Искупление

VII. Символика Крещения и реальность Искупления

Человек вводится в христианскую жизнь чрез новое рождение – водою и Духом. И для этого в первую очередь требуется покаяние – внутреннее изменение, глубокое и решительное.

Символика Святого Крещения сложна и многомерна. Крещение совершается во имя Пресвятой Троицы; Троическое призывание единодушно признается необходимейшим условием силы и действенности таинства. Однако прежде всего крещение есть облечение во Христа (Гал. 3:27), вхождение в Тело Его (1 Кор. 12:13). Призывание Пресвятой Троицы требуется потому, что вне Троической веры невозможно познать Христа, невозможно признать в Иисусе Воплотившегося Господа, "Единаго от Святыя Троицы". Символика крещения есть прежде всего символика смерти и воскресения, Христовой смерти и Христова воскресения. "Или не разумеете, яко елицы во Христа Иисуса крестихомся, в смерть Его крестихомся? Спогребохомся убо Ему крещением в смерть, да якоже воста Христос от мертвых славою Отчею, тако и мы во обновлении жизни ходити начнем" (Рим. 6:3–4). Можно сказать, что крещение есть таинственное воскресение во Христе, восстание с Ним и в Нем к новой, вечной жизни: "спогребшеся Ему крещением: о Немже и совостасте верою действия Бога, воскресившаго Его из мертвых" (Кол. 2:12). Мы совоскресаем с Ним именно чрез погребение: "аще бо с Ним умрохом, то с ним и оживем" (2 Тим. 2:11). Ибо в крещении верующие становятся членами Тела Христова, "укоренени и наздани в Нем" (Кол. 2:7). И тем благодать Воскресения источается и распространяется на всех. Прежде чем осуществиться во Всеобщем Воскресении, Жизнь Вечная уже является в духовном перерождении верующих, даруется и совершается в крещении, и соединение с Воскресшим Господом есть начало воскресения и будущей Жизни. "Мы же вси откровенним лицем славу Господню взирающе, в тойже образ преобразуемся от славы в славу, якоже от Господня Духа... Всегда мертвость Господа Иисуса в теле носяще, да и живот Иисусов в теле нашем явится... ведяще, яко воздвигий Господа Иисуса и нас со Иисусом воздвигнет и предпоставит с вами... Вемы бо, яко аще земная наша храмина тела разорится, создание от Бога имамы, храмину нерукотворену, вечну на небесех. Ибо о сем воздыхаем, в жилище наше небесное облещися желающе... понеже не хощем совлещися, но пооблещися, да пожерто будет мертвенное животом" (2 Кор. 3:18; 4:10, 14; 5:1, 2, 4). Мы уже изменяемся, а не только изменимся. Крещальное возрождение и аскеза смыкаются воедино: смерть и воскресение со Христом уже действенны среди верующих. Воскресение действенно не только как возвращение к жизни, но и как возведение, вознесение в славу. Это не только проявление силы и славы Божией, но и преображение человека, соумирающего со Христом. Умирая с Ним, человек живет. Воскреснут все, но только для истинных верующих воскресение станет подлинным "воскресением жизни". Не на суд грядут они, но переходят от смерти к жизни (Ин. 5:24–29; 8:51). Только в общении с Богом и чрез жизнь во Христе обретает смысл восстановление человеческой целостности. Для пребывающих в кромешной тьме, для тех, кто самовольно обрек себя на существование "вне Бога", вне Божественного Света, Воскресение должно показаться ненужным и неоправданным. Но оно придет – как "воскрешение суда" (Ин. 5:29. И тем завершится таинство и трагедия человеческой свободы.

Здесь мы оказываемся воистину на пороге непостижимого и неуразумеваемого. "Апокатастазис" естества не упраздняет свободу воли. Воля движима изнутри, движима любовью. Св. Григорий Нисский понимал это очень ясно. Он предвидел некое вселенское "обращение" ("conversio") душ в загробной жизни, когда Истина Божия откроется и будет явлена как последнее и непреложное свидетельство. Ограниченность эллинистической мысли становится здесь особенно очевидной. Свидетельство представлялось ей решающей причиной или мотивом для действия воли, как будто "грех" есть просто "неведение". Мысль эллинов должна была пройти сквозь долгий и тяжкий опыт аскетизма, аскетического самоуглубления и самоконтроля, чтобы освободиться от этой рационалистической наивности и иллюзии и открыть в падшей душе мрачную бездну. Только у преп. Максима Исповедника, после нескольких веков аскетического приготовления, находим мы новое, переосмысленное и углубленное толкование "апокатастазиса". Восстановлено будет все естество, весь Космос. Но мертвые души останутся нечувствительными к самому явлению Света.

Божественный Свет воссияет всем, но те, кто провел свою земную жизнь, упорствуя в плотских желаниях, "противно естеству", будут неспособны воспринять это вечное сияние и насладиться им. Свет есть Слово, просвещающее естественный разум верных; для прочих же это сожигающий огонь суда. Он наказывает тех, кто чрез любовь к плоти пристрастился к полунощной тьме мира сего. Преп. Максим признавал "апокатастазис" в смысле восстановления всех сущих к цельности естества, в смысле вселенского проявления Божественной Жизни, которую узрит каждый; но это не означает, что все станут равными причастниками явившегося Блага. Преп. Максим проводит четкую грань между двумя понятиями epignosis и methexis. Божественные дары распределяются сообразно способности людей их вместить. Полнота природных сил восстановится во всех, и Бог воистину будет во всех; но только во святых Своих будет Он присутствовать благодатию. В нечестивых Он будет присутствовать без благодати. Благодать не даруется нечестивцам, ибо окончательное соединение с Богом требует волевого определения. Грешники будут разлучены с Богом из-за отсутствия в них решительного стремления к благу. Здесь перед нами все тот же дуализм естества и воли. В воскресении восстановится вся тварь. Но грех и зло коренятся в воле. Мысль эллинов из этого заключала, что зло неустойчиво и неизбежно должно исчезнуть само собой. Ибо ничто не может быть вечным, не будучи укоренено в Божественном домостроительстве. Зло может быть лишь преходящим. Христианское решение проблемы полностью противоположно. Воле присуща некая странная инертность, некое упорство, которое может остаться неисцеленным даже после всеобщего восстановления. Бог никогда не совершает над человеком насилия, и соединение с Богом не может быть принудительно навязано упорствующему. Как говорит преп. Максим, "Дух не вызывает нежеланного решения, но преобразует избранное устремление в обожение". Ибо грех и зло происходят не от внешней нечистоты, но от внутреннего повреждения, от извращения воли. Поэтому грех преодолевается лишь внутренним обращением и изменением, и покаяние запечатлевается благодатью в таинствах.

Воскресение Христово не уничтожает физической смерти в человечестве. Смерть становится бессильной, и смертность преодолевается надеждой и обетованием грядущего воскресения. Однако каждый должен сам для себя оправдать это воскресение. И сделать это можно лишь в свободном общении с Богом. Бессмертие естества, постоянство бытия должны осуществиться через жизнь в Духе. Полнота жизни не есть только бесконечное существование. Через крещение мы вводимся в то самое воскресение жизни, которое совершится в последний день.

Апостол Павел говорит о "подобии" смерти Христа (Рим. 6:5), но "подобие" это значит больше, чем просто сходство. Это нечто большее, чем простой знак или воспоминание. Для апостола Павла смысл этого "подобия" заключался в том, что в каждом из нас может и должен "вообразиться" Христос (Гал. 4:19). Христос есть Глава, все верующие суть Его члены, и в них осуществляется Его жизнь. Все призваны и способны верить, способны восстать чрез веру и крещение, чтобы жить в Нем. Крещение есть возрождение, ¢nagšnnhsij, новое, духовное, харизматическое рождение. Как говорит Кавасила, Крещение есть источник не просто жизни, но блаженной жизни во Христе. Св. Кирилл Иерусалимский ярко поясняет истинную реальность всей крещальной символики. Верно, говорит он, что в крещальной купели мы умираем и погребаемся лишь "в подражание", "символически". Мы не воскресаем из настоящего гроба, и все же "подражание бывает в образе, спасение же в самой истине". Христос был действительно распят и погребен и действительно воскрес из гроба. Здесь используется греческое слово ontws. Оно сильнее, чем просто alethws – "воистину"; оно подчеркивает сверхъестественный характер смерти и воскресения Господа. И тем Он дал нам возможность через "подражательное" участие в Страстях Его обрести "действительное спасение". Это не только "подражание", но участие, или уподобление. "Христос был распят и погребен в действительности, вам же дано быть распятыми, погребенными и воскреснуть с Ним по подобию". Следует обратить внимание на то, что св. Кирилл упоминает не только смерть, но и погребение. Это означает, что в крещении человек "таинственно" нисходит во тьму смерти – и вместе с Воскресшим Господом воскресает вновь и переходит от смерти к жизни. "И образ совершается на всех вас, ибо все вы – образ Христов", – заключает св. Кирилл. Иными словами, все содержатся Христом и во Христе – отсюда и самая возможность таинственного "уподобления".

О том же говорит и св. Григорий Нисский. В крещении две стороны. Крещение есть рождение и смерть. Естественное рождение вводит в смертное бытие, которое начинается и заканчивается в тлении. Необходимо иное, новое рождение, которое вводило бы в жизнь вечную. В крещении "присутствием силы Божией рожденное в тленном естестве преображается в нетление". Преображение это совершается чрез последование и подражание, и тем осуществляется прообразованное самим Господом. Только последуя Христу можно пройти сквозь лабиринт жизни и выйти из него. "Ибо я называю лабиринтом ту безысходную крепость смерти, в которую заключено скорбящее человечество". Христос вышел оттуда, три дня пребыв в смерти. В крещальной купели "совершается подражание всему соделанному Им". Смерть "представлена" стихией воды, и, как Христос снова воскрес к жизни, так и крещаемый, соединенный с Ним по телесному естеству, "подражает тридневному воскресению". Это лишь "подражание", не "отождествление". В крещении человек не воскресает в действительности, но только освобождается от природного зла и неизбежности смерти. В нем пресекается "непрерывность порока". Он не воскресает, ибо и не умирает, пребывая в этой жизни. Крещение лишь предображает воскресение. В крещении мы предвидим благодать окончательного воскресения. Крещение есть "уподобительное воскресение", как выразился один русский ученый. Однако в крещении воскресение уже в некотором роде начинается. Крещение есть начало, воскресение же есть конец и завершение, и все, что совершится во Всеобщем Воскресении, уже имеет свой источник и корень в крещении. Св. Григорий не имеет в виду лишь то воскресение, которое будет заключаться в восстановлении нашего состава. К этой цели человеческое естество движет своего рода необходимость. Он говорит о полноте воскресения, о "восстановлении к блаженному и божественному состоянию, свободному от всякой печали и скорби". Это – апокатастазис, истинное "воскресение жизни".

Следует отметить, что св. Григорий особо подчеркивал необходимость хранения и закрепления крещальной благодати, ибо в крещении преображается и претворяется не только естество, но и воля, остающаяся при этом свободной. Если душа не очищается свободным актом воли, крещение оказывается бесплодным, преображение не совершается, новая жизнь не наступает. Это не значит, что крещальная благодать подчинена человеческому изволению. Благодать действительно нисходит свыше. Но ее нельзя насильно навязать тому, кто свободен и создан по образу Божию; благодать требует отклика и действует лишь в синергии любви и воли. Благодать не восстанавливает и не оживляет замкнутые и упорствующие души, воистину "мертвые души". Необходим отклик и соработничество. Ибо крещение есть таинственное соумирание со Христом, участие в Его добровольной смерти, в Его жертвенной Любви – и осуществимо оно лишь в свободе. Так в крещении, как в живом и таинственном образе, отражается и является Крестная смерть Христа. Крещение есть одновременно смерть и рождение, погребение и "баня пакибытия", "срок смерти и срок рождения", как говорил св. Кирилл Иерусалимский.

VIII. Евхаристия и Искупление

В древней Церкви обряд христианского посвящения не разделялся. Три связанных друг с другом таинства – Крещение, Миропомазание и Евхаристия – были объединены. Таким был обряд посвящения, описанный св. Кириллом и позднее Кавасилой.

Таинства устанавливаются для того, чтобы дать человеку возможность соучаствовать в искупительной смерти Христовой и тем стяжать благодать Его воскресения. Это была главная мысль Кавасилы. "Мы крещаемся, чтобы умереть Его смертью и воскреснуть Его воскресением. Мы помазуемся миром, чтобы причаститься Его царственному помазанию обожения. И когда мы вкушаем пресвятого Хлеба и пьем из пребожественной Чаши, мы причащаемся того самого тела и той самой крови, которые воспринял Господь наш, и так соединяемся с Тем, Кто нас ради воплотился, умер и воскрес вновь... Крещение есть рождение, Миропомазание есть источник деяний и подвигов, Хлеб жизни и Чаша благодарения суть истинная пища и истинное питие". В жизни Церкви, совершающейся в таинствах и священнодействиях, Крест и Воскресение "изображаются" и отражаются в многочисленных символах и обрядах. Вся эта символика реалистична. Символы не просто напоминают нам о чем-то прошедшем. Чрез эти священные символы в полноте истины раскрывается и является последняя Реальность. И вся эта сакральная символика увенчивается царственным таинством Святого Престола. Евхаристия есть сердце Церкви, Таинство Искупления в своем наивысшем смысле. Это больше, чем "подражание". Это сама Реальность, сокровенная и приоткрывающаяся в Таинстве.

Это "совершенное и последнее Таинство, – говорит Кавасила, – и некуда идти дальше, и нечего больше прибавить". Это "предел жизни". "После Евхаристии нечего больше желать, но мы должны остаться здесь и научиться, как сохранить это сокровище до конца".

Евхаристия есть Тайная Вечеря, совершаемая снова и снова, но не повторяющаяся, ибо каждый раз это та же самая Тайная Вечеря, которую впервые совершил Сам Божественный Первосвященник, "в ночь, когда Он был предан или, вернее, предал Себя за жизнь мира".

Истинный Совершитель каждой Литургии есть Сам Господь наш. Это многократно и с особенной силой подчеркивал св. Иоанн Златоуст. "Посему верь, что и сия есть та же Трапеза, за которой сидел Он Сам. Ибо сия ничем не отличается от той. Ибо не человек совершает сию, а Господь ту, но обе суть дело Его. И потому, когда видишь, как священник преподает ее, считай, что не священник сие делает, но рука Христа протягивается к тебе". И снова – в Homilia 82, 5: "Кто совершал вся за той Трапезой, Тот совершает сие и ныне. Мы храним чин священнослужителей. Освящающий и изменяющий их есть Тот же. И трапеза сия ничем не полнее той. Ибо не Христос соделал ту, а человек сию, но и сию соделывает Он. И сия есть та же Горница, в которой были они тогда". "И ныне предстоит тот же Христос; Кто приготовил ту трапезу, Тот же приготовляет и сию теперь... Священник предстоит, исполняя образ, но сила и благодать суть Божии".

Все это имеет первостепенное значение. Тайная Вечеря была Крестным жертвоприношением. Это жертвоприношение продолжается поныне. Христос поныне выступает как Первосвященник Своей Церкви. Совершается то же Таинство: едина Жертва, един Престол, един Иерей. И не бывает так, что один Агнец заклан и приносится в жертву сегодня, а иной завтра, один здесь, а иной где-то еще – но Тот же всегда и всюду. Един истинный Агнец Божий, "вземляй грех мира" – сам Господь Иисус.

Евхаристия есть жертва не потому, что Иисус снова заклан, но потому, что здесь, на Престоле, действительно приносится то же Тело и та же жертвенная Кровь. И Престол действительно становится Святым Гробом, в котором упокоевается Небесный Владыка. Николай Кавасила сказал об этом так: "Принеся Себя в жертву однажды за всех, не сложил он с Себя священства, но непрестанно совершает для нас сию службу, являясь вечным нашим предстателем пред Богом, почему и сказано о Нем: Ты еси иерей во век".

Воскрешающая сила и значение Христовой смерти явлены в Евхаристии во всей полноте. Агнец закланный, Тело ломимое, Кровь изливаемая – сие есть пища небесная, "врачевство бессмертия и противоядие, дабы не умерли мы, но жили вечно в Иисусе Христе", по знаменитому выражению св. Игнатия. Это "Хлеб небесный и Чаша жизни". Это величайшее Таинство для верных есть истинное "Обручение Жизни Вечной". Как сама Смерть Христова была Победой и Воскресением, так и мы празднуем эту Победу и это Торжество в Таинстве Престола. Евхаристия означает благодарение. Это скорее гимн, чем молитва. Это служение, исполненное торжествующей радости, длящаяся Пасха, царственное празднество Господа Жизни и славы. "И потому празднование Таинства есть единый образ всего домостроительства Господа нашего", говорит Кавасила.

Святая Евхаристия есть вершина нашего упования. Здесь сходятся начало и конец: воспоминания Евангелий и пророчества Откровения, т.е. полнота Нового Завета. Евхаристия есть таинственное предварение, предвкушение Воскресения, "образ Воскресения" (выражение из освятительной молитвы св. Василия Великого). Таинственная жизнь верующих есть построение Церкви. Чрез таинства и в таинствах новая жизнь Христова источается и распространяется на членов Его Тела. Чрез таинства усваивается и раскрывается Искупление. И наконец, в таинствах исполняется Воплощение, истинное воссоединение человека с Богом во Христе.

"О Пасха велия и священнейшая, Христе! О Мудросте, и Слове Божий, и Сило! Подавай нам истее Тебе причащатися, в невечернем дни Царствия Твоего". (Пасхальный гимн, читаемый священником за каждой Евхаристией).