География литературы в представлении П.Н.Савицкого

Имя Петра Николаевича Савицкого (1895-1968) – самобытного русского географа культуры, философа, экономиста – стало известно широкой публике в последнее десятилетие, когда обострился интерес к русскому “рассеянию”. Личность эта, во многом замечательная, все же более известна в кругу историков и этнологов, так как основополагающие его труды посвящены именно этим областям гуманитарного знания. В России изданы избранные труды П.Н.Савицкого[i], а его фамилия теперь упоминается во многих философских и иных энциклопедических изданиях[ii]. Прежде чем мы обратимся к необычному опыту анализа русской литературы как “географического местодействия”, вкратце расскажем о вехах его жизни и деятельности.

П.Н.Савицкий родился на Украине в 1895 году. Получив географо-экономическое образование в Политехническом институте в Петрограде, он вскоре был направлен секретарем в русскую миссию в Норвегию. Савицкий не принимает Октябрьской революции и примыкает к Добровольческой армии. “В правительстве Врангеля он занимает важную должность - первого помощника-секретаря Петра Струве, министра иностранных дел в этом правительстве»[iii]. После поражения Врангеля Савицкий был вынужден покинуть Россию. Сначала он оказался в Турции, потом в Болгарии и, наконец, обосновался в Праге – центре русской научной мысли того времени. В начале 1920-х годов он знакомится с Н.С.Трубецким и на долгие годы связывает свою судьбу с евразийством. Появляются программные статьи, заметки и тезисы Савицкого, он ведет активную пропагандистскую работу. До начала Отечественной войны он преподает в университетах и институтах Праги. В 1940-1944 гг. – педагогический директор русской гимназии. После освобождения Праги советскими войсками он был арестован и осужден на 10 лет лагерей. В 1956 году, был реабилитирован и вернулся обратно в Прагу. Позже под псевдонимом Востоков ученый публикует свои воспоминания о пребывании в лагере, за что его снова арестовывают в 1961 году, но после вмешательства знаменитого философа Б.Рассела освобождают. Последние годы он занимался в основном переводами с чешского на русский язык. Умер Савицкий в Праге в 1968 году. В указанных нами словарных изданиях его биография рассказана более подробно, но есть то, что находится и теперь за пределами биографических словарей. Богатый архив Савицкого, вывезенный из Праги советскими войсками в конце войны (в числе других документов «белоэмигрантов»), ныне хранится в Государственном архиве РФ. Среди обширной переписки ученого с видными историками, философами и соратниками по евразийству, мы приметили и любопытные трактаты Савицкого, например, «О любви», исторические исследования об освоении иностранцами Сибири и значительный корпус стихотворений Савицкого – так называемая «географическая поэзия», где он воспевал красоту русской природы, горы, леса, города, ландшафты, давал портреты своих друзей. Не без иронии, но добрые, яркие, ёмкие поэтические миниатюры Савицкого – замечательный образец вдохновенной мысли самобытного ученого. Конечно, это был его скромный опыт лирико-поэтического осмысления географии культуры родной земли: что-то ему удавалось, другое выглядит не совсем доработанным, но как автор, чувствующий дыхание природы, он, безусловно, интересен. Мы приведем здесь два его стихотворения.

Поэзия и наука[iv]

Поэт – всегда ученый.

Ученый, он всегда поэт,

В предмет своей любви влюбленный

И в сладкий погруженный бред.

А для поэта мысль и слово

Всегда такой любви предмет,

И нет ученого такого,

Кто пламенней любил бы свет,

Свет точных истин и пределов,

Оттенки красок и тонов,

Все измерения размеров

И все сложения слогов.

Предмет любви – не ткань сухая,

Но полный сил и жизни лик.

К нему, любя, дрожа и тая,

Любовник – любомудр приник.

Магия живого слова

О, магия живого слова,

О, если бы его стрела

Чертить кривую в небе снова

В полете выспреннем могла,

И древком оперенным жало

Вонзать стремительно в врага.

О, слушай. В небе зажужжала

Стрела, легка и высока.

Публикуемая заметка представляет собой тезисы к докладу Савицкого, очевидно, сделанного в 1929 году[v]. Об этом свидетельствует и дружеская полемика ученого с кн. Трубецким по поводу настоящей работы. В рукописном собрании Савицкого в Государственном архиве РФ мы обнаружили любопытные примечания Н.С.Трубецкого к тезисам его друга и соратника. Так, в письме от 6 июля 1929 года он замечает: «По поводу местодействия вспоминаю, что Пушкин в примечании к Кавказскому пленнику указывает, как на своих предшественников по описанию Кавказа, на Державина («Ода на возвращение гр. Зубова из Персии» 1797) и на Жуковского («Послание к Воейкову»). Советую Вам поговорить об этой теме с Р.О.Якобсоном. Мне кажется, лучше всего реферату придать общий, принципиальный характер, поменьше останавливаясь на конкретном материале: а то легко впасть в неточность»[vi]. Чуть позже, в другом послании Савицкому, он пишет: «В Ваших тезисах «опасными» являются 9 и 10. О былинных местодействиях надо говорить с сугубой осторожностью. Т<ак> наз<ываемая> историческая школа здесь очень переборщила, спекулируя на встречающихся в разных былинах топографических названиях. Советую Вам поговорить об этом с Якобсоном»[vii]. Кн. Трубецкой не случайно столь пристрастно рассматривает эту работу, так как, находясь в Вене, сам преподавал русскую литературу, но не в “евразийском” ключе, а в историко-художественном, более традиционном. Тезисы же Савицкого в этом смысле более уязвимы. Он пытается соединить литературное и географическое начала, выявить некую последовательность и преемственность в подаче тех или иных сюжетов, определить фактор географического воздействия среды на русскую словесность и т.д. Обратимся снова к словам кн. Трубецкого. Вот как он оценивает географическую сторону русской литературы: «В древнерусской литературе географическая конкретность явление народное. Не говоря уже о летописях, укажу на житийную литературу и на т<ак> наз<ываемые> “повести”, которые сплошь да рядом приурочены к определенным личностям. Возьмите хотя бы Повесть о Савве Грудцыне или о пресвитере Тимофее и др. Опыт изложения др<евне>рус<ской> литературы по географическому (областному) признаку (правда, в связи с социальным) имеется в учебнике Келтуялы (до войны, точно не помню в каком году).

Из писателей начала XIX в. необходимо упомянуть Бестужева-Марлинского, сильно выдвигавшего местодействие. Между прочим, излюбленным местодействием его повестей был Прибалтийский Край, - редкий случай в русской литературе»[viii]. Кн. Трубецкой был совершенно прав, когда говорил о большей расположенности отечественной словесности старшего поколения к «ландшафту» времени. Летописи, «хожения», Домострой и другие жанры древнерусской литературы органично впитывали в себя окружающую природу, и литературная география произведения того времени была намного богаче и, если так можно выразиться, «метафоричнее». То же, по-видимому, можно сказать и о «природной» материи языка, каким написано большинство произведений древнерусской литературы. Он будто бы сливается со всем комплексом культурных к о н ц е п т о в, не выделяясь за пределы бытового и духовного уклада русской жизни. Тот язык – не антагонист быту и культуре в целом. Подстать ему и литература в своей соборности воплощала естественный лик, предопределенный свыше и потому, наверное, традиционно канонический в духовной литературе и «натуральный», но не безыскусственный – в светской. И еще не выясненный вопрос местодействия, поставленный впервые как проблема Савицким, здесь один из основных формальных компонентов литературного произведения. Любопытно проследить, как кн. Трубецкой отзывается о современной ему художественной прозе и оценивает ее местодействие. В том же письме к Савицкому он делает особый акцент на исторической связи в композиции произведения. «За самое последнее время, - пишет кн. Трубецкой, - упор на местодействие особенно сильно проявляется у т<ак> наз<ываемых> “фактовиков”. Правда, они сознательно отходят от вымышленной фабулы и вообще фабулы, так что их к беллетристам уже причислить нельзя. Они пишут путевые очерки или вообще географические очерки (напр. «Сванетия» Тредьякова). Сведения о них Вам может сообщить тот же Якобсон (они группировались вокруг «Нового Лефа»)»[ix].

Текст настоящей публикации воспроизводится впервые по автографу П.Н.Савицкого (ГАРФ. Ф. 5783. Оп. 1, Ед. хр. 71.). В деле содержится два варианта тезисов с многочисленными исправлениями, вставками и приписками. Мы сверили их тексты, восстановив тем самым наиболее полную форму статьи. Чтобы не перегружать публикацию подобными техническими примечаниями, мы их опустили. Орфография и пунктуация, за исключением незначительных авторских отступлений, приведена в соответствие с современными нормами.

П.Н.Савицкий

Местодействие в русской литературе

(географическая сторона истории литературы)

1.Общая постановка проблемы о местодействии в русской литературе. Специфические трудности в разработке этой темы, связанные с необходимостью учитывать, как произведения «большой литературы», так и произведения «литературного фона». Между тем история «литературного фона» разработана в весьма малой степени. Настоящий доклад должен рассматриваться именно как постановка проблемы, а не как развитие темы. Географический материал литературы рассматривается здесь как таковой – без отношения к вопросу о том, какому литературному «приему» служит введение этого материала. Только что названный вопрос доклада должен явиться законною темой особого доклада (краткое содержание).

2. Географический ландшафт в русской литературе. Ландшафт, как таковой («пейзажная» поэзия и художественная проза). Ландшафт как местодействие. Изображение географического ландшафта приобретает особое значение в тех случаях, когда можно установить неслучайную связь между характером действия и характером местодействия. Истолкование этой связи с точки зрения категории «месторазвития». – Понятие «месторазвития» в применении к лирической поэзии.

3. Местодействие литературных произведений в его отношении к местопроисхождению писателей. Историческое и систематическое рассмотрение вопроса. Обоснование применяемой терминологии.

4. Понятие «географической конкретности». Сопоставление с категориями географической науки. Географические названия. Их роль в художественной прозе и поэзии. Подлинные названья и названья вымышленные. Подразделения среди этих последних: названия, намекающие на конкретность и отвлеченные от нее («названия вообще»). Географические названия и личные имена.

5. Четыре степени географической определенности местодействия:

А) нет географической конкретности и нет географических названий,

Б) географические названья без географической конкретности,

В) географическая конкретность без географических названий,

Г) Географическая конкретность и географические названья.

6. Две возможных трактовки географического ландшафта в литературе: начало «стилизующее» и начало «протокольное». Географическая фантастика и географическая точность. Их соотношение в истории литературы. Нарождение географической точности. Тенденция от точности перейти к протокольности. Почему «большая литература» чуждается излишеств географической точности?

7. Город и деревня как местодействия. Город, как более сильная культурно-историческая формация, до некоторой степени затушевывает географические различия. Исторический (и зодческий) лик города, его роль в литературе. Поэзия Москвы и поэзия Петербурга в русской литературе. Необходимость точнее определить отражения в литературе Киева, Одессы, Тифлиса и других городов.

8. Процесс литературной «колонизации» русской территории. Закономерные черты в этом процессе («необычное» освоено ранее «обычного»). «Модные» местодействия. Их смена. Задачи исследователя в этой области.

9. Местодействие былин. Его отношение к местопроисхождению сказителей.

10. Местодействия в древней русской литературе. Особое положение в этом смысле «Слова о полку Игореве» и «Жития протопопа Аввакума».

11. Географические названия без географической конкретности в русской литературе XVIII-го и начала XX-го века. «Пейзажная поэзия» этого времени.

12. Пушкин вводит в русскую литературу конкретное местодействие («южные поэмы» начала 1820-х годов). Вопрос о предварениях. Особое положение в качестве местодействий занимают в русской литературе причерноморский юг и, в частности, Кавказ. Крымско-Кавказские мотивы и «скифский роман» древних предваряют обращенность к этим местам русской литературы. В этой связи становится понятной речь Украины как местодействия.

13. Украина, Крым и Кавказ являлись специально «поэтическим» местодействием в 1820-х-1830-х годах. В дальнейшем «поэтическое» местодействие продвигалось на северо-восток. В этом процессе Москва и Петербург освоены литературою раньше, чем окружающие их области.

14. «Россия вообще» как местодействие. Какой географический субстрат отвечает этому местодействию? Областное местодействие. Определение понятия. Построенное нарождение областного местодействия в русской литературе. Решающим моментом в этом отношении являются 1840-е годы: «Семейная хроника» С.Т.Аксакова, «Записки охотника» И.С.Тургенева и др.

15. «Областное местодействие» в русской литературе второй половины XIX-го и начала XX-го века. Специальное рассмотрение вопросов, относящихся к Сибири, Дальнему Востоку и Туркестану как местодействиям.

16. Монографическое рассмотрение вопроса о местодействии русских прозаических вещей последнего десятилетия (1920-1929), столицы, причерноморский юг, Кавказ, Приуралье и пр. – Поволжье является основной географической осью в местодействии современной русской прозаической литературы (в частности, среднее Поволжье: притаежно-лесостепной район).

17. Географические элементы литературы стоят в связи с историческими и этнографическим ее элементами – история местодействия в русской литературе должна быть сопоставлена с такой же историей в пределах других литератур.
© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru