Войны Юрия Долгорукого. Статья третья: Бегство из Киева и второе киевское княжение (1150/1151)

Из новой книги "Юрий Долгорукий" (М., "Молодая гвардия", 2006. Серия "Жизнь замечательных людей")

Отступая, Изяслав Мстиславич занял Погорину — область по реке Горыни, разделявшей Киевскую и Волынскую земли. В Дорогобуже он посадил своего сына Мстислава, а сам вместе с братом Владимиром отступил к Владимиру-Волынскому. Еще один его брат, Святополк, находился в Луцке. Владимирко с Юрьевым сыном должны были выбить их из этих пунктов.

Мстислав Изяславич покинул Дорогобуж без всякой борьбы, даже не дожидаясь подхода галицкого князя. При одном известии о приближении противника он бежал в Луцк к дяде. Владимирко занял все города в междуречье Горыни и Стыри, однако хорошо укрепленный Луцк взять не сумел. Он посадил Мстислава Юрьевича на княжение в Пересопницу, а сам ушел в Галич. По сведениям весьма осведомленных источников во Владимире-Волынском, Владимирко намеревался захватить и другие принадлежавшие Изяславу города в Волынской земле, а может быть, даже изгнать Изяслава из Владимира-Волынского и вообще из русских пределов.

***
Второе киевское княжение Юрия началось с весьма неприятного инцидента. В первые же дни после его утверждения в Киеве, в начале сентября, к Переяславлю подошли половцы, направлявшиеся к нему на помощь. Они опоздали, Юрий уже овладел Киевом, и помощь "диких" кочевников оказалась не нужна. Но половцы вовсе не собирались возвращаться с пустыми руками. Поскольку поживиться за счет врагов Юрия им не удалось, они принялись разорять окрестности Переяславля — города, в котором княжил сын Юрия Ростислав: "пакостящим ся людем, сбегшимъся в град", так что тем "не смеющим ни скота выпустити".

Ни Юрий, ни черниговские князья еще не распустили своих войск. Юрий послал к Переяславлю Святослава Всеволодовича, только что вернувшегося из погони за Изяславом, чтобы тот "укротил" половцев и "воротил" их обратно в степи. Но ни дипломатическая сноровка черниговского князя, ни его традиционные связи с половцами не помогли — кочевники продолжали свои бесчинства. "Укротить" их удалось только Андрею Юрьевичу, также посланному отцом на помощь Ростиславу. Андрей заключил с половцами мир, и те наконец покинули пределы Руси. Это случилось накануне или за несколько дней до 14 сентября — праздника Воздвижения честного Креста Господня. Летописец называет эту дату — единственную во всем рассказе о событиях, связанных с вокняжением Юрия в Киеве! — только потому, что Андрей задержался в Переяславле у брата, чтобы отпраздновать Воздвижение, и только после этого возвратился к отцу в Киев.

Той же осенью Юрий перевел Андрея в Пересопницу. Очевидно, он опасался оставлять в этом городе — чрезвычайно важном со стратегической точки зрения — еще слишком юного и неопытного Мстислава. Андрей же, княжа в Пересопнице, должен был сдерживать Изяслава Мстиславича. Кроме Пересопницы, отец передал ему Туров и Пинск — города, являвшиеся центрами самостоятельных княжеств еще с X века, но к середине XII века вошедшие в состав Киевской земли.

В событиях этой войны князь Андрей Юрьевич постепенно превращался в самостоятельную политическую фигуру. Кажется, уже тогда обозначились его расхождения с отцом относительно перспектив дальнейшей войны. Андрей все больше склонялся к миру с Изяславом. Вероятно, уже тогда он, в отличие от отца, отдавал предпочтение Суздальской земле, а не богатому, но не слишком радушному к выходцам с севера киевскому Поднепровью. Впоследствии эти расхождения приведут его к открытому разрыву с отцом. Пока что до разрыва было еще далеко. Но можно думать, что, наделяя сына Туровом и Пинском, Юрий стремился в какой-то степени польстить ему, удовлетворить его княжеские амбиции. Суздальскую землю он предназначал исключительно для своих младших сыновей. Старшие, в том числе и Андрей, должны были закрепиться на юге.

Вообще же второе княжение Юрия Долгорукого практически не освещено в источниках. Внимание летописца целиком сосредоточено на обстоятельствах продолжавшейся войны между ним и его племянником Изяславом Мстиславичем. Причем война эта описывается в летописи исключительно с позиций Изяслава.

***
Князь Изяслав Мстиславич развил в те дни кипучую деятельность. С одной стороны, он попытался нащупать слабые места Юрия, воспользоваться возможными противоречиями между ним и его сыновьями. С другой — вновь обратился к своим польским и венгерским союзникам.

В октябре 1150 года Изяслав Мстиславич направил своих послов в Пересопницу к князю Андрею Юрьевичу с просьбой помирить его с Юрием. "Въведи мя к отцю твоему в любовь", — просил Изяслав своего двоюродного брата. А далее жаловался на свою злую судьбу: "…Мне отцины в Угрех нетуть, ни в Ляхох, токмо в Рускои земли. А проси ми у отца волости Погорину". Однако переговоры о мире были лишь одной — и, кажется, даже не главной — целью его посольства. На самом деле, как отмечает летописец, послы Изяслава исполняли еще одну роль — лазутчиков. Князь повелел им "розирать" (разведать) расположение Андреевых войск: "како город стоить". Изяслав хорошо помнил о том, как ловко "изъехал" прежнего пересопницкого князя Глеба Юрьевича, и теперь хотел повторить то же с его старшим братом.

Возможно, Андрей и догадывался о тайной миссии посланцев Изяслава. Однако он поверил в искренность его мирных намерений и обратился к отцу с очередной просьбой пойти навстречу волынскому князю и тем самым завершить войну. И уж во всяком случае в военном отношении Андрей обладал большим опытом, чем его брат Глеб, а потому никакой полезной для себя информации соглядатаи Изяслава не извлекли. Они вернулись к своему князю убежденные в том, что взять город не представляется возможным. "Не сбыся мысль его, — пишет об Изяславе летописец, — зане бе утвержен город и дружину (Андрей. — А. К.) совокупил".

К тому же Юрий, несмотря на уговоры сына, ни на какие уступки Изяславу не пошел и волости по Горыни не вернул (3). Изяславу оставалось искать иные пути для возвращения себе Киева. Главный удар он решил нанести по Владимирку Галицкому — своему наиболее опасному противнику. Если бы удалось вывести Владимирка из игры, то справиться с Юрием было бы гораздо легче.

Как и следовало ожидать, Изяслав обратился за помощью к венгерскому королю Гезе, своему зятю, а также к польским князьям. В качестве посла в Венгрию отправился его брат Владимир. "Ты ми еси сам рекл, акоже Володимер (Галицкий. — А. К.) не смееть головы склонити, — напоминал Изяслав Гезе о его прежних обещаниях. — Яз же есмь Гюргя ис Киева выгнал, и Гюрги передо мною бегаеть, и Володимер, пришед, свечався (договорившись. — А. К.) со Олговичи и погнал мя ис Киева. Ныне же, брате, акоже ми еси сам вырекл, полези же на коне".

Король откликнулся на просьбу немедленно. Начался сбор полков со всей Венгерской земли. "Тако скупя всю силу свою", король лично выступил в поход на Галич, о чем и поспешил уведомить Изяслава: "Аз ти есмь с братом твоим с Володимером отселе уже пошел, а ты поиди оттоле, скупяся весь. А ведал ся будеть Володимер, кого заем (то есть увидит Владимирко, кого обидел. — А. К.)". Кажется, приняли участие в походе и польские отряды.

Так началась новая галицкая война. Но даже личное участие в ней короля Гезы не привело к поражению Владимирка. Галицкий князь имел своих доброжелателей в Венгерской земле, и те вовремя предупредили его о выступлении короля. Владимирко заперся в Перемышле; венгры же захватили Санок — город на реке Сан, в Карпатах, и разорили села близ Перемышля, но сам город взять не сумели. Владимирко прибег к способу, которым успешно пользовался и раньше, — попросту откупился от своих врагов: он вступил в переговоры с неким венгерским архиепископом Кукнишем (возможно, эстергомским примасом Кукинесом) и двумя другими епископами, а также какими-то королевскими вельможами и, передав им "золото много", попросил уговорить короля вернуться обратно в Венгрию ("умьзди я", по выражению летописца). Все это происходило в 20-х числах октября. Начались заморозки, и король, опасаясь, что до начала ледостава он не успеет вернуться, согласился на уговоры. Около 26 октября ("о Дмитрове дни") король вместе со своими войсками повернул домой, обещая прийти позднее, когда "рекы ся установять", то есть когда на реках окончательно встанет лед.

Вместе с ним в Венгрию отправился и князь Владимир Мстиславич. Его общение с королем Гезой и сестрой, королевой Евфросинией, оказалось не только приятным, но и полезным. Между правителями Венгрии и Волыни была достигнута договоренность о его женитьбе на дочери бана Белуша, дяди короля Гезы. "Бановна", как называет ее летописец, отправилась во Владимир-Волынский, к Изяславу, а уже вслед за нею покинул Венгрию князь Владимир Мстиславич, обласканный королем, королевой и будущим тестем.

Владимир и сообщил брату о том, что сам Геза не сможет принять участие в предстоящей войне ни зимой, ни весной следующего года из-за непрекращающегося конфликта с Византией. ("Царь на мя Грецкыи въставаеть ратью, и сее ми зимы и весны не лзе на конь к тобе всести", — сообщал Геза.) Однако король обещал отпустить к Изяславу 10-тысячное войско: "…Твои щит и мои не розно еста, — образно выражался он. — Аче ми самому не лзе, а помочи, коли хочеши, [10] ли тысячь, болша ли, а то ти послю. А оже Бог дасть лете, то я в твоеи воли есмь, а тогда своея обиды помьстиве, а како на[м] Бог дасть". — "…Оже, брате, твоя обида, то не твоя, но моя обида, — в тон королю отвечал Изяслав, — пакы ли моя обида, то твоя". Владимиру Мстиславичу пришлось еще раз съездить в Венгрию. 10-тысячное войско, состоящее из "добрых людий", как и обещал король, действительно прибыло во Владимир. "На покорм" им князь Изяслав Мстиславич предназначил город Устилог в Волынской земле. Тогда же Изяслав отправил послов в Смоленск к брату Ростиславу. Удалось ему связаться и с "мужами" князя Вячеслава Владимировича, а также с "черными клобуками" и киевлянами. Получив заверения в том, что и в Киеве, и у "черных клобуков" его ждут и готовы принять на княжение, Изяслав в конце зимы 1150/51 года (предположительно, во второй половине февраля или в начале марта) выступил в поход к Киеву.

Это было и в самом деле отчаянное предприятие. Численно превосходящая рать Владимирка Галицкого находилась в полной боевой готовности и ожидала выступления Изяслава. Когда тот подошел к Пересопнице, оказалось, что Владимирко преследует его. Угроза оказаться в окружении была вполне реальной: Андрей Юрьевич со своими полками находился в Пересопнице, Юрий в любой момент мог выступить из Киева на помощь сыну, Владимирко с галичанами отрезал Изяславу путь к отступлению. Но опасность только придала силы Изяславу Мстиславичу. Именно в этом походе он во всем блеске продемонстрировал свое полководческое искусство. "Вы есте по мне из Рускые земли вышли, своих сел и своих жизнии лишився, — обратился он к дружине, — а яз пакы своея дедины и отчины не могу перезрети (пренебречь. — А. К.). Но любо голову свою сложю, пакы ли отчину свою налезу и вашю всю жизнь".

План Изяслава был прост. Он решил со всеми имеющимися силами продолжить движение к Киеву, оставив в тылу и Андрея в Пересопнице, и Владимирка. Если галицкий князь сумеет настигнуть его, он примет бой ("како Бог розсудить с ним"); если же раньше придется встретиться с Юрием, то "с теми суд Божии вижю, како мя с ним Бог росудить". Брата Святополка Изяслав отправил во Владимир-Волынский — "блюсти" город, а сам с основными силами — братом Владимиром, сыном Мстиславом, а также примкнувшим к нему городенским князем Борисом (своим двоюродным братом, сыном Всеволода Городенского, бывшего зятя Владимира Мономаха) и венгерским войском, устремился к Дорогобужу.

Дорогобужцы встретили его как своего князя, с крестами и поклоном. Единственное, что их смущало, так это присутствие в войске венгров. "Се, княже, чужеземьци угре с тобою, — с опасением стали они говорить Изяславу, — а быше (как бы. — А. К.) не сътворили зла ни что же граду нашему". Но князь заверил их в полной безопасности: "Вы есте людие деда моего и отца моего. А Бог вы помози!" Что же касается "угров", заявил он, "то яз вожю угры и все земли (то есть из всех земель людей. — А. К.), но не на свои люди, но кто ми ворог, на того вожю. А вы ся не внимаите ни во что же". Эти слова, конечно же, были обращены не только к дорогобужанам, уже сдавшимся князю, но и к жителям других городов, располагавшихся по пути к Киеву. Не заходя в Дорогобуж, Изяслав переправился через Горынь и двинулся дальше. Его признали жители Коречска. Князь миновал и этот город и остановился недалеко от переправы через реку Случь.

К тому времени силы Владимирка Володаревича и Андрея Юрьевича объединились. К ним присоединился князь Владимир Андреевич, юный сын Андрея Владимировича Доброго, получивший от Юрия в княжение Дорогобуж (по всей вероятности, он находился в Пересопнице вместе со своим старшим двоюродным братом Андреем). Князья переправились через Горынь и "с силою великою" устремились вслед за Изяславом.

Последний также ускорил свое движение. Он переправился через Случь, затем через Уж, и здесь, около города Ушеска, его нагнали передовые части Владимирка и Андрея. От захваченного в плен "языка"-галичанина Изяслав узнал, что и сам Владимирко находится поблизости, за лесом, ожидая подхода своих основных сил. Изяслав очень хотел воспользоваться этим и напасть на галицкого князя, однако дружина отговорила его. Решено было выполнять прежний план, принятый самим Изяславом, то есть двигаться дальше по направлении к Киеву до тех пор, пока сражение не станет неизбежным: "Аже ны Володимер где постигнеть, а ту с ним ся биемы… аче ны Гюрги усрячеть (встретит. — А. К.), а с тем ся бием". При этом советники Изяслава убеждали его в том, что по мере продвижения на запад его силы будут возрастать: "…а что ти будешь на Тетереви (следующем за Ужем притоке Днепра. — А. К.), а ту к тобе дружина твоя вси приедуть, а что ти Бог дасть и до Белагорода доидеши… а боле дружины к тобе приедеть, а болши ти силы".

У Святославлей Криницы (где-то между Ужем и Тетеревом) Владимирко наконец нагнал волынского князя. Обе рати расположились так, что волынские сторожа могли видеть галицкие огни, а галичане — огни Изяславовой рати. Но Изяславу и на этот раз удалось обмануть Владимирка и вновь оторваться от преследования. Он повелел своим воинам разложить побольше огней, а сам ночью снялся с места и двинулся к Мичску — городу на Тетереве. И здесь он был принят как князь: "и ту усретоша и дружина, многое множество, иже седяхуть по Тетереви, и ту поклонишася Изяславу, и мичане с ними, рекуче: "Ты наш князь!"". Переправившись через Тетерев и дав отдых коням, Изяслав продолжил свой путь к Звиждену, где устроил совет с младшими князьями — братом Владимиром, сыном Мстиславом и Борисом Городенским, а также венгерскими воеводами. "…А се Володимер за нами… — рассуждал Изяслав, — а се другая рать перед нами Гюрги; то же того съждем, то нам, братие, будет трудно…" Изяслав предлагал идти к Белгороду — крепости на реке Ирпень, прикрывающей Киев с запада. Население города, по его расчетам, должно было поддержать его, однако полной уверенности на этот счет у князя не было: "Оже ны будеть лзе (можно. — А. К.) на Белъгород въехати, то Гюрги готов перед нами бегати, а мы поедем в свои Киев… аже въедем в не (в Киев. — А. К.), то аз веде, ти ся за мя биють. Пакы ны нелзе будеть поехати на Белъгород, а в Черныи клобукы въедем; аже уже в Черныи клобукы въедем и с ними ся скупим (объединимся. — А. К.), то надеемся на Бога, то не боимъся Гюргя, ни Володимира". Венгры поддержали его: "Мы гости есме твои. Оже добре надеешися на кияны, то ты сам ведаеши люди своя. А комони (кони. — А. К.) под нами, а добро, княже, друг прибудеть…"

Изяслав отправил к Белгороду своего брата Владимира, а сам с основными силами обещал следовать за ним. Если бы белгородцы вступили с Владимиром в бой, тот должен был послать к Изяславу и продержаться хотя бы до середины дня. "А сам биися заутра и до обеда, — наставлял Изяслав брата, — ать аз пакы любо на Обрамль мост (через реку Здвиж. — А. К.) перееду, любо другоиде (то есть другим путем. — А. К.) въеду же в Черныя клобукы, а скупяся пакы с черными клобукы, поеду же на Гюргя Кыеву". Если же удалось бы занять город без боя, то Изяслав присоединился бы к брату в Белгороде.

Княживший в Белгороде сын Юрия Борис проявил удивительную беспечность. В то время когда Владимир Мстиславич подступил к городу, он пьянствовал "на сеньнице" со своей дружиной и "с попы белогородьскыми". Если бы не некий мытник (сборщик дани), вовремя заметивший неприятеля и успевший "переметать" (поднять) мост через крепостной ров, Мстислав беспрепятственно вступил бы в город и захватил Бориса в плен. Так Борису удалось спастись, однако защитить город он не сумел. Воины Мстислава, подступив к городским воротам, вострубили в трубы; Борис в страхе бежал, а белгородцы поспешили "помостить" (опустить) мост и открыть ворота: "потекоша противу к мостъку, кланяющеся и рекуще: "Княже, поеди…"".

Успех был полным. Оказалось, что Борис совершенно не ожидал нападения, а значит, и Юрий не имел точных сведений о наступлении Изяслава на Киев. Ни белгородцы, ни жители других городов к западу от Киева не удосужились известить его о наступлении Изяслава. Юрий оказался в информационной блокаде. (В. Н. Татищев объяснял неведение Юрия тем, что "черные клобуки везде по дорогам крепкие стражи имели, чтоб кто от Владимирка и детей Юриевых с ведомостью не проехал, которых, перенимая, побивали, а иных держали под стражею".) Владимир Мстиславич немедленно известил обо всем старшего брата: "Аз ти в Белъгород въехал, а Борис выбегл, а вести у Бориса не было, ни у Гюргя нету вести, а поеди вборзе".

Изяслав поспешил к Белгороду. Еще до рассвета он вступил в город, а на следующий день, "исполчив" полки, вместе с венграми двинулся к Киеву. Брата Владимира Изяслав оставил в Белгороде на случай появления здесь Владимира Галицкого.

Так Изяславу удалось не допустить соединения сил Юрия и Владимирка. О случившемся киевскому князю стало известно только от сына Бориса. Когда тот прибежал к Киеву, Юрий отдыхал в своей загородной резиденции на Красном дворе — по всей вероятности, на старом княжеском дворе своего деда Всеволода Ярославича, близ Выдубицкого монастыря. Очевидно, все свои надежды Юрий возлагал исключительно на галицкого союзника, даже не допуская мысли о том, что тот пропустит Изяслава к Киеву. Защищать город Юрий не решился — "убоявся киян, зане имеють перевет ко Изяславу и брату его (Вячеславу. — А. К.)", как свидетельствует суздальский летописец. Как и год назад, князь предпочел бежать. Причем бежать немедленно, лишь с немногими людьми, даже не заезжая в Киев и бросив находящуюся там дружину: "не може собе ничим же помочи, въсед в насад, бежа на ону сторону, и въеха в Городок". Позднейший московский книжник, автор Никоновской летописи, вкладывает в уста Юрию такие исполненные горечи слова: "Увы мне! Где ся имам дети (то есть куда могу деться. — А. К.) от Изяслава Мстиславича? Камо аз бежу? Не имам избыти его; воистину враг ми есть и детем моим!" Так, "ужасеся зело" и "услыша, яко близ есть и со многою силою без числа грядеть на него, разуме же и киян своих, яко наипаче любять его (Изяслава. — А. К.)", "встав, побежа ис Киева".

(Между прочим, летописное сообщение вызывает некоторое недоумение. Дело происходило в начале весны 1151 года, по-видимому, в последних числах марта, когда Днепр обычно находится подо льдом. Юрий же воспользовался "насадом", то есть речным судном, ладьей. По всей видимости, зима в тот год, несмотря на ранние заморозки, оказалась необычно теплой, и Днепр не замерзал вовсе.)

Так для Юрия Долгорукого все повторилось, будто в кошмарном сне. Он снова покидал Киев бегством, снова вынужден был укрываться в Городце Остерском и начинать отсюда борьбу за Киев. Его второе киевское княжение оказалось еще короче, чем первое, и продолжалось менее полугода.

Киевляне и прежде не любили его. Теперь же неприязнь превратилась в настоящую ненависть. Очевидно, добровольно впуская Юрия в город в начале сентября 1150 года, киевляне ожидали от него каких-то ответных шагов — может быть, финансовых льгот или других поблажек; может быть, заключения особого "ряда", оговаривающего права и положение князя в городе. Но Юрий не оправдал ожиданий. Нам, повторюсь, ничего не известно о внутренней политике Юрия за время его второго киевского княжения. Но кажется очевидным, что в качестве киевского князя он действовал так, как привык действовать в Суздальской земле, — не считаясь с интересами местной знати, не принимая во внимание сложившиеся структуры городского самоуправления Киева, которые в подвластных ему городах Северо-Восточной Руси не получили такого развития, как на юге.

Юрий во всех смыслах оставался для киевлян чужаком. Из рассказа летописи видно, что ненависть киевлян обратилась не только на него лично, но и на его дружину, пришедшую с ним из Суздальской земли: после его бегства и вступления в город Изяслава киевляне "много изъимаша (схватили. — А. К.) дружины Гюргевы по Киеву". По-видимому, выходцы из Суздальской земли вели себя в Киеве примерно так, как ведут себя победители в завоеванном городе. Они чинили насилия киевлянам, спешили обогатиться за их счет, а князь не слишком препятствовал им в этом.

"Нам с Гюргем не ужити", — говорили киевляне Изяславу еще накануне первого киевского княжения Юрия. Но с особой силой его политическая "неуживчивость" проявилась именно в те месяцы, когда он занимал киевский стол. И если раньше киевляне видели в нем прежде всего сына любимого ими Мономаха и отказывались биться против него, то теперь, после того, как он побывал их князем, отношение к нему изменилось в корне. В последующих войнах Юрия с Изяславом киевляне не только решительно поддержат своего князя и выразят готовность принять участие в военных действиях, но и проявят невиданную прежде ожесточенность. Юрий же не усвоит полученного урока. И когда вновь сделается киевским князем — а это случится уже после смерти Изяслава Мстиславича, — то будет вести себя точно так же, как прежде, не считаясь с обычаями Южной Руси и опираясь исключительно на выходцев из Суздлаля.

…Точная дата вступления Изяслава в Киев в летописи не обозначена. Однако из описания последующих событий видно, что это случилось немногим ранее 2 апреля, то есть в самом конце марта. Киевляне восторженно встречали своего князя, и так Изяслав снова сел "на столе деда своего и отца своего с честью великою". Поклонившись Святой Софии, он отправился на "Ярославль двор", где и устроил пир для своей дружины, пришлых венгров и киевлян: "и ту обедав с ними на велицем дворе на Ярославли, и пребыша у велице весельи". Тогда-то венгры и устроили конные игрища и рыцарский турнир: "на фарех и на скокох (скакунах. — А. К.) играхуть многое множество, кияне же дивяхутся угром множеству и кметьства их, и комонем их".

***
Изяслав действовал настолько стремительно, что Владимирко Галицкий и Андрей Юрьевич оставались в неведении относительно происходящего. Все еще пребывая у Мичска, на Тетереве, они послали сторожу разведать, где находится противник, и только тогда узнали, что Изяслав уже занял Киев, а Юрий бежал в Городец.

Владимирко пришел в крайнее раздражение. "Како есть княжение свата моего! — воскликнул он, обращаясь к Андрею. — Аже рать на нь из Володимера идеть, а како того не уведати! А ты, сын его, седиши в Пересопнице, а другыи [в] Белегороде, како того не устеречи!" А затем заявил, что возвращается домой в Галич и прекращает военные действия: "Оже тако, княжите с своим отцем, а правите сами, а яз не могу на Изяслава один поити…"

Андрей же отправился к отцу. Его по-прежнему сопровождал двоюродный брат — князь Владимир Андреевич. Князья приехали на устье Припяти, к "Давыдовой божонке" (вероятно, церкви Святого Глеба), здесь переправились через Днепр и поспешили в Остерский городок. Когда Андрей встретился с отцом, рассказывает автор Никоновской летописи, князья "охапившеся (обнялись. — А. К.), болезнене плакашася на долг час, сице глаголюще: "Увы нам! Како ся нам дети от врага нашего Изяслава Мстиславичя?"".

Между тем начиналась Страстная неделя. Юрий успел послать за помощью в Чернигов — к братьям Давыдовичам, и в Новгород-Северский — к Святославу Ольговичу, и теперь ждал от них вестей (4). Другие гонцы с запасами золота отправились к "диким" половцам — словом, все повторялось точно так же, как год назад.

Святослав Ольгович выступил в путь сразу же по получении известия об изгнании Юрия — это случилось 2 апреля, в Великий понедельник. Он так спешил, что не стал дожидаться не только Пасхи, но и разрешения от бремени своей супруги, которая вновь сопровождала его, будучи на сносях. Уже на следующий день, 3 апреля, княгиня родила мальчика, нареченного Игорем, а в крещении Георгием — в честь князя-мученика Игоря Ольговича. Впоследствии этот князь обессмертит свое имя, став заглавным героем знаменитого "Слова о полку Игореве". Уже после Пасхи (которая праздновалась в тот год 8 апреля) Святослав прибыл в Чернигов. Здесь он соединился со своим двоюродным братом Владимиром Давыдовичем и племянником Святославом Всеволодовичем, и князья направились к Юрию. Другой Давыдович, Изяслав, напротив, отправился в Киев к Изяславу Мстиславичу. Так прежде неразлучные Давыдовичи оказались во враждебных лагерях. Относительно причин, по которым это произошло, историки в общем-то единодушны. Еще В. Н. Татищев попытался угадать их. "Братья разделились в обе стороны для того токмо, — писал он, — чтоб себе от коего-нибудь нечто приобрести, ибо который из воюющихся ни победит, они могли из онаго пользоваться". Но если так, то Давыдовичи просчитались. Начавшаяся война, в которой они оказались по разные линии фронта, будет стоить одному из них жизни.

Но еще прежде, чем черниговские союзники соединились с Юрием, в его жизни случилось еще одно несчастье. 6 апреля, в Великую пятницу — день воспоминаний о Страстях Господних и самого строгого поста, на рассвете, в Переяславле умер его старший сын Ростислав (5). На похороны князя из Городца Остерского приехали его братья — Андрей, Глеб и Мстислав. Им и суждено было отдать князю последние почести и похоронить его в соборной церкви Святого Михаила, рядом с его дядьями Андреем и Святославом.

ПРИМЕЧАНИЯ
1. Настоящая статья представляет собой фрагмент из книги: Карпов А. Ю. Юрий Долгорукий. М., 2006 (серия ЖЗЛ).

2. В. Н. Татищев называет дату 28 августа, но откуда она извлечена, неизвестно.

3. Любопытные подробности сообщает в связи с этим В. Н. Татищев. Юрий, "возгордяся", якобы так отвечал присланному от Изяслава послу, когда тот стал просить волости по Горыни: "Когда Изяслав не уляжется во Владимире, то я ему дам такую же область, какову он дал Игорю (то есть лишу его волости вообще. — А. К.)". Это вызвало крайнее озлобление киевлян. "Сие слышав киевляне, что Юрий намерен Изяслава погубить, многие о том плакали и все как знатные, так подлые Юрия наипаче не взлюбили и тайно стали стараться, чтоб Изяслава паки на Киеве иметь. Но явно учинить ничего не могли, токмо тайно некоторые устрояли для Юрия различные увеселения и пиры со многим питием, чтоб его от намерения к войне тем отвратить и его войска праздностию в слабость привести".

4. По сведениям авторов Никоновской летописи, Юрий послал за помощью также в Рязань, однако "не бе ему оттуду ничтоже".

5. Вот что пишет о кончине князя Ростислава Юрьевича В. Н. Татищев: "Сей князь Ростислав желал всею Русью един обладать, для того, отца своего на братию и сыновцы возмусчая, многи беды и разорения Руской земле нанес и более хотел учинить, но Бог смертию пресек хотение его, которым многие обрадовались, токмо един отец его по нем плакал".