О западных вероисповеданиях. Новые вероисповедания общества, образовавшиеся на христианском Западе с XVI века. Часть II

§ 24. Секты, образовавшиеся в западном христианстве во второй половине XVII и в начале XVIII века: квакеры, пиетисты, гернгутеры, методисты, янсенисты, квиетисты

В XVII, XVIII и XIX веках продолжалось на западе Европы появление новых сект. Во второй половине XVII и в первой половине XVIII века образовалось в западной Церкви несколько сект мистико-морального направления, то есть таких, которые стремились, вопреки господствовавшему в католическом и протестантском богословии сухому рассудочному резонерству более возбудить религиозное чувство и поднять нравственную жизнь в христианстве, но, не имея сами твердой опоры в разумении веры, вызвали ряд новых религиозных заблуждений и неправильных увлечений. В таком направлении возникли секты квакеров, пиетистов, гернгутеров, методистов, янсенистов и квиетистов. Первые четыре секты появились и распространились между протестантами, последние две между католиками.

Секта квакеров стала распространяться в Англии и Шотландии около середины XVII столетия. Основатель ее был простой башмачник Георг Фокс, человек почти необразованный и большой эксцентрик и мечтатель. Смущенный разнообразными толкованиями веры, предлагаемыми от англиканских богословов, он пришел к убеждению, что не нужно никаких учителей, богословов, толкований, исповеданий, символов веры, а нужно каждому искать личного религиозного вразумления в Библии. Потом, заметив, что и Библия не дает ему ясного вразумления относительно занимавших его религиозных вопросов, он стал учить, что и Библия сама по себе мертвая буква, а нужно добиваться живого внутреннего слова — непосредственного личного возбуждения, озарения и вдохновения от Духа Святого. На этом основании он и увлеченные им последователи, оставив всякие религиозные собрания, учения и обряды господствующей церкви, положили делать свои отдельные собрания, на которых, после чтения Священного Писания и внутренней молитвы, в молчании и сосредоточении духа дожидаться внутреннего возбуждения и озарения. Если у кого явится такое возбуждение и он станет учить и пророчествовать (будь то мужчина или женщина, образованный или необразованный человек), те учения и нужно принимать за высшее откровение и ими руководствоваться в вере и жизни; затем уже не нужно никаких обязательных символов веры, обрядов, таинств и ничего церковного. В нравственной жизни квакеры хотели как можно ближе держаться предписаний Евангелия и на основании некоторых изречений Нагорной проповеди Иисуса Христа стали отвергать клятву и присягу, уклоняться от участия в судах, от военной и гражданской службы, не обращая внимания на то, что точное выполнение таких требований не может быть осуществлено при установившихся общественных отношениях. В самой внешней жизни они хотели выдержать характер простоты, серьезности, равенства и независимости: поэтому они требовали, чтобы все носили одежду одинакового покроя, ни перед кем не кланялись, не снимали шляпы и т. д. Члены этого общества первоначально называли себя друзьями или озаренными. Но их в насмешку стали называть квакерами, то есть трепещущими — потому ли, что они в собраниях своих трепещут при возбуждении в себе религиозного экстаза, или потому, что проповедники их часто обращаются к народу со словами "трепещите", или еще потому, что они трепещут, трусят, уклоняясь от войны и военной службы. Сами они впоследствии стали прилагать к себе это название в том смысле, что они, по наставлению апостола, в страхе и трепете свое спасение соделывают (Флп. 2, 12). Их оригинальный образ жизни, некоторая резкость в обращении, враждебность к господствующей церкви и уклонение от государственной присяги и военной службы возбудили против них подозрения правительства; и они на первых порах подвергались большим преследованиям, перенося их с замечательным терпением и мужеством. Но один из приверженцев их общества Вильям Пенн, получив в наследство обширные пространства земли в североамериканских колониях, предложил квакерам переселиться туда. Здесь установилась полная свобода вероисповедания и образовался с квакерским населением богатый штат Пенсильвания, с огромным главным городом Филадельфией. Своим трудолюбием, честностью и строгостью нравов квакеры рассеяли господствовавшие против них предубеждения и их потом без опасения стали принимать и в другие страны.

Пиетизм распространился в Германии в восьмидесятых годах XVII века. В 1678 году дрезденский проповедник Филипп Яков Шпенер издал сочинение под заглавием "Pia desideria", то есть благочестивые желания или мечтания о преобразовании христианской жизни чрез возбуждение внутреннего благочестия и улучшение нравственности. К нему присоединился молодой лейпцигский магистр Август Герман Франке и еще несколько молодых ученых. Они стали делать особые религиозные собрания (collegia pietatis) для чтения Библии и взаимного назидания. За это их и прозвали пиетистами, то есть благочестивцами. Времена религиозных собраний пиетистов назывались также часом благоговения (Stunde). Пиетисты не желали отделяться от господствующего протестантского исповедания в особую секту; они хотели содействовать улучшению нравственности внутри самого протестантства. Но их отдельные собрания и несочувствие общему схоластическому направлению протестантской учености вызвали против них подозрения, и они подверглись насмешкам и преследованиям. Но впоследствии Шпенер, сделавшись придворным берлинским проповедником, приобрел очень большое влияние на общество, а Франке, получив профессорскую кафедру в новооткрытом галльском университете, содействовал утверждению этого направления в нем в противоположность сухому схоластическому направлению старых германских университетов. Пиетисты немало сделали в Германии для возбуждения религиозного чувства и улучшения нравственности; но, обращая исключительное внимание на нравственную сторону христианства, они распространяли довольно равнодушное отношение к догматам веры. Потом, обратив свои нравственные заботы главным образом на внешнее поведение христиан, они дошли до мелочных крайностей, восставая не только против вредной роскоши в одежде и образе жизни, — против балов, танцев, игры в карты, курения табаку, но и против всяких невинных развлечений, против гулянья, веселости, смеха и т. п. Пиетическое направление нашло себе довольно приверженцев среди немецкого протестантства, но в особую религиозную секту оно не выделилось.

В том же нравственном направлении, но с большей близостью к обрядовым формам древних христианских общин, образовалось в Германии в начале XVIII века общество гернгутеров. Это не было собственно новое общество: оно образовалось из остатков старых общин богемских и моравских братьев, рассеянных и преследуемых в Германии еще с XV века. В двадцатых годах XVIII столетия некоторая часть их нашла себе убежище в местечке Гернгут — в Лузации. Богатый владелец этого местечка граф Николай Людвиг фон Цинцендорф, с молодых лет мечтавший посвятить себя служению религии, увлекся строгостью жизни и благочестием моравских братьев, их чинным общественным устройством и внушительными обрядами и вступил в их общину, задавшись, впрочем, мыслью их самих сблизить с протестантским исповеданием. По его влиянию, моравские братья, принявшие название гернгутеров, согласились на признание аугсбургского исповедания и в значительной степени усвоили себе от немецких пиетистов дух равнодушного отношения к догматической части христианства. Полагая все христианство исключительно в вере в искупительную смерть Христову, они довольно холодно относятся к другим христианским догматам. Но зато в обрядовой стороне религиозной жизни и в церковно-иерархическом устройстве эта община ближе всех протестантских обществ подходит к древнему восточному христианству. Они имеют торжественный чин литургии с одушевленными гимнами и молитвами, с древними обычаями омовения ног, целования пред причащением и с вечерями любви. Они удерживают древние формы церковной иерархии — епископов, пресвитеров, диаконов, диаконисс. Внутренний строй общества отличается строгой организацией (особые отделения женатых членов общества, холостых, вдовых, девиц, детей), с тщательным наблюдением надзирателей общины за поведением отдельных членов; образ жизни пиетистический и ригористический. В упрек обществу ставят то, что оно, вероятно, под влиянием прежде бывших преследований, держится очень уединенно и скрытно, скептически относится к общественному прогрессу, и даже отвергает широкое развитие науки и усовершенствование внешних форм цивилизации. Но в похвалу гернгутерам ставят их честность, простоту жизни, трудолюбие, благочестие и ревность к распространению христианства между неверными в других странах.

Отчасти под возбуждением германских пиетистов и гернгутеров, отчасти и самостоятельно в Англии, в тридцатых и сороковых годах XVIII столетия, возникло подобное общество мистико-морального направления, названное методистами. Основателем этого общества были молодые студенты оксфордского университета Джон Веслей и Георг Витфильд. Они стали распространять свои идеи о внутреннем усовершенствовании и необходимости более христианского образа жизни в обществе сначала между своими товарищами студентами, потом ездили проповедовать в Америку, и по возвращении оттуда обратились преимущественно к простому народу, собирая его на религиозные сходки, часто под открытым небом. В отличие от скромных германских пиетистов и серьезных гернгутеров, методистские проповедники преимущественно любят в своих проповедях возбуждать воображение слушателей грозными обличениями, эксцентрическими выходками и отличаются фанатической враждой к проповедникам других исповеданий и к обрядам общественного богослужения. Методистами их прозвали в насмешку за то, что они стараются пробуждать благочестие в народе и устроять христианскую жизнь как бы по известному методу, впадая нередко в ханжество и лицемерие. При всем том методистские проповедники имеют сильное влияние на народ, и успешно распространяют свою секту в Англии и Америке.

В католических странах отражение мистико-морального направления сказалось в образовании обществ янсенистов и квиетистов.

Общество янсенистов образовалось в Франции и Голландии по следующему поводу. В сороковых годах XVII века почитатели незадолго перед тем умершего епископа Корнелия Янсения издали в свет его сочинение "Блаженный Августин". Иезуиты нашли в этом сочинении мнения, противоречащие их нравственным учениям, и сделали на него донос папе. Папа наложил запрещение на сочинение Янсения и осудил в нем как еретические несколько положений, представленных ему иезуитами в извращенном и преувеличенном виде. Янсенисты стали защищаться, и между ними и иезуитами возгорелась жаркая полемика, в которой как нравственные понятия, так и образ действий иезуитов представлялись в очень непривлекательном виде. Во главе янсенистского общества стоял профессор Сорбонны Арнольд, проживавший  у сестры своей — настоятельницы женского монастыря близ Парижа — в Порт-Рояле. Порт-Рояль сделался главным убежищем янсенистов и всякой оппозиции иезуитизму. Один из членов порт-рояльского общества — замечательный ученый и писатель Паскаль нанес особенно сильные удары иезуитам в своих так называемых провинциальных письмах (lettres provinciales), изданных под псевдонимом Луи Монтальта. В начале XVIII века полемика эта дошла до высшей степени напряжения, после издания янсенистом Кенелем комментариев на Новый Завет. Многие из лиц высшего французского духовенства, в том числе архиепископ Парижский кардинал Нойаль и знаменитый Боссюэ, отнеслись с сочувствием к этому изданию. Но иезуиты выхлопотали по поводу его у папы решительной отлучение от Церкви всем янсенистам и подвергли их тяжелым преследованиям. Янсенисты, впрочем, этот отлучения папского над собою не признали и продолжали считать себя истинными членами католической Церкви. И доселе каждый раз с избранием для своего общества нового епископа, проживающего в Утрехте, они посылают папе избирательную грамоту на утверждение; и папы каждый раз отвечают на эти представления новыми отлучениями. Впрочем, как ни желают янсенисты оставаться верными католицизму, в их обществе, в течение довольно продолжительного разъединения с другими католиками, образовалось некоторое отдаление от католического духа; у них нет полной преданности католической догматике и обрядности, меньше исключительности и нетерпимости, чем у других католиков, более стремления к развитию внутренней нравственной стороны христианства, при значительном расположении к мистицизму.

Около того же времени распространилось между католиками еще другое более мистическое общество, названное квиетистами. Основатель его, проживавший в Риме испанский священник Михаил Молинос, учил, что истинное христианство должно состоять не во внешнем исполнении церковных обрядов, а во внутреннем восторженном стремлении к Богу и упокоении в Нем (quies  — покой, отсюда квиетисты). Иезуиты обвинили его перед папой в ереси; он сам вынужден был проклясть несколько положений из своих сочинений, как еретические; и тем не менее присужден был к пожизненному тюремному заточению. Но его идеи нашли себе приверженцев. Особенно горячей почитательницей его явилась во Франции богатая вдова Жанна Мария Ла-Мот Гюйон, которая все свое состояние и всю жизнь посвятила на распространение проповеди о внутреннем стремлении к Богу и общении с Ним. Так как это стремление в представлениях ее получило как бы страстный и чувственный характер: то проповедь ее и казалась многим (в том числе Боссюэ) подозрительной. Но тем не менее в ее сочинениях было много искренних и глубоких христианских идей, и многих они увлекали своим высоким нравственным настроением. В числе защитников Ла-Мот Гюйон выступил между прочим известный красноречивый проповедник — камбрейский архиепископ Фенелон, который, впрочем, впоследствии, по требованию папы, вынужден был отказаться от увлечения этим учением.

§ 25. Учения и секты, распространившиеся во второй половине XVIII века: рационализм, материализм, деизм, масонство, сведенборгианство (спиритизм)

Во второй половине XVIII века в Западной Европе обращает на себя внимание не столько появление новых сект, так или иначе перетолковывающих какую-либо частную сторону христианского учения, сколько распространение по всем странам, протестантским и католическим, особого направления, враждебно относящегося ко всему христианству и ко всякой религии вообще. Направление это известно под именем рационализма, то есть учения, поставляющего разум человеческий верховным и единственным решителем религиозных и всяких других вопросов, учения, отрицающего все таинственное и чудесное в религиозной области, и хотя иногда сочувственно относящегося к христианской морали, но отвергающего все положительное в области христианской догматики и обрядности. (Рационализм, впрочем, бывает весьма различных степеней — крайний и более умеренный.) Учение это, распространившееся из Англии во Францию, Германию и другие страны, во второй половине XVIII века выразилось преимущественно в двух формах: 1) в форме материализма, который отвергает не только религию, но и самостоятельность всех высших духовных проявлений жизни и все жизненные явления сводит к объяснению из механических законов и сил материальной природы; и 2) в форме деизма, который хотя и признавал две основные религиозные идеи: бытие Бога и бессмертие человеческого духа, но, отвергая всякое непосредственное отношение Бога к миру, самую возможность откровения Божия между людьми, всякую положительную религию, все догматы и обряды считал выдумкою людей, желавших обманывать человечество для добрых ли нравственных целей или для личных своекорыстных интересов. Свои нападения на религию и церковь рационалисты XVIII века выражали не столько в каких-нибудь серьезных систематических разборах религиозных учений, сколько в отрывочных поверхностных, но тем не менее язвительных глумлениях, остротах, кощунстве, брани и тому подобных выходках. Распространившись первоначально среди высшего общества, это направление стало на Западе проникать и в средние и низшие классы народа, и во Франции уже к концу XVIII столетия дошло до таких крайностей, что во время французской революции была даже сделана попытка совсем отменить христианское учение и провозгласить так называемую религию разума, — что, впрочем, было скоро оставлено потому, что в большинстве народа оказалось еще довольно остатков приверженности к христианству.

Но вопреки этим разрушительным идеям, распространяющимся в обществе, стали возникать среди того же общества направления и учения противоположные, старавшиеся поддержать, если не положительные догматы христианства, то, по крайней мере, нравственные стремления и веру в высшую духовную жизнь. Эти учения выразились опять не столько в каких-либо отдельных религиозных сектах, сколько в частных кружках лиц, принадлежащих к различным исповеданиям и к разным европейским обществам. Из этих направлений особенно примечательны: масонство и сведенборгианство, впоследствии, послужившее началом для спиритизма.

Основателем масонства считается французский мистик Сен-Мартен. Поэтому масоны назывались на первых порах мартинистами. Первоначальной целью масонов было противодействие распространяющемуся отрицанию и поддержание высших духовных стремлений в обществе чрез распространение народного образования и улучшение нравственности. Но, не имея твердых догматических убеждений, и даже равнодушно относясь к догматической стороне христианства, принимая в свое общество последователей всяких исповеданий, масоны старались выработать для своего общества отличительный и торжественный обряд и для придания наибольшего значения обществу окружить его таинственностью. Название масоны или франкмасоны (каменщики — свободные каменщики) связано было с выдуманной легендой, будто это обществе ведет свое начало от мудрецов, строивших Соломонов иерусалимский храм; в Средние века владетелями этой мудрости были будто рыцари тамплиеры; а в новое время преемниками их являются франкмасоны — свободные каменщики. Поэтому масоны символы и обряды для своего общества заимствовали от строительного мастерства; эмблемами высших идей были у них разные пилочки, молоточки,  круги, треугольники, многоугольники и т. д. Общество было разделено на многие отделения, называвшиеся ложами и управлявшиеся особыми мастерами, во главе которых стоял великий мастер. Вступление в общество окружено было таинственными обрядами и заклятиями; и затем вступивший член должен был постепенно проходить разные степени, по мере своего усовершенствования в мудрости и добродетели; в каждой степени сообщали ему новые тайны и новые обряды. На первых порах масоны делали немало пользы чрез противодействие отрицательным идеям и распространение образования и благотворительности в народе. Но потом сложный масонский символизм сделался для иных игрою праздного безделья; иных привлекала в масонские ложи таинственность, под покровом которой можно было проводить и разные политические замыслы: иные вступали сюда из своекорыстных расчетов — под покровительством знатных членов общества устроить свою карьеру и т. д. Масонство, довольно сильное своим нравственным влиянием в конце XVIII  века, в первой четверти нынешнего столетия стало разлагаться, и с тридцатых годов потеряло кредит в обществе.

Начало учению сведенборгиан положил шведский ученый естествоиспытатель Эммуниль Сведенборг — человек очень замечательный, даровитый, глубокомысленный, широко образованный, но вместе с тем крайний эксцентрик и фантаст. Основным его убеждением было то, что нет решительного разделения между миром материальным и духовным, земным, надземным и подземным, что в том и другом мире существуют одни и те же законы и отношения, что души людей, выходящих из земной жизни — умирающих, сбрасывают с себя лишь грубую земную оболочку, но сохраняют тонкое духовное тело, с которым и переселяются в разные небесные сферы, поднимаясь все выше и выше по степени своего развития, или упадая ниже и ниже по степени закоснелости в грубых и злых страстях, — откуда и происходят ангелы и демоны (особых же ангелов и демонов, как духов бесплотных по природе, по представлению Сведенборга, нет). На этом основывается возможность сообщения между миром материальным и духовным, между душами людей живущих и умерших. Сам Сведенборг рассказывал о себе, что он путешествовал по всем небесным сферам и знает во всей подробности состояние и быт их обитателей. Особенную силу этим уверениям Сведенборга придавало то, что он, по-видимому, чужд был всякой преднамеренной фальши, сам искренно верил в свои фантастические рассказы, и на самом деле обладал некоторой способностью ясновидения; некоторые его прорицания не считали возможным заподозривать самые недоверчивые скептики. При этом Сведенборг еще с детства заражен был некоторыми еретическими мыслями; воспитавшись под влиянием унитариев, он признавал в Боге одно лицо — единого Господа Иисуса Христа, отрицая, как особые лица, Отца и Духа Святого. Сведенборг оставил после себя большей частью в рукописи, множество весьма оригинальных сочинений, местами глубокомысленных, но крайне произвольных толкований Священного Писания, описаний разных видений, духовных странствований, небесных и адских сфер и т. д. После его смерти почитатели его напечатали эти сочинения, и тем способствовали распространению его странных идей. Впрочем, в прошлом столетии идеи Сведенборга не имели большого успеха, и основавшееся общество его последователей было довольно незначительно. Но в XIX веке, частью под влиянием легкомысленного любопытства и суеверных наклонностей общества, частью по расчетам фокусничества и намеренного эксплуататорства, чрезвычайно распространилась практика сообщения с миром духовным, по идеям Сведенборга, чрез так называемых медиумов, то есть лиц по своим физиологическим и духовным свойствам особенно восприимчивых к сообщениям с другим миром чрез столоверчения, стологадания и т. д. Этот так называемый спиритизм чрезвычайно распространился в Америке, Англии, а затем и в других странах, так что спириты, хотя и преувеличенно, считают число своих последователей миллионами и десятками миллионов. Некоторыми из спиритов делаются попытки — по сообщениям духов, будто бы получаемых ими, составлять новое миросозерцание. Новое исповедание. Но ничего замечательного в этом отношении ими открыто не было; да и сами спириты сознаются, что получаемые ими откровения часто противоречат между собою, оказываются фальшивыми, и едва ли могут принадлежать духам высших сфер, но скорее таким, на которых полагаться много нельзя и с которыми поэтому и сношений добиваться искусственно едва ли следовало бы.

§ 26. Новые секты и учения, распространившиеся в XIX веке преимущественно в протестантских странах: ирвингианство, редстокизм, мормонство и другие североамериканские секты

В XIX веке образовалось в западном христианстве еще несколько новых сект, преимущественно в Англии и Северной Америке, при значительном возбуждении религиозной жизни и неправильных направлениях ее в этих странах. Из этих новых сект более стоят упоминания ирвингиане и мормоны.

Начало ирвингианству положил в тридцатых годах в Лондоне пресвитерианский проповедник Эдуард Ирвинг. Пришедши к убеждению в близости кончины мира, Ирвинг начал проповедовать о необходимости восстановления христианской Церкви в ее первобытном чистом виде, как она существовала во времена апостольские, даже с чрезвычайными духовными дарованиями — прорицаниями, вещаниями на неизвестных языках и с высшими чрезвычайными служениями пророков, апостолов, евангелистов, ангелов. Все это последователи Ирвинга и завели у себя, восстановив также чин древней литургии, насколько они могли узнать его по археологическим исследованиям. (От этого в обрядах ирвингиан явилось немало согласного с обрядностью Восточной Церкви, получившей начало в глубокой христианской древности.) Ревностно заботясь о восстановлении нравственной чистоты и человеколюбия, они называют себя святыми последних дней и рассылают своих проповедников по разным странам, привлекая к себе приверженцев между прочим тем, что они не требуют от них отречения от тех исповеданий, к каким доселе кто принадлежал, и принимают в свой союз людей с разнообразными догматическими убеждениями. Впрочем, большого успеха проповедь ирвингиан не имеет. Последователи их имеют приют и у нас в Петербурге.

Кроме ирвингианства из сект новых британского происхождения получила у нас в России некоторое распространение секта редстокистов. Основатель ее английский лорд Редсток не представляет в своем учении ничего оригинального. Главные темы его проповеди состоят в том, что Христос очень любит нас и потому мы должны любить Его и полагаться н Него во всем, — что спасение наше зависит не от наших личных усилий и заслуг, а от благодати Божией, впрочем, нужно делать добре дела — помогать ближним, нужно читать Священное Писание и на нем утверждать свои верования, нужно отвергать все, о чем не говорится прямо в Священном Писании — почитание святых, поминовение усопших, преклонение пред мощами и иконами, духовную иерархию, обрядность и т. д. — все это обычные протестантские идеи. Но успеху этой проповеди у нас, при шаткости религиозных стремлений в некоторой части нашего общества, содействовало отчасти то, что и сам лорд Редсток — проповедник недалекий, но очень увлеченный своим делом и готовый делать добро — помогать ближним, и еще более то, что между последователями его в России нашлись люди влиятельные и богатые, готовые всячески помогать распространению этих идей и своим общественным положением и материальными средствами.

Крайнюю степень искажения христианства в новое время представляет образовавшаяся в Североамериканских Штатах секта мормонов. Основателем ее в 1825 году явился разорившийся арендатор Иосиф Смит. Он выступил с проповедью такого рода, что будто бы ему по божественному откровению удалось найти в одном пригорке в Нью-Йорке медную доску, исписанную таинственными древними письменами и содержащую в себе откровения и завещания последнего израильского пророка Мормона, кончившего жизнь в Америке с остатками израильтян, переселившихся сюда по разрушении десятиколенного израильского царства. Смит, будто бы также по откровению Божию, перевел это завещание на английский язык и издал под названием Книги Мормон. Скоро было заявлено, что эта книга Мормон есть только переделка отрывка из одного историко-дидактического романа, выкраденного из типографии, где был наборщиком приятель Смита Сидней Ригдон. Но это заявление не помешало Смиту, Ригдону и их преемникам, между которыми явился более значительным Юм распространять свою проповедь. Учение их, основывающееся частью на изречениях Книги Мормон, частью на откровениях, получаемых будто ими самими — новыми пророками, представляет странную смесь христианский и языческих идей. Проповедовалось единобожие и вместе с тем удерживалась вера в других низших богов, в особенности в духов, когда-то чтимых североамериканскими язычниками; открыто восстановлялось многоженство. Но главной основой проповеди мормонов была идея труда. "Нечего людям ожидать блаженства в какой-то другой жизни; а нужно устроять на земле свое благосостояние посредством неустанного физического труда". Все устройство общины направлено к наиболее производительной организации труда. Таким образом, высшей целью религии становится житейский материализм. Проповедь мормонов, при всей религиозной терпимости, господствующей в Североамериканских Штатах, встречена была народом с крайним озлоблением; их проповедников сажали в тюрьмы и убивали; мормонов гоняли из штата в штат. Но это не ослабляет энергию распространителей религии труда. Мормоны посылают своих миссионеров в самые отдаленные страны, — и везде, где им приходится утвердиться, они скоро  успевают довести свою общину до замечательного экономического благосостояния.

Кроме мормонов в Североамериканских Штатах распространилось в нынешнем веке много других, самых странных мистических сект, в роде, например, секты шэкеров, уже в этой жизни считающих себя воскресшими из мертвых. При неограниченной свободе мысли и верований и в реакцию господствующему материально-промышленному направлению американцев, секты эти привлекают многих последователей и производят сильный, хотя и кратковременный, энтузиазм. Отсюда религиозная жизнь в Северной Америке представляет весьма своеобразное и искусственное возбуждение (частые религиозные собрания-митинги, болезненно-нервные возбуждения и т. п.).

Но не столько образование новых сект является в последнее время в западно-христианском мире опасным для твердости христианства, сколько распространение повсюду того отрицательного рационалистического направления, которое достигло уже значительной степени в XVIII веке, и в XIX не перестает распространяться в новых формах: то в критицизме последователей кантовской философии, то в пантеизме Шеллинга и Гегеля, то в материализме Фейербаха, Бюхнера, Фохта и др., то в позитивизме Конта и Милля, то в эволюционизме Дарвина и Гэккеля, то в пессимизме Шопенгауэра и Гартмана, то, наконец, всего более в отрывочном, бессистемном, непоследовательном усвоении отрицательных идей из всех этих учений, слагающихся у очень многих поверхностно образованных и несамостоятельно мыслящих представителей нового общества. С особенным прискорбием нужно сказать, что рационализм в западно-христианских странах более и более начинает распространяться и в области самых богословских наук, и в трудах таких ученых, как Штраус, Баур, Ренан и др., доходит до крайне отрицательных результатов по отношению к христианской догматике и истории.

В практической же жизни христианским обществам угрожает в последнее время пропаганда социализма — учения, опирающегося по-видимому на высоких христианских принципах — на любви к человечеству, на участии к положению низших классов народа, на стремлении к полной свободе, всеобщему равенству и братскому общению, но в сущности проникнутого духом насилия, озлобления, разрушения, стремлением к ниспровержению всех существующих общественных порядков и отношений, — к ниспровержению самых основ общественной жизни, религии, семьи, собственности. Учение это в не очень продолжительное время ознаменовало себя неистовствами и злодействами всякого рода как над частными людьми, так и над целыми обществами.

Но Церковь христианская видела много опасных врагов и в прежние времена, и обетование Господа Спасителя Иисуса Христа, что врата адовы не одолеют ее — остается нерушимым навеки.

§ 27. Обнаруживающиеся в западно-христианском мире стремления к восстановлению, или, по крайней мере, к возможному сохранению древне-православных начал и к сближению с Восточной Церковью. Галликанские национально-церковные стремления

Среди множества западных вероисповедных направлений и обществ, более и более отклоняющихся от преданий древнего Православия, наибольшее сочувствие к себе возбуждают те, в которых по временам обнаруживаются стремления к восстановлению древнего Православия, или, по крайней мере, к удержанию остатков его, сохранившихся в том или другом месте, а также и более или менее определенные стремления к сближению с представительницей древнего Православия — Восточной Церковью. Такие стремления и сочувствия неоднократно обнаруживались во Франции, Англии, Северной Америке, и в новейшие времена с особенной силой высказываются в Германии, Швейцарии, Голландии и многих других западных странах.

Французская или галликанская Церковь, более других западных Церквей сохранившая преданий о своих связях с восточными Церквами по самому своему происхождению (так как начало свое во II веке она получила от малоазиатских миссионеров, а, может быть, еще и в I веке от греческих), и в дальнейшие века, при распространении по всем западным странам римских нововведений, французская Церковь более других старалась удерживать свои древние местные предания, сохраняла национальную галликанскую литургию и, сколько было возможно, защищала самостоятельность своего церковного управления от притязаний Римской Церкви.

В IX веке, при распространении на Западе лжеисидоровых декреталий, галликанская Церковь довольно сильно сопротивлялась церковным порядкам, утверждаемым этими декреталиями. В XIV и XV веках, при обнаружившемся нравственном расслаблении католической Церкви, из среды французского духовенства (из Парижского университета) по преимуществу распространилась идея о необходимости преобразования Церкви посредством Вселенских соборов. В XVII веке, когда после утверждения определений Тридентского собора и усиления иезуитского ордена в католических странах стала повсюду распространяться крайняя так называемая ультрамонтанская теория, доводившая до крайностей учение о неограниченном полновластии папства, это учение также встретило себе противодействие и ограничение главным образом во французском духовенстве (считавшемся тогда в Западной Европе самым образованным духовенством). Противодействие папскому абсолютизму и иезуитским доктринам прежде всего проявилось там со стороны приверженцев так называемого янсенизма (§ 25). Движения янсенистов во Франции к концу XVII века стали ослабевать, а в XVIII веке были здесь почти и совсем подавлены; остатки приверженцев этой партии, удалившись из Франции, могли найти себе прибежище в Голландии (в Утрехтской Церкви). Но дух церковной независимости, выразившийся в этой партии, удержался более или менее в большинстве французского духовенства.

В конце XVII века французское духовенство, имея главным руководителем своим ученого епископа Боссюэта и опираясь на сочувствие королевской власти, которая при Людовике XIV достигла наибольшей степени могущества, решилась формально закрепить свои автономно-национальные стремления. В 1682 году, собравшись на собор в Париже, оно выразило их в четырех так называемых декларациях, или заявлениях галликанского клира, направленных к тому, чтобы папы пользовались во Франции только признание духовной власти их и не мешались в светские дела, — чтобы самая духовная власть пап ограничивалась во Франции государственной властью и чтобы непогрешимость папская признавалась лишь в тех случаях, когда мнения папы согласны с верованиями всей Церкви (§ 5, примечание). Папы долго спорили против этих положений; но все-таки по временам должны были соглашаться на некоторые уступки галликанской Церкви и французскому правительству.

Впрочем, иезуитская и ультрамонтанская партия не переставала пользоваться в Франции всяким случаем, чтобы усиливать свое влияние. И уже в сороковых и пятидесятых годах XIX столетия влияние этой партии во Франции усилилось до того, что лучшие наиболее образованные и самостоятельные представители французского духовенства стали искать выхода из своего церковного положения в самых разнообразных направлениях. Аббат Шатель стремился к восстановлению независимой от папы галликанской Церкви. Ламеннэ, порвав связи с католицизмом, мечтал о распространении социалистической пропаганды на христианских началах. Аббат Геттэ, присоединившись к православной русской Церкви, своими учеными сочинениями и изданием православного журнала на французском языке старался раскрывать идею христианского единения (l’union chretienne) в духе древней Вселенской Церкви. Еще более усилилось это возбуждение во Франции около времени Ватиканского собора (1869–1870 гг.) и провозглашения на нем папской непогрешимости. Многие выдающиеся французские духовные протестовали против этих тенденций и прежде собора и во время собора (епископы Маре, Дюпанлу, аббат Гратри), а, по провозглашении соборных определений, даровитые и красноречивые французские ученые и проповедники (аббат Мишо, Гиацинт-Луазон) заявили открытый протест против него и пристали к новой образовавшейся против папства партии германских  швейцарских старо-католиков (§ 29). Впрочем, значительных последствий во Франции это движение пока еще не произвело, может быть — всего более потому, что крайнее распространение религиозного индифферентизма и прямо противохристианских тенденций во Франции вынуждает преданных Церкви людей, несмотря на все злоупотребления и искажения католицизма, все еще возможно крепче держаться за папский авторитет. Лишь в самое последнее время, при обнаруживающихся во Франции стремлениях к сближению с Россией, вновь как будто высказываются и сочувствия к Восточной Церкви.

§ 28. Стремления к сближению с Восточными Церквами в англиканской Церкви

Англиканское христианство и в Средние и Новые века также немало сохраняло остатков древне-церковного Предания и сочувствий к православному Востоку. И в Британии христианство с первых веков распространялось с Востока и поддерживалось с восточными обрядами. По усилении здесь римского влияния с VI века, восточные обряды были насильственно подавляемы и искореняемы; но сочувствие к ним держалось в народе. В XI–XIII веках католицизм укрепился в Англии; но английское правительство уже из политических побуждений старалось, сколько возможно, оберегать свою страну от римских притязаний и поборов. С распространением реформации, господствующим исповеданием в Англии сделалось протестантское с кальвинистским оттенком в учении и с некоторыми особенностями в управлении церковном (ср.: § 23): но частью неустойчивое положение самой англиканской Церкви, разделившейся на несколько разнообразных направлений и сект, частью удержавшиеся остатки сочувствий к древнему вселенскому христианству неоднократно возбуждали среди представителей англиканства стремления к сближению с православной Восточной Церковью.

Довольно сильно высказались эти стремления в начале XVIII века. Скоро по вступлении на английский престол новой династии Вильгельма Оранского, несколько епископов из партии неприсяжников (non jurans, то есть не желавших присягать новому монарху) вошли в сношения с Греческой и Русской Церковью (1722–1723 гг.) и послали на Восток свое исповедание веры в 12 членах, с изъявлением желания соединиться с православной Восточной Церковью. В исповедании, представленном британскими епископами, довольно смягчался смысл некоторых кальвинистских мнений, выраженных в 39 членах официально-признанного англиканской Церковью исповедания: но при этом церковное признание этого исповедания для членов англиканской Церкви все-таки оставлялось неприкосновенным, и высказывались еще некоторые сомнения относительно православного учения о почитании Божией Матери, святых ангелов и святых угодников Божиих, поклонения иконам, пресуществления Святых Даров в таинстве Евхаристии, значения Вселенских Соборов. Восточные патриархи и правительствующий Синод русский на эти заявления отвечали выражением искреннего сочувствия стремления  англиканцев к соединению Церквей: но при этом высказали, что такое соединение со стороны Восточной Церкви может быть допущено не иначе, как под условием полного соглашения в догматах веры. "Наши догматы, — писали восточные патриархи, — еще издревле исследованы, правильно и благочестиво определены и утверждены святыми и Вселенскими соборами; прибавлять к ним или отнимать от них что-либо непозволительно". Затем, чтобы на будущее время не оставалось места недоразумениям, послано было к англиканским епископам православное изложение веры, составленное еще прежде на Иерусалимской соборе 1672 года, в котором ясно определялось различие православного учения от кальвинистских мнений. На этом сношения англиканских епископов с восточными Церквами и должны были в то время остановиться — тем более, что возбуждались некоторые сомнения относительно того, насколько партия этих епископов в самой Англии может иметь влияния.

Более имели значения открывшиеся в нынешнем столетии сношения англиканцев с православной Церковью. В тридцатых годах среди ученых профессоров Оксфордского университета, принадлежавших к так называемой высоко-церковной англиканской партии (§ 23), образовался кружок лиц, которые в виду расшатанности англиканской Церкви и распространения в ней множества сект, стали стараться об укреплении ее восстановлением древних церковных преданий, очищением ее вероучения от средневековых католических примесей и протестантского вольномыслия, и сближением ее с другими Церквами, более сохранившими древний церковный строй. Они стали раскрывать свои церковные тенденции в особенных трактатах, а поэтому их стали называть трактарианцами или по имени главного вождя их (д-ра Пьюзея) пьюзеистами, и по их стремлению к восстановлению древнего церковного обряда — ритуалистами. В своих ученых исследованиях они пришли между прочим к тому убеждению, что в Восточной православной Церкви более, чем где-нибудь, сохранились древние предания в ее верованиях, церковном устройстве и самых обрядах, — что в этой Церкви поэтому более сохраняется залогов церковной крепости и единства, — и поэтому сближение с Восточной Церковью сделалось для этой партии, которая стала называть себя англо-кафолической, одной из главных задач. В сороковых годах (1842–1843) видный представитель этой партии архидиакон Пальмер несколько раз приезжал в Грецию и Россию, искал присоединения к Православию в Петербурге и Константинополе, заверяя при том от имени своего и нескольких сочувствующих ему духовных лиц англиканской Церкви, что и самая эта Церковь держится на православных началах, имеет правильную церковную иерархию и считает даже возможным установить с Восточной Церковью общение в таинствах. Но так как при этом оказалось, что Пальмер не имеет решимости отказаться от 39 членов англиканского исповедания, и сам желает изыскивать в практике Восточной Церкви поводы к нареканиям и недоразумениям: то и его присоединение к Православию не могло состояться. Он потом, вместе с другим видным представителем английского трактарианизма Ньюманом, присоединился к Римской Церкви, более равнодушной к особенностям церковных и личных догматических убеждений при внешнем подчинении папе.

Тем не менее, сочувственные отношения англиканской высокоцерковной партии к Восточной Церкви и после этого не переставали возобновляться. В шестидесятых годах, в виду усиленного влияния римской пропаганды, сочувствия эти выразительно стали высказываться и в англиканской Церкви и в северо-американской, которая во многих отношениях находилась в сходном с англиканской положении, и в которой возникли тогда сношения с русским правительством по поводу построения православных русских храмов в Нью-Йорке и Сан-Франциско. В Англии устроена тогда Восточная церковная ассоциация и в Америке особый Комитет для поддержания связей с Восточной Церковью. Устраиваемо было несколько митингов, конвокаций по этому вопросу, произошел обмен нескольких грамот  посланий. Североамериканские путешественники, являвшиеся для переговоров о церковных вопросах (Рольс, Юнг) радушно были принимаемы в России. Греческие епископы, появлявшиеся в Англии, восторженно принимались высшими официальными представителями англиканской Церкви. Но желаемое соединение все-таки не могло произойти по той причине, что в стремлениях англиканцев оставалось много неопределенного. Они готовы были признать Церковь Восточною православною, но далеки были от того, чтобы признать ее Единой православной. Они хотели считать такой же православной и свою англиканскую Церковь в настоящем ее состоянии, с примесью к ее вероучению кальвинистских мнений, — как будто могут стоять рядом две православные Церкви, имеющие различные мнения о существенных предметах. Поэтому они искали присоединения к православной Церкви, но без отречения от своих англиканских заблуждений. Они искали взаимообщения в таинствах с восточными христианами; а между тем держались своеобразных мнений о числе таинств и их значении. Главным образом они желали причащаться вместе с православными в православных Церквах, и чтобы православные причащались вместе с ними в их англиканских Церквах; а между тем самые понятия о причащении у них не те, как у нас (они не признают пресуществления Святых Даров в Евхаристии).

В последние времена англиканцы, оставив прямой путь сношений с восточными Церквами, хотят сблизиться с ними чрез посредство германских и швейцарских старокатоликов (§ 29), которые приняли их в свое общение, и к которым и восточные Церкви также относятся с сочувствием. Но, конечно, и этот путь не может привести к предполагаемой цели, если они по-прежнему будут удерживать неопределенные понятия о сущности Православия, о внутреннем единстве церковном.

Во всяком случае стремления англиканцев имели тот полезный и для них самих и для нас, православных, результат, что рассеяли на Западе много несправедливых предубеждений против восточного Православия и установили в самой англиканской богословской литературе более твердое, широкое и беспристрастное изучение древней церковной истории и вместе истории восточного христианства за новые века, — что и сказалось в трудах многих замечательных историков и богословов английских (например, Ниля, Робертсона, Фаррара и других), и в переводах православных богослужебных книг и богословских сочинений на английский язык.

§ 29. Стремление к восстановлению независимой от папы католической Церкви в Германии. Национальный немецкий католицизм XVIII века. Старокатолицизм XIX века. Протестантские мечтания о Церкви будущего

В Германии и прилежащих к ней странах средней и северной Европы в древние века было менее прямых соприкосновений с древними православными Церквами; потому здесь менее сохранилось и воспоминаний о древних православных преданиях и порядках.

Соприкосновение с соседними западными странами, с Чехией и Моравией, — где первоначально христианство распространено было православными миссионерами с восточными обрядами, — отзывалось иногда религиозными возбуждениями в Германии, но н довольно определенными и не получившими твердого направления, — как в гуситском влиянии на Германию (§ 12–24). Но с другой стороны, в Германии более чем в какой бы то ни было другой западно-христианской стране, сказались в Средние века тяжести и крайности римско-католической церковной системы, а в новые разнузданность и расшатанность протестантского религиозного разномыслия и произвола. Вместе с тем серьезное научное направление, преимущественно развившееся в Германии в XVIII и XIX веках, привело немецких ученых к ближайшему ознакомлению с древним церковным учением и строем; а возбудившиеся в то же время стремления к развитию национальной самостоятельности стали по временам выражаться в желаниях восстановить старый, более совершенный религиозный строй и в современной отечественной Церкви.

В семидесятых годах XVIII столетия викарный трирский епископ Николай Гонтгейм, под псевдонимом Юстин Феброний, издал сочинение о состоянии Церкви (De statu Ecclesiae), в котором развивал идеи об образовании в католической Германии самостоятельного церковного строя, с восстановлением значения местных епископов и соборного управления Церковью, с ограничением папской власти, с признанием за папой лишь первенства (а не главенства) между другими епископами и с отменой светских привилегий и притязаний папства. Сочинение это имело очень большой успех не только в Германии, но переведенное на другие языки распространилось и в других католических странах. Папы и иезуиты старались всячески противодействовать влиянию этого сочинения, и наконец принудили самого автора, одряхлевшего старца, отказаться от своих идей. Но его идеи тем не менее продолжали держаться в значительной части германского духовенства. В 1786 году старейшие духовные князья в Германии (курфюрсты) собрались на конгресс в Эмсе и на нем постановили устроить национальную немецко-католическую Церковь, независимую от Рима. Младшие епископы германские не захотели поддержать своих руководителей, опасаясь от них еще больших стеснений, чем от папы. Таким образом Риму удалось и на этот раз одолеть национальные стремления немецкого духовенства. Но эти стремления неоднократно высказывались и после того.

В восьмидесятых годах XVIII века в южной Германии (Австро-Венгрии, Баварии) на помощь этим церковным стремлениям пришло и светское правительство. Вступивший на престол в 1780 году император австрийский Иосиф II — предприимчивый и настойчивый реформатор, и за ним его братья — Максимилиан Кельнский, Леопольд Тосканский, решились в своих владениях католическое церковное управление более отделить от Рима и подчинить государственной власти, взять в свои руки образование духовенства, ввести народный язык в богослужение, упростить церковную обрядность, закрыть множество монастырей и имущество их отобрать в казну, уравнять гражданские права протестантов с католиками и т. д. Все эти реформы, хотя медленно и с большими противодействиями со стороны ультрамонтанской партии, постепенно стали входить в церковную жизнь католической Германии.

С тридцатых годов нынешнего столетия в самой германской церковной литературе стало развиваться новое направление. Лучшие католические богословы и церковные историки — Мёлер, Алльцог, Гефеле, Деллингер, хотя большею частью выступавшие на научное и литературное поприще с желанием восхвалять и защищать католическую Церковь, входя более и более в серьезное изучение духа и строя древней Церкви, постепенно проникались уважением к этому духу и строю и разочаровывались в позднейшем искаженном католицизме.
Еще более этому способствовало усиление крайних ультрамонтанских идей в новейшем католицизме, особенно при папе Пии IX (1846–1878 гг.). Когда этот папа в первые годы своего управления стоявший на стороне либеральной итальянской партии после революции 1848 года стал более и более сближаться с ультрамонтанами и иезуитами, провозглашать новые догматы (о непорочном зачатии Святой Девы в 1854 году), заявлять притязание на усиление церковного влияния в государственных и общественных делах (в энциклике 1864 года и изданном при ней силлабусе, и, наконец, в 1869 году созвал в Ватикане новый вселенский собор для утверждения догмата папской непогрешимости, наиболее образованные и искренние католики более и более стали расходиться с господствующим в Риме направлением. На самом Ватиканском соборе около 150 членов собора высказывались против провозглашения нового догмата. Когда же большинством членов собора ультрамонтан этот догмат был принят, оппозиционная партия была вынуждена смириться, и католические епископы в своих церквах стали требовать от духовных лиц и всех католиков исповедания нового догмата, — в Германии несколько профессоров Мюнхенского, а затем и других университетов (замечательнейшие католические германские богословы, канонисты и церковные историки — Деллингер, Фридрих, Губер, Ланген, Шульте, Рейнкенс, Михелис и другие) заявили открыто, что они не могут далее подчиняться Римской Церкви, что они желают восстановить истинную католическую Церковь старую, какою она была в период древних Вселенских соборов до разделения христиан западных от восточных. К ним примкнули многие согласные с ними католики из Швейцарии, Голландии, Франции, Италии, Испании, Англии и Северной Америки; сочувствие им высказывалось и в среде протестантов Англии и Германии. Пользуясь тогдашним настроением германского правительства, при канцлере Бисмарке (ведшем так называемую культурную борьбу с Римом и местными германскими ультрамонтанами) старокатолики успели устроить себе обеспеченное гражданское положение, — выхлопотать у правительства жалованье своему духовенству. Право организации для своих общин и приходов, признание официальных прав для епископов, имеющих управлять ими наряду с прежними римско-католическими епископами. Вслед затем они избрали себе особого епископа — профессора Райнкенса, получившего посвящение в независимой от Рима Утрехтской Церкви (§ 27). Затем и швейцарские старокатолики избрали себе епископа — ученого Герцога. Поставляя своей главной задачей восстановление древнего учения и устройства церковного, старокатолики мало-помалу в отдельных ученых исследованиях и на общих многочисленных съездах-конгрессах своих представителей (в Мюнхене, Кельне, Констансе, Бонне, Фрейбурге, Берне, Люцерне) решились отвергнуть многие произвольные средневековые изобретения и установления католицизма — и стали приходить к соглашению с православно-восточной Церковью. Они не только отвергли постановления Ватиканского, но и Тридентского и других средневековых соборов; отвергли ложные римские учения о верховенстве и непогрешимости папы, о непорочном зачатии Святой Девы, о чистилище, многие искажения в совершении церковных таинств и обрядов, пришли к признанию необходимости восстановления древнего Никейского символа, с исключением из него католического Filioque (но не во всех, впрочем, старокатолических общинах), к восстановлению причащения под обоими видами и на квасном хлебе (на практике также не во всех старокатолических общинах), к отмене обязательного безбрачия священства (этот вопрос также решен ими только в теории, а на практике многие еще не решаются восстановить браки священников, и об этом у них возникали неоднократно серьезные разногласия) и т. д.

Таким образом, приближаясь мало-помалу к православным учениям и установлениям, старокатолики естественно проникаются сочувствием к православным восточным Церквам — Греческой и Русской. С самых первых времен, по отделении от Рима они стали заявлять свои желания и надежды воссоединиться с ними. И православные Церкви со своей стороны выражают сочувствие к их стремлениям: на многих старокатолических конгрессах участвовали сведущие и авторитетные представители от Греческой и Русской Церкви. Но к вопросу о соединении с старокатоликами церковное правительство православное все-таки доселе относится очень осторожно; потому что самые стремления старокатоликов, добрые и искренние, представляются еще с некоторых сторон недостаточно твердыми и ясными. Ища соединения с православными восточными Церквами, старокатолики вместе с тем сближаются с протестантами, особенно с последователями англиканского исповедания, и в самых мнениях своих иногда склоняются к протестантским влияниям. Остаются у них еще некоторые остатки римско-католических заблуждений и предубеждений. И наконец старокатолики — германские, французские, швейцарские и голландские — далеко еще не пришли к полному соглашению между собой и не решаются проводить в практику церковную то, что уже признается ими в теории. При всем том, их стремления уже и в настоящем состоянии представляются очень знаменательными и сочувственными для православной Церкви. Они в западном христианском мире представляют твердое и беспристрастное свидетельство в пользу многих православных учений и установлений, которые западный христианский мир в продолжение многих веков отвергал с горделивой самоуверенностью и непреклонным упорством.

Среди протестантов германских, равно как и среди протестантов других стран, кроме отдельных личностей, по временам обращающихся в Православие,  менее обнаруживается стремлений к воссоединению с восточными Церквами. Протестанты в своих учениях и установлениях далеко уклонились от предания древнего Православия, и все далее и далее уклоняются, доходя нередко до отрицания самых существенных догматов христианства. Но серьезное изучение древней церковной истории и современного состояния восточных Церквей, развивающееся между протестантами, помалу освобождает и их от закоренелых предубеждений против Востока. А неудовлетворительность западного церковно-религиозного строя, односторонности католичества и протестантства пробуждают во многих протестантских богословах надежды и мечтания на основание в будущем более истинной и полной, более согласной с христианскими идеалами церкви, которую они так и называют церковью будущего, — церковью, которая ближе должна подойти к духу апостола Иоанна, чем церковь, держащаяся за авторитет апостола Петра, каковою представляется католичество, или церковь, развивающая преимущественно идеи апостола Павла, как представляют себе протестанты собственное протестантское исповедание. Эта церковь будущего, по их мечтаниям, должна соединить в себе начала авторитета и свободы, твердого предания и научного исследования, возвышенного идеализма и практического реализма, горячей ревности об истине и духа терпимости и любви. Конечно, в этих мечтаниях, высказывающихся по временам у лучших протестантских богословов и церковных историков, много есть шаткого и неопределенного. Здесь упускается из виду то, что нет нужды задаваться мечтаниями о Церкви будущего, когда Иисусом Христом устроена истинная Церковь, единая и святая на все времена до скончания века (Мф. 16, 18; Еф. 3, 20; Мф. 28, 20), и что для Церкви, как здания Божия, основания иного никто не может положить, кроме положенного, которое есть Иисус Христос (Кор. 3, 3). Здесь не обращается внимания и на то, что те идеальные начала и свойства, которыми эти мечтатели наделяют в своих представлениях чаемую ими Церковь будущего, осуществлялись и осуществляются в учении и строе вечно пребывающей Церкви (если понимать их правильно, независимо от временных проявлений, всегда более или менее возможных при несовершенствах земного порядка вещей).

Тем не менее можно предполагать, что в этих именно идеальных стремлениях лучших протестантов, при их ревностных исследованиях христианской истории и искреннем отношении к христианской вере, заключаются уже некоторые залоги к привлечению в Православие и к большему и большему уяснению и засвидетельствованию чрез них истины Православия.