Деменеск (в Переяславской земле?): "и много зла сотвориша, овех избиша, а других живых плениша, и возвратишася въсвоаси".

В конце лета того же года, когда положение Юрия в Киеве еще более упрочилось, половцы вновь появились в русских пределах — "для мира". Они расположились по реке Супою, левому притоку Днепра. К тому времени Юрий заключил мир с князьями Изяславичами. В Киеве по его приглашению находились его племянники Ростислав и Владимир Мстиславичи и внучатый племянник Ярослав Изяславич — все с дружинами, а также "галицкая помощь", присланная его зятем Ярославом Владимировичем Осмомыслом. Со всеми этими силами Юрий выступил "на снем" к Каневу. Туда же явились и половецкие послы. Однако приехали они в очень небольшом числе и исключительно с разведывательными целями — "яко на розглядания", по выражению летописца. Намерения половцев были весьма туманными, и как бы обернулось дело, если бы Юрий проявил меньше осмотрительности, сказать трудно. Увидев же многочисленную рать киевского князя, половцы испугались. Они пообещали князю прийти "заутра вси" для заключения мира, но в ту же ночь бежали. Юрий возвратился обратно в Киев. Однако едва ли он испытывал облегчение от того, что так легко отделался от степняков. Мира с ними опять не получилось, и это обещало в будущем крупные неприятности.

***
В первые же месяцы пребывания в Киеве Юрий начал войну и со своими внучатыми племянниками Мстиславом и Ярославом Изяславичами, сыновьями прежнего киевского князя Изяслава Мстиславича. Правда, сам Юрий в поход не выступил, поручив военные действия своим подручным. Его войска возглавили князь Юрий Ярославич (вновь, как только Юрий Долгорукий занял киевский стол, выдвинувшийся на заметные для летописца роли) и опытный воевода Жирослав. Кроме того, в походе на Волынь участвовали какие-то не названные по именам "Вячеславли внуки" — вероятно, сыновья умершего еще в 1130 году князя Михаила Вячеславича, единственного сына великого князя Киевского Вячеслава Владимировича.

Князья без труда сумели изгнать Мстислава Изяславича из Пересопницы. Узнав о приближении вражеской рати, тот бежал в Луцк, к своему младшему брату Ярославу. Однако наступать на Луцк Юрьевы воеводы самостоятельно не решились.

И тогда Юрий, как и в прежние годы, обратился за помощью в Галич. Молодой князь Ярослав Владимирович имел свои счеты с покойным Изяславом Мстиславичем, а потому охотно согласился принять участие в войне против его сыновей. Главное же, Юрию удалось привлечь к войне с Изяславичами их дядю, князя Владимира "Матешича", незадолго до этого вернувшегося из Венгрии. По возрасту он был младше своего старшего племянника, и уж тем более уступал ему доблестью и воинскими дарованиями, а потому справедливо опасался его как конкурента в борьбе за владимиро-волынский стол.

Войска Ярослава Галицкого и Владимира "Матешича" подступили к Луцку. Мстислав оставил в городе своего брата Ярослава, а сам отправился "в Ляхи", то есть в Польшу. (Напомним, что правивший в Польше князь Болеслав IV Кудрявый приходился ему шурином, а брат Болеслава Мешко — еще и зятем.)

Началась осада города. Однако продолжалась она недолго: Ярослав и Владимир, "не въспевше ничто же, воротишася опять". Почему так произошло, достоверно неизвестно. Но можно думать, что неуспеху всего предприятия способствовали не только стойкость оставленного в Луцке Ярослава Изяславича или нерешительность союзников Юрия Долгорукого, но и поддержка, оказанная Мстиславу в Польше.
Сведения об этом содержатся в польских источниках, правда, довольно поздних. "Киевский князь Георгий… — читаем в "Истории" польского хрониста XV века Яна Длугоша, — собрав и выстроив войска… посылает их против князя Мстислава, пребывавшего в Пересопнице. Тот, объятый страхом перед врагом и видя, что сражение ему не по силам, из Пересопницы бежит в Луцк. Оставив крепость Луцк заботам и защите родного брата Ярослава, он бежит к польским князьям Болеславу, Мечиславу (Мешко. — А. К.) и Генриху, понимая и зная наверное, что Георгий Киевский собирается выгнать его и из Луцка и собирает для этого войска. Польские же князья, а именно Болеслав Краковский, Мечислав Познанский, Генрих Сандомирский, благосклонно приняв изгнанника Мстислава и снабдив его у себя всем необходимым, собрали силы из своих владений и врагами выступили на Русь, намереваясь восстановить князя Мстислава не только на переяславском (здесь, напомним, Мстислав княжил ранее. — А. К.), но и на киевском столе. Киевский князь Георгий, опасаясь силы польских князей, через посредничество перемышльского (явная путаница. — А. К.) князя Ростислава заключает мир с князем Мстиславом и его родными братьями… (далее опять путаница. — А. К.) и возвращает им… все, что им принадлежало, клятвенно обязуясь никогда не домогаться их владений. После того как между ними было заключено такое соглашение, князь Мстислав с великой славой возвратился на Русь, причем многие польские воины сопровождали его вплоть до Владимира, а многие и остались у него".

В основном, этот рассказ восходит к русским летописям. Однако известие об участии в военных действиях польских войск уникально и в русских источниках соответствия не находит (2). Явные несообразности, содержащиеся в тексте Длугоша, казалось бы, дают основания исследователям с недоверием отнестись к приведенной им информации. Но факт остается фактом: Юрию действительно пришлось заключить мир с Мстиславом, а его союзникам — ни с чем возвратиться от Луцка. Причем для заключения мира Юрий и в самом деле воспользовался посредничеством князя Ростислава — но, конечно же, не мифического перемышльского князя, а вполне реального Ростислава Мстиславича Смоленского, признанного главы князей "Мстиславова племени".

Летопись излагает дело так, что инициатива примирения исходила всецело от Ростислава Мстиславича. Однако приглашал смоленского князя в Киев именно Юрий, причем в Ипатьевской летописи сообщение об этом непосредственно примыкает к рассказу о неудачном завершении похода на Луцк. "Сыну, мне с ким Рускую землю удержати? С тобою, а поеди семо" — с такими словами Юрий обратился к племяннику. И Ростислав — очевидно, выполняя условия договоренности, достигнутой в Зарубе, — не мешкая отправился к Киеву — "удерживати" для Юрия "Русскую землю", то есть киевское княжение.

Ростислава в Киеве любили, как любили прежде его брата Изяслава и отца Мстислава. Само его присутствие здесь, а также поддержка, оказанная им Юрию, должны были благотворно сказаться на авторитете нового киевского князя. (Именно так понимал дело В. Н. Татищев. По его версии, киевляне сами убедили Юрия обратиться за посредничеством к племяннику, "надеяся чрез Ростислава и сыновцам его Изяславичам покой от Юриа получить… помня многие добродеяния и милости, паче же доброе правление отца их… Юрий же, по многом и противном других разсуждении, принял совет сей…")

Любопытно, что в поездке в Киев Ростислава сопровождала супруга Юрия. Она вместе с младшими сыновьями отправилась к мужу вскоре после того, как тот утвердился на киевском престоле. Причем выбрала для себя тот же маршрут, что и незадолго до этого сам Юрий, — через Смоленск. (Возвращаться через владения черниговских князей "Гюргевая", вероятно, посчитала для себя опасным.) Ростислав встретил "стрыиню" (тетку) со всеми подобающими почестями и уже вместе с ней и "с всим полком своим" отправился в Киев. "И приде к строеви своему Дюргеви в Киев, и тако обуястася с великою любовью и с великою честью, и тако пребыша у весельи".

Тогда-то, по летописи, Ростислав и обратился к Юрию с просьбой о прощении племянников. И Юрий ответил на нее с очевидной готовностью (3): "послушав его, посла по нь — по Володимера, и по Мстислава, и по Ярослава". (Так в Лаврентьевской летописи; согласно же Ипатьевской посылал к брату и племянникам именно Ростислав.)

Владимир Мстиславич и Ярослав Изяславич откликнулись на зов князя и поспешили в Киев. Они также явились сюда со своими полками — дабы по первому требованию Юрия выступить против его недругов. Мстислав же отправиться в Киев не решился и остался в Луцке (или, по другим сведениям, во Владимире-Волынском): как он сам говорил, он опасался того, что Юрий "иметь", то есть попросту схватит, его.

Юрий немедленно заключил мир с Владимиром и Ярославом ("приим" их "в любовь", по выражению летописца). Для примирения же с Мстиславом понадобились особые гарантии. Юрию пришлось отправить к нему еще одно посольство с крестным целованием, и только после этого Мстислав согласился целовать ему крест. По условиям заключенного соглашения, Изяславичи отказывались от претензий на Киев и Переяславль, Юрий же сохранял за ними Волынь. Но во Владимире-Волынском должен был княжить старший из трех князей, Владимир "Матешич"; Мстиславу же и Ярославу оставался на двоих один Луцк. Стоит ли говорить о том, что это решение никак не могло устроить братьев, особенно Мстислава?!

…Подводя итог первым месяцам пребывания Юрия Долгорукого на киевском престоле, новгородский летописец, автор статьи 1155/56 года, не сдержал вырвавшийся у него очевидный вздох облечения. "…И прия Гюрги сыновьць (племянников. — А. К.) в мир с любовью, — писал он, — и волости им раздая достоиныя; и бысть тишина в Русьстеи земли".

Но волости эти были все же не слишком "достойными" для энергичных и честолюбивых сыновей Изяслава Мстиславича. А потому и "тишина" в Русской земле продлилась недолго. Уже год спустя союзники Юрия сделаются его врагами, а сам он, увы, окажется в политической изоляции.

***
Далеко не сразу Юрию удалось примириться и со своим основным соперником в борьбе за главенство в Русской земле, Изяславом Давыдовичем.

Межкняжеские отношения того времени усложнились настолько, что определить династическое, так сказать генеалогическое, "старейшинство" Юрия перед Изяславом Давыдовичем или, скажем, Святославом Ольговичем не представлялось возможным. Не случайно, изгоняя Изяслава из Киева, Юрий ссылался уже не на свое "старейшинство", а на "отчинные" права, на то, что Киев прежде принадлежал его отцу, Мономаху, и деду, Всеволоду ("Мне отцина Киев, а не тобе"). Это было справедливо, ибо отец Изяслава Давыд Киевом, как мы уже говорили, никогда не владел. Однако для того, чтобы отстаивать свои "отчинные" права, Юрий нуждался в союзе с князьями "Мстиславова племени", в первую очередь с Ростиславом Мстиславичем, который также являлся "отчичем" прежних киевских князей. В этом смысле мир с Изяславичами являлся необходимым условием для обоснования нового политического курса киевского князя.

Изяслав Давыдович начал злоумышлять против Юрия сразу же после того, как вынужденно покинул Киев. Приехав в Чернигов, он обратился к своему двоюродному брату Святославу Ольговичу — по словам летописца, "нача понуживати" его "зачати рать на Гюргя". Святослав, однако, решительно отказался. В результате произошедших событий он, хотя и не смог сохранить за собой Чернигов, значительно округлил свои владения. Помимо Северской земли, Святослав удержал за собой Сновск — второй по значению город в собственно Черниговском княжестве, а также Корачев и Воротынск в земле вятичей. На этот счет им была достигнута особая договоренность с племянником Святославом Всеволодовичем, которому, по всей вероятности, должны были отойти эти города в случае, если бы Изяслав Давыдович удержался в Киеве. Взамен Ольгович передал племяннику какие-то три города — настолько незначительные, что летописец даже не стал называть их. Сам Святослав Ольгович ушел в Сновск. Святослав Всеволодович остался, конечно же, недоволен продиктованными ему условиями, но все же принял их и целовал крест дяде. Это значило, что он тоже не готов был войти в число союзников Изяслава Давыдовича.

Тем не менее Изяслав не оставлял мысли вернуть себе Киев и с этой целью стал собирать в Чернигове войско. Именно исходившая от него угроза заставила Юрия призвать в Киев племянников Ростислава и Владимира Мстиславичей, Ярослава Изяславича, а также "галицкую помощь".

Сначала, правда, Юрию пришлось использовать собранные в Киеве силы для того, чтобы усмирить половцев, возможно, готовых поддержать черниговского князя. После же того как половцы покинули пределы Руси, настала очередь Изяслава. Однако Юрий не спешил начинать военные действия. Мир с Черниговом казался ему выгоднее войны. Вернувшись в Киев, он от имени всех бывших при нем князей ("сдумав с сыновци своими") обратился к Давыдовичу с ультимативным требованием отказаться от всяких притязаний на Киев, в противном случае угрожая войной. "Хощеши ли к нам прити у мир? — дословно передает текст его послания летописец. — Или, а се мы к тобе". И черниговский князь вновь вынужден был подчиниться: "видив Гюргя с сыновци своими съвкупившася, целова к ним хрест".

Новой черниговской войны удалось избежать. Юрий принял крестное целование Изяслава. Возможно, с чисто военной точки зрения, это можно расценивать как ошибку — ведь, как покажет уже ближайшее будущее, именно Изяслав Черниговский станет центром притяжения всех враждебных Юрию Долгорукому сил. Но непролитие крови — всегда благо. Юрий стремился в полной мере проявить себя миротворцем, добивающимся своего не силой оружия, а именно силой авторитета. Да и перспектив возобновить борьбу у Изяслава Давыдовича, казалось, уже не было.

Так временное единство князей "Мономахова племени" сразу же принесло свои плоды. Лишний раз это доказывает, сколь многого могли добиться они, если бы с самого начала действовали согласованно друг с другом.

Получив крестные грамоты от Давыдовича, Юрий отпустил из Киева всех своих племянников. Уходя, те еще раз подтвердили "старейшинство" киевского князя: "Ростислав же поклонися строеви своему Гюргеви и поиде в свои Смолнеск, а брат его Володимер — Володимирю (во Владимир-Волынский. — А. К.), а Ярослав — Лучьску". Сам же Юрий отправился из Киева в Лутаву — город на Десне, в пределах Черниговского княжества (ныне село Лутавы в 6 км от Остра). Здесь и состоялся "снем" (съезд) трех старших князей Южной Руси: Юрия Долгорукого,  Изяслава Давыдовича и Святослава Ольговича. По условиям заключенного мира Юрий дополнительно передал черниговским князьям еще два города на западе своей земли: Изяславу Давыдовичу Коречск, а Святославу Ольговичу — Мозырь на Припяти (ныне райцентр Гомельской области в Белоруссии). "И ту уладивъся с нима, иде в свои Киев".

Оба названных города черниговским князьям ранее не принадлежали. А потому решение Юрия должно было вызвать законное недовольство его племянников: Юрий самовольно распоряжался владениями, входившими в состав волости Мономаха. Получался замкнутый круг: для того, чтобы добиться мира с черниговскими князьями, Юрий должен был опираться на поддержку ближайших родственников, князей "Мстиславова племени", но одновременно он должен был идти на уступки черниговским князьям за счет интересов тех же Мстиславичей, и уже для того, чтобы обуздать их возможное недовольство, нуждался в союзе с Ольговичами и Давыдовичами. Это был тот же замкнутый круг, в котором пребывали предшественники Юрия на киевском княжении, причем принадлежавшие к обоим княжеским кланам — и Ольгович Всеволод, и Мстиславич Изяслав. И ни вырваться из этого замкнутого круга, ни удержать равновесие, находясь внутри него, Юрию так и не удастся. Более того. он поведет дело так, что и Ольговичи, и Мстислаичи объединятся и уже совместно выступят против самого Юрия…

Пока же мир, установившийся на Руси, выглядел вполне прочным. Зимой 1155/56 года Юрий Долгорукий и Изяслав Давыдович скрепили свой союз династическим браком: сын Юрия князь Глеб Переяславский (как мы помним, в 1154 году овдовевший) женился на дочери Изяслава. Свадьбу отпраздновали в Киеве. Казалось, она должна была положить конец вражде двух князей, ставших с этого времени сватьями.

***
Той же зимой женился еще один сын Юрия Долгорукого, новгородский князь Мстислав: он взял за себя дочь видного новгородского боярина Петра Михалковича. Не исключено, что договоренность на этот счет была достигнута годом ранее, еще в Смоленске, во время переговоров Юрия с новгородцами. Таким способом — в общем-то вполне традиционным — Юрий пытался укрепить положение сына в Новгороде, а новгородцы, в свою очередь, — найти способ воздействия на Юрьева сына, удержания его в сфере собственных интересов.

Между прочим, тесть князя Мстислава Юрьевича был личностью во многих отношениях выдающейся. Как выясняется из текста берестяных грамот, найденных в самые последние годы в Новгороде на так называемой "усадьбе Е", бывшей, по всей вероятности, местом "сместного" (совместного) суда князя и посадника, боярин Петр занимал ключевую в администрации города должность княжеского представителя, ведающего от имени князя всеми административными, финансовыми и судебными вопросами. Причем должность эту он занимал в течение длительного времени, при разных князьях (в одной из грамот он упоминается в связи с князем Святополком Мстиславичем, сидевшим в Новгороде в 1142—1148 годах). Если учесть, что новгородские князья жили не в самом городе, а в отдалении от него, на Городище, и далеко не всегда лично вмешивались в ход городских дел, то роль княжеского представителя трудно переоценить. В указанное время она, по-видимому, значительно превосходила даже роль новгородского посадника.

Далеко не простой женщиной была и теща новгородского князя, супруга Петра Михалковича Марена (Мария). Ее имя также неоднократно встречается в берестяных грамотах: Петр поручал ей важные финансовые дела и полностью доверял во всем. По всей вероятности, это была женщина крутого и решительного нрава, острая на язык и не особенно стеснявшаяся в выражениях. В отсутствие мужа она по его просьбе вела самостоятельные переговоры даже с князем и вместе с ним принимала решения по злободневным вопросам жизни Новгорода.

Как предположил современный исследователь древнего Новгорода А. А. Гиппиус, брак Мстислава Юрьевича и дочери Петра Михалковича оставил заметный след в новгородском искусстве. Вероятно, именно в связи с ним был изготовлен один из двух больших серебряных кратиров (чаш для причастия), хранившихся в ризнице новгородского Софийского собора, — так называемый кратир мастера Косты. Согласно имеющейся на нем надписи ("Се сосуд Петров и жены его Марье"), это был вклад в Новгородскую Софию самого Петра и его супруги, а изображение на чаше рядом с Христом, Его Матерью и апостолом Петром святой мученицы Анастасии позволяет предположительно назвать имя супруги князя Мстислава Юрьевича, дочери Петра, — Анастасия. Более того, согласно той же гипотезе А. А. Гиппиуса, вкладом боярина Петра в новгородский Софийский собор, сделанным в связи с княжеским бракосочетанием его дочери, можно признать и знаменитую новгородскую икону Божией Матери Знамения — в будущем одну из главных святынь средневекового Новгорода.

Однако надежды на новгородский брак Мстислава Юрьевича не оправдались — ни с той, ни с другой стороны. Юрьеву сыну удастся продержаться на новгородском столе немногим больше года; впрочем, подробнее об этом мы поговорим позже. <…>

СНОВА ВОЙНА
"Тишина" в Русской земле была взорвана весной-летом 1156 года двумя междоусобными войнами, начавшимися почти одновременно в Черниговском княжестве и на Волыни.

Первым нарушил мир обделенный дядьями князь Святослав Всеволодович. Он не решился бросить открытый вызов Изяславу Черниговскому, но предпочел напасть на его племянника Святослава Владимировича (сына Владимира Давыдовича), который княжил в небольшом черниговском городке Березом. Кажется, именно так следует понимать не вполне ясный текст летописи. Впрочем, не исключено, что Святославу Всеволодовичу удалось договориться со своим младшим тезкой и оба Святослава с самого начала действовали заодно. Святослав Владимирович ушел во Вщиж — город у границ Вятичской земли; Всеволодович же занял не только Березый, но и все земли по верхнему течению Десны.

Еще один черниговский Святослав, Ольгович, не поддержал авантюру младших князей. Не был заинтересован в серьезном ослаблении Изяслава Давыдовича и Юрий Долгорукий. Понимая это, хитроумный Святослав Всеволодович нашел себе покровителя в лице смоленского князя Ростислава Мстиславича. "Не створив извета хрестьному целованию к стрыеви своему (Изяславу. — А. К.)", Всеволодович "яся по Ростислава по смоленьскаго князя, а от строя отступив", — свидетельствует киевский летописец. И Ростислав поддержал мятежного князя.

В этой войне Юрий занял позицию стороннего наблюдателя. Можно предположить, что он не хотел ссориться ни с Ростиславом Смоленским, ни с Изяславом Черниговским, но еще вернее — что он был заинтересован в том, чтобы два этих князя, его недавние конкуренты в борьбе за киевский стол, напрямую столкнулись друг с другом. Ибо их возможный союз, направленный против него, Юрия, был главной опасностью для него во все время его третьего киевского княжения.