Пьер Жильяр – воспитатель последнего Царевича.

Конечно, разрешение такого сложного вопроса могли взять на себя только Царственные родители мальчика. Когда Жильяр предложил им то, что сам он называл "опасным опытом", на что шел с чувством тяжелого беспокойства, Николай Александрович и Александра Федоровна полностью поддержали наставника своего сына. Жильяр напишет в своей книге "Император Николай II и Его Семья" по этому поводу замечательные слова, которые проясняют нам, что такое – истинная родительская любовь: "Они без сомнения сознавали вред, причиняемый существующей системой тому, что было самого ценного в их ребенке. Они любили его безгранично, и именно эта любовь давала им силу идти на риск какого-нибудь несчастного случая, последствия которого могли быть смертельны, лишь бы не сделать из него человека, лишенного мужества и нравственной стойкости".

"Алексей Николаевич был в восторге от этого решения, - продолжает Жильяр. В своих отношениях к товарищам он страдал от постоянных ограничений, которым его подвергали. Он обещал мне оправдать доверие, которое ему оказывали.

Как ни был я убежден в правильности такой постановки дела, мои опасения лишь усилились. У меня было как бы предчувствие того, что должно было случиться...

В начале все шло хорошо, и я начал было успокаиваться, как вдруг внезапно стряслось несчастье, которого мы так боялись. В классной комнате ребенок взлез на скамейку, поскользнулся и упал, стукнувшись коленкой об ее угол. На следующий день он уже не мог ходить. Еще через день подкожное кровоизлияние усилилось, опухоль образовавшаяся под коленом, быстро охватила нижнюю часть ноги. Кожа натянулась до последней возможности, стала жесткой под давлением кровоизлияния, которое стало давить на нервы и причиняла страшную боль, увеличивавшуюся с часу на час.

Я был подавлен. Ни Государь, ни Государыня не сделали мне даже тени упрека: наоборот, казалось, что они всем сердцем хотят, чтобы я не отчаялся в задаче, которую болезнь делала еще более трудной. Они как будто хотели своим примером побудить и меня принять неизбежное испытание и присоединиться к ним в борьбе, которую они вели уже так давно. Они делились со мною своей заботой с трогательной благожелательностью".

Борьба за ребенка была выиграна. Никто не мог излечить болезнь неизлечимую, но из "маленького капризного существа", каким показался вначале Царевич Жильяру, возрос настоящий христианин с чутким сердцем и сильной волей. Из года в год из Наследника возрастал бы Государь. Но ему суждено было иное. Так и не довелось созреть и раскрыться до конца этой удивительной, богатейшей натуре.

И. Степанов: "Несколько раз (в лазарете – М. К.) бывал Наследник. Здесь я не могу писать спокойно. Нет умиления передать всю прелесть этого облика, всю нездешность этого очарования. Не от мира сего. О нем говорили: не жилец! Я в это верил и тогда. Такие дети не живут. Лучистые глаза, чистые, печальные и вместе с тем светящиеся временами какой-то поразительной радостью…"

Ограничение свободы не было единственной проблемой, которую болезнь Цесаревича Алексея поставила перед его родителями и воспитателем.

В любой педагогической литературе мы прочтем, что необходимым условием для развития ребенка является его общение с товарищами. Наверное, особенно важно это для мальчиков, будущих мужчин, социальная роль которых традиционно шире и ответственней, чем у женщин. Впрочем, неумение установить первые контакты с ровесниками, дефицит общения с другими детьми может вредно отразиться на психике любого ребенка. Не менее важно, чтобы ребенок с детства учился выбирать себе товарищей сам, следуя своим симпатиям, а не "дружил" по родительскому приказу. В Царской Семье эта проблема стояла острее, чем в любой другой. Во-первых, мальчик был Наследником Престола, во-вторых, он был серьезно болен. Но именно по первой причине родители не имели права превращать сына в несчастное одинокое существо, "ребенка из оранжереи", растущего в изоляции от мира. Кроме того, Наследник был застенчив, и Государь хотел помочь сыну избавиться от стеснительности. Родители могли бы попытаться решить проблему общения сына, так сказать, "официально", искусственно составив ребенку компанию из детей своих родственников. Ничего подобного Царь и Царица не допустили. Напротив, по воспоминаниям Вырубовой, Императрица боялась за сына и редко приглашала к нему двоюродных братьев, "резвых и грубых мальчиков. Конечно, на это сердились родные...". Зато Наследнику не возбранялось играть с сыновьями своего пестуна матроса Деревенько, на что "родные", надо полагать, сердились еще больше. Но Государь и Государыня, не принимавшие пересуды близко к сердцу, тем более не обращали на них внимания, когда речь шла о пользе детей.

Серьезно обеспокоен проблемой общения своего Царственного воспитанника со сверстниками был и Пьер Жильяр. Впоследствии он напишет, что Алексей Николаевич страдал от отсутствия товарищей. "Оба сына матроса Деревенько, его обычные сотоварищи в играх, были гораздо моложе его и ни по образованию, ни по развитию ему не подходили. Правда, по воскресениям и праздникам к нему приезжали двоюродные братья, но эти посещения были редки. Я несколько раз настаивал перед Императрицей в том, что это надо бы изменить. Были сделаны кое-какие попытки в этом смысле, но они ни к чему не привели. Правда, болезнь Алексея Николаевича крайне затрудняла выбор ему товарищей. К счастью, его сестры, как я уже говорил, любили играть с ним; они вносили в его жизнь веселье и молодость, без которых ему было бы очень трудно".

Видимо, эту проблему Жильяр считал достаточно серьезной, если в своих воспоминаниях упомянул о ней не единожды. Так, например, он рассказывает о том, как Царевич обрел наконец настоящего товарища – сына лейб-хирурга Деревенько. "Между тем я был особенно озадачен приисканием Наследнику товарищей. Эту задачу было очень трудно разрешить. По счастью, обстоятельства сами собой отчасти пополнили этот пробел. Доктор Деревенько имел сына одних, приблизительно, лет с Наследником. Дети познакомились и вскоре подружились; не проходило воскресенья, праздника или дня отпуска, чтобы они не соединялись. Наконец они стали видаться ежедневно, и Цесаревич получил даже разрешение посещать доктора Деревенько, жившего на маленькой даче недалеко от дворца. Он часто проводил там всю вторую половину дня в играх со своим другом и его товарищами в скромной обстановке этой семьи среднего достатка. Это нововведение подвергалось большой критике, но Их Величества не обращали внимания; они сами были так просты в своей частной жизни, что могли только поощрять такие же вкусы своих детей".

Впоследствии Коля Деревенько вместе с отцом последовал за арестованной Царской Семьей в Тобольск, затем в Екатеринбург. В Тобольске Коля был единственным, кто по воскресным дням допускался к Царской Семье и очень скрашивал безрадостное существование Наследника в заточении.

Конечно же, Пьер Жильяр вполне отдавал себе отчет в том, что он воспитывает не просто мальчика, а Наследника Российского престола. И он прекрасно понимал, что важные качества для Монарха – это сострадание и чуткость, умение прислушиваться к мнению других людей, восприятие своей великой задачи именно как служения своему народу, но не как повод для тщеславия и гордыни.

"Я понимал яснее, чем когда-либо, насколько условия среды мешали успеху моих стараний. Мне приходилось бороться с подобострастием прислуги и нелепым преклонением некоторых из окружающих. И я был даже очень удивлен, видя как природная простота Алексея Николаевича устояла перед этими неумеренными восхвалениями.

Я помню, как депутация крестьян одной из центральных губерний России пришла однажды поднести подарки Наследнику Цесаревичу. Трое мужчин, из которых она состояла, по приказу, отданному шепотом боцманом Деревенько, опустились на колени перед Алексеем Николаевичем, чтобы вручить ему свои подношения. Я заметил смущение ребенка, который багрово покраснел. Как только мы остались одни, я спросил его, приятно ли ему было видеть этих людей перед собою на коленях.

"Ах нет! Но Деревенько говорит, что так полагается!"...

Я переговорил тогда с боцманом, и ребенок был в восторге, что его освободили от того, что было для него настоящею неприятностью".

И. Степанов вспоминает: "В последних числах января 1917 года я был в Царском Александровском дворце у гувернера Наследника Жильяра, и мы вместе с ним прошли к Цесаревичу. Алексей Николаевич с каким-то кадетом оживленно вел игру у большой игрушечной крепости. Они расставляли солдатиков, палили из пушек, и весь их бойкий разговор пестрел современными военными терминами: пулемет, аэроплан, тяжелая артиллерия, окопы и прочее. Впрочем, игра скоро кончилась, и Наследник с кадетом стали рассматривать какие-то книги. Затем вошла Великая Княжна Анастасия Николаевна... Вся эта обстановка детских двух комнат Наследника была проста и нисколько не давала представления о том, что тут живет и получает первоначальное воспитание и образование будущий Русский Царь. На стенах висели карты, стояли шкафы с книгами, было несколько столов, стульев, но все это просто, скромно до чрезвычайности".

Однако скромность маленького Царевича совершенно не мешала его осознанию себя Наследником Престола. Клавдия Михайловна Битнер, ставшая учительницей Царевича уже во время Тобольского заключения Семьи, рассказывала: "Я не знаю, думал ли он о власти. У меня был с ним разговор об этом. Я ему сказала: "А если вы будете царствовать?" Он мне ответил: "Нет, это кончено навсегда". Я ему сказала: "Ну, а если опять будет, если Вы будете царствовать?" Он мне ответил: "Тогда надо устроить так, чтобы я знал больше, что делается кругом". Я как-то его спросила, что бы тогда он сделал со мной. Он сказал, что он построил бы большой госпиталь, назначил бы меня заведовать им, но сам приезжал бы и "допрашивал" обо всем – все ли в порядке. Я уверена, что при нем был бы порядок".

Да, можно полагать, что при Государе Алексее Николаевиче был бы порядок. Этот Царь мог бы быть очень популярен в народе, так как воля, дисциплинированность и осознание собственного высокого положения сочетались в натуре сына Николая Второго с добросердечием и любовью к людям. Нет сомнения, что Пьер Жильяр, всегда очень интересовавшийся, чем живет его воспитанник, о чем он думает, как относится ко всему, что его окружает, приложил вместе с родителями Наследника немало стараний к тому, чтобы природная доброта и внимательность к людям, свойственные Царевичу Алексею, получили достойное развитие.

К несчастью, Государя Алексея Николаевича Россия так и не получила…

Когда перед Жильяром встал выбор, последовать ли за Царским Семейством в ссылку или вернуться на родину, в Швейцарию, то, надо полагать, он не раздумывал ни секунды. Семья Государя Николая стала и его семьей; Царь, Царица, их дети были для него понастоящему родными людьми. Он разделил с ними заключение в Тобольске. Там наставник по-прежнему занимался с Цесаревичем, преподавал ему и его сестрам французский язык.

Однажды пришлось прочитать небрежно оброненную кем-то фразу, что Пьер Жильяр все-таки покинул Царское Семейство при переселении последнего в Екатеринбург. Это совершенно не так! Хотя на самом деле Семья Николая Второго и их преданный друг были разлучены уральскими комиссарами. Арестованных поселили в доме Ипатьева, а Жильяру, как иностранному подданному, объявили, что он свободен. Что могло быть радостнее этой новости? Но воспринята она была как величайшее несчастье. Жильяр рвался в дом с закрашенными окнами, прекрасно отдавая себе отчет в дом, что идет, вероятно, на смертельный риск, но все-таки делал все возможное, чтобы его вновь поселили с арестованной Царской Семьей и ее верными слугами.

Обращение доктора Боткина, заключенного с Императорским Семейством в доме Ипатьева, к председателю областного исполнительного комитета замечательно отображает, кем был Пьер Жильяр для Цесаревича Алексея.

"Как врач, уже в течение десяти лет наблюдающий за здоровьем семьи Романовых, находящейся в настоящее время в ведении областного Исполнительного комитета, вообще и в частности Алексея Николаевича, обращаюсь к Вам, г-н Председатель, со следующей усерднейшей просьбой. Алексей Николаевич подвержен страданиям суставов под влиянием ушибов, совершенно неизбежных у мальчика его возраста, сопровождающимся вьшотеванием в них жидкости и жесточайшими вследствие этого болями. День и ночь в таких случаях мальчик так невыразимо страдает, что никто из ближайших родных его, не говоря уже о хронически больной сердцем матери его, не жалеющей себя для него, не в силах долго выдержать ухода за ним. Моих угасающих сил тоже не хватает. Состоящий при больном Клим Григорьев Нагорный после нескольких бессонных и полных мучений ночей сбивается с ног и не в состоянии был бы выдерживать вовсе, если на смену и в помощь ему не являлись бы преподаватели Алексея Николаевича г-н Гиббс и, в особенности, воспитатель его г-н Жильяр. Спокойные и уравновешенные, они, сменяя один другого, чтением и переменою впечатлений отвлекают в течение дня больного от его страданий, облегчая ему их и давая тем временем родным его и Нагорному возможность поспать и собраться с силами для смены их в свою очередь. Г-н Жильяр, к которому Алексей Николаевич за семь лет, что он находится при нем неотлучно, особенно привык и привязался, проводит около него во время болезни целые ночи, отпустил измученного Нагорного выспаться. Оба преподавателя, особенно, повторяю, г-н Жильяр, являются для Алексея Николаевича совершенно незаменимыми, и я, как врач, должен признать, что они зачастую приносят более облегчения больному, чем медицинские средства, запас которых для таких случаев, к сожалению, крайне ограничен. Ввиду всего изложенного я и решаюсь, в дополнение к просьбе родителей больного, беспокоить Областной Исполнительный Комитет усерднейшим ходатайством допустить г.г. Жильяра и Гиббса к продолжению их самоотверженной службы при Алексее Николаевиче Романове, а ввиду того, что мальчик как раз сейчас находится в одном из острейших приступов своих страданий, особенно тяжело им переносимых вследствие переутомления путешествием, не отказать допустить их — в крайности же — хотя бы одного г. Жильяра, к нему завтра же.
Ев. Боткин".

Ходатайство Боткина удовлетворено не было. Жильяр был вынужден выехать из Екатеринбурга, но как только белогвардейские войска вступили в город, тут же вновь вернулся туда. Но ни Императора с Императрицей, ни их детей, ни их преданных слуг уже не было в живых. Пьер Жильяр долго не мог поверить в это. Он даже начал собственное расследование обстоятельств исчезновения Царской Семьи, потом помогал Н. Соколову, проводившему официальное следствие. В конце концов Жильяру пришлось поверить в страшную правду.

В 1918 году Пьер Жильяр покинул Россию. Но в ней он навсегда оставил свое сердце. Именно он в своей книге воспоминаний напишет удивительные слова о Семье последнего Русского Императора: "Невозможно, чтобы те, о которых я говорил, напрасно претерпели свое мученичество. Я не знаю ни того, когда это будет, ни как это произойдет; но настанет, без сомнения день, когда озверение потонет в им самим вызванном потоке крови и человечество извлечет из воспоминания о их страданиях непобедимую силу для нравственного исправления… Государь и Государыня верили, что умирают мучениками за свою Родину, – они умерли мучениками за человечество".