Гоголь и отец Матфей Ржевский. Часть Ι

Вскоре после смерти отца Матфея, последовавшей в 1857 году, житель Твери Василий Малинин, по предложению княгини Татьяны Борисовны Потемкиной, почитательницы ржевского протоиерея, собрал материалы для его биографии. В 1859 году княгиня передала их церковному писателю Николаю Васильевичу Елагину (автору первого капитального труда о преподобном Серафиме Саровском и других духовных книг) для составления полного жизнеописания отца Матфея. После смерти Елагина все бумаги его поступили в Патриаршую библиотеку в Москве, а в 1909 году часть материалов, собранных Малининым, появилась в журнале «Душеполезное Чтение» (№ 4–7).

Незадолго до кончины отца Матфея, в Петровский пост 1856 года, то есть летом, Малинин просил батюшку, чтобы тот рассказал ему о замечательных случаях из своей жизни. При этом он привел в пример жизнеописания старца Серафима и преподобного Марка Подвижника и сказал: «Точно в таком же роде и описание вашей жизни было бы для нас и нравоучительно, и было бы нам, по крайней мере, на память» [1, № 4, с. 587]. Отец Матфей отвечал: «Я от этого не прочь, можно писать; только никто этому не поверит» – и рассказал один случай из жизни своей, о котором тот и прежде слышал. «Соберетесь вместе, поговорите, – вот вам и биография моя», – прибавил он. «Вполне убежден, – продолжает Малинин, – что жизнь батюшки, так, как она текла, нельзя описать; были такие случаи, о которых он, по усильной о том просьбе сына своего, обещал рассказать, когда умирать будет, – но о них не сказал».

Подробное жизнеописание отца Матфея составил его зять, Николай Грешищев, на основании собственных воспоминаний о нем, рассказов родственников, духовных чад и других лиц, знавших его жизнь, и поместил в журнале «Странник» (1860. № 12); затем его переделал для своей книги «Русские подвижники 19-го века» (изд. 3-е. СПб., 1910) Евгений Поселянин. Помимо этого жизнеописания имеются воспоминания Тертия Ивановича Филиппова (в его статье о графе Александре Петровиче Толстом), опубликованные в «Гражданине» (1874. № 4), а также воспоминания протоиерея Феодора Образцова, настоятеля Покровской церкви в Твери, близко знавших отца Матфея. Из других документальных источников можно назвать письма Гоголя к отцу Матфею и, кроме того, некоторые письма самого отца Матфея к разным лицам, напечатанные в журнале «Домашняя Беседа» (1861. Вып. 49–51).

***

Отец Матфей родился 6 ноября 1791 года в семье диакона села Константинова Новоторжского уезда Тверской губернии Александра Андреева. Родители жили бедно, но благочестиво. Матфей был воспитан в строго христианских правилах и с ранних лет проявлял охоту к учению, любил посещать храм Божий и петь на клиросе. На пятом году жизни он сам упросил родителей научить его грамоте, а на седьмом уже бойко читал книги церковной печати, в основном Четьи Минеи.

Восьми лет отрок был определен в Новоторжское Духовное училище (начальные классы Тверской семинарии) и, как не имевший фамилии, по обычаю того времени, получил ее по названию села. В документах отец Матфей именуется (да и сам иногда так пишет) то Константиновский, то Александров (по имени отца). В первые годы учебы он, вопреки ожиданиям, учился не бойко, но по прошествии некоторого времени память его укрепилась. С этих пор он стал успевать по всем предметам и среди товарищей оказался в числе первых. По словам самого отца Матфея, этой перемене с ним он обязан был небесному заступничеству преподобного Ефрема Новоторжского, которому он усердно молился. Однажды ночью во время молитвы, рассказывал позднее отец Матфей, он как бы забылся; вдруг предстал перед ним этот угодник Божий вместе с каким-то другим, благословил его, и в эту минуту некое покрывало снялось с его головы – он почувствовал в ней свежесть и легкость, и с той поры все в учении стало ему понятно.

Отличался он среди сверстников не только успехами в науках, но и скромностью и благочестием. Любил подавать милостыню. За это квартировавшие с ним упрекали его: «Что ты, Константиновский, делаешь? где нам подавать милостыню! сами мы чуть-чуть не нищие, какой достаток у семинариста!» [1, № 4, с. 589]. Он же, несмотря на это, хоть украдкой, а что-нибудь да подавал. В свободное время Матфей любил посещать храмы, и особенно в Новоторжском Борисоглебском монастыре (основанном в ХI веке преподобным Ефремом, Новоторжским чудотворцем, одним из первых монахов-подвижников на Руси). Квартиру Матфей Константиновский нанимал на одном из постоялых дворов города Торжка, где нередко читал Евангелие или катехизис постояльцам. Приезжая на праздники или каникулы домой, он и здесь находил время почитать своим землякам что-нибудь назидательное. Так еще в отроческие годы обнаружилось в нем то учительное направление, которому верен он был потом в течение всей своей жизни.

Из училища Константиновский перешел в Тверскую Духовную семинарию (где его однокашником был Петр Александрович Плетнев, с которым он впоследствии возобновил знакомство). Здесь он также проявил усердие и любовь к наукам: иногда целые ночи проводил без сна за книгой. Особенно любил он читать творения учителей Церкви святителей Василия Великого и Иоанна Златоуста. В эту пору Матфей Константиновский стал усердным посетителем Успенского Жёлтикова монастыря на берегу реки Тьмаки.

В семинарии у него появилось желание постричься в монахи, однако в это время – в 1810 году – умер его отец, и ему не удалось исполнить свое намерение, так как у него на руках остались мать и две малолетние сестры. Окончив семинарию в 1813 году двадцати двух лет от роду, он в ноябре этого же года повенчался с дочерью сельского священника, Марией Дмитриевной Григорьевой, а в феврале 1814 года архиепископ Тверской и Кашинский Мефодий рукоположил его во диакона погоста Осечно Вышневолоцкого уезда. В этом сане отец Матфей прослужил семь лет. Всю домашнюю и полевую работу он, как это и было чаще всего у сельских клириков, должен был делать сам вместе со своей семьей. Он пахал, сеял, косил траву, и лишь в последние годы его диаконского служения ему стали помогать некоторые прихожане. За это он молился о них всю жизнь.

В сельских трудах отец Матфей не потерял интереса к духовному просвещению. Даже в поле на работу он брал с собой книгу «Камень веры» знаменитого иерарха Стефана Яворского и читал ее в часы отдыха. Каждое воскресенье после Литургии он отправлялся с проповедью в окрестные деревни, где жило много старообрядцев. Вскоре ему дозволено было и в церкви говорить проповеди и объяснять Закон Божий.

Случилось так, что диакон Константиновский вступил в небезопасный конфликт с помещиком, генералом Цыбульским, считавшимся первым прихожанином по своему положению и позволявшим себе неприличные выходки в храме. Заметив однажды, что тот разговаривает во время Литургии, отец Матфей по благословению священника (духовного отца помещика) кратко, но сильно обличил его. Тот, не вынеся этого, поклялся выжить его из прихода и, будучи в Твери, обратился с жалобой к местному владыке, преосвященному Филарету (впоследствии митрополит Московский). Архипастырь, однако, не нашел в действиях диакона ничего предосудительного и отпустил генерала, не удовлетворив его, а об отце Матфее потребовал подробных сведений от местного благочинного. Получив их, он поручил тому явиться в храм погоста Осечно и в присутствии всего причта передать диакону Константиновскому свое архипастырское благословение. После этого, находясь в Торжке, преосвященный Филарет, обращаясь к местному духовенству, поставил отца Матфея в пример и образец.

В пору, когда отец Матфей служил диаконом, с ним произошел случай, который свидетельствует о силе и твердости его веры. Отправился он однажды в город Торжок. В то время здесь начали возводить новую церковь и при разборке старого собора нашли гробницу с мощами святой благоверной княгини Иулиании. Говорили, что на этом месте открылся источник и все берут оттуда воду, которая многих исцеляет. Отец Матфей, который еще с семинарии страдал болями в груди и слабостью глаз, помолившись святой, пришел туда, протиснулся к гробнице, но воды там уже не было, осталась одна грязь. В углублении, где стояла гробница, вода натекала сверху (о роднике были лишь слухи): насочится за ночь, а днем разберут. Тогда отец Матфей собрал остатки грязной воды и помазал глаза, а остальное выпил с верою. В ту же минуту он почувствовал себя здоровым. Тем, кто недоумевал по этому случаю, он отвечал: «Что ж тут удивительного! Господь брением исцелил очи слепорожденного, брением исцелил и меня, и вот я с тех пор не болею, совершенно не болею»[2, с. 131; см. также: 1, № 5, с. 69].

При всей бедности диакон Константиновский не искал лучшего. На уговоры домашних просить священнического места он отвечал: «Нужно ждать, когда и куда Бог призовет» [3, с. 248]. Наконец, в конце октября 1820 года, по особому распоряжению преосвященного Филарета, архиепископ Тверской Симеон рукоположил отца Матфея в сан иерея и определил на служение в село Диево Бежецкого уезда. Местные жители, состоявшие в основном из карелов, были совершенные язычники, и в течение тринадцати лет отец Матфей упорно насаждал среди них веру Христову. В каждый воскресный и праздничный день, при каждом удобном случае он спешил преподать народу Слово Божие, и не только в храме, но и на улице, где собирались по какому-нибудь случаю люди. Речь его всегда была о спасении души и трогала сердце самого закоренелого грешника, заставляя его подумать о своей жизни.

Прихожане села Диева не знали даже главных, необходимых христианину молитв. И вот вскоре все они, даже дети, затвердили молитву Господню («Отче наш...»), Символ веры, молитву Пресвятой Богородице («Богородице Дево, радуйся...») и основные заповеди. Общая картина переменилась – бывшие язычники стали ходить к своему духовному отцу со скорбями и печалями, и он каждого мудро врачевал.

В марте 1833 года отец Матфей по просьбе крестьян, желавших видеть его своим священником, был переведен в село Езьско. Здесь он ревностно продолжал миссионерское служение. У него в доме собирались его духовные чада для слушания Слова Божия, Четьих Миней, для пения акафистов и для назидательных бесед. Скоро дом перестал вмещать всех желающих. Это стало вызывать неудовольствие священников окрестных приходов. В декабре 1833 года благочинный епархии отец Иоанн Градницкий взял с отца Матфея подписку о том, «чтоб бываемое в доме его с собирающимися прихожанами пение и чтение Слова Божия в ночное время прекратить...» [1, № 6, с. 243]. Вскоре по доносу отца Иоанна тогдашний архиепископ Тверской Григорий (впоследствии митрополит Санкт-Петербургский) назначил по этому делу расследование. Разбирательство не принесло успеха недоброжелателям отца Матфея. Владыка собраний его не запретил, но и не благословил. Зато летом 1835 года преосвященный Григорий после долгой беседы с отцом Матфеем в алтаре, у престола, объявил во всеуслышание священникам Бежецкого уезда, собравшимся в соборе: «Вот вам образец, подражайте ему. И я более ничего не желаю» [1, № 6, с. 253].

В 1836 году Тверской архипастырь перевел отца Матфея, как ревностного священника и проповедника, в Спасо-Преображенский храм города Ржева, где к этому времени скопилось большое количество раскольников разных толков. В июне того же года отец Матфей получил от владыки письмо следующего содержания: «Отец Матфей! Я хочу перевести тебя в г. Ржев для действования на раскольников и в руководство для сего теперь же посылаю тебе три книжки. Бедности не увидишь, нападений не бойся; аще Бог по нас, то кто на ны? Григорий, А<рхиепископ> Тверский» [3, с. 249]. Домашние отца Матфея и особенно прихожане села Езьска умоляли его отказаться от предлагаемого места, думая, что он много может потерпеть от раскольников. Просили и архиепископа, но безуспешно. Отец Матфей остался непреклонен и повиновался владыке, видя в его призыве волю Божию. Жители села Езьска от мала до велика вышли провожать своего любимого пастыря и пять верст шли со своим наставником. Каждый кланялся ему в ноги и со слезами принимал от него благословение, некоторые же из особенно усердных провожали его до самой Твери.

Во Ржеве отец Матфей прослужил двадцать лет. В мае 1849 года он был назначен настоятелем ржевского Успенского собора, где и оставался до самой своей кончины. Здесь ему пришлось весьма нелегко: его преследовали зависть и наветы. Проповеди его, конечно, не нравились раскольникам. Кто-то пожаловался владыке, что он смущает народ. Тот потребовал отца Матфея к себе в Тверь: «Что ты делаешь во Ржеве? мне доносят, что ты возмущаешь народ своими проповедями. Я тебя упрячу в острог!» – «Не верю, ваше высокопреосвященство», – отвечал отец Матфей. «Как смеешь так отвечать!» – сказал владыка. «Да, не верю, ваше высокопреосвященство; слишком большое счастье пострадать за Христа, я недостоин такой высокой чести», – проговорил отец Матфей [2, с. 132–133].

Преосвященный Григорий отпустил его с миром, но в бытность свою во Ржеве однажды обратился к нему в конце Литургии: «Поди скажи проповедь», а сам сел в Царских вратах и внимательно слушал. По окончании проповеди он сказал отцу Матфею: «Ты можешь читать проповеди, не записывая их предварительно» [2, с. 133]. В ХIХ веке рядовым священникам запрещалось произносить проповеди экспромтом – надо было написать заранее текст и представить на утверждение правящему архиерею. По большей части проповеди читались по печатным текстам, одобренным Синодом. Это практиковалось и в монастырях, например, в Оптиной Пустыни.

Жизнь отец Матфей вел строго воздержную. Еще будучи диаконом, он отказался от мясной пищи и до самой смерти не употреблял ее. Ни вина, ни каких-либо хмельных напитков он не пил во всю жизнь, а в течение первых десяти лет своего служения во Ржеве не употреблял иного питья, кроме воды. Лишь в последние годы своей жизни он иногда пил кофе с целью подкрепления сил. На первой неделе Великого поста отец Матфей ничего не вкушал, а иногда оставался без пищи и до двух недель. Подобно этому проводил и Страстную седмицу. В среду и пятницу он ел один раз в день, хотя находился постоянно в великих трудах. Соблюдая пост в обыденной домашней жизни, он мог нарушить его, когда находился в обществе, особенно том, где ожидали встретить в нем святого человека, – по завету Господа «да не явится пред человеком постящимся» (Мф. 6, 16).

Все тринадцать лет своего пребывания в Диеве отец Матфей провел в почти непрерывном отправлении церковных служб. Его причт, не привыкший к такому частому служению, поначалу тяготился этим и роптал на своего священника, а кое-кто нередко бранил прямо в лицо. Но смиренный отец Матфей кланялся ему в ноги, если это было наедине, и просил у него прощения. Со времени поступления в ржевский Успенский собор и до последних дней жизни он (за исключением болезни и отлучек из города) не пропустил ни одной церковной службы. Случалось, звонарь не являлся своевременно, и отец Матфей сам шел на колокольню звонить. Бывало, причетники, которых по штату полагалось только два (псаломщик и сторож), не приходили к утрене или вечерне, и отец Матфей один вел службу: читал, пел, разжигал кадило. «Господь не допустил его до службы», – говорил он о тех, кто не явился в храм, и потом не укорял их за это [2, с. 129].

Отец Матфей обладал исключительным даром слова. Он мог говорить несколько часов кряду без подготовки и при этом в высшей степени назидательно. В сан протоиерея он был возведен преосвященным Григорием в 1838 году, как сказано в его протоиерейской грамоте, за непрерывное, ясное, весьма сильное и убедительное проповедование Слова Божия, и ему было позволено произносить свои поучения изустно, по вниманию к его духовной опытности и глубокомыслию [3, с. 265]. Публицист и богослов, крупный чиновник Тертий Иванович Филиппов рассказывает в своих воспоминаниях, что знал во Ржеве лиц, «которым по их образу мыслей вовсе не было нужды в церковном поучении и которые, однако, побеждаемые красотою его слова, вставали каждое воскресенье и каждый праздник к ранней обедне, начинавшейся в шесть часов, и, презирая сон, природную лень и двухверстное расстояние, ходили без пропуска слушать его художественные и увлекательные поучения» [4, с. 350].

«Ясность его изложения, – продолжает далее мемуарист, – достигла до того, что даже самые возвышенные и тонкие христианские истины, которых усвоение впору философствующему уму, он успевал приближать к уразумению своей большею частью некнижной аудитории, которая вся обращалась в слух, как только он выходил за налой, и молчание которой прерывалось по временам только невольным ответным возгласом какой-либо забывшей, где она, старушки или внимательного отрока, пораженного проникающим словом. Одним словом, его поучение было совершеннейшею противоположностию тому виду церковной проповеди, в каком она предлагается в Казанском и Исаакиевском соборах очередными столичными проповедниками и в каком, за весьма редкими исключениями, она остается совершенно бесплодною для народа, который каждый раз, однако, теснится около кафедры в томительном ожидании, не попадет ли в его засохшие от духовной жажды уста хоть капля освежающей воды» [4, с. 351].

Никакое самое многочисленное или высокое собрание не смущало отца Матфея на амвоне. Однажды в Петербурге в 1853 году, когда он был уже известным проповедником, ему довелось совершать Литургию в присутствии Государя Императора Николая Павловича, который пожелал убедиться в его красноречии. Робость, одолевавшая священника в начале богослужения, исчезла, как только диакон прочитал Евангелие. Отец Матфей забыл обо всем, кроме службы, а в конце Литургии произнес проповедь. «Мне удалось хорошо сказать при Государе», – говорил он после [5, с. 250].

Проповеди отца Матфея долгое время считались утерянными. Были попытки собрать и издать их, но этого по некоторым обстоятельствам не получилось. Сын его, священник Скорбященской церкви в Твери Димитрий Матвеевич Константиновский, писал графу Александру Петровичу Толстому 31 октября 1857 года: «Вашему сиятельству угодно было изъявить свое желание – оживить в памяти и, если можно, отпечатать проповеди папеньки, и поэтому мною одна проповедь послана Вашему сиятельству. Но эта проповедь, как писанная после произнесения и как написанная чужою рукою, ненадежна и многое в ней по моему скудному разумению сомнительно, то несравненно лучше бы было читать проповеди, написанные рукою папеньки. Он преосвященнейшим Григорием назначен был катехизатором и свои катехизические поучения представил преосвященнейшему на рассмотрение, и они не возвращены» [6].

Уже в наше время в печати (в журнале «Просветитель», № 1 за 1994 год) появилось не известное ранее письмо Тертия Филиппова к историку Михаилу Петровичу Погодину из Ржева от 25 декабря 1852 года, в котором сделана весьма удачная попытка записи по памяти рождественской проповеди отца Матфея. Проповеди, без сомнения, замечательной и оригинальной. К сожалению, письмо это напечатано не вполне исправно. Приводим его с небольшими сокращениями по автографу.

«Христос рождается! Христос на земли!

Имели ли вы, любезнейший Михаил Петрович, время и свободу духа подумать пристально о значении этих слов для нас? Мне Господь послал некоторое утешение, хотя движения моего сердца были слабее соображений ума, но и тому радуюсь и за то благодарю Бога, что Он послал мне хоть рассудочное наслаждение... Вчера, то есть 24 декабря, я слышал слово Матвея Александровича и хочу вам передать его в общих чертах для образчика.

"И идяху вси написатися, кождо во свой град" (Лк. 2, 3).

Мы не будем, братие, говорить о той переписи, которую назначил в своем царстве Август. Ну, был царь, владел всем миром, хотел узнать, сколько и кто ему принадлежит. Это все вещь обыкновенная! Но вы смотрите, как эта перепись напоминает [7] нам о другой, которой нужно быть где-то в другом царстве. Она, эта Августова перепись, случилась как раз к тому времени, как шел в мир другой Царь; и этот Царь тоже будет разбирать, кто Его и кто не Его, тоже перепись будет делать. Ну, разумеется, такова и перепись, каков царь и каково царство! Так как же, братие, Он и к нам идет, этот Царь, с минуты на минуту мы Его ждем, и нас Он будет рассматривать, который из нас к Его Царству принадлежит, который нет; и нам ведь нужно попасть в эту запись! Как же быть? Чем убедить Его, чтоб Он не исключил нас из Своего списка? Ах! как бы мы были благоразумны, если бы, еще до Его прихода, забежали Ему навстречу и упросили бы Его на перепутье; помните, как Закхей [8]...да? И нам бы, братие, воскликнуть: "Господи! вниди в дом мой!", то есть в дом моего сердца. Нужды нет, что твое сердце – нечистые ясли; Он и в яслях ляжет, не погнушается. Ну, прибери, как можешь, скажи: "Господи! я Тебя не потесню, я все уберу, что Тебе мешает и что Тебе противно: только взойди, не оставь!" Ну, ты был до сей минуты плут, прелюбодей, грабитель, клеветник, скажи: "Господи! с этой минуты все оставлю и все поправлю, как умею!"

Вот, для примера, стоят там у порога требующие хлеба, ты им никогда ничего не давал, сей час, как пришел домой, возьми что можешь, раздай! Там, если жена или кто там, мать, станет говорить: "Что ты это? Да к чему? У самих нету!" – и так далее. "Молчи, – скажи, – Царь идет, Он это любит!" Да, Он один и не ходит: это все гости, которые всегда с Ним приходят, Его братья меньшие. А какая награда, кто примет Царя? А! "Елицы же прияша Его, даде им область чадом Божиим быти..." <(Ин. 1, 12)>.

Рассуди ты. Там был, по мирской-то переписи, хоть мещанином, например в каком-нибудь городе, или чем другим; тут тебе вдруг Царь предлагает быть Его сыном (к тому неси раб, но сын); да какого Царя-то! Небесного.

Так если б так-то случилось, братие, чтоб вы расположились Его принять как прилично Его чести, тогда если б волхвы пришли и стали расспрашивать: "Где Христос рождается?" – я бы указал им: "Да вот где, вот! – в этих благочестивых, чистых сердцах!" Аминь!» [9].

В приписке Филиппов пояснял: «Передача не могу похвалиться, чтоб была хороша, но все-таки удержан во многом тон и склад. К этим истинно ораторским оборотам должно присоединить совершенно свободную, и притом сообразную с содержанием слова, мимику и интонацию».

М. П. Погодин, в доме которого в Москве неоднократно останавливался Гоголь, оставил об отце Матфее свое воспоминание: «Имя Гоголя напоминает мне теперь отца Матвея, Ржевского священника, очень близкого к Гоголю. Я познакомился с ним во время одного приезда его в Москву, видел<cя> и говорил с ним раза два, и должен здесь, кстати, упомянуть, что он в особенности поразил меня образом своей речи о Промысле. Никого в жизни моей не встречал я с таким осязательным, так сказать, убеждением об участии, действии Промысла в человеческой жизни, какое он обнаруживал. Он говорил о Промысле, как бы о близком человеке, которого он видит, слышит, ощущает ежеминутно его присутствие. Во всяком слове его звучало это убеждение» [10].

По свидетельству духовных чад отца Матфея, проповеди он всегда говорил экспромтом на текст из Евангелия, прочитанного за богослужением. Говорил при этом очень просто, с частыми примерами из жизни. В настоящее время поучения и письма ржевского протоиерея собраны и готовятся к печати (в приложении к настоящей статье публикуются две проповеди, произнесенные им на праздник Преображения Господня в 1851 году).


© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру