Слово 25, в похвалу философа Ирона , возвратившегося из изгнания

Корабль, несущий на себе одного пресвитера , бедствующего не за худой поступок, но за веру, снаряжается в море, чтобы не спасти, но погубить пловца. И он, как муж благочестивый, охотно вступает на корабль, в сопутники ему влагается огонь, а гонитель увеселяется новым родом мучения. Какое зрелище! Какое злодеяние! Корабль среди моря, берега покрыты зрителями, и из них одни смотрят с удовольствием, другие терзаются. Можно ли в кратких чертах изобразить мне многое? Огонь воспламеняется, потребляет корабль, а вместе с ним и пловца; пламень мешается с водой, две противоборствующие стихии действуют заодно, чтобы мучить благочестивого; обе они делят между собой одно тело. Над морем стоит необычайный светильник; иной приближался, может быть, к нему, как к кроткому и приветливому; но, приблизившись, находил горестное и невероятное зрелище: корабль без кормчего, кораблекрушение без бури, пресвитера, обратившегося в пепел или даже и не в пепел, потому что и тот рассыпан был по водам. Священству не оказано и того уважения, чтобы иметь ему честную кончину, а если не кончину, то, по крайней мере, гроб, в котором не отказывают и нечестивым. Таков корабль, снаряженный нечестивцем, и таков конец благочестивого; и никогда огнь небесный и карательный не бывает светозарнее огня, озарявшего сие событие!

Но что мне до постороннего? Время уже приступить к твоему  собственному подвигу и к твоим страданиям за благочестие, которые, как прекрасная печать, приложены тобой ко всем прежним подвигам. Зло этой ереси имело полную силу в твоем городе, где оно получило и начало. Между тем святейшее око вселенной, архиерея иереев, твоего наставника в исповедании, поучавшего собственными подвигами за благочестие, сей великий глас, столп веры, сего (если можно так сказать) второго светильника и предтечу Христова, почившего в старости доброй, исполненной дней благоугодных, после наветов, после подвигов, после многой молвы о руке, после живого мертвеца  к Себе преселяет Троица, для Которой он жил и за Которую терпел напасти (я уверен, что по сему описанию всякий узнает Афанасия). Тогда вторгается в Церковь новая египетская язва или казнь — предатель истины, волчий пастырь, разбойник, перескакивающий через двор овчий, второй Арий, развращение мутное (Авв. 2:15) и странное, поток безбожия, обильнейший самого источника . Коснеет язык мой пересказывать тогдашние беззакония и скверные убийства, среди которых этот зверь занимает святой престол и которые предшествовали лукавому его вшествию. Однако же оплачу из многого немногое (что и вы оплакиваете и прежде оплакивали), взывая словами Давида: Боже, приидоша языцы в достояние Твое, оскверниша храм святый Твой, и еще следующими: положиша трупия раб Твоих брашно птицам (Пс. 78:1–2) и снедь зверям. Присовокуплю и сии слова из другой плачевной песни того же пророка: елика лукавнова враг во святем Твоем, и восхвалишася ненавидящии Тя посреде праздника Твоего (Пс. 73:3–4). Ибо как не хвалились они! Как не оскверняли святого храма различными приключениями и злодеяниями всякого рода! Предводительствовал человек  безбожный и беззаконный, не имевший (что всего ужаснее в поругании) даже имени христианина, но притекший в храм Божий прямо от идолов, от нечистых кровей еще к гнуснейшим и отвратительнейшим и таким над нами поруганием совершавший, может быть, службу демонам. Снаряжалась сила, кипящая яростью, воинство необычайное и свирепое, против людей безоружных и невоителей. Изгоняем был преемник святого, иерей, помазанный Духом по закону и чину, украшенный сединой и благоразумием , а воцарялся Тавеил (Ис. 7:6), наследник чуждой власти . На святых поднято оружие, на неприкосновенное занесены нечистые руки, и песнопения заглушены звуком труб. Смотри же, что за сим еще следовало: мужи падали мертвыми в святилищах; жены, даже с носимым ими естественным бременем, попираемы были ногами и от того преждевременно рождали или, точнее сказать, делались нерождающими; дев влекли немилосердно, подвергали позорным истязаниям (столько же стыжусь мужей и жен сие описывать и обнажать словом сокровенности позора, сколько стыжусь за них самих, тогда обнажаемых); одни от неблагопристойности ими видимого бросались в колодцы, находившиеся внутри храма, другие кидались стремглав из верхних притворов, иные кучами повергались на лежащие трупы. Убийства следовали за убийствами, поражения за поражениями; святыня потоптана нечистыми ногами, алтари поруганы бесчинными телодвижениями и песнями, даже (как слышу — чей дерзновенный язык выговорит это?) плясками и кривляньями; богохульные языки проповедовали со святительских престолов, таинства подверглись кощунству, песнопения умолкли, и вместо них раздавался вой; текли потоки крови, ручьи слез; священников уводили, отшельников терзали, — совершенное подобие нашествия ассириан, когда пришли они во святой Иерусалим! Ни слово не может вполне изобразить, ни слух вместить сего, и, чтобы оплакать это, как должно, нужны душа и глас Иеремии, который сам требует источников слез (Иер. 9:1), призывает стены к пролитию оных о подобных злостраданиях (Плач. 2:18), налагает плач на пути Сионские, яко несть ходящих по них в праздник (Плач. 1:4). Такие события видел Восток, но оплакивал их и Запад, где изгнанный иерей  всенародно показывал знамения сего безумия. Каким же образом? Не мертвецов, но окровавленную одежду представил он Римской Церкви и старался извлечь у всех слезы безмолвной жалобой, чтобы и страдание выразить и получить в бедствиях помощь, которая, как известно нам, и была получена. Ибо сильный всего скорее преклоняется к слабому и по добровольному благорасположению берет сторону униженного.

И никто из благочестивых не мог перенести сего равнодушно; но тем в большей мере возбуждает сие тебя, чем совершеннее твой ум и пламеннее ревность. Посему ты ополчаешься за слово, а вместе и сам подвергаешься нападениям нечестия. После многих ратоборств, в которых делом и словом подвизался ты за правду, поучая, увещевая, возбуждая, обличая, укоряя, посрамляя простолюдинов и начальников, наедине и всенародно, во всякое время и на всяком месте, наконец, когда злочестивая власть предалась бешенству, ты схвачен и (как благородно твое бедствование! как священны твои раны!) доблюю плоть свою отдаешь на бичевание, оставаясь как бы зрителем чужих страданий. Хотя изнемогает в тебе видимое, однако же не низлагается внутреннее. Взорам всех открывается мужество твое; и, когда язык отказался уже вещать, ты делаешься безмолвным учителем терпения. Что же потом? Тебя, для которого нигде нет ни своей, ни чужой стороны, изгоняют из отечества для того, думаю, чтобы и другие научились от тебя благочестию. Местом заточения твоего назначен оазис, безлюдная пустыня, через тебя уже сделавшаяся значительным селением.

Сообщи же нам благие плоды твоего изгнания, так как пользуемся плодами твоего возвращения. И пусть возвращение твое будет для нас общим зрелищем. Кого научил ты там любомудрствовать? Кого отвлек от нечестивых мнений? Кого привел к благочестию? Как будто вижу перед собой тамошнее училище, вижу и последнее собрание вокруг тебя. Скажи и сие: имел ли ты сколько-нибудь утешения для останков плоти, или и нищета входила в твое любомудрие? Были ли у тебя сообщники твоего подвига или и в сем охотно терпел ты недостаток? Желал ли видеть при себе сестер, с которыми вместе обучился чистоте и терпению, или был ты выше и привязанности своей к ним? Беспокоило ли тебя одиночество престарелой твоей матери или крепко был ты уверен, что оставил им самую твердую защиту — благочестие?

Но поелику ты (что прекрасно сделано) возвратился к нам, поелику Тот, Кто прославляет прославляющих Его (1 Цар. 2:30) и раздражает раздражающих (Втор. 32:21), Кто творит волю боящихся Его (Пс. 144:19) и в мертвых вдыхает силу воскресения, Кто четверодневного Лазаря и тебя, четверолетнего , оживотворяет сверх чаяния, Кто, по видению досточудного и возвышеннейшего из пророков Иезекииля (Иез. 37:7), совокупляет кости с костями и состав с составом, — и тебя, исполненного к нам любви, отдал опять любящим тебя, то продолжай снова то же делание и с тем же дерзновением, дабы не подумали, что страдания расслабили тебя и что ты из страха изменяешь любомудрию. Посрамляй, как и прежде, и суеверие эллинов, и их многобожное безбожие, древних и новых богов, и гнусные басни и еще гнуснейшие жертвы, как говорит некто из них же самих , очищающих грязь грязью, то есть плоть плотью, собственную плоть — плотью бессловесных. Посрамляй и благопристойные их изваяния, и срамные истуканы, которыми если ограничивают они Божество, то какое жалкое ослепление! А если изображают только, то какое невежество! Пусть объяснят, какая причина такого безобразия и какой таинственный в этом смысл! Ибо надобно, чтобы и самые выражения прекрасного не были безобразны, или скажут, что здесь заключается нечто кроме сего? Пусть удостоверят, что именно? Из каких взято книг и богословов? Посрамляй и восстания ересей, даже тем ревностнее, что ты искусился уже в страданиях; ибо любомудрие делается от страданий мужественнее и твердеет в бедствиях, как раскаленное железо в холодной воде.

Заключи в пределы и наше благочестие, учи ведать как Единого нерожденного Бога Отца, так Единого рожденного Господа Сына (именуемого Богом, когда говорится о Нем в отдельности, и Господом, когда именуется Он при Отце, Богом — по естеству, Господом — по единоначалию) и Единого Духа Святого, исшедшего или исходящего от Отца, Бога для разумно разумевающих предлагаемая (Притч. 23:1), оспариваемого нечестивыми, но теми, которые выше их, признаваемого и еще более духовными проповедуемого. Учи нас не делать Отца подначальным (дабы не ввести чего-то такого, что первоначальнее первоначального и чем извратится бытие первоначального), а Сына или Духа Святого не делать безначальным (дабы у Отца не отъять Ему свойственного). Ибо они не безначальны и вместе в некотором отношении (что и составляет трудность) безначальны. Они не безначальны в отношении к Виновнику, потому что как свет из солнца, так они из Бога, хотя и не после Него. Но Они и безначальны в отношении ко времени, потому что не состоят под временем, а иначе текучее было бы старше постоянного и несамостоятельное — самостоятельного. Учи не вводить трех начал, чтобы не ввести чего-либо языческого или многобожного, да и вводя одно, не вводить какого-либо иудейского начала — скудного, завистливого, бессильного, или предполагая, что Божество поглощается Само Собой (как угодно тем, которые Сына хотя производят от Отца, но опять разрешают в Отца), или (что нравится нынешним мудрецам) унижая естество Сына и Духа и отчуждая от Божества, как будто бы Оно опасается противоборства и не имеет силы произвести что-либо высшее тварей. Учи не признавать Сына нерожденным (потому что Отец один) и Духа Сыном (потому что Единородный один). Пусть и сии Божеские свойства принадлежат Им исключительным образом, а именно: Сыну — сыновство, Духу же — исхождение, а не сыновство. Учи Отца именовать истинно Отцом и в смысле гораздо более истинном, нежели как именуются наши земные отцы, потому что Он Отец в единственном смысле, то есть своеобразно, а не по подобию плотских отцов, — Отец Единственный, то есть не в сочетании с кем-либо, — Отец Единственного Сына, то есть Единородного, — Отец исключительно, то есть не бывший прежде Сыном, — Отец всецело и всецелого Сына (чего нельзя достоверно сказать о наших отцах), — Отец изначала, то есть не впоследствии сделавшийся Отцом. Учи Сына именовать истинно Сыном, потому что Он Единственный Сын Единственного Отца, Сын в единственном смысле и исключительно, а не вместе и Отец, — Сын всецело и всецелого Отца, — Сын изначала, не начавший когда-либо быть Сыном, потому что не вследствие пременения советов Его Божество и не вследствие преуспеяния Его обожение, так чтобы Отец не был когда-либо Отцом и Сын — Сыном. Учи именовать Святого Духа истинно Святым, потому что никто другой не свят так и в такой мере и Святость Духа есть не что-либо придаточное, но самоисточное, она не есть что-либо возрастающее или убывающее, что-либо во времени начинающееся и прекращающееся. И Отцу, и Сыну, и Святому Духу суть общи неначинаемость бытия и Божественность; но Сыну и Духу принадлежит иметь бытие от Отца. И отличительное свойство Отца есть нерожденность, а Сына — рожденность и Духа Святого — исходность (ἔκπεμψις). Когда же домогаешься постигнуть образ (рождения и исхождения), тогда что оставляешь Им Самим, Которые, по свидетельству Писания, одни только знают Друг Друга и Друг Другом познаются (1 Кор. 2:11), или что оставишь и тем из нас, которые впоследствии будут просвещены тамошним  светом? Соделайся прежде чем-либо из сказанного или подобным тому и тогда познаешь столько, сколько Они познаются Друг Другом. Теперь же учи единственно ведать сие: Единицу в Троице и Троицу в Единице поклоняемую, в которой и раздельность и единство непостижимы. Не бойся, что, исповедуя рождение, припишешь Божеству страдательность. Божество, хотя и рождает, однако же не страждет. И я в том тебе порукой, что Оно рождает божески, а не человечески, потому что и бытие Его не человеческое. Бойся же приписывать Богу время и тварность, ибо если произошел во время, то не Бог. Бойся, чтобы, без нужды стоя за Бога, не отринуть Бога, соделав сослужебной тебе тварью Того, Кто равен Отцу по Божеству, Кто и тебя освободит от рабства, если искренно исповедуешь Его владычество. Не бойся исповедовать исхождение, потому что Богу, во всем преизбыточествующему, равно нет необходимости или не изводить, или изводить. Бойся же отчуждения и той угрозы, какая возвещена не богословствующим, но хулящим Духа Святого (Мф. 12:31–32). Не воздавай худого чествования единоначалию, сокращая или обсекая Божество. Не стыдись обвинения в троебожии, пока можно другого винить в двоебожии; с ним вместе и ты или опровергнешь обвинение, или придешь в затруднение, или, когда у него вместе с умствованиями его потерпишь крушение Божества, у тебя соблюдется Оно невредимым, хотя и изнеможет слово. Лучше изнемочь в умствованиях под водительством Духа, нежели, гонясь за легкостью, без труда согласиться на нечестивые мнения. Пренебрегай настоятельность и возражения — это новое благочестие, эту мелочную мудрость — и презирай их больше, нежели ткани пауков, которые задерживают мух, но легко прорываются осами, не говорю уже, пальцем или другим чем-нибудь более тяжелым. Учи одного только бояться, а именно: своими лжеумствованиями подкапывать веру. Не беда, если победят кого словом, потому что не всем дан дар слова. Страшно отложиться от Божества, потому что упование всем необходимо.

Ты и сам собой рассудишь все сие, даже, сколько знаю, и внимательнее и совершеннее. В том ручаются мне твои раны и понесенные тобой труды ради благочестия. Но и я по мере сил своих полюбомудрствую с тобой. Когда же отправишься в добрый путь свой, вспомни о Троице, обитающей в скиниях (если только Бог в рукотворенных храмах живет), вспомни о сей малой жатве. Хотя немало на ней семян благочестия, однако же она мала и скудна и собирается с нее понемногу. Понеже бых яко собираяй сламу на жamве (если кстати употребить здесь слово пророка), и яко пародок в обымании винограда, не сущу гроздию (Мих. 7:1). Видишь, каков у нас сбор плодов; посему постарайся сделать, чтобы и гумно обогатилось, и точило стало полнее. Расскажи и о моем призвании, о невероятном пресельничестве, которое совершил я не для того, чтобы роскошествовать, но чтобы злопострадать, дабы через вкушение бедствий приобщиться и славы. Надейся, что помощником твоим в молитвах и сопутником в странствовании будет сей народ, сия скудная числом паства, но не скудная благочестием, стесненность которой уважаю я больше, нежели широту других паств. Сие вещает Дух Святой. С Ним прейдешь через огонь, усыпишь зверей, укротишь властелинов. Так отправляйся в путь, так путешествуй и опять возвратись к нам богато обогащенным, вторично увенчанным, воспевая с нами победную песнь, и ныне и впредь, во Христе Иисусе Господе нашем. Ему слава во веки, аминь!