Пять слов о богословии. Слово 31, о богословии пятое, о Святом Духе

Теперь касается слово мое самого главного. И хотя скорблю, что ныне возобновляется вопрос, давно уже умерший и уступивший место вере, однако же на нас, которые имеем Слово и стоим за Духа, лежит необходимость противостать привязчивым охотникам до споров и не отдаваться беззащитно в плен. Они говорят: "Если Бог, Бог и Бог, то как же не три Бога? И Славимое тобой не есть ли многоначалие?" Кто же говорит сие? Те ли, которые усовершились в нечестии, или и те, которые занимают второе место, то есть благомысленнее других рассуждают о Сыне? Хотя есть у меня общее слово к тем и другим, однако же есть и особенное к последним, именно же следующее. Что скажете нам, троебожникам, вы, которые чтите Сына, хотя и отступились от Духа; разве и вы не двоебожники? Если отречетесь и от поклонения Единородному, то явно станете на стороне противников. И тогда нужно ли будет оказывать вам человеколюбие, как будто не совершенно еще умершим? А если вы чтите Сына и в этом отношении еще здравы, то спросим вас, чем защитите свое двоебожие, если бы кто стал обвинять вас? Ежели есть у вас слово смышленное, отвечайте, укажите и нам путь к ответу. Тех же доводов, какими отразите вы от себя обвинение в двоебожии, достаточно будет и для нас против обвинения в троебожии. А таким образом одержим мы верх, употребив вас, обвинителей, в защитники себе. Что же благороднее этого? Какой же у нас общий ответ, какое общее слово тем и другим?

У нас один Бог, потому что Божество одно. И к Единому возводятся сущие от Бога, хотя и веруется в Трех; потому что как Один не больше, так и Другой не меньше есть Бог; и Один не прежде, и Другой не после: Они и хотением не отделяются, и по силе не делятся; и все то не имеет места, что только бывает в вещах делимых. Напротив того, если выразиться короче, Божество в Разделенных неделимо, как в трех солнцах, которые заключены одно в другом, одно растворение света. Посему когда имеем в мысли Божество, первую причину и единоначалие, тогда представляемое нами — одно. А когда имеем в мысли Тех, в Которых Божество, Сущих от первой Причины, и Сущих от Нее довременно и равночестно, тогда Поклоняемых — три.

Скажут: "Что же? Не одно ли Божество и у язычников, как учат те из них, которые совершеннее других любомудрствовали? И у нас целый род — одно человечество. Однако же у язычников богов, как и у нас людей, много, а не один". Но там, хотя общность и имеет единство, представляемое, впрочем, мысленно, однако же неделимых много и они разделены между собой временем, страстями и силой. Ибо мы не только сложны, но и противоположны, как друг другу, так и сами себе; не говоря уже о целой жизни, даже и одного дня не бываем совершенно теми же, но непрестанно течем и переменяемся и по телу, и по душе. А не знаю, едва ли не таковы же ангелы и всякое, кроме Троицы, горнее естество, хотя они просты и по близости своей к верховному Благу крепко утверждены в добре. А что касается до чтимых язычниками богов и, как сами называют, демонов, то нам нет нужды быть их обвинителями; напротив того, по обличению собственных их богословов, они преданы страстям, мятежам, преисполнены злом и превратностями, состоят в противоборстве не только сами с собой, но и с первыми причинами, как называют они океанов, тифиев, фанитов и еще не знаю кого, а напоследок какого-то чадоненавистника — бога, который из любоначалия и по ненасытности пожирает всех прочих, чтобы стать отцом всех людей и богов, несчастно поглощенных и изблеванных. Если же, как сами они говорят во избежание срамословия, все это басни и какие-то иносказания, чтó скажут в объяснение того, что все у них разделено тречастно и над каждой частью существ начальствует иной бог, различный от прочих и веществом и достоинством? Но не таково наше учение. Не такова часть Иаковля, говорит мой богослов (Иер. 51:19). Напротив того, каждое из Них  по тождеству сущности и силы имеет такое же единство с Соединенным, как и с Самим Собой. Таково понятие сего единства, сколько мы постигаем оное. И если понятие сие твердо, то благодарение Богу за умозрение! А если не твердо, поищем более твердого.

А твои доводы, которыми разоряешь наше единство, не знаю как назвать — шуткой ли или чем дельным? И что у тебя за доказательство? Говоришь: "Единосущные счисляются, а неединосущные не счисляются (под счислением же разумеешь собрание в одно число), а посему неизбежно заключение, что у вас на этом основании три Бога; тогда как нам нет сей опасности, потому что не называем единосущными". Итак, одним словом, избавил ты себя от трудов и одержал худую победу. Поступок твой походит несколько на то, когда иной от страха смерти сам надевает на себя петлю. Чтобы не утрудиться, стоя за единоначалие, отрекся ты от Божества и предал врагам, чего они искали. Но я, хотя бы потребовалось и потрудиться несколько, не предам Достопоклоняемого. А здесь не вижу даже и труда. Ты говоришь: счисляются единосущные, а не имеющие единосущия воображаются единицами. Где ты занял сие? У каких учителей и баснословов? Разве не знаешь, что всякое число показывает количество предметов, а не природу вещей? А я так прост или, лучше сказать, такой неуч, что три вещи, хотя бы они и различны были по природе, в отношении к числу называю тремя. Но одно, одно и одно, хотя они и не сопрягаются по сущности, именую столькими же единицами, взирая не столько на вещи, сколько на количество счисляемых вещей. Поскольку же ты очень держишься Писания, хотя и противишься Писанию, то вот тебе доказательства и оттоле. В Притчах трие суть, яже благопоспешно ходят, лев, козел и петух,четвертое же, царь глаголяй к народу (Притч. 30:29–31); не говорю уже о других поименованных там четверочислиях, между тем как счисляемые вещи различны по природе. И у Моисея нахожу двух херувимов, счисляемых по единице (Исх. 25:19). Как же по твоему именословию тех назвать тремя, когда они столько несходны между собой по природе, а последних считать по единице, когда они столько между собой однородны и близки? А если Бога и маммону, которые столь далеки между собой, подводя под одно число, назову двумя господинами (Мф. 6:24), то, может быть, ты еще более посмеешься такому счислению. Но ты говоришь: "У меня те предметы называются счисляемыми и имеющими ту же сущность, которых и имена произносятся соответственно, например: три человека и три Бога, а не три какие-нибудь вещи. Ибо какая тут соответственность?" Это значит давать правило об именах, а не учить истине. Поэтому и у меня Петр, Павел и Иоанн и не три, и не односущны, пока не именуются тремя Петрами, тремя Павлами и столькими же Иоаннами. Ибо или, что наблюдал ты в рассуждении имен более родовых, того мы, следуя твоей выдумке, потребуем в рассуждении имен более частных, или, не уступив нам того, что уступлено было самому, поступишь несправедливо. А что же Иоанн? Когда в Соборных Посланиях говорит он, что трие суть свидетельствующии, дух, вода, кровь (1 Ин. 5:8), неужели, по твоему мнению, выражается нескладно: во-первых, потому что осмелился счислять неодносущные вещи, тогда как сие присвоено тобой одним односущным (ибо кто скажет, чтобы поименованные вещи были одной сущности?), а во-вторых, потому что сочинил слова не соответственно, а напротив, слово три (τρεĩς) поставив в мужском роде, вопреки правилам и уставам, как твоим, так и грамматическим, привел три имени среднего рода (τὸ πνεύμα, τὸ ὕδωρ, τὸ αἵμα)? Ho какая в том разность, сказать ли слово три в мужском роде и потом представить одно, одно и одно, или, сказав: один, один и один, наименовать их тремя не в мужском, а в среднем роде, что находишь ты неприличным для Божества? А что твой рак: рак животное, рак орудие и рак созвездие? Что твой пес: пес, живущий на суше, пес морской и пес небесный? Не думаешь ли, что их можно назвать тремя раками и псами? — Без сомнения, так. — Неужели же они поэтому и односущны? Кто из здравомыслящих скажет сие? Видишь ли, как рушилось твое доказательство, взятое от счисления, и рушилось неоднократно опровергнутое? Ибо если и односущные не всегда счисляются, и неодносущные могут счисляться, а имена произносятся о тех и других, то какие приобретения твоего учения? Но я принимаю в рассмотрение еще следующее и, может быть, не без основания. Одно и одно не слагается ли в два? И два опять не разлагаются ли на одно и одно? — Очевидно, так. — Но если, по твоему началу, слагаемые односущны, а разделяемые иносущны, то какое из сего заключение? То, что одни и те же предметы и односущны и иносущны.

Смешны мне также твои первочисленности и нижечисленности, о которых так высоко ты думаешь, как будто в порядке имен заключается порядок именуемых. Ибо если последнее справедливо, то, когда в Божественном Писании одни и те же по равночестности естества считаются то напереди, то после, мешает ли что одному и тому же на том же основании быть и честнее, и малочестнее себя самого?

Такое же у меня рассуждение о словах Бог и Господь, также о предлогах из, через и в, по которым ты так ухищренно различаешь Божество, относя первый предлог к Отцу, второй к Сыну, третий — к Духу Святому. Но что сделал бы ты, если бы каждый из сих предлогов постоянно присвояем был одному, когда доказываешь ими такое неравенство в достоинстве и естестве, тогда как, сколько известно упражнявшимся в этом, все они и о всех употребляются?

И сего довольно для людей не вовсе несознательных. Но поелику тебе, однажды ринувшись в борьбу против Духа, всего труднее удержать свое стремление, и, как неробкий вепрь, ты хочешь упорствовать до конца и напирать на меч, пока рана не дойдет до внутренности, то посмотрим, что остается еще сказать тебе.

Опять и уже не раз повторяешь ты нам: "Не известен по Писанию". Хотя доказано, что Дух Святой не есть странность и нововведение, но был известен и открыт как древним, так и новым, и доказано уже многими из рассуждавших о сем предмете, притом людьми, которые занимались Божественным Писанием не слегка и не поверхностно, но сквозь букву проникали во внутреннее, удостоились видеть сокровенную красоту и озарились Светом ведения; однако же и я покажу сие как бы мимоходом и сколько можно стараясь не подать мысли, что берусь за лишний труд и щедр более надлежащего, когда могу строить на чужом основании. Если же побуждением к хуле и причиной чрезмерного языкоболия и нечестия служит для тебя то, что в Писании Дух не весьма ясно именуется Богом и не так часто упоминается, как сперва Отец, а потом Сын, я излечу тебя от этой болезни, полюбомудрствовав с тобой несколько об именуемых и именах, особенно соображаясь с употреблением Писания.

Из именуемого иного нет, но сказано в Писании; другое есть, но не сказано; а иного нет, и не сказано, другое же есть, и сказано. Потребуешь у меня на сие доказательств? Готов представить. По Писанию, Бог спит (Пс. 43:24), пробуждается (Дан. 9:14), гневается (Втор. 11:17), ходит и престолом имеет херувимов (Ис. 37:16). Но когда Он имел немощи? И слыхал ли ты, что Бог есть тело? Здесь представлено то, чего нет. Ибо, соразмеряясь со своим понятием, и Божие назвали мы именами, взятыми с себя самих. Когда Бог, по причинам Ему Самому известным, прекращает Свое попечение и как бы нерадит о нас, это значит, Он спит, потому что наш сон есть подобная бездейственность и беспечность. Когда, наоборот, вдруг начинает благодетельствовать, значит, Он пробуждается; потому что пробуждение есть минование сна, так же как внимательное воззрение есть минование отвращения. Он наказывает, а мы сделали из сего — гневается, потому что у нас наказание бывает по гневу. Он действует то здесь, то там, а по нашему — Он ходит, потому что хождение есть поступление от одного к другому. Он упокоевается и как бы обитает во святых силах; мы назвали это сидением и сидением на престоле, что также свойственно нам. А Божество ни в чем так не упокоевается, как во святых. Быстродвижность названа у нас летанием, смотрение наименовано лицом, даяние и приятие — рукой. А также всякая другая Божия сила и всякое другое Божие действие изображены у нас чем-либо взятым с телесного. И с другой стороны, откуда взял ты слова "нерожденное" и "безначальное" — эти твердыни твои; откуда и мы берем слово "бессмертное"? Укажи мне их буквально; иначе или твои отвергнем, а свое изгладим, потому что их нет в Писании, и тогда с уничтожением имен пропал и ты от своих предположений, погибла и эта стена прибежища, на которую ты надеялся; или очевидно, что хотя и не сказано сего в Писании, однако же оно взято из слов, то же в себе заключающих... Из каких же именно? Аз есмь первый (Ис. 43:13) и Аз по сих (Ис. 44:6), прежде Мене не бысть ин Бог, и по Мне не будет (Ис. 43:10); ибо Мое есть всецело; оно не началось и не прекратится. Держась сего, поелику ничего нет прежде Бога и Он не имеет причины, которая бы Ему предшествовала, наименовал ты Его безначальным и нерожденным, а поелику Он не перестанет быть, — бессмертным и негиблющим. Таковы и такого свойства первые два случая. Чего же нет и не сказано? Того, что Бог зол, что шар четвероуголен, что прошедшее настало, что человек несложен. Ибо знавал ли ты человека, который бы дошел до такого расстройства в уме, что осмелился бы помыслить или произнести что-нибудь подобное? Остается показать, что есть и сказано, — Бог, человек, ангел, суд, суета, то есть подобные твоим умозаключения, извращение веры, упразднение таинства.

А когда столько разности между именами и именуемыми, для чего ты так много раболепствуешь букве и предаешься иудейской мудрости, гоняясь за слогами и оставляя вещь? Если ты скажешь: дважды пять и дважды семь, а я из сказанного выведу: десять и четырнадцать, или если животное разумное и смертное заменю словом человек, то неужели подумаешь, что говорю вздор? Да и как это, если говорю твое же? Ибо слова сии не столько принадлежат мне, который произношу их, сколько тебе, который заставляешь произнести. Посему как здесь смотрел я не столько на сказанное, сколько на разумеемое, так не преминул бы выговорить и другое что-нибудь, если бы нашлось, хотя не сказанное или неясно сказанное, но разумеемое в Писании, и не побоялся бы тебя — охотника спорить об именах.

Такой дадим ответ людям вполовину благомыслящим (а тебе нельзя сказать и сего, ибо ты, отрицающий наименования Сына, как они ни ясны, ни многочисленны, конечно, не уважишь наименований Духа, хотя бы указали тебе гораздо яснейшие и многочисленнейшие известных); теперь же, возведя слово несколько выше, объясню и вам, мудрецам, причину всей неясности.