Епископ и империя: Амвросий Медиоланский и Римская империя в IV веке.

Политика Юлиана по отношению к язычеству может быть охарактеризована как попытка создания своеобразной государственной языческой церкви или как желание перекроить язычество на христианский лад. Религиозные реформы Юлиана вытекали из внутренних потребностей язычества, которое нуждалось в перестройке в духе времени и изменившихся условий. При Юлиане древняя религия в последний раз испытала все блага государственного покровительства: восстанавливались и строились заново храмы и алтари, возобновлялись старые обряды и празднества, жрецы и служители храмов осыпались почестями и привилегиями и освобождались от повинностей, храмам возвращались отнятые у них деньги и хлебные запасы. Однако торжество язычества было очень кратковременным. Реанимация древней религии в новых исторических условиях не могла иметь успеха. Историческая инициатива уже была у христианства, которое обладало многим из того, чем хотел наделить язычество Юлиан. Вместе с тем, "языческая реакция" показала, что древняя религия обладает еще значительной силой и большим количеством сторонников, которые активно сопротивлялись христианизации.

И решительный разрыв с религиозной политикой Юлиана произошел сразу после его смерти. Император Иовиан отменил все антихристианские мероприятия своего предшественника, восстановил почти в полной мере привилегии христиан [2], существовавшие до Юлиана, и вернул тех, кто был сослан "за неотступление от благочестия" (известно только три случая изгнания наиболее активных епископов и будущего императора Валентиниана I). Никаких репрессивных мер в отношении язычества предпринято не было. Напротив, Иовиан издал эдикт о терпимости, в котором гарантировал безопасность отправления старинных обрядов.

Сменивший Иовиана, который правил меньше года, Валентиниан I открыл своим правлением последний период религиозного мира. Хотя новый император, по свидетельству христианских источников, был ревностным христианином, внешняя опасность со стороны варваров, внутренняя нестабильность в империи и противодействие язычников христианизации, которую серьезно пошатнуло правление Юлиана, заставили его вернуться к принципу веротерпимости.

В отношении христианства Валентиниан действовал довольно сдержанно. Он снова разрешил христианским учителям преподавать в школах, подтвердил христианские иммунитеты и привилегии и запретил ставить воинов-христиан на посты около языческих храмов, а также постановил не принуждать христиан к участию, в гладиаторских играх. Однако, по выражению Г. Буассье, Валентиниан I "никогда не соглашался давать христианам привилегии, противные интересам государства", и издал ряд законов, ограничивающих их права. Так, было ограничено право убежища, возвращены в курии лица, вступившие в клир, чтобы избежать муниципальных обязанностей, обложены налогом клирики, занимавшиеся торговлей и, наконец, был издан уже упоминавшийся закон, запрещавший клирикам посещать дома вдов и сирот и объявлявший недействительными, их завещания в пользу духовных лиц.

Язычество при Валентиниане I не подвергалось каким-либо серьезным ограничениям и притеснениям, и политика по отношению к древней религии определялась в первую очередь заботой императора о внутреннем мире в государстве и идеей веротерпимости. Хотя Валентиниан отобрал у языческих храмов имущество, возвращенное им Юлианом, он не отдал его прежним владельцам христианским церквам, а присоединил всё к государственным владениям. Подтвердив легальный статус язычества, Валентиниан тем не менее возобновил упраздненные Юлианом законы против тайных жертвоприношений, гаданий, предсказаний судьбы и приказал строго применять их, а также приравнял магические обряды к тяжким преступлениям.

В целом же религиозная политика Валентиниана I вызывала одобрение как христиан, так и язычников. Аммиан Марцеллин характеризует ее, такими словами: "Славу его правления составляет та сдержанность, с какой он относился к религиозным раздорам; никого он не задевал, не издавал повелений почитать то или другое и не заставлял своих подданных по строгому принуждению склоняться перед тем, во что верил сам, и эти дела он оставил в том положении, в каком их застал" (История XXX, 9, 5).

Таким образом, от терпимости Константина через крайности Констанция и Юлиана религиозная политика Римской империи вновь вернулась к терпимости Валентиниана I. Однако это совсем не означало, что вернулось то же положение, как было при Константине. Если веротерпимость творца Миланского эдикта имела целью расширить социальную базу его режима, лишь открывая возможности для христианства, то веротерпимость Валентиниана I означала уже реализацию этих возможностей церковью за прошедшие полвека и отражала примерное равновесие сил между язычеством и христианством. Сам Валентиниан был вынужден учитывать это равновесие в своей религиозной политике и не решился изменить баланс в пользу одной из религий, хотя и испытывал явную склонность к христианству.

Для понимания событий, связанных с последней битвой христианства и язычества в Римской империи в конце IV в., очень важным является вопрос о степени христианизации римского общества. Источники не содержат на этот счет никакой статистики, и сведения о социальном составе обращаемых в христианство крайне скудны. Кроме того, общая картина никогда не была стабильной, да и грань между язычеством и христианством, как в общественной, так и в частной жизни не всегда была достаточно четкой.

К 70-м г. IV в. христиане были уже во всех слоях римского общества и во всех провинциях Римской империи, а также за пределами ее границ. С известной уверенностью можно утверждать, что среди христиан IV в. самую значительную часть составляли "страждущие и обездоленные" и в социальном, и в жизненном смысле. В социальном смысле сюда относились городская беднота, вольноотпущенники, рабы и мелкие крестьяне, попадавшие в долговую кабалу, либо бросавшие, свои скудные участки, пополняя ряды люмпенов. В "жизненном" смысле это были люди, выбитые в силу каких-либо передряг из обычной колеи, имеющие физические недостатки и страдающие от болезней. Именно эти обездоленные в этой жизни люди находили выход из своего безнадежного положения в том пути, который предлагало христианство. Именно к ним были обращены церковные проповеди, содержащие выражение любви к ближнему, готовности помочь и обещания справедливости в будущем. И именно такой язык был незнаком язычникам.

Можно согласиться с А. Джоунсом, что в IV в. христианство было в основном городской религией и находило своих сторонников среди низших и средних городских слоев, преимущественно людей физического труда и торговцев. Процесс христианизации деревни не завершился и в VI в. Свободные землевладельцы, использовавшие рабский труд, связанные с общинной собственностью и принадлежавшие к сословию декурионов были основой глубокого социально-религиозного консерватизма и дольше всего сопротивлялись христианизации.

Хотя еще в I-III вв. среди христиан были представители господствующего класса, легализация христианства и растущие привилегии со стороны государства по отношению к этой религии не могли не привести к большому росту числа ее сторонников из высших слоев римского общества. Благодаря легализации исчез риск (с социальной точки зрения) быть христианином; к тому же обращение в христианство и переход в клир сулили и некоторую материальную выгоду. Росту числа приверженцев христианства из высших и средних слоев способствовала и социальная переориентация церкви.

Особый интерес представляет проблема христианизации аристократии - высшего в Римской империи сенаторского сословия. Старые аристократические римские роды в IV в., как и на протяжении всей римской истории, считались хранителями древних традиций и были своего рода. символом славы и величия Рима, неразрывно связанных с языческим прошлым. Исконная римская аристократия издавна входила в состав римского сената, который и стал, по выражению А. Момильяно, "последним бастионом язычества". К 380-м г. в римском сенате сформировалась группировка радикально-языческого направления, которая держала в своих руках высшие военные и гражданские посты.

Но сенаторское сословие в целом было уже довольно смешанной группой, и наряду со старыми фамилиями, обладавшими крупными земельными владениями и множеством рабов, в него входили и представители новой знати, выдвинувшейся в ходе социальных изменений в связи с установлением системы домината. Именно эта часть сенаторского сословия оказалась наиболее восприимчивой к христианству и к концу IV в. христианизировалась почти полностью.

В IV в. увеличилось количество христиан среди чиновников императорской администрации. Эта социальная прослойка в наибольшей степени была зависима от императоров, и направленность их религиозной политики не могла не отразиться на религиозном сознании непосредственных проводников и исполнителей этой политики. Вместе с тем, регулярное повторение и подтверждение некоторых императорских декретов, касающихся религии, свидетельствует, что христианизация чиновничества шла не столь уж быстрыми темпами, и число язычников в этой среде вплоть до конца IV в. всё еще оставалось большим.

Важнейшей опорой домината была армия, и она, как полагают западные исследователи, была преобладающе языческой на протяжении всего IV столетия. Однако разные подразделения римской армии на огромной территории империи подвергались различной степени христианизации. Очевидно, в наибольшей степени в последней четверти IV в. христианизировались мобильные части, которые играли главную роль в военной деятельности императоров. Во всяком случае, в борьбе язычества и христианства армия играла преимущественно пассивную роль, и солдаты одинаково подчинялись и ярому христианину Констанцию, и Юлиану Апостату, и терпимому Валентиниану I - дисциплина и привычка повиновения были для них сильнее религиозных убеждений.

Проникновение христианства в среду римской интеллигенции, вероятно, происходило медленно. В пользу этого говорит тот факт, что до конца IV в. в Римской империи не было даже христианских школ, и в основном образование было языческим, хотя среди учителей уже были и христиане. Христианская философия еще переживала стадию формирования, и подавляющее большинство римских философов верило в старых богов. В позднеантичной философии можно увидеть усиление религиозных мотивов, особенно в самом популярном течении этого времени - неоплатонизме, но синтез философии и религии пока еще осуществлялся на старой, языческой основе. Общей основой римской литературы и изобразительного искусства также в IV в. оставалось язычество, и появление христианских произведений еще не стало столь заметным, чтобы говорить о переломе в пользу христианства в этой сфере, тем более, что многие из них по форме и содержанию либо перекликались с творениями языческих авторов, либо включали языческие элементы.

Однако в целом для интеллектуальной жизни этого времени был характерен заметный упадок, что с явным сожалением констатирует один из самых ярких писателей IV в. Аммиан Марцеллин: "Людей образованных и серьезных избегают как людей скучных и бесполезных. Даже те немногие дома, которые в прежние времена славились серьезным вниманием к наукам, теперь погружены в забавы позорной праздности, и в них раздаются песни и громкий звон струн. Вместо философа приглашают певца, а вместо ритора - мастера потешных дел. Библиотеки заперты навек, как гробницы, зато сооружаются водяные органы, огромные лиры величиной с телегу, флейты и всякие громоздкие орудия актерского снаряжения... Иные боятся науки, как яда..." (История XIV, 6, 15, 18; XXVIII, 4, 14). Этот упадок, несомненно, способствовал росту популярности христианства и притоку в ряды сторонников этой религии части римской интеллигенции.

Несмотря на очевидные успехи христианства в "обращении" Римской империи, позиции язычества до 80-х г. IV в. оставались достаточно сильными. В отличие от христианства язычество не представляло собой единой религиозной системы, как не существовало и единого языческого культа в масштабах всей Римской империи. Таким официальным общеимперским культом можно считать лишь культ императора, но в IV в. он по мере обращения в христианство самих императоров утрачивает всякое значение. В провинциях и даже в самой Италии в удаленных от центров цивилизации районах сельские жители исповедовали религию, еще хранившую, явный отпечаток первобытных верований. Наиболее распространенным в Римской империи было собственно римское язычество, включавшее в себя мощный пласт древнегреческой религии. Оно пользовалось поддержкой аристократии, крестьян и куриалов в провинциях, много язычников было и в городской среде. Наконец, в восточных провинциях и в некоторых центрах западных провинций широкой популярностью пользовались разнообразные древневосточные и эллинистические мистические культы, среди которых особо выделяется соперник христианства - митраизм.

В IV в. римское язычество всё больше ассоциировалось с прошлым, но опиралось оно не только на традицию. К последней четверти столетия сохранились все атрибуты языческого культа, жрецы и храмы которого продолжали пользоваться вековыми привилегиями и поддержкой государства и обладали огромными богатствами. Язычники занимали важнейшие посты в императорской администрации, и даже придворный этикет "христианнейших" императоров оставался по своей религиозной окраске языческим.

Однако язычество не было подготовлено к борьбе. В качестве официальной религии оно всегда рассчитывало на поддержку государства, у него отсутствовала организация, подобная церкви, позволившей христианству пережить гонения, у него не было объединенной партии сторонников, способных отстаивать его интересы, наконец, язычество вообще ни с кем не собиралось бороться, ибо по сути своей было терпимой религией и готово было мирно сосуществовать с христианством.

Следует иметь в виду, что в Римской империи в IV в. были еще и люди, индифферентные по отношению к любой религии. Они не были атеистами в полном смысле слова и даже могли формально относиться к язычникам или, реже, к христианам. Их вера часто зависела от обстоятельств или от занимаемого поста и не была искренней и глубокой. Да и в целом в те времена грань между язычеством и христианством не была столь резкой, как это может показаться на первый взгляд. Язычество вполне уживалось с христианством, и последнее до поры до времени терпимо относилось к древней религии.

Показательно, что религиозная принадлежность в IV в. не препятствовала занятию государственных постов и общественных должностей. Вплоть до времени Грациана язычество было "нормой" среди занимавших преторианскую, городскую и Египетскую префектуры, наиболее престижных проконсульских должностей и постов начальника пехоты и префекта Востока. Но не менее важные посты в это же время занимали и христиане. И те, и другие имели равный доступ ко двору и к императору, и в выполнении государственной службы часто сотрудничали, не принимая во внимание различие в вере.

Индифферентное отношение к государственной языческой религии часто преобладало среди низших слоев римского общества, особенно в деревне: сельские жители пассивно сопротивлялись христианству, но в то же время равнодушно взирали на разрушение языческих храмов. Городские низы иногда вставали на защиту языческих храмов, но христианским правителям редко стоило большого труда привести их к повиновению.

Для определенной части римлян был характерен религиозный синкретизм: соединяя вместе привычки и суеверия различных культов, они создавали себе, по выражению Г. Буассье, "весьма пеструю религию", в которой уживались самые разнообразные религиозные представления.

Исторические условия IV века способствовали тому, что отказ от язычества в качестве государственной религии Римской империи и переход этой роли к христианству означали не окончательный разрыв с прошлым, но сохранение основных светских традиций и трансформацию их применительно к новой обстановке. Отцы христианской церкви не помышляли о социальных изменениях и коренном переустройстве общества. Церковь лишь стремилась занять достойное место в сложившейся системе общественных отношений. До 80-х г. IV в. христианство практически не вмешивалось в политическую жизнь империи. Не велико было влияние новой религии на традиционную мораль, в частности, на патриотический дух: патриотизм по-прежнему ассоциировался со старыми богами, олицетворявшими великие победы римлян. Христианство не привело ни к каким изменениям в рабстве, не отменило гладиаторских боев, не смягчило судебных наказаний, не прекратило коррупции и других общественных и людских пороков.

Таким образом, степень действительной христианизации римского общества к 80-м г. IV в. была не столь уж и значительной, а язычество еще обладало сильными позициями и имело многочисленных приверженцев. Основная борьба между двумя религиями пришлась на последние два десятилетия IV в., и хотя к 400 г. язычники еще составляли примерно половину населения, в следующее столетие Римская империя вошла в основном христианизированной, и христианство стало доминирующей религией.

*          *          *

Амвросий поспешил во дворец, как только узнал о прибытии Грациана в Медиолан. Беспрепятственно миновав стражу, которая привычно отдавала честь духовному отцу их императора, он решительным шагом вошел в императорские покои. Грациан лежал на роскошных подушках, отдыхая после долгого и утомительного путешествия, и читал какой-то свиток, который, как заметил Амвросий, был непохож на государственные бумаги. Увидев епископа, император обрадовано улыбнулся и встал со своего ложа, чтобы приветствовать его:

- Я знал, что ты придешь без моего вызова, и я очень рад видеть тебя, отец Амвросий. Наконец-то у меня появилось немного времени, чтобы пообщаться с тобой и поговорить на волнующие мою душу темы.

- О, император, епископу всегда лестно слышать, что души его подопечных нуждаются в наставлении пастыря,- скромно, но с достоинством молвил Амвросий. - Мне тоже есть о чем поговорить с тобой, и поэтому я сразу пришел к тебе, отложив все епископские дела.

- Сейчас ты мне расскажешь, чем жили христиане за время моего отсутствия, но вначале позволь мне прочитать тебе этот маленький шедевр, написанный рукой моего учителя Авсония. Мне не терпится сделать это, потому что, поверь, мне не приходилось читать ничего лучшего о столь близком моему сердцу Медиолане.

Грациан развернул свиток и звучным голосом стал декламировать:

    "Дивен Медиолан и многого полон богатства:
    Неисчислимы и пышны стоят в нем дома, даровиты
    Люди и веселы нравы; двойною стеной окруженный,
    Там раскинулся цирк, краса городу, люду услада,
    И за такой же стеной сходят скатом ступени театра.
    Пышные храмы, высоты дворцов, казны изобилье
    И Геркулесова сень над прославленной в людях купальней,
    Всюду дворцы и сады в изваяниях мрамором блещут,
    И огибают валы укрепленные город стеною.
    Все здесь величием спорит и все превышает друг друга,
    Не затмеваясь ничем, даже близостью вечного Рима" [3].

- Ну как? - с мальчишеским задором спросил Грациан, явно ожидая одобрения этих красивых строк со стороны начитанного епископа.

Амвросий криво усмехнулся, но кивнул головой в знак одобрения, потому что стихи ему действительно понравились. Немного помедлив, в расчете на то, что радостное возбуждение Грациана спадет, он взглянул на императора пронзительным испытующим взором и, тщательно выговаривая слова, произнес:

- А про Рим у Авсония есть что-нибудь подобное?

- Мой славный Авсоний подарил мне целый цикл стихов о знаменитых городах Империи и, конечно, Рим стоит у него на первом месте. Но почему-то вечному городу он посвятил всего одну строку. Впрочем, я, кажется, понимаю: о Риме столько уже сказано и написано, что одно его название говорит само за себя. И всё же послушай:

"Рим золотой, обитель богов, меж градами первый" [4].

- "Обитель богов", - словно эхо повторил Амвросий, всё больше мрачнея.

- Я знаю, что для слуха епископа это звучит не очень приятно, но ведь это одностишие великолепно и потом, - здесь Грациан запнулся, подбирая правильные слова, - Рим ведь возник задолго до того, как Христос пришел на землю.

- Однако уже прошло три с половиной столетия с того момента, когда злобные иудеи и жестокие римляне предали его казни на кресте. И всё это время Рим остается обителью богов, адепты которых сгубили Спасителя и подвергали гонениям его последователей.

- К чему ты клонишь, епископ? - с подчеркнутой твердостью в голосе спросил молодой император.

- Ты воспитан в христианстве, сын мой. Отец твой, блаженной памяти Валентиниан, был добрым христианином и даже пострадал за веру от Отступника. На востоке Феодосий, назначенный тобой, твердой рукой защищает церкви Христовы от еретиков и язычников. Уже третье поколение христиан пользуется благами государственного покровительства благодаря мудрому и славному правителю блаженной памяти Константину, который раскрыл врата Империи и впустил туда стадо Христово.