К юбилею Ф.И. Буслаева

Статья А. А. Шахматова «Буслаев как основатель исторического изучения русского языка»

Я назвал учителей Буслаева: они остановились у преддверия науки о русском языке, расчистили к ней путь, частью наметили, частью же сами приготовили мате­риалы для постройки. Востоков вместе с Добровским и Копитаром должен быть на­зван основателем славяноведения. Своим рассуждением о славянском языке, где от­мечены главные звуковые черты языка старославянского в отношении их к звукам других славянских языков, Востоков положил прочные основания для исторической грамматики отдельных славянских наречий. И русский язык уже с этого замечатель­ного рассуждения, напечатанного в 1820 году, получил научное освещение, так как впервые здесь указаны были исконные отличия между ним и языком старославян­ским. Последующие труды Востокова привели его к знакомству с древними нашими памятниками, многостороннее изучение их и замечательная наблюдательность по от­ношению к живому русскому языку дали ему возможность уже в 1831 году издать обширную Русскую грамматику. Но исторической грамматики Востоков не оставим:

он приготовил лишь материалы, которыми воспользовался Буслаев. Востоков со своими строго научными приемами, со своею обширною ученостью и глубокою на­читанностью, был более чем кто-либо иной способен стать у преддверия молодой, не­опытной, едва зарождающейся науки. Отличным изданием Остромирова Евангелия, образцовым описанием грамматических особенностей старославянского языка, точ­ным исследованием бесчисленного количества рукописей и составлением церков­нославянского словаря Востоков готовил путь, по которому пойдут исследователи родной старины и родного языка. И на этом пути, вслед за главными трудами Восто­кова, мы встречаем ученика Гримма и немецких лингвистов, автора Материалов грамматики и стилистики, помещенных во второй части названной нами книги «О преподавании отечественного языка».

Со времени выхода этих Материалов прошло уже полстолетия. Но из всего на­писанного о русском языке я не читал ничего более интересного, более живого и та­лантливого этого ядра Исторической грамматики Буслаева. Работы Востокова весьма поучительны — сам он удивляет своей проницательностью, но от него веет холодом. «Востоков, — говорит Срезневский, — увлекался мечтою в поэзии, но не в делах науки». Про Буслаева можно сказать, что он отдавался науке весь: сила ума и вообра­жения, точный анализ и блестящая гипотеза, мечта и глубокое знание, наука и поэзия — все это одинаково является достоянием трудов Буслаева. Такой человек более, чем кто-либо другой, был способен заложить основания новой науки, начертать предва­рительный план всего здания, наметив, таким образом, путь, по которому должны ид­ти работы будущих ученых поколений. Буслаев заложил новую науку на широком фундаменте: задуманное здание далеко еще не окончено, некоторые части его еще и не тронуты. Тем более удивляешься тому, что еще в 44-м году скромный учитель 3-й Московской гимназии сумел начертать такие широкие задачи, так всесторонне охватить содержание и цели науки о русском языке.

Материалы для русской грамматики и стилистики извлечены Буслаевым из древних памятников русского языка: две-три летописи, несколько грамот, издания Калайдовича и Тимковского, издания и труды Востокова, выписки из старинных ру­кописей в примечаниях к Истории государства российского Карамзина — вот откуда собран тот скудный материал, который, благодаря Буслаеву, оживившему его срав­нительно-историческими приемами, стал ядром будущих исследований по отечественному языку. Буслаев установил, с одной стороны, родственные связи русского язы­ка с другими индоевропейскими языками, а с другой — историческую связь между древним языком наших памятников, языком современных писателей и живыми на­родными говорами. В этих Материалах мы находим исторические данные о звуках русского языка, о словопроизводстве, о склонении и спряжении, о роде имен сущест­вительных, о степенях сравнения; тут же предлагаются синтаксические замечания об имени, глаголе, употреблении предлогов и союзов. В отделе, названном стилистикой. Буслаев знакомит нас с лексическим составом русского языка, его внимание обраща­ет на себя собственно наш литературный язык, «но, — говорит он, — в языке выра­жается вся жизнь народа; следовательно, разложить на стихии язык так же трудно, как и характер народа. Речь, теперь нами употребляемая, есть плод тысячелетнего ис­торического движения и множества переворотов. Определить ее не иначе можно, как путем генетическим, отсюда необходимость исторического исследования». Поэтому, выводил Буслаев, для понимания языка современного необходимо изучать язык на­родный как «основную стихию литературного языка» и древний язык, отражающий­ся в современном в целом ряде архаизмов; кроме того, только знакомство с историей культуры нашего народа объяснит происхождение элементов, заимствованных на­шим языком из других, а также наших варваризмов. Впервые в русской науке так яс­но и определенно указывалось на важность и необходимость исторического изучения языка. Между историей языка и историей словесности Буслаев постоянно проводит параллели. В одном месте он говорит, что «о языке должно сказать то же, что о на­родных исторических песнях: как к древнейшему преданию о Владимире в продол­жение столетий присовокуплялись различные исторические факты... так и к чистой струе русского языка постоянно примешивался чуждый наплыв; как один и тот же ге­рой в продолжение столетий действует в различных событиях народных и тем опре­деляет свой национальный характер, так и язык, многие века применяясь к самым разнообразным потребностям, доходит к нам сокровищницею всей прошедшей жиз­ни нашей». В другом месте Буслаев говорит, что «народный язык относится к языку образованному точно так же, как самородная литература к образованной науками и влиянием чужеземным». Убежденный из знакомства с Гумбольдтом, что язык — это отражение человеческой мысли, внешнее проявление внутренней духовной жизни человека, Буслаев в своих Материалах старается показать это на истории русского языка. В отдельных главах этих Материалов перед нами действительно раскрывается широкая картина исторического развития русского народа: история языка, в изложе­нии Буслаева, знакомит вас с воинским, религиозным, семейным бытом наших пред­ков, с их мифологией, языческой поэзией и христианской символикой, с понятием о нравственности и стремлениями к искусству, с народною мудростью, сказавшеюся в пословице, и с главными моментами нашей образованности, нашедшими выражение в красноречии и бытописании. Буслаев, доказав в первой части Материалов органи­ческую связь между древним языком и языком современным, убеждает нас в том, что связь эта имеет значение не только сама по себе, но в особенности и потому, что ею доказывается и освещается органическая связь между современными и прошлыми — жизнью, верованиями, учреждениями. Язык отразил на себе историю народа и таким образом служит ценным материалом при исследовании судеб говорящей на нем на­родности. Особенно поэтому обращает на себя внимание Буслаева народный язык, так как, по его мнению, именно этот язык «проникнут органическою жизнью» — тер­мин народный язык он принимает «в противоположность теперешней речи письмен­ной и употребляющейся в кругу людей более или менее образованных». Особенно важно, что Буслаев верно понимал всю важность знакомства с областными наречия­ми. «Изучение народного языка и языка древних памятников, — говорит он, — само со­бою предполагает уже и изучение областных наречий». «До нас дошли памятники литературные из разных мест России, мы пользуемся ими и в теперешнем слоге, зна­чит, вносим в слог провинциализм. Мы изучаем язык народный: где он? В Киеве, Во­логде, Новгороде, Москве — следовательно, вместе изучаем и провинциализмы». Буслаев замечает, что «сочувствие к народному языку мало-помалу теряется, так что для многих этот, по преимуществу родной язык стал вовсе чуждым». При всяком случае он старается доказать важность изучения народных областных говоров, а за­родившийся под влиянием этого у читателя интерес спешит удовлетворить, прило­жив к своим Материалам несколько областных словариков. Я думаю, что шире охва­тить предмет исследования, яснее и определеннее наметить его задачи невозможно и теперь, несмотря на значительные успехи науки.

Автор книги «О преподавании отечественного языка» — не только ученый и не только педагог: в первой части он говорит о лучших методах преподавания родного языка, во второй — о самом русском языке в его истории; в первом томе видим педа­гога, обвиняющего Востокова и Греча за то, что они «смотрят на грамматику только с ученой стороны, не обращая внимания на учебную, забывая личность учащегося»; во втором томе удивляемся ученому, основывающему науку о русском языке на прочном историческом фундаменте. Но в обоих томах этой книги прежде всего мы находим человека. Живое, полное любви и творческой силы отношение этого челове­ка к знанию — вот что создало историческую науку о нашем языке.

Книга Буслаева должна быть поставлена в самую тесную связь с современными ей течениями русской мысли: общество сознало необходимость сделать самопозна­ние основой образования. В изучении своего прошлого и своего настоящего, в при­влечении к умственной и общественной жизни стоящего вне ее народа — русское об­щество надеялось найти новые силы, нужные для поддержания и развития новой на­циональной идеи. «В недавнее время возродившееся стремление к национальности, — говорит Буслаев, — возвысило ценность народного языка». И это возродившееся стремление находит достойное и талантливое выражение в скромной книге Федора Ивановича.

В 1848 году появилась магистерская диссертация Буслаева — «О влиянии хри­стианства на славянский язык». По собственному определению автора — это опыт истории языка по Остромирову Евангелию. На частном, ограниченном случае, на ис­следовании древнего текста славянского Евангелия, Буслаев применяет усвоенную и развитую им методу исторического изучения языка. Язык свидетельствует о настоя­щей и прошлой умственной жизни народа: текст Остромирова Евангелия знакомит нас не только с общественными и семейными отношениями, с юридическим бытом и мифологическими верованиями той эпохи жизни славянских народов, когда переве­дено на старославянский язык Евангелие, но переносит нас и в предшествующие эпо­хи. Между прочим, Буслаеву удалось ясно доказать, что славянские языки еще задол­го до Кирилла и Мефодия подверглись влиянию христианских идей. Но исследователь идет дальше: весьма удачно пользуясь сравнением славянского перевода Еванге­лия с готским, сделанным Ульфилою, Буслаев при помощи сравнительно-историчес­ких приемов восстанавливает материальный и юридический быт, культуру и верова­ния славян и готов в доисторические эпохи их жизни и незаметно переходит затем к еще более отдаленной эпохе — эпохе индоевропейского единства. Этот экскурс Бус­лаева в область сравнительного языковедения, конечно, не мог иметь того значения, которое приобрели все его труды по истории русского языка, но он в особенности ва­жен как первая у нас и у славян попытка извлечь из лингвистического материала те ценные данные, которые они содержат для характеристики отошедших в прошлое культурно-исторических эпох.

Несмотря на временное отвлечение в другую область, Буслаев продолжает свои занятия по русскому языку. Он собирает материалы для только что основанной им науки, понимая, что для прочности здания нельзя ограничиваться общими положе­ниями, случайными материалами, что это здание надо основать на точном изучении элементов языка. «Чем более вникаешь, — говорит Буслаев, — в малейшие подроб­ности творения, тем разительнее и глубже созерцаешь неистощимость и многообразность творчества: буква есть самая дробная стихия человеческого слова. Философия языка только тогда будет незыблема, когда глубоко укоренится на изучении буквы. Кто с надлежащей точки зрения смотрит на букву, тот понимает язык во всей созна­тельности, его изобразительности и жизненной полноте». И следуя этому, Федор Иванович обращается к изучению буквы и слова — он собирает обширные материалы для исторической грамматики.

В 1855 году, в юбилейном издании Московского университета, Буслаев поме­щает палеографическое, грамматическое и лексическое описание нескольких рукопи­сей Синодальной библиотеки, начиная со Сборника 1073 года и кончая Евангелием 1537 г. Из этих рукописей извлечено очень много данных, характеристичных для зву­ков и форм русского языка в различные периоды его жизни; в особенности любопыт­ны наблюдения Буслаева над синтаксическими явлениями, обнаружившимися в этих памятниках: запись русского писца в Сборнике 1073 года дает ему основание привес­ти ряд доказательств того, что синтаксис этой записи чисто русский. Вместе с тем Буслаев следит и за стилистическими особенностями в языке этих переводных памят­ников славянской литературы: он указывает на различные редакции в языке перевода Евангелия, а при разборе языка некоторых библейских книг доказывает влияние на них латинской Вульгаты. Обширные словарные извлечения, сделанные из большин­ства изученных рукописей, свидетельствуют о том, с каким вниманием работал над ними Буслаев.

В 1858 году Буслаев выпустил в свет «Опыт исторической грамматики русского языка». При этом уже из современных критических отзывов выяснилось, что основа­тель исторической науки о русском языке, с одной стороны, введя изучение русского языка в круг сравнительного индоевропейского языковедения, с другой, — недостаточ­но определив его ближайшее отношение к языкам славянским, лишил свой труд тех главных исторических основ, на которые он должен был опираться. Изучение славян­ских языков, ближайшее сопоставление с ними русского языка привели в конце соро­ковых годов другого знаменитого представителя русской науки Изм. Ив. Срезневско­го к определению целого ряда исторических эпох в совместной жизни славянских наречий и в обособленной жизни русского языка Срезневский сразу понял свою задачу специалиста: его «Мысли об истории русского языка» — это страница из сравнитель­ной грамматики славянских языков. Буслаев писал раньше Срезневского, естествен­но. что он понял свою задачу шире: в своих Материалах по русской грамматике он дал страницу из сравнительного языковедения. И в последующих своих трудах Буслаев не сузил задачи, не сосредоточился на более узком поле славянского языкознания и, таким образом, в 1858 году уже отстал сравнительно со Срезневским, писавшим в 1849 году. Опыт Исторической грамматики, в 1863 году вышедший под заглавием «Исторической грамматики русского языка», отражает в значительной степени взгляд Буслаева на то, что грамматика — это прежде всего учебная книга. Сообразуясь с педагогическими требованиями, Буслаеву пришлось сократить всю ту часть, где он мог бы рассматривать русский язык с точки зрения индоевропейской лингвистики: многие такие замечания в виде обрывочных мыслей отнесены в конец книги. Вслед­ствие этого, оторвав русский язык от почвы общего языкознания, не перенеся его на почву ближайшего сравнения с другими славянскими языками, Буслаев во многих отделах грамматики оставил целый ряд явлений без исторического освещения. И вместо того, чтобы дать историю русского языка, он оставил нам школьную грамма­тику, дополненную историческим материалом. Но, тем не менее, многие части этой грамматики остаются до сих пор незамененными. Говорю в особенности об истори­ческом синтаксисе, в котором обилие материала, замечательное понимание духа язы­ка, ясность изложения в значительной степени искупают все его недостатки.

Особенно ярко обнаружится значение Исторической грамматики Буслаева, если мы взглянем на изданную им в 1861 году Историческую хрестоматию церковносла­вянского и древнерусского языков. По мысли автора, хрестоматия эта должна была служить между прочим руководством при изучении этих языков: для этого она по­ставлена в связь с Опытом исторической грамматики. Хрестоматия содержит в себе тексты, взятые большею частью прямо из рукописей и напечатанные с удержанием всех особенностей древнего правописания, тексты эти относятся к XI–XVII веку. Таким образом, по хрестоматии можно наглядно изучать все те изменения, которым подвергалась в течение веков наша письменность. В приложениях приведены в выс­шей степени важные по своему научному значению памятники народной литературы XVIII в., а также образцы современной устной народной словесности. В примечаниях к каждому изданному тексту находим указание на всё важнейшее в историческом изучении языка и литературы. «Таким образом, — говорит Буслаев, — совокупность всех примечаний, расположенных в хронологическом порядке памятников, составля­ет как бы историю языка и письменности в практическом изложении». В этих приме­чаниях Буслаев не был стеснен школьными рубриками и на живых примерах, дейст­вительных фактах, извлеченных из первоисточников, показал, что дает древний текст или современная разговорная речь для научной грамматики языка, Буслаев научил вместе с тем будущих исследователей, как следует оживить мертвую букву, как за­ставить старинную хартию или полуистлевший пергамен давать свидетельские пока­зания о живом произношении минувших веков, о звуковом и грамматическом строе древнего языка. На изданных и разобранных текстах Буслаев показал, что изучение русского языка должно быть основано на исследовании древних и современных об­разцов языка, что грамматика не предписывает законов словоупотребления, а что она прежде всего регистрирует факты языка и затем дает им сравнительно-историческое освещение. Таким образом, Буслаев дал нам два издания русской исторической грам­матики: в одном из них видим школьное, теоретическое изложение особенностей русской речи, в другом — практическое и научное переложение того же предмета.

После составления Исторической грамматики Федор Иванович почти уже не возвращался к занятиям языком, ряд молодых исследователей продолжали его рабо­ты и воспользовались теми методами и данными, которые составили научное насле­дие основателя исторического изучения русского языка.

Предложенный очерк деятельности Буслаева на почве исследования отечествен­ного языка дает лишь общие указания на научные заслуги знаменитого ученого. Надо надеяться, что значение Буслаева как основателя исторической науки о русском язы­ке будет выступать все ярче и определеннее после того, как научное здание, начатое Федором Ивановичем, привлечет к себе большее количество работников. Воспомина­ния о светлой личности Буслаева не только оживят их работу, но и согреют их тою лю­бовью к знанию и к истине, которая никогда не оставляла нашего великого учителя.

Вступление и подготовка текста О. В. Никитина