Московская диалектологическая комиссия в воспоминаниях Д.Н. Ушакова, Н.Н. Дурново и А.М. Селищева

Неизвестные страницы истории Московской лингвистической школы

История Московской лингвистической школы, по крайней мере, в официальной части, берет свое начало с первого заседания лингвистического кружка, проходившего в сентябре 1901 г. И до, и после этого события идея объединения лучших, передовых, талантливых филологов в единую организацию возникала не раз, но после трагических событий Октября и изменения научных приоритетов, появления новых «идеологем» и кумиров 1920-х гг., часто уводивших далеко в сторону не только молодежь, но и подчас старые кадры, уже не было такого оплота, такой силы, которая могла бы удержать лихой разгул научной демократии. Ушли, один за другим, виднейшие отечественные филологи-слависты и лингвисты — Ф. Ф. Фортунатов, Ф. Е. Корш, А. А. Шахматов, которые своим авторитетом и титанической деятельностью заражали и заряжали новые силы, вели вперед. Именно тогда, накануне больших перемен, и зародилось новое (хотя по сути своей — классическое и глубоко научное) направление, ставившее своей задачей в том числе и поднятие авторитета русской науки путем обращения к богатейшему опыту классиков и живой исследовательско-экспедиционной работы, поставленной уже не на разрозненные, хаотично движущиеся «эксперименты», а на строго организованную, идеологически (т. е в данном случае — научно) обоснованную систему, приоритетом которой была наукаконкретных данных (А. М. Селищев) — лингвистика. Роль Московской лингвистической школы и Московской диалектологической комиссии в этом, несомненно, велика. Заслуги последней очень точно и в то же время образно подчеркнуты в публикуемых ниже воспоминаниях.

Три ключевые фигуры того памятного (1929 г.) заседания — Дмитрий Николаевич Ушаков, Николай Николаевич Дурново и Афанасий Матвеевич Селищев — сохранили в чудом уцелевшем Протоколе редкие эпизоды деятельности комиссии и ее представителей, среди которых были и известные европейские лингвисты. Это заседание памятно еще и тем, что оно, наверное, было одним из последних и собрало весь цвет русской науки, три ее поколения. Многих из них, как мы знаем, не стало уже через несколько лет, а деятельность комиссии в 1930-е гг., с явным уклоном в социологизаторство, была скоро прекращена. Тем острее звучат заключительные слова выступления А. М. Селищева, как и его соратников, говорившего о необходимости сотрудничества комиссии с молодежью, которая «будит к энергической работе грядущего диалектологического дня». Эти заметки уникальны еще и в том смысле, что дают неподдельное представление о самой атмосфере научных поисков, где, не без ошибок, рождались научные истины, рассказывают, пожалуй, впервые, так откровенно и с подобающим «лингвистическим вкусом» в мемуарном жанре о серьезной научной работе, невольно приближая и нас к той искренней и «живой жизни», которой дышали наши великие предки.

Публикуется впервые по тексту подлинника Протокола 189-го заседания Московской диалектологической комиссии, посвященного 25-летию со дня ее основания (Архив РАН. Ф. 502. Оп. 3. Ед. хр. № 71. Лл. 21—39). При воспроизведении текста нами были исправлены очевидные опечатки и погрешности стенограммы, сделаны сопутствующие ссылки и примечания; сокращения раскрыты в угловых скобках, а незначительные вставки публикатора — в квадратных. Тексты выступлений Д. Н. Ушакова, Н. Н. Дурново, А. М. Селищева и других участников заседания оставлены в первозданном виде (без редакторской правки, с сохранением стилистических, орфографических и пунктуационных особенностей подлинника, а также орнаментики документа). После текста Протокола в деле помещен Список членов Московской диалектологической комиссии, составленный ко дню ее 25-летнего юбилея и включивший в свой состав фамилии исследователей (во многих случаях с указаниями на время вступления в МДК и должность) за период с 21 января 1904 г. по 3 февраля 1929 г.

***

ПРОТОКОЛ

189 заседания

МОСКОВСКОЙ ДИАЛЕКТОЛОГИЧЕСКОЙ КОМИССИИ

6-го февраля 1929 г.

Заседание происходило в аудитории № 1 семинарского корпуса 1 МГУ и было посвящено 25-летию со дня основания Комиссии.

Присутствовали:

Председ<атель> Д. Н. Ушаков, тов<арищ> председателя Н. Н. Дурново, секретарь И. Г. Голанов, члены Комиссии: Р. И. Аванесов, Г. О. Винокур, О. А. Державина, Г. А. Ильинский, В. Н. Каменев, П. С. Кузнецов, Н. А. Мартынова, М. Н. Петерсон, А. М. Пешковский, П. П. Свешников, А. Д. Седельников, А. М. Селищев, В. Н. Сидоров, И. М. Тарабрин, М. В. Ушаков, и гости: Кл. Гр. Алексеева (студ<ент>ка IV к<урса> этногр<афического> отд<еления> 1 МГУ), И. Я. Бондяков, А. М. Иванов, П. Л. Усенко, А. И. Фомин (ст<уденты> IV к<урса> этн<ографического> [отделения]), Н. Э. Шмидт — всего 24 человека.

I. Председатель Д. Н. УШАКОВ приветствовал собравшихся с исполнившимся 25-летием Комиссии.

II. Секретарь И. Г. ГОЛАНОВ прочитал краткий отчет о деятельности Комиссии за 25 лет (личный состав, задачи, число заседаний и докладов, главнейшие темы их, экскурсии, издательская деятельность).

III. Председатель Д. Н. УШАКОВ поделился своими воспоминаниями о покойных академиках: о первом председателе Комиссии Ф. Е. Корше, о своем учителе Ф. Ф. Фортунатове и об А. А. Шахматове, так много сделавшем для Комиссии.

Корш начинал свое преподавание в Московском Университете, когда Фортунатов был студентом последнего курса; Фортунатов был учителем Шахматова.

27-летний Фортунатов, по представлению Корша, был избран доцентом по сравнительной грамматике индоевропейских языков. Он шел впереди западной науки, дал методы лингвистической работы, осветил общеславянский период. Эта научная сила создала Шахматова.

С Диалектологической Комиссией Фортунатов непосредственно не был связан, но все основатели Комиссии — его ученики по университету. Преподавание русского языка в этот период в университете было скудным. Курс по этому предмету читал проф<ессор> славистики Брандт по назначению факультета; он умел возбудить интерес к лингвистическим знаниям, но специальных занятий над материалом русского языка не вел. Если бы в то время преподавал в университете Соболевский или Шахматов, то Ушаков не был бы оставлен при университете по сравнительному языкознанию санскритику[i], а, вероятно, сразу бы отдался русскому языку. Дурново не был бы так долго литературоведом; разумеется, ни тот, ни другой не жалеют об этих занятиях, но Д. Н. [Ушаков] упомянул об этом, чтоб указать, что в университете они не имели прямого руководителя по русскому языку, которым впоследствии занялись. Позже пришли к диалектологии — каждый по-своему, но все одним путем: от Фортунатова к Шахматову. Интерес к русскому языку у Григорьева, Дурново и Тарабрина шел от занятий древнерусскими памятниками; у Ушакова — интерес этот был подготовлен работой по фольклору у В. Ф. Миллера. Когда эти лица кончали университетский курс, в Москве было много разных научных кружков, но еще не было кружка по языку. Основанный ими кружок, первое заседание которого состоялось в сентябре 1901 г. в квартире Григорьева, был первым лингвистическим обществом. Все они вскоре потянулись к Шахматову, который тогда был уже академиком. Дурново сообщил Шахматову о возникшем кружке, после чего академик писал членам кружка, что он очень заинтересован их работой, и добавил: Надеюсь, вы приняли бы меня». Бывая в Москве, Шахматов бывал в заседаниях кружка; позже в одном из заседаний Комиссии, когда по случаю выхода в свет I-го выпуска Трудов, читался очерк возникновения кружка и Комиссии и список членов кружка, присутствовавший здесь Шахматов сказал: «И я тоже был членом кружка». Он постоянно интересовался жизнью кружка и возникшей из него Комиссии; в переписке между Ушаковым и Шахматовым постоянно речь идет о делах Комиссии: и о крупных, и о мелких.

Все для новой академической Комиссии делалось через Шахматова: получение денег, рассылка книг и проч. Так он сам себя поставил с первых минут, постоянно предлагая себя для Комиссии: ведь это была необыкновенная личность, он постоянно готов был всем помочь. Кроткий Шахматов, «голубица» (по выражению Корша), в то же время был чрезвычайная сила, — сила, способная и на гениальное творчество и на черную работу.

Диалектологическая Комиссия — его родное детище; сам он писал: «Она мне дорога, а за смертью Корша еще вдвое дороже». Однако как ни были скромны работы молодой Комиссии, все же она делала интересное для самого Шахматова дело, почему он и принимал самое горячее участие в ее занятиях. Так, он вырабатывал вместе с Комиссией планы ее диалектологических поездок на 1910 год, наметив для нее с петербургскими сотрудниками определенные границы оканья и аканья; правда, северная половина не осуществила своей задачи, но москвичами (ездили в 1910 год прив<ат>-доц<ент> Дурново со студ<ентом> Голановым и прив<ат>-доц<ент> Соколов со студ<ентом> Каменевым) довольно точно была определена граница оканья и аканья.

Далее был предложен ряд выдержек из писем Шахматова (напр<имер>, от 3/IV [19]18 г. об интересе Шахматова к синтаксическим беседам, которые тогда шли в Комиссии).

Все они характеризуют истинно-«отеческое» отношение Шахматова к Комиссии и объясняют, почему все к нему постоянно обращались.

Кружку и Комиссии, как говорится, повезло: в лице Шахматова нашли «покровителя и ходатая, представителя и руководителя». Но счастье было не только в общении с самим Шахматовым, а еще в том, что он дал Комиссии Корша.

Корш — гениальный, блестящий ученый, но, конечно, не хозяин, в материальные дела Комиссии он не вмешивался. Однако и в деле направления ученой деятельности он не был руководителем; инициатива принадлежала самим членам Комиссии или же вырабатывалась в обсуждениях дел с Шахматовым. Но посещал Комиссию Корш очень охотно[ii]. Для членов Комиссии было важно общение с выдающимся ученым, интересным собеседником (умел он не только говорить, но и слушать); беседы Корша, при всей его гениальности, были необыкновенно просты. Его влекло к Комиссии, вероятно, то, что и сам он мог испытывать удовлетворение в ее работах, не только от широких сообщений, но и от кропотливых занятий (напр<имер>, по редактированию диалектологических программ). А молодежь влек к нему постоянно искрившийся его талант.

И Шахматов, и Корш всегда держали себя чрезвычайно просто; Корш был постоянно непринужденный, живой.

По смерти Корша доброжелательное отношение Академии Наук к Диалектологической Комиссии не изменилось, в частности, нельзя не поблагодарить глубокоуважаемого академика А. И. Соболевского за участие в работах Комиссии.

Итак, Московская диалектологическая комиссия — лингвистическое общество; 25-летний путь ее[iii] — светлый путь; может быть, она сделала меньше, чем хотелось, но все-таки сделала немало: составлены программы, на них получены ответы, часть их издается, приближается к концу и издание остальных, напечатана диалектологическая карта.

Главная задача Комиссии — по-прежнему — изучение говоров.

В заключение Д. Н. [Ушаков] высказывает свое пожелание, чтоб нашлись силы сделать работу Комиссии более планомерной.

После этих воспоминаний председатель Диалектологической Комиссии проф. Дмитрий Николаевич УШАКОВ просит Лингвистический кабинет 1 МГУ в лице его заведующего проф. М. Н. Петерсона принять в дар портреты трех великих деятелей лингвистической науки: Корша, Фортунатова и Шахматова*.

IV. Тов<арищ> председателя Н. Н. Дурново, член-основатель, прочитал свои воспоминания о начале Кружка и Комиссии.

ВОСПОМИНАНИЯ Н. Н. ДУРНОВО

(по авторской рукописи)

Не помню точно, кому из нас первому, Григорьеву[iv] или мне, кажется, что Григорьеву, пришла в голову мысль организовать кружок[v] для изучения русского языка. Я больше его чувствовал потребность поделиться своими мыслями, касающимися лингвистических вопросов, с другими, чем Григорьев, потому что в это время был занят печатаньем своей первой большой работы по диалектологии — Описания говора д. Парфенок[vi], — которая являлась как бы энциклопедией моих тогдашних знаний по языку. Попутно с этим шла подготовка к магистерским экзаменам, чтение лингвистических работ …Хотелось высказаться, посоветоваться, поучиться, и я естественно искал такую среду, в которой можно было бы высказаться. Правда, Григорьев в этом случае много дать не мог. Его интересы были больше филологические: чисто лингвистической стороной дела он не интересовался. Когда несколько позднее в наш кружок вошел Д. Н. Ушаков и стал развивать мысль, что недурно бы расширить задачи нашего кружка, сделав его лингвистическим вообще, не ограничивая его только русским языком, Григорьев был недоволен; он предпочитал, чтобы кружок остался при чисто филологических заданиях. Зато Григорьева привлекали задачи организаторского типа. Ему хотелось поскорее создать четкую классификацию старинных письменных памятников по языку, добиться экономного разделения труда по приведению в известность диалектологического материала и т. д.

С самого начала кружок был очень невелик. На первом заседании нас было только пятеро: кроме АЛЕКСАНДРА ДМИТРИЕВИЧА ГРИГОРЬЕВА и меня, также НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ СОКОЛОВ, ИВАН МЕМНОНОВИЧ ТАРАБРИН, самый аккуратный посетитель всех заседаний Кружка до его преобразования в Комиссию, несмотря на то, что его интересы и тогда лежали в значительной степени вне той области, которая была предметом занятий Кружка и Комиссии, и живший тогда в Москве молодой словинский ученый, ученик Ягича, РАЙКО РАЙКОВИЧ НАХТИГАЛЬ, теперь профессор славянской филологии в Люблянском Университете, еще недавно выпустивший ценную работу по русскому ударению.

Нахтигаль посещал аккуратно все заседания кружка до своего отъезда на родину. Все мы пятеро были по Университету однокурсники, кончили в 1899 году. Григорьев, Соколов, Тарабрин и я, Московский, Нахтигаль — Венский Университет. Д. Н. УШАКОВ вошел в наш кружок только с 5-го заседания, т. е. через 2 с небольшим месяца. Кроме Д. Н. Ушакова, Кружок постепенно пополнялся и другими лицами, сначала студентами, как АРКАДИЙ СТЕПАНОВИЧ МАДУЕВ, НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ВАСИЛЬЕВ, НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ КОНОНОВ, а затем и лицами старших выпусков, как АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ ОРЛОВ, ВАЛЕРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ПОГОРЕЛОВ (теперь профессор Братиславского Университета), НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ ШАТЕРНИКОВ и др.

Когда основывался Кружок, я лично еще не специализировался по изучению языка, как позднее. Главные мои интересы были направлены на изучение старинной литературы и устной словесности. В изучение языка я только начинал втягиваться, обрабатывая свои записи фольклорного характера, сделанные мною у себя в деревне — в Парфенках б. Рузского, теперь Воскресенского уезда Московской губ., затем в Калужской губ. в нижнем течении р. Угры и от случайно встретившихся крестьян других губерний. Попутно с записями фольклорного материала я делал наблюдения и над разговорным языком. Но лингвистом стать тогда я не собирался; моя лингвистическая подготовка была очень слаба. В программе магистерских экзаменов, к которым я тогда готовился, стоял и русский язык, но профессор Р. Ф. Брандт[vii], дававший нам программу по русскому языку, ограничивал свои требования немногими старыми работами. В программе почти не было работ А. А. Шахматова, потому что проф. Брандт находил, что эти работы слишком трудны для усвоения. По общим вопросам языковедения и по сравнительной грамматике индоевропейских языков не требовалось ничего. Знакомство со славянскими языками и то только с двумя, одним западным и одним южным, требовалось лишь практическое; сравнительная грамматика славянских языков не требовалась и не была нам известна даже в объеме университетского курса, так как такого курса в Университете не читалось. Понятно — что, готовясь к магистерскому экзамену, изучая народные говоры, работая над описанием старинных рукописей, я не мог довольствоваться той программой, какая была нам дана проф. Брандтом, и, конечно, читал работы Шахматова, которые боялся нам рекомендовать проф. Брандт, и др. работы по русскому, славянскому и общему языковедению, но все же моя лингвистическая подготовка оставалась очень слабой и несистематичной, а в моих познаниях по сравнительной грамматике славянских и индоевропейских языков оставались большие пробелы, не совсем восполненные даже и до сих пор. Григорьев и Тарабрин были от лингвистики еще дальше меня. При таких условиях ясно, какое значение для Кружка с самого его возникновения имело присутствие в нем чистого лингвиста Н. Н. Соколова и слависта, уже тогда хорошо знакомого с сравнительной грамматикой славянских языков, Р. Р. Нахтигаля.

Н. Н. СОКОЛОВ[viii] был необходим нашему Кружку и Комиссии как чистый лингвист. Но я бы назвал его душой и идеологическим руководителем Кружка и, в особенности, Московской Диалектологической Комиссии, имея в виду то обстоятельство, что Комиссия направлением всей своей деятельности, пониманием своих непосредственных задач, постановкой вопроса о методах и задачах собирания диалектологических сведений и освещением добытого ею диалектологического материала в значительной степени обязана Н. Н. Соколову. Он первый в Комиссии указал на необходимость различать переходные и смешанные говоры и первый дал определение и тех и других, изложенное в его статье «Определение и обозначение границ русских говоров», начинающей собою 1-й выпуск Трудов МДК[ix], но впервые сформулированное им еще в 1904 г., в докладе о некоторых переходных говорах западной части Тверской губ., прочитанном на 9-м заседании МДК[x]. Это определение легло в основу понимания переходных и смешанных говоров в «Очерке русской диалектологии», приложенном к изданному Комиссией «Опыту диалектологической карты русского языка в Европе»[xi], и во вступительной главе моих «Диалектологических разысканий»[xii] 1918 года. Н. Н. Соколов в этом случае не был вполне самостоятельным: предлагаемое им разграничение чистых, переходных и смешанных говоров проводилось некоторыми и раньше, но, кажется, никто до него не делал этого с такой последовательностью и не клал этого в основу диалектологических наблюдений. Для нас, членов Комиссии, это новость, которая была нами усвоена и положена в основу наших дальнейших работ. В связи с учением о переходных говорах стоял и исторический подход к их изучению, проводившийся Н. Н. Соколовым во всех его диалектологических работах, в том числе и его погибшем исследовании по литовской (жемайтской) диалектологии. Исторический метод в применении к переходным говорам Н. Н. Соколов понимал в смысле выяснения первоначальной основы говора и тех черт, какие явились в нем под влиянием других говоров. При определении этих черт приходилось выяснять, со стороны каких говоров идут влияния и насколько эти влияния сильно изменили первоначальный характер говора и приблизили его к говорам на него влиявшим. Может быть, я изложил здесь принципы, применявшиеся Н. Н. Соколовым при изучении переходных говоров, недостаточно полно и ясно. Думаю, однако, что сейчас важно не это, а важно указать, что эти принципы были целиком приняты Комиссией и направили ее текущую работу по определенному руслу.

Н. Н. Соколов за то время, пока он работал в Комиссии, много раз предпринимал диалектологические поездки[xiii]. Все эти поездки были направлены в области с переходными говорами (между северновеликорусскими и южновеликорусскими и между великорусскими и белорусскими говорами), имели целью выяснить в самых общих чертах основные тенденции в современой эволюции этих говоров, установить их первоначальную основу и определить пути и характер позднейших наслоений в этих говорах, идущих со стороны других говоров. В постановке таких вопросов и их разрешении — главное значение этих поездок; сырого диалектологического материала они давали сравнительно мало.

Поездки как самого Н. Н. Соколова, так и других членов МДК были по большей части согласованы с планом, выработанным Комиссией, а в выработке этих планов едва ли не главнейшая роль принадлежала Н. Н. Соколову. В согласии с его пониманием задач и методов исторической диалектологии большая часть диалектологических экскурсий, организованных МДК, была направлена в область переходных говоров.

В области изучения русской диалектологии Н. Н. Соколов, несмотря на многочисленные поездки, сделал все же сравнительно мало. Но его влияние на работу самой Комиссии и ее членов было огромным.

Могу вспомнить еще одну сторону в деятельности Н. Н. Соколова как члена и руководителя МДК. Это — его доклады, касавшиеся синтаксиса русского языка[xiv]. И здесь он, хотя и не дал много, но острой постановкой принципиальных вопросов сильно содействовал возбуждению наших интересов к этому мало его интересовавшему в то время отделу грамматики и направлению наших позднейших работ в этой области.

V. После воспоминаний Николая Николаевича Дурново выступил И. М. ТАРАБРИН, член-основатель.

Зная деятельность Комиссии на всем ее протяжении, он останавливается на 3 обстоятельствах:

1) Члены Комиссии вскоре после ее основания составили список трудов и статей по русскому языку и диалектологии, отпечатанный[xv] в ограниченном количестве экземпляров.

2) Молодые сочлены работали над созданием Библиотеки Комиссии.

3) Желательно, чтобы новые сотрудники Комиссии не забывали и работы, близкой к деятельности Комиссии, какова была, напр., работа по составлению карточек для словаря быта при Историческом Музее (доведен до С; необходимо его завершить).

VI. Член Комиссии М. Н. ПЕТЕРСОН остановился на современном значении Комиссии — научном и педагогическом.

1) Методы изучения говоров у Д. К. совсем особые, вызванные местными условиями жизни русских говоров и не совпадающие с западными методами. Главное — это воспитание молодых исследователей — наблюда­телей в одном научном направлении, что обеспечивает успех групповых и единоличных диалектологических экспедиций. Отправляясь в разные места, сотрудники К. описывают говоры по одному способу и таким об­разом дают однородные материалы, по которым можно писать любое ис­следование.

2) Интересы Д. К. гораздо шире ее наименования — здесь можно делать доклады на любую тему. Надо отметить интерес Комиссии к фонетике и к фонетической транскрипции, что связано и с преподава­нием в Университете.

3) Дело Комиссии — жизненное: при новых Академиях (белорус­ской и украинской) возникли местные диалектологические комиссии по образцу наших, как бы «филиальные отделения», строящие свою ра­боту по нашему типу. Большинство молодежи выработало в Д. К. свое лингвистическое мировоззрение. Сам М. Н. прочитал 1 доклад здесь, затем участвовал в «синтаксических беседах».

Д<иалектологическая> К<омиссия> имеет полное основание гордиться своей работой.

VII. Член Комиссии Г. О. ВИНОКУР указал на то, что Комиссия имела большое воспитательное значение для той группы, к которой принад­лежал он и его сверстники. Он не считает преувеличением сказать, что это поколение студентов училось не столько в Университете, сколько в Диалектологической Комиссии.

VIII. Преп. Школы ВЦИК А. М. ИВАНОВ[xvi] заметил, что в свои студенческие годы он был счастлив, что 1) учился в Университете и 2) посещал Д. Комиссию. Хотя многие из его сверстников, вместе линг­вистически выраставшие в Комиссии, и отошли, но многие дают нечто для ее работы. С самого начала посещении Комиссии он почувствовал здесь эту прекрасную простоту, которая, очевидно, сохраняется в ней со дня основания, судя по прочувствованным словам одного из членов-основателей А. С. Мадуева на заседании в апреле 1928 года, которому удалось после многих лет в провинции видеть группирующуюся в ней молодежь.

IX. Член Комиссии В. Н. СИДОРОВ, выступая от молодых членов Комиссии, указал, что с их стороны было бы неблагодарностью не говорить на Юбилейном Заседании, т. к. они «воспитанники К. в квадрате», являясь в области русской диалектологии учениками не только самых основателей Комиссии, но и их учеников и продолжателей.

X. Секретарь Комиссии И. Г. ГОЛАНОВ, в связи с своим положением в Комиссии заметил, что по времени вступления (1911) он не принадлежит ни к основателям, ни к молодым членам Комиссии, а составляет ее «середину», принимая уже 10-й год большое участие в ее делах по должности секретаря (иногда довольно хлопотливой). Этим он всецело считает себя обязанным председателю Комиссии Д. Н. УШАКОВУ, которому он и приносит глубокую благодарность не только от себя, но и от лица всей Комиссии: привлечение к науке часто идет не только от нее самой, но от живой личности, как в данном случае. Сегодняшнее заседание рассеивает все сомнения и показывает, что этот труд по Комиссии следует нести и дальше.

XI. Член Комиссии А. М. СЕЛИЩЕВ, назвав себя вступившим в нее не так давно (в 1921г.), выяснил ее значение в следующей речи.

Речь на юбилее Д<иалектологической> К<омиссии> 6/II—[19]29

ПРОФ. А. М. СЕЛИЩЕВ

В 90-х годах XIX века был подведен итог всему тому, что было известно о русских говорах на всех необъятных просторах России. Это было сделано в известном диалектологическом труде академика А. И. Соболевского, в его «Опыте русской диалектологии», Вып. I. Наре­чия великор<усское>. и белор<усское>. (Живая старина, 1892 г., дополненное отдельное издание 1897 г. СПб.) и в Очерке русской диалектологии, Малорос<сийское> наречие (Ж<ивая> Ст<арина>. II. 4). Из описаний, из сырых материалов, из губернских календарей и многих других изданий извлечены были все диалектологические данные и представлены здесь в виде характеристики от­дельных русских районов. В наиболее благоприятных условиях оказа­лась группа южнорусская, вследствие сравнительно богатого опубликованного материала и наличия ряда статей по диалектологическому описанию. Но огромные пространства великорусских говоров представлены были к этому времени весьма немногими записями и случайными неопределенными указаниями отдельных черт. Труд А. И. Соболевского составлял в течение долгого времени единственное общее пособие по русской диалектологии. Вместе с тем он значительно содейство­вал дальнейшим диалектологическим изучениям.

II-е Отделение Академии Наук и редакция Живой Старины издали программы-вопросы по собиранию диалектологического материала. Производились отдельные описания и диалектологические наблюдения. Диалектологический материал накоплялся. Ощущалась потребность в такой научной организации, которая планомерно приступи­ла бы к диалектологическим изучениям, к собиранию диалектологического материала, к всестороннему изучению его и в конечной цеди к составлению русской диалектологии и диалектологической карты.

Эта потребность нашла себе отклик в московском кружке молодых лингвистов, занимавшихся изучением разных вопросов по отно­шению к русскому языку. Уже с самого начала, с 1901 г., интересы кружка устремлялись к изучениям в области русской диалектологии. Из 22 докладов, прочитанных в заседаниях кружка, 13 были посвящены диалектологическим вопросам. Через 3 года кружок был преобразован в «Комиссию по составлению диалектологической карты русского языка» при II-м Отделении Академии Наук.

Я имею честь принимать участие в работах Комиссии только с 1922 г. О деятельности ее в предшествующие годы я получал сведения вдали от Москвы, живя в Казани, некогда оживленном культурном цент­ре в Поволжье. В течение первых пяти лет немного сведений доходи­ло к нам в Казань. В 1908 г. вышел I выпуск Трудов Московской диалектологической Комиссии, в 1910-м 2-й выпуск; в последующие годы стали появляться дальнейшие книги. С этого времени и перед посто­ронним наблюдателем открывается деятельность московских лингвистов-русистов. Для русской диалектологии образование Комиссии и появление ее трудов представило новый (здесь и далее разрядка в подлиннике. — О. Н.) период в судьбах этой науки в нашей стране. Деятельность Комиссии отражала полно ст­ремления к выполнению задач современной лингвистичес­кой науки. Комиссия разработала цельную программу диалек­тологических изучений русской области. Членов Комиссии не удовлетворило название, данное ей Академией: «Комиссия по составлению диалектологической карты русского языка». Они предпочитают имено­вать свою организацию Московской Диалектологической Комиссией. Задачу своей деятельности они понимали и осуществляли по более широкой программе. Они собирают и обрабатывают диалектологические данные. Они готовятся к составлению пока общей ориентирующей рус­ской диалектологической карты, а затем к составлению подробного диалектологического атласа.

В своих заседаниях они обсуждают в числе диалектологических вопросов существенный вопрос в диалектологии вообще — вопрос о взаимодействиях соседних диалектологических групп, о возникновении переходных и смешанных говоров.

C осени 1904 года в Комиссии «зашел принципиальный разговор о них», — об этих говорах сообщал в 1-м выпуске Трудов Н. Н. Соко­лов, так много поработавший по этому вопросу. Вопроса о смешанных и переходных говорах касался и другой деятель Комиссии, Н. Н. Дурново, в своих «Диалектологических разысканиях в области великорусских говоров» (1918 г.). Для постороннего наблюдателя было видно, что дея­тели Московской Комиссии занимались не одной лишь теорией переход­ности говоров. Они и на деле показали, какое важное значение принад­лежит этому вопросу в русской диалектологии, и положили много тру­да на изучение районов переходных говоров.

Мы видим, как пристально работала Комиссия над выяснением весь­ма важного вопроса, об оканье и аканье, над разъяснением границ между окающими и акающими говорами. Члены Комиссии и их молодые сотрудники много раз отправляются на поиски границ тех и других говоров, на определение районов с различными типами аканья (яканья). Так, напр., по одному из планов, выработанных Комиссией, Н. Н. Дурново должен был объездить летом 1904 г. западную часть Клинского уезда и сев<еро>-восточную часть Волоколамского для определения границы между оканьем и аканьем. Такого же характера поручение возла­галось на Н. Н. Дурново и в последующие годы. В 1910 году он искал границу между оканьем и иканьем в пределах Рязанской, Тамбовской и Нижегородской губ.; он выполняет такую же задачу и в 1913 г. Ре­зультаты своих наблюдений и изучений диалектологического материа­ла, собранного другими лицами, Н. Н. Дурново представил в своей диссертации: «Диалектологические разыскания в области великорусских говоров» (1918 г.). Много занимался этими вопросами и другой деятельный член Комиссии Н. Н. Соколов. Внесли свои вклады по выяснению окаю­щих и акающих говоров также другие члены и сотрудники Комиссии. Од­ним из них, И. Г. Голановым, выяснены границы диссимилятивного аканья и дана карта областей, представляющих это явление.

Московская Диалектологическая Комиссия указывала не только на взаимодействия русских диалектологических групп, но и на взаимоотношения русских и нерусских групп. И этот вопрос, один из важнейших в современной лингвис­тике, Комиссия включила в программу своей деятельности. Н. Н. Соколов ездил в Литву и Белоруссию наблюдать взаимоотношения русских групп с литовскими и польскими. В заседании Комиссии в январе 1909 г. вызвал весьма оживленное обсуждение доклад А. В. Маркова[xvii]: «Область великорусского наречия и область финно-угорских топографических названий». Судьбу русского языка в иноязычной среде наблюдают и позднейшие члены Комиссии: Г. Г. Дингес[xviii] в среде немцев Поволожья, Селищев в среде чуваш и черемис Казанского края. В. И. Лыткин, слушатель членов Комиссии профессоров Московского Университета, изучает в исторической перспективе русские элементы в языке зырян. Другой слушатель, Г. А. Нечаев, собирает интересные сведения об изо­лированных русских говорах в Пермском крае, говорах, представляющих в своем звуковом составе много зырянских элементов.

Деятели Комиссии много работали по физиологии русской речи. Им принадлежит большая заслуга в выяснении физиологии типа московской речи. В 1909 году несколько заседаний было посвя­щено докладу Д. Н. Ушакова о наблюдениях проф. Финка по физиологии русской образованной речи. В 1909 году и 1910 гг. Д. Н. Ушаков и Н. Н. Дурново работали над системой фонетической транскрипции своей речи. Ими изготовлялась фонетическая запись в их произношении рас­сказа Чехова «Дачники». Ими выработана была и система знаков для фонетической транскрипции. И запись и система знаков подвергались обсуждению в заседаниях Комиссии. Члены Комиссии, пристально наблюдавшие за речью москвичей, отметили ее неодинаковость у старшего и младшего поколений. Это — весьма важное наблюдение. Так, члены Комиссии указали, что гласному предударенному[xix] речи старшего поколения соответствует[xx] в речи младшего поколения москвичей. «Питухи», — заметил представитель старшего поколения пред­седатель Комиссии Ф. Е. Корш по адресу молодых членов Комиссии. Это наблюдение несомненно. И по некоторым другим чертам своей речи моло­дое поколение москвичей отличается от старших, как это обнаружил и сербский лингвист Р. Кошутич, долго и внимательно наблюдавший московскую речь*. В 1911 г. в заседании Комиссии Ф. Е. Корш прочитал свой доклад по поводу хрестоматии Р. Кошутича «Руски примери». В докладе много внимания было уделено речевым тактам. К глубокому сожалению, этот доклад остался неопубликованным.

Объясняя те или иные языковые явления, Московская Диалектологическая Комиссия учитывает все возможные обстоятельства, при которых могли возникнуть в данной общественной группе изучаемые явления. Она не забывает о самих носителях говоров, не забывает о культурно-исто­рической судьбе их, учитывает связи населения с культурно-промышлен­ными центрами, принимает во внимание географическое положение, способ­ствующее интенсивности в сношениях с прочим населением или изолирующее от других групп населения. Подобные замечания, хотя и отрывочные, определяют понимание языковых процессов как процессов социального характера. Членами Комиссии предложена была в РАНИОНе в ка­честве темы для коллективной работы по лингвистической Секции: «Обс­ледование и изучение, преимущественно с точки зрения социальной диа­лектологии, великорусских говоров, в первую очередь Московской губернии»**. Не вина этих лиц, что работа не могла быть выполнена ими. Од­ним из членов Комиссии впервые в русской лингвистике представлена работа по общему определению языковых явлений как явлений социаль­ного значения. Эта работа М. Н. Петерсона «Язык как социальное явление»***. Другим членом Комиссии велась работа по изучению языковых переживаний в связи с событиями и обстоятельствами последних лет****.

В своих заседаниях Комиссия много времени уделяет обсуждению научно-организационных вопросов. Вырабатываются диалектологические программы с главнейшими вопросами и примерами, обсуждаются планы диалектологических экскурсий.

Комиссия выполнила огромную работу по собиранию и обработке диалектологического материала, преимущественно великорусского и белорусского. Диа­лектологическая карта, составленная H. Н. Дурново, Н. Н. Соколовым и Д. Н. Ушаковым. Очерк русской диалектологии, приложенный к ней, 10 вы­пусков Трудов Комиссии (1908—1918) — свидетели неуклонного стрем­ления деятелей Комиссии к изучению русских диалектов во всем их разнообразном составе. В изданной карте, охватывающей все огромные пространства в Европе, занимаемые русскими диалектами, имеются, разумеется, неточности. Члены Комиссии, составители карты сознают это не меньше других диалектологов. В результате дальнейших изучений Комиссия вносит те или иные поправки в определения диалектических границ. Эти исправления выразительно подчеркиваются ею в отчетах и статьях, помещаемых в очередных выпусках ее Трудов.

Диалектологические экскурсии членов Комиссии бывали недлитель­ны. В этих экскурсиях преследовалась определенная цель: узнать, как в намеченных местных пунктах обстоит дело с тем или иным явлением: оканье или аканье? есть ли цоканье? замены и т. п. вопросы. Данные для ответа на заранее поставленные вопросы члены Комиссии и их сотрудники могли собрать и в течение короткого времени. Комиссия принимала меры и для детального, всестороннего исследования неко­торых районов. Но обстоятельства не благоприятствовали таким изучениям.

Московской Диалектологической Комиссии принадлежит заслуга в методологическом руководстве молодыми лингвистами-диалектологами. К участию в своих работах она привлекает молодые силы. Молодые люди, обнаружившие интерес к изучению русского языка, командируются ею по летам в диалектологические экскурсии в разные местности России, иногда отдаленные и глухие. В эти экскурсии они отправляются иногда вместе с одним из старших по деятельности членов Комиссии. В этих случаях начинающие свою работу диалектологи получали на практике руководящие указания и сами с своей стороны оказывали порой существенную пользу руководителям. «В поездке (1910 г.) вместе со мной принимал участие студент Московского Университета И. Г. Голанов, много способствовавший успеху этой поездки», — писал в одном из своих отчетов Н. Н. Дурново. В заседаниях Комиссии внимательно обсуждались доклады молодых сотрудников ее. Их силами также немало разоб­рано диалектологического материала, находящегося в архиве Комиссии — материала в виде ответов на диалектологические программы.

И до сих пор молодые члены и сотрудники Комиссии принимают в ней деятельное участие и по диалектологическим наблюдениям, и по об­работке диалектологических материалов. Любовью к лингвистической нау­ке — науке конкретных данных (а не заоблачных или планетарных фантазий) объединяет она молодых тружеников. В сотрудни­честве с ними сама Комиссия, несмотря на 25 лет своей деятельности, остается по-прежнему молодой Комиссией. Пусть же бодрый голос ее проникает во все углы нашей страны и будит к энергической[xxi] работе грядущего диалектологического дня.

XII. Секретарь И. Г. ГОЛАНОВ огласил приветственные телеграммы и письма от учреждений и отдельных лиц.

XIII. Закрывая Юбилейное Заседание Московской Диалектологической Комиссии, председатель Д. Н. УШАКОВ высказал следующие пожелания: если в работе Комиссии иногда, может быть, не хватало планомерности, надо эту планомерность осуществить. По отношению к молодежи нужно пожелать, чтобы она поддерживала традиции Комиссии, неся ее труд бескорыстно, каким всегда жила Комиссия. Благодаря эту молодежь за ее работу в Комиссии, Д. Н. [Ушаков] высказывает пожелание, чтобы они и дальше помогали Комиссии в осуществлении ее задач, это: 1) продолжение списка работ по р<усскому> языку и диалектологии (начатое Аванесовым и Сидоровым), 2) возобновление деятельности библиотеки, непрерывно пополняемой поступлениями от разных лиц и учреждений, 3) собирание и систематизация диалектологического материала, в частности как подготовка[xxii] к созданию атласа русских говоров[xxiii].

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Булахов М. Г. 1978 — Соколов Николай Николаевич // Булахов М. Г. Восточнославянские языковеды: Биобиблиографический словарь. Т. 3. — Мн., 1978.

Дурново Н. Н. 1900, 1901, 1902, 1903 — Описание говора деревни Парфенок Рузского уезда Московской губернии // Русский филологический вестник. 1900. Т. 44. № 3—4; 1901. Т. 45. №1—2; 1901. Т. 46. № 3—4; 1902. Т. 47. № 1—2; 1903. Т. 49. № 1—2; 1903. Т. 50. № 3—4.

Дурново Н. Н. 1917—1918 — Диалектологические разыскания в области великорусских говоров. Ч. 1. Южновеликорусское наречие. Вып. 1—2. М., 1917—1918.

Дурново Н. Н. 1923 — Николай Николаевич Соколов [некролог] // Slavia, roč. 2, seš. 1. Praha, 1923.

Опыт 1915 — Опыт диалектологической карты русского языка в Европе с приложением очерка русской диалектологии // Русский филологический вестник. 1915. № 4 [Т. 71, вып. 2]; то же, отд. изд.: М., 1915 (в соавторстве с Н.Н.Дурново и Д.Н.Ушаковым).

Соколов Н. Н. (рец.) 1903 — Синтаксис русского языка в исследованиях Потебни. Изложил И. Белоруссов. Орел, 1902 // ИОРЯС. 1903. Т. 8, кн. 2.

Соколов Н. Н. 1904 — [Предварительный отчет о поездке в Тверскую губ. с диалектологической целью летом 1904 г.] // Этнографическое обозрение. 1904. Кн. 62. № 3.

Соколов Н. Н. 1908 — Отчет о поездке в Тверскую губ. с диалектологической целью летом 1904 г. // Труды Московской диалектологической комиссии. Вып. 1. Варшава, 1908.

Труды МДК 1908 — Труды Московской диалектологической комиссии. Вып. 1. Варшава, 1908.

Ушаков Д. Н. 1915 — Воспоминания о председателе Московской Диалектологической Комиссии // Русский филологический вестник. 1915. № 3.

Ушаков Д. Н. 1995 — Русский язык. М., 1995.

Ушаков Д. Н., Голанов И. Г. (сост.) 1927 — Краткий очерк деятельности Постоянной Комиссии по диалектологии русского языка за 12 лет (январь 1914 г.—январь 1926 г.) // Труды Постоянной Комиссии по диалектологии русского языка (б. Московской диалектологической комиссии) / Под ред. Д. Н. Ушакова. Вып. 9. — Л., 1927.

Ушаков Д. Н., Соколов Н. Н. 1914 — Краткий очерк возникновения Московской диалектологической комиссии и ее деятельности за первое десятилетие (1904—1914) // Труды Московской диалектологической комиссии / Под ред. Д. Н. Ушакова. Вып. 3. — Варшава, 1914.


[i] Такое слово и согласование в тексте документа. (Здесь и далее сноски под номерами наши. — О. Н.).

[ii] См. также статью памяти Ф. Е. Корша «Воспоминания о председателе Московской Диалектологической Комиссии» [Ушаков 1915: 68—81].

[iii] Этот доклад был сделан Д. Н. Ушаковым на юбилейном заседании МДК, посвященном 25-летию со дня ее основания. См. также: [Ушаков, Соколов 1914: 219—230; Ушаков, Голанов 1927: 1—12].

* Портреты, украшенные зелеными венками, находились в помещении заседания (такая сноска в тексте документа. — О. Н.).

[iv] Григорьев Александр Дмитриевич — один из основателей Московской диалектологической комиссии.

[v] Первое заседание Московского лингвистического кружка состоялось в сентябре 1901 г. (см.: Архив РАН. Ф.502. Оп. 3. Ед. хр. № 71. Лл. 2—5). Позднее кружок был преобразован в Московскую диалектологическую комиссию. Подробнее об этом см. очерки Д. Н. Ушакова в кн.: [Ушаков 1995: 261—296].

[vi] См. [Дурново 1900; 1901; 1902; 1903].

[vii] Брандт Роман Федорович (1853—1920) — известный русский филолог-славист и педагог, член-корреспондент Императорской АН.

[viii] Соколов Николай Николаевич (1875—1923) — известный русский диалектолог и педагог, один из основателей Московской диалектологической комиссии.

[ix] См. [Труды МДК 1908: 1—6].

[x] Материалы этой экспедиции опубликованы в изданиях: [Соколов 1904: 130—131; 1908: 36—45].

[xi] См. [Опыт 1915: 211—344].

[xii] См. [Дурново 1917—1918].

[xiii] Сведения о диалектологических поездках Н. Н. Соколова и его научной деятельности см. [Дурново 1923: 187—188; Булахов 1978: 215—217].

[xiv] См., например: [Соколов 1903: 347—366].

[xv] Далее в строке напечатано: на.

[xvi] Иванов Александр Максимович — член Московской диалектологической комиссии.

[xvii] Марков Алексей Владимирович — член Московской диалектологической комиссии (скончался в 1917 г.).

[xviii] Дингес Георгий Генрихович —член Московской диалектологической комиссии с 1917 г.

[xix] Далее, очевидно, пропуск звука.

[xx] Далее, очевидно, пропуск звука.

* Р. Кошутите. Руска граматика. I. Гласови. Пэтроград, 1919. Стр. X—XV (такая сноска в тексте документа. — О. Н.).

** Ученые записки лингв<истической> секции. I. Стр. 130 (такая сноска в тексте документа. — О. Н.).

*** Ученык зап<иски> лингв<истической секции. I. Стр. 2—21 (такая сноска в тексте документа. — О. Н.).

**** Селищев [А. М.] Язык революционной эпохи. М., 1928 (такая сноска в тексте документа. — О. Н.).

[xxi] Так в тексте документа.

[xxii] Так в тексте документа.

[xxiii] Напечатано по зачеркнутому тексту: великорусского говора.


© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру