Новый стиль речи и культура поколения. Политическая корректность Часть вторая

Расово-гендерная корректность языка христианства

По всей очевидности, соображения политической корректности были учтены и католической церковью. В 1993 года в Германии вышло в свет роскошное издание Библии, иллюстрированной иконами, почти исключительно русскими. Это был новый "единый перевод Священного Писания". Работа над ним началась в 60-х годах ХХ века в связи с тем, что Второй Ватиканский собор (1962–1965 г.г.) разрешил употребление национальных языков в Божественной Литургии. Немецкоязычные католики разных стран и областей Европы договорились о целесообразности единого перевода. Позже к работе над переводом подключилась и евангелическая церковь Германии, однако участие ее было ограниченным.

Обе церкви согласились с "Экуменическим перечнем библейских собственных имен, географических названий, мер и весов", а также с единым новым переводом Нового Завета и Псалтири, однако протестанты не признали остальных Книг Ветхого Завета в новом переводе и оставили для себя старый перевод Мартина Лютера.

Цель этой работы состояла не только в обеспечении всех немецкоязычных католиков (а по возможности, и протестантов) единым текстом Библии. Одновременно ставилась задача, которая была связана с требованиями массовой информации, делавшими ее не менее, а, быть может, даже более важной, чем наличие единого перевода. Эта задача заключалась в том, чтобы сделать язык Священного Писания более современным в связи с тем, что новый перевод "…был  бы полезен для использования Библии в общественной жизни, в особенности прессой, радиовещанием и телевидением". [123] 

Сравним небольшие отрывки из текстов перевода М. Лютера и нового перевода:

Книга Бытия

1. (1,27) Перевод М. Лютера: ... und schuf sie als Mann und Weib. – Новый перевод: Als Mann und Frau schuf er sie. –…мужчину и женщину сотворил их.

2. (2,22) Перевод М. Лютера: –Und Gott der Herr baute ein Weib aus der Rippe, die er von dem Menschen nahm... – Новый перевод: Gott, der Herr, baute aus der Rippe, die er vom Menschen genommen hatte, eine Frau... – Русский текст: И создал Бог из ребра, взятого у человека, жену.

3. (2,23) Перевод М. Лютера: Da sprach der Mensch: Das ist doch Bein von meinem Bein und Fleisch von meinem Fleisch; man wird sie Männin nennen, weil sie vom Manne genommen ist. – Новый перевод: Und der Mensch sprach: Das endlich ist Bein von meinem Bein und Fleisch von meinem Fleisch. Frau soll sie heißen; denn vom Mann ist sie genommen. – Русский текст: И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою: ибо взята от мужа.

4. (2,25) Перевод М. Лютера: Und sie waren beide nackt, der Mensch und sein Weib, und schämten sich nicht. – Новый перевод: Beide, Adam und seine Frau, waren nackt, aber sie schämten sich nicht voreinander. – Русский текст: И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились.

Из сопоставления этих переводов видно, что обозначения первой женщины лексически разнятся как в переводе М. Лютера ("Weib" и "Männin"), так и в русском переводе ("женщина" и "жена"). Новый перевод Библии этого различия не делает, употребляя везде слово "Frau".

С одной стороны, совершенно очевидно, что этимологически слово "Frau" не подходит для библейской истории сотворения человека, поскольку обозначало жену не единственного человека, а господина, первого среди многих. С другой стороны, одновременно исчезает также разведение двух семантических категорий применительно к первой женщине: а) по ее принадлежности к полу и б) по ее принадлежности к Адаму.

Но вместе с этим понятно и то обстоятельство, что текст Библии в переводе М. Лютера невозможно использовать, соответственно цели католической церкви, публично – в прессе, на радио и на телевидении – по соображениям политической корректности: во-первых, слово "Weib" имеет средний род в немецкой грамматике; во-вторых, его значение в современном немецком языке развилось так, что оно обозначает женщину нелицеприятным образом ("баба"), а в-третьих – слово "Männin" М. Лютер образовал от слова "Mann" (человек, мужчина) в своем стремлении приблизить текст перевода к оригиналу. Вполне понятно, что феминистское движение не может согласиться ни с одним из этих обстоятельств.

В Америке диапазон политически корректного регулирования христианских текстов шире, чем, например, в Германии. Здесь, кроме феминистского аспекта, должен учитываться и расовый, и мультирелигиозный аспект в целом. Современная Америка уже не "двухрасовое" государство с абсолютным преобладанием белого населения и христианской веры, а мультирасовая, мультиэтническая и мультирелигиозная страна. Это уже не просто протестанты, католики и иудеи, но также и мормоны, мусульмане, индуисты, буддисты, даосы, синтоисты, поклонники Сантерии, "нью-эйдж", вуду, агностики, атеисты, гуманисты, растафари и сатанисты – так охарактеризовал в 1955 году американское общество социолог Уилл Херберг в своем "Исследовании американской религиозности" [124] .

В этих условиях политическая корректность не просто требует равных прав для всех религий, но стремится, по сути, к дехристианизации страны. Это, конечно, вполне понятно, если не упускать из виду, что своим главным врагом политическая корректность объявила европейскую культуру. Методы борьбы и на этом поле традиционны – демарши и протесты даже при упоминании имени Христа или христианства. Иллюстрацией этому могут служить две публикации.

В ноябре 1992 года в "Вашингтон Таймс" была опубликована статья под заголовком "‘Христианская нация’ теперь сражается со словами; Фордайс оплошал на территории политкорректности". [125]  В этой статье сообщалось, что когда на одном из публичных мероприятий губернатор Миссисипи Кирк Фордайс заявил: "Америка – христианская страна", то его заклеймили как шовиниста, прежде чем он успел сесть на свое место.

Не избежал критики за "неуважение чувств верующих" и "пренебрежение к другим конфессиям" и президент Соединенных Штатов Дж. Буш по той причине, что упомянул в своей инаугурационной речи имя Христа, а журнал "Нью Рипаблик" высмеял "церковников, проповедующих с президентского помоста". [126]

Что же касается ревизии языка, то феминистская корректность в новом немецком переводе Библии кажется совсем безобидной заменой слов на фоне, например, такого текста, объясняющего желание Господа сотворить Еву: "Нехорошо, что человеческое существо бродит в одиночестве; нужно создать ему пару". [127]  Это текст из опубликованного в США нового словаря "политкорректного христианства". Еще в 1980 году по инициативе Национального совета церквей Америки была создана комиссия ученых феминисток, которым предстояло составить новый словарь политически корректных церковных слов и выражений. Первый том "Полного лексикона", вышедший в свет в 1983 года, содержал политкорректные эквиваленты известных слов, лишенные всякого указания на мужской род (к сожалению, источник приводит их только в русском переводе):

– "Высшее существо" вместо "Господь",

– "Дитя Бога" вместо "Сын Божий"и подобные.

П.Дж. Бьюкенен пишет: "Строки "Белым, как снег, Господь, сделай меня…" из гимна "Все в руце Твоей, Боже" часто поются как "Омой меня, Господь, омой". Очевидно, словосочетание "белый, как снег" имеет расистский подтекст. Обращение "Отец, Сын и Дух Святой" ныне заменено на "Творец, Искупитель и Опора", что делает фразу более нейтральной с гендерной точки зрения. А нью-йоркская церковь Риверсайд предпочитает такое обращение: "Отец, Сын и Святой Дух, Единый Господь, Матерь людская". […] Гимны "Вперед, Христовы воины" и "Я солдат Креста" отвергнуты как чрезмерно воинственные. Гимны "Он вел меня" и "Господь, Отец людей" признаны шовинистическими. Гимн "Да упокоит вас Господь" – также недопустим; гимн "Вера наших отцов" постоянно критикуют. Те, кому нравится мелодия, но не нравятся слова, могут подставлять "матерей" и "предков" вместо "отцов". Гимн "Господь наших отцов" превратился в "Господа эпох", а вместо "Сына Человеческого" в некоторых конгрегациях исполняют гимн под названием "Человеческое Дитя" (изменения орфографии мои. – Л.Л.). [128]

Если смотреть на это творчество с христианской точки зрения, то всякий человек, знакомый с христианской догматикой, понимает, что такие "исправления" означают отказ от христианства. Понятно, что христиане, независимо от их расовой, половой или какой-либо иной принадлежности никогда не потребуют внесения такого рода изменений в христианские тексты. Одновременно известно, что Америка остается страной, преимущественно христианской.

Возникающее противоречие Бьюкенен объясняет следующим образом: "… христианство, изгнанное из школ и с городских улиц, постепенно утрачивает почву. […] В 1996 году 62 процента протестантов и 74 процента католиков сказали, что для них все религии одинаково значимы. […] Сбылось предсказание католического епископа Фултона Дж. Шина, сделанное в 1931 году.
"Мы создаем, утверждал Шин, – …общество широких взглядов, которое не видит разницы между Богом как Первопричиной и Богом как "ментальной проекцией", которое сравнивает между собой Христа и Будду, святого Павла и Джона Дьюи, а затем воспаряет к горнему синтезу и начинает говорить, что христианство ничем не лучше других религий и что все мировые религии одинаковы".

До сих пор ни один суд еще не обязывал церковь переписать гимны, молитвы и Библию так, чтобы эти тексты соответствовали новому секулярному катехизису. Церковь сама сделала это, безо всякого принуждения. Почему? Да по самой человеческой из причин.

Многие молодые священники сами не верят в неопровержимость истин, преподанных им в семинариях, и не хотят отставать от своего поколения, "уходящего в даль грядущую"; поэтому они пытаются совершить невозможное – примирить христианство с контркультурой" (курсив мой.– Л.Л.). [129]

Контркультура, являясь разрушительной по своей природе, последовательно проводит политику террора, вовсе не защищая права всех верующих в мультирелигиозном обществе, но стремясь дехристианизировать Америку, пользуясь политически корректной риторикой. А это прямо связано с духовной моралью. "Не поддавайтесь иллюзии, будто мораль возможна без религии, – предостерегал Дж. Вашингтон в своем прощальном обращении к нации. – К богатству и процветанию ведет множество дорог, и на каждой из них опорой вам будут только вера и мораль". [130]  Дехристианизация означает разрушение духовной морали, лежащей в центре содержательных категорий западной культуры.

Антидискриминационные принципы языка СМИ

Из всего изложенного видно, что с существованием политической корректности и ее требованиями вынуждена считаться массовая коммуникация в целом, что относится и к массовой информации, в частности. Массовая информация как часть массовой коммуникации действует согласно Ю.В. Рождественскому как текст, в построении которого участвуют различные классы семиотических систем. При этом он подчеркивает важную особенность массовой информации: "Благодаря совмещению словесных, визуальных и аудиальных средств и постоянству повременного действия массовая информация составляет постоянный семиотический фон, на котором развертывается психическая жизнь людей. Люди ощущают массовую информацию как особую постоянно присутствующую действительность; они приучаются каждый день получать новости, поданные в виде коллажей. Этим населению подаются материалы для ориентирования на каждый день, а общая стратегия информирования, проводимая органами массовой информации, создает возможность массового управления разнородной профессиональной и бытовой деятельностью, сообщая ей определенную направленность". [131]
Применить критику к текстам массовой информации оказывается, по сути, невозможным по разным причинам, наиболее существенными из которых являются

– недиалогический характер массовой информации как текста;

– образно-эмоциональный характер воздействия.

Недиалогический характер массовой информации как текста означает, что этот текст постоянно направляется от создателей текста к получателям, а получатели не имеют возможности адекватного ответа, так как не могут воспользоваться средствами массовой информации для этой цели.

Образно-эмоциональный характер воздействия сообщений массовой информации существенно затрудняет критику, которая должна строиться с применением логики, чтобы быть трезвой и взвешенной, а логика к образно – эмоциональному воздействию не применима.

Последнее обстоятельство играет особенно важную роль в конфликтах политкорректного характера в силу того, что политическая корректность всегда исходит из факта обиды. В этом заключено противоречие: с одной стороны, под фактом понимается обыкновенно нечто объективно существующее, а с другой стороны, обида носит субъективный характер. Поэтому часто получается так, что для одной стороны, участвующей в конфликте, факт есть, а для другой его нет. По большей части это такие ситуации, когда одна сторона утверждает, что ей нанесена обида или оскорбление каким-либо высказыванием, а другая сторона настаивает на том, что не находит ничего обидного или оскорбительного в своем высказывании.

Здесь уместно привести иллюстрацию того, как легко построить обвинение в политической некорректности в силу невозможности оценить порог субъективной ранимости или обидчивости. В качестве примера возьмем упоминавшуюся статью под заголовком "Наглядная ксенофобия", которая была опубликована в газете "Известия" от 19 сентября 2003 года и сообщала, что Московским бюро по правам человека был представлен новый проект под названием "Общественная кампания борьбы с расизмом, ксенофобией, антисемитизмом и этнической дискриминацией в многонациональной Российской Федерации".

После выступления участников проекта правозащитник Людмила Алексеева огласила "хит-парад ненависти", то есть отчет о результатах исследований Московской хельсинкской группы. "Согласно ему, – сообщает газета, – первое место по "нелюбви" держат чеченцы. Их традиционно не любят больше остальных. На втором – "кавказцы вообще". На третьем месте оказались американцы, а на четвертом – ни в чем не повинные китайцы. Пятерку ненавидимых народов замыкают цыгане и евреи".

На примере этого текста можно показать, как легко при желании счесть каждое высказывание обидным и обвинить автора в ксенофобии и дискриминации.

– Чеченцы могут обидеться на предложение "первое место по "нелюбви" держат чеченцы", поскольку оно указывает на стремление чеченцев не потерять этого первого места, удержать его – выходит, они постоянно провоцируют "нелюбовь" к себе. Из этого можно сделать два вывода: во-первых, мазохисты, а во-вторых – сами виноваты, раз так хотят. И оба вывода опять обидны чеченцам.

– Фраза "их традиционно не любят больше всех" может показаться обидной всем народам России: поскольку не уточняется, кто не любит чеченцев, такая непохвальная традиция распространяется на любой народ, живущий в России.

– Высказывание "на втором – "кавказцы вообще" дает повод для возмущения представителям всех кавказских народов – ну, почему мы "вообще", а все остальные "в частности"? Почему мы вам все на одно лицо? Вы когда-нибудь научитесь нас различать?

– Заявление о том, что "на третьем месте оказались американцы, а на четвертом – ни в чем не повинные китайцы" прямо указывает на то, что американцы занимают свое третье место в "хит-параде ненависти" законно, то есть ненавидимы заслуженно за какую-то вину, в отличие от китайцев. А это американцам понравиться никак не может. Так что можно ожидать симметричного ответа: в Америке, мол, тоже ненавидят русских.

– Китайцы больше всех других имеют основания для обиды, поскольку открыто признается, что вины их никакой нет, а ненависть к ним есть.

– И народам России неприятно – получается, нелюди они какие-то, если ни в чем не повинных ненавидят.

– Цыгане и евреи тоже могут огорчиться из-за формулировки "пятерку ненавидимых народов замыкают цыгане и евреи"– ну, почему они последние? Может быть, на них просто не обращают внимания? Быть последними всегда как-то печально, ведь всем всегда хочется быть первыми.

Из этого разбора (возможны и другие, подобные) видно, как трудно применить объективную критику с применением логики к текстам массовой информации, имеющим эмоциональный характер воздействия.

Однако, как показывает Ю.В. Рождественский, с помощью контент-анализа, который массовый получатель провести не в состоянии, логической критике можно подвергнуть направленность сообщений, т. е. стратегию информирования. "Понимаемость текстов массовой информации обеспечивается специальным обучением тому, что американские контент-аналитики назвали "символическим зонтиком". Символический зонтик – это набор слов, имеющих символическое оценочное значение. Например: "демократия – хорошо", "тоталитаризм – плохо". Символы и их значения не обсуждаются, а закрепляются в сознании, во-первых, в процессе обучения предметам общего и специального образования в виде примеров и отступлений от общей системы понятий в курсах разных дисциплин и, во-вторых, путем укрепления в сознании этих символов за счет их воспроизведения в массовой информации". [132]

Поскольку одно из условий, выполнение которых ожидается от средств массовой информации, состоит в том, что она должна считаться с существованием политической корректности во избежание нанесения обиды какому-либо из меньшинств, а важнейшая задача средств массовой информации заключается в формировании общественного мнения в русле нового стиля речи, то соответственным образом строится и символический зонтик.

С одной стороны, нормирование языка, наряду с действием иных семиотических систем, предпринимается в массовой информации в виде рассылаемых в различные органы СМИ списков запрещенных политкорректностью слов и соответствующих замен для включения в символический зонтик. Отдельные органы СМИ проявляют и собственную инициативу: портлендская газета "Oregonian", например, ввела правило не упоминать в спортивных обзорах команды, в названиях которых содержатся слова, указывающие на индейцев, – Indians, braves, redmen, redskins и chiefs.

С другой стороны, политически корректное нормирование языка не всегда касается отдельных слов: соответствующая модальность должна быть обеспечена и иными средствами. С этой целью организуются специальные курсы в виде повышения квалификации работников средств массовой информации. М. Беренс и Р. фон Римша приводят пример такого обучения.

Фонд Фридриха Эберта провел летом 1994 года семинар для молодых редакторов газет, на котором была предпринята попытка сформулировать антидискриминационные принципы языка печати. При этом разъяснялось: "Дискриминация происходит в большинстве случаев из-за наивного интереса к необычному. Подчеркивают признак, например, цвет кожи, но при этом забывают, что говорят, будучи членами привилегированной группы, о недопривилегированной (unterprivilegiert) группе". [133]

Для рассмотрения на этом же семинаре был предложен практический пример. Агентство новостей "Deutsche Presse Agentur" опубликовало следующее сообщение: "Гамбург (dpa). Цыгане все чаще продают своих грудных детей, по большей части, согласно данным экспертов по делам семьи, через посредников из криминальной среды. Уже долгое время наблюдается рост числа таких случаев, по словам Рольфа Баха, руководителя службы усыновления четырех северных земель… В первую очередь нужда заставляет цыганские семьи продавать своих детей". [134]

На семинаре это сообщение было разобрано с политически корректной точки зрения, акценты были смещены, и преступник превратился в жертву: "Здесь заголовок и вводное предложение вменяют в вину продажу детей только их кровным родителям… Если написать "Северные немцы все чаще покупают детей", то можно убрать, по крайней мере, обвинения расистского характера из заголовка… Модель интерпретации, которая возникает в результате, означает "цыгане = торговцы детьми" и является одним из наиболее устойчивых клише". [135]

В завершение работы семинара был составлен контрольный список из семи пунктов для молодых редакторов. Антидискриминационными положениями этого списка они должны руководствоваться во избежание политически не корректных публикаций по принципу: чему быть нельзя, того и не может быть.

Приведенный пример служит яркой иллюстрацией к анализу массовой коммуникации как речевой деятельности и особенностей текстов массовой коммуникации и информации. Выделяя характерные признаки и особенности таких текстов, определяющие способы их функционирования, Ю.В. Рождественский указывает на чрезвычайно важное обстоятельство: "Массовая информация неизбежно по природе создания текста содержит эристическую уловку: она представляет сведения лишь частично и формирует коллаж сведений. Образ, содержащийся в этом коллаже, направлен на побуждение к действию. Если правдивость рекламы регулируется законом, а правдивость текстов информационных систем оценивается абонентом, то текст массовой информации идет только от создателя к получателю и может побуждать к разрушительным действиям, даже без намерения создателя речи. Поэтому коллаж, как сложное имя-миф, должно создавать честно и понимать критически". [136]  Честное и ответственное создание текстов массовой информации относится к этическим задачам языка, возникшим в современных условиях информационного общества.

Что же касается текстов массовой информации, например в Германии, создаваемых в соответствии с антидискриминационными принципами и с использованием в этих целях политически корректных именований, то, как пишет К.Р Рёль, общим для всех этих "пустых и туманных слов является благое намерение пользователей [этого вокабуляра] привести в движение тех, кому они адресованы, и уничтожить противника. Но уже не так, как во времена Ленина, посредством веревки или пули в затылок, а путем бойкота со стороны общества и исключения всего политически не корректного. Впрочем, если, в соответствии с Лениным, хорошая журналистика – это агитация с помощью фактов, – то политически корректная журналистика становится достаточно часто журналистикой без фактов". [137]

 

Глава 4. Лексикологический аспект стилевых движений

Ясности, или понятности значения, противостоят два порока – темнота и, если так можно выразиться, чрезмерная ясность, или двусмысленность; в первом случае не видно никакого значения, во втором появляются сразу несколько, но не ясно, какое из них истинное.
Г.В. Лейбниц

Тот состав слов, который мы здесь рассматриваем, позволяет определить, с точки зрения лексикологии, смысловые сферы, в которых политическая корректность производит исправление языка, а также установить направления семантического развития политкорректных наименований.

На основе такого лексикологического анализа можно делать определенные заключения относительно развития стилевых движений, возникающих благодаря динамике категорий культуры. "Зарождающееся стилевое движение акцентирует свои отличия от сложившихся норм культурного поведения, принятых в данное время, и акцентирует свои различия с общепринятыми нормами". [138]

Исходя из основных дифференцирующих признаков семантики политически корректных имен, можно классифицировать характерные признаки стилевых движений, возникающих в результате политически корректной культурной революции. При этом мы не рассматриваем отдельно английские и немецкие слова, но объединяем их в общую классификацию, поскольку они имеют аналогичный характер развития.

Расовая политкорректность

Семантическое развитие этого вида политической корректности идет в направлении от признака расового (например, цвет кожи) к признаку государственной принадлежности:

– negroes / non-whites / colored / blacks / minority (group) / African Americans / Afroamericans (негры – небелые – цветные – черные – меньшинство – американцы африканского происхождения – афроамериканцы);
– Indian / Native American / American Indian / Amerindian / first nation (индеец – коренной американец – индеец американского происхождения – америндеец – первая нация).

Это означает, что научное, этнографическое обозначение замещается политическим.
При этом, если в случае черных и цветных можно усмотреть возможность субъективной оценки объективного факта в результате лексических значений слов, их называющих и указывающих на цвет кожи, то трудно найти аналогичное обоснование для слова "индеец", давно вытеснившего слово "краснокожий".

Наряду с этим есть случаи политически корректных имен, сохраняющих указание на цвет кожи в привлекательном варианте; например, пришедшее в Германию из Америки в виде кальки слово "Sonnenmensch" –человек солнца, – но они не находят распространения.

Этническая политкорректность

С одной стороны, создание новых имен в этой смысловой сфере осуществляется в направлении отказа от употребления слова, называющего народ, и разделения народа в языке на отдельные племена, его составляющие. Это происходит путем использования самоназваний племен; например: вместо "индейцы"- "чироки", "ирокезы", "навахи" и т. д., хотя все индейцы продолжают называть себя индейцами, осознавая себя одним народом.

Цыгане должны называться в Германии "Roma und Sinti". Табуизация слова "Zigeuner" привела к тому, что цыган никак невозможно обозначить как народ. Племя, называемое в форме множественного числа "Sinti" (Cinti), живет в Германии давно, во многих поколениях. Roma (тоже форма множественного числа) пришли в Германию уже в ХХ веке с Балкан.

Новое политкорректное имя "Roma und Sinti" создает для подавляющего большинства немцев полную языковую неуверенность в нескольких направлениях:

– никто не знает, в каком числе употребляются эти слова – в единственном или во множественном: они являются заимствованными для немецкого языка и, с точки зрения немецкой грамматики, не имеют признака множественного числа, но оба употребляются во множественном числе;

– возникает вопрос, как определить, к какому племени принадлежит конкретный человек, чтобы политкорректно назвать его;

– невозможно определить, как назвать его правильно в единственном числе (правильно будет "ein Sinto", "ein Rom");

– непонятно, можно ли так же называть женщину – существительные женского рода в единственном числе – "eine Sintiza", "eine Romni".

Кроме того, к цыганскому народу относятся также и другие племена, а для них нет отдельного политически корректного имени.

Второе направление состоит в замене названия народа словом, указывающим на гражданство; например, вместо "русские" – "россияне" (ср. нем. "Russen" и политически корректное новообразование последнего десятилетия "Rußländer").

Культурная политкорректность

В этой смысловой сфере направление семантического развития определяется переходом от указания на культурную принадлежность к указанию на географическое происхождение.

Одним примером может служить слово "Oriental" – выходец с Востока, – которое раскрывает истинную природу понятия, указывая на культурную принадлежность; это и научный термин: существует научная дисциплина ориенталистика, т. е. востоковедение. Оно заменено политкорректным именем "Asian American" – американец азиатского происхождения, – которое указывает на географическое происхождение и является более широким понятием. В соответствии с таким подходом, немца, например, родившегося и выросшего в азиатской части России и выехавшего в Америку, тоже следует именовать американцем азиатского происхождения – Asian American – и рассматривать его в культурном отношении так же, как, скажем, китайца или японца. Политкорректное имя никак не указывает на особенности культуры, в которых сформировалась личность.

Другой пример – такие слова, как "Busch" – буш; "Pampa" –пампасы; "Urwald" – джунгли; "Kraal" –крааль, – которые заменяются политически корректным словом "Heimatland" (родная земля). При этом, слово "Busch", например, указывает не только на бушменскую расу, но и на бушменский язык и бушменскую культуру, и когда говорится о человеке из джунглей, из пампасов или из крааля, то имеется в виду, по сути, его культурная принадлежность. Новое политически корректное имя "родная земля" не делает различий между культурными особенностями, также и географическое происхождение не указывается, по всей вероятности, по той причине, что географическое понятие в этих случаях тесно связано с понятием культуры.

В Германии, например, существует и общее для всех случаев такого рода обозначение – "другой культурный круг". Фолькер Гунске разъясняет это понятие следующим образом: "Так, слова "чужеземец", "иностранец", "дикарь"… или "раса" уже давно не приняты в приличном обществе. Но что сказать, если хочешь говорить именно об этом? Для выхода из этого щекотливого положения находятся чаще всего неожиданные решения, которые невероятно обогащают словарный состав. Тем временем прочно утвердился "другой культурный круг". Выражение с прямо-таки торжественным флером. Если папочка еще в 60-е годы совершенно неуклюже и без всякого стеснения говорил о неграх из крааля, чтобы подчеркнуть "культурное отличие", то сегодня сын умеет уже без артикуляционных затруднений и с приятной дрожью вести речь о "другом культурном круге".

При этом он достиг двух целей обучения одним разом. Во-первых, он избегает скверных слов и пользуется политически корректным вокабуляром, а во-вторых, он одаривает турков, арабов или готтентоттов уже не презрительным, а великодушным, прямо-таки терпимым взором: тот, кто происходит из другого культурного круга, не виноват, что немецкая культура была ему недоступна. Иные люди, иные нравы… Другой культурный круг – неизбежная оборотная сторона многих чаяний обогащения культуры иностранцами. При уповании на культурное обогащение обычный иностранец мутирует в спасителя, который принесет нам замену утопии – мультикультурное общество. А все, что не нравится в этом киче мультикультуры, просто причисляется к другому культурному кругу, с которым не хочется соприкасаться". [139]
Другая разновидность культурной политкорректности выражается в сепаратизме внутри одной культуры.

Об этом свидетельствует наличие в языке таких терминов, как

– белая наука;

– черная наука;

– женская наука;

– альтернативная наука (вводится в оборот в русском языке);

– черные университеты;

– черная литература;

– женская (лесбийская) литература и т. п.

Существует женская культура в целом, противопоставленная мужской культуре и существующая как противовес "грязным мужским фантазиям". Эта культура состоит из женской литературы, женской науки, женских газет и журналов, женских групп и женских кафе. Женская культура возникла как результат ранимости. Специфически женская ранимость вызывается наличием мужчин как таковых.

Культурной традиции противопоставлена также альтернативная культура, которая есть результат альтернативного мышления. Признаки альтернативной культуры:

– театральный спектакль не в театре, а в пивной палатке,

– балет – в церкви;

– опера - на футбольном поле;

– концерт фортепьянной музыки – на базарной площади;

– рок-концерт – на Красной площади в Москве, т.е. фактически на кладбищенской площади, если подумать о захоронениях вдоль кремлевской стены.

Гражданская политкорректность

В отношении гражданства политическая корректность действует в нескольких направлениях.

Во-первых, упоминание об иностранцах, иностранном политически некорректно в принципе:

– иностранцев следует называть приезжими, нездешними: foreigners > newcomers;

– это требование распространяется и на иностранные языки, которые должны именоваться политически корректно современными языками (foreign languages > modern languages), из чего, между прочим, следует, что родной язык не может быть отнесен к современным, а от несовременного остается полшага до причисления родного языка к отсталым.

Во-вторых, нелегальные эмигранты приравниваются в языке к гражданам страны. В Америке вместо "illegal aliens" – нелегально проживающие иностранцы, собственно, незнакомцы – следует употреблять, соответственно политической корректности, "undocumented residents" –незарегистрированные постоянные жители.

В Германии вместо слова "иностранцы" – Ausländer – в этом случае употребляется словосочетание "ausländische Mitbürger" – иностранные сограждане. Таким образом, во внутренней форме этого наименования оказываются представленными два взаимоисключающих понятия: слово "ausländischе" – иностранные – содержит во внутренней форме указание на живущих за пределами страны, граждан иных стран, а слово "Mitbürger" – сограждане – указывает своей внутренней формой на имеющих одно и то же гражданство. Имя "ausländische Mitbürger" кажется, с одной стороны, полным абсурдом: сограждане, но одновременно иностранцы. А с другой стороны, такое именование ставит в неопределенное положение немцев – тогда уже и их следовало бы именовать "inländische Mitbürger", т.е. отечественные сограждане – по внутренней форме, собственно, сограждане, живущие внутри страны.

Из этого видно третье направление семантического развития в отношении гражданства – стирание различий в языке между гражданами страны и проживающими в ней на законных основаниях иностранцами, которые тоже именуются согражданами.

Что же касается представителей различных этнических групп среди граждан страны, то при упоминании о них политическая корректность требует полной формулы; например, "сограждане турецкого – арабского, африканского, албанского… – происхождения". В то же время, в политически корректном лексиконе в Германии, например, не существует "сограждан немецкого происхождения". Здесь уместно упомянуть и особенность немецкого языка по отношению к немцам – гражданам бывшей ГДР: политически не корректно называть их "Ostdeutsche" – восточные немцы; вместо этого следует употреблять выражение "Menschen in den neuen Bundesländern" – люди в новых федеральных землях. Матиас Ведель обращает при этом внимание на тот факт, что они не называются "unsere Menschen in den neuen Bundesländern" – наши люди в новых федеральных землях. [140] 

Из этого можно заключить, что четвертое направление семантического развития политически корректных имен состоит в выделении в языке граждан не коренной, не титульной национальности.

Существует и еще одна особенность гражданской политкорректности: патриотизм заменяется в языке конституционным патриотизмом. Быть патриотом своего народа и своей культуры политически не корректно. Вместе с тем, политически корректный патриотизм оказывается, с одной стороны, не добровольным, а навязываемым конституцией, поскольку конституции должны подчиняться все граждане, а с другой стороны, он неустойчив и носит временный характер,  так как конституциям тоже присуща переменчивость.

Таким политически корректным пониманием патриотизма диктуется, по всей видимости, широкое распространение в официальных (и не только) речах выражений "эта страна", "в этой стране" там, где еще недавно говорилось "наша страна", "в нашей стране" (ср. нем. dieses Land, in diesem Land на месте прежних unser Land, in unserem Land).

Социальная политкорректность

Этот вид политической корректности развивается семантически в направлении стирания в языке различий в имущественном положении и гражданском состоянии:

– богатых упоминать не следует, а если это оказывается необходимым, то нужно употреблять политически корректное наименование, например, "Besserverdienende", т.е. "лучше зарабатывающие", хотя речь может идти о человеке, получившем, скажем, большое наследство и не работающем вовсе;

– бедных следует называть завуалированно: в Америке слова "poor" и "needy" со значениями "бедный" и "нуждающийся" под запретом; разрешены были политически корректные варианты "deprived" –обездоленный, а затем "underprivileged" (недопривилегированный), теперь же предпочтительнее употреблять слово "disadvantaged" – потерпевший ущерб;

– о безработных – unemployed – упоминать нельзя, политически корректно они называются теперь не получающими зарплаты – unwaged;

– косвенные указания на бедность тоже не допускаются: вместо трущоб – slums – в Америке существует теперь политически корректное жилье, не соответствующее стандартам – substandard housing;

– а человек, роющийся в помойках – bin man – превратился в собирателя вещей, от которых отказались – refuse collectors, так что и человек попадает в языке в синонимический ряд с коллекционером, и вещи на помойке выведены из разряда мусора или хлама;

– в Германии вместо прежнего "Arme" – бедные – употребляется "Sozialschwache" – социально слабые;

– нуждающихся (Bedürftige) немецкие учреждения социального обеспечения называют теперь политически корректно клиентами (Kunden, Klienten), что является, по сути, прямой ложью: клиент всегда платит, а эти люди получают деньги, однако различия стираются, поскольку все являются клиентами, покупая товары или услуги. И нуждающиеся – как все.

Что же касается гражданского состояния, то оно тоже политкорректно вуалируется:

– тот, кто раньше назывался любовником, теперь именуется другом;

– если эта связь продолжительная, то речь идет уже о "партнере по жизни" (Lebenspartner);

– если есть уверенность, что "партнерство" будет недолгим, то говорят о "партнере по отрезку жизни" – Lebensabschnittpartner;

– слово "Fräulein", употреблявшееся как форма обращения к женщине, никогда не бывшей замужем, было изъято из обращения по требованию немецких феминисток, поскольку ему не было лексической оппозиции для мужского рода – скажем, *Männlein. Поэтому оно рассматривалось как доказательство сексистской ассиметрии в немецком языке.

Профессиональная политкорректность

В этой разновидности политической корректности обнаруживается тенденция к нивелированию различий между профессиями в языке.
В Германии, например:

– продавцы называются консультантами – Berater – наряду с юристами и аудиторами, имеющими очень высокий уровень образования;

– официанты – "ресторанными специалистами" –Restaurantfachmann, хотя слово "Fachmann" – специалист – имеет еще и оттенок значения, указывающий на высокое мастерство (аналогично русск. "спец");

– тюремные надзиратели – исполнительными чиновниками, которые  тем самым становятся в один ряд со всеми остальными чиновниками, например, с министрами и профессорами (последние относятся в Германии тоже к чиновникам согласно Закону о государственной службе).

Всем политкорректным именам такого рода придается широкий семантический диапазон, который охватывает большой круг профессий, и в результате разрушается вся понятийная система в языке, включающая в себя названия профессий. Зато все люди, различавшиеся прежде своим профессиональным статусом, оказываются политкорректно равными в этом отношении.

Институциональная политкорректность

Этот вид политической корректности развивается семантически, аналогично профессиональной политкорректности, в направлении стирания различий или вуалирования предназначения учреждений в языке.

Это показывают следующие примеры:

– тюрьму – Gefängnis – следует называть исполнительным заведением (правосудия) – (Justiz) (Vollzugsanstalt). Тюрьма, конечно, таковым заведением является, но все дело в том, что слово "тюрьма" нельзя употреблять;

– промышленная зона должна называться политкорректно технологическим парком – Technologiepark;

– а мусорная свалка – Müllhalde – парком для захоронения (Entsorgungspark), в результате чего мусорная свалка ставится в языковой картине мира в один ряд с высокотехнологичными предприятиями атомной энергетики, поскольку под словом "Entsorgung" в качестве первичного наименования понимается захоронение ядерных отходов;

– вспомогательные школы для детей с отставанием в развитии –Hilfsschule – политкорректно именуются особыми школами – Sonderschule.

Такая завуалированность проникает и в язык права: в Германии существует закон, в соответствии с которым неимущие, участвующие в судебных спорах, не должны нести судебные издержки, их берет на себя государство. Раньше это право бедных так и называлось в законе (собственно, так назывался закон) – "Armenrecht", теперь же, по соображениям политической корректности, этот закон переименован в "Помощь по судебным издержкам" (Prozeßkostenhilfe), хотя содержание его осталось прежним.

 

Этическая политкорректность

Семантическое развитие политкорректных имен, подразумевающих этическую оценку, направлено в сторону нивелирования или, по меньшей мере, размывания этической оценки.

Если, например, слово "пьяница" – Säufer – или "алкоголик" – Alkoholiker– является резко отрицательной оценкой, то политкорректное "больной от алкоголя" – Alkoholkranke – размыто как в отношении болезни (может быть, цирроз печени?), так и в отношении оценки – больного ведь не осудишь.

Наркоманов – Rauschgiftsüchtige – тоже нельзя назвать наркоманами, а только политкорректно – пользователями (англ. user) или больными манией (нем. Suchtkranke). Конечно, и алкоголики, и наркоманы, действительно больны, и называть их больными вполне уместно в качестве пациентов врачей.

Однако политическая корректность производит подмену поступка, требующего этической оценки, болезненным состоянием, возникшим в результате поступка и не подлежащим оценке, так как болезнь не оценивается с этической точки зрения. Поскольку прежние слова попадают под запрет, то этическая оценка становится в принципе невозможной.

В тех же случаях, когда не удается назвать пьяного (betrunken) больным, политическая корректность требует употреблять созданное ею с большой фантазией слово "химически недомогающий" – chemisch unpäßlich, т. е. хотя и слегка, но все же больной.

Аналогичный подход и к преступникам, которых нельзя называть преступниками – Verbrecher – и которые именуются очень мягко: людьми, совершившими наказуемые действия – Straftäter. В таком наименовании, во-первых, нет явной этической оценки, поскольку внутренняя форма этого слова никак не указывает на характер действий, в отличие от внутренней формы слова – Verbrecher, – указывающей на то, что человек совершил недопустимое. Во-вторых, наказуемые действия все люди совершают (например, опаздывают на работу или нарушают правила дорожного движения и т.п.), так что, с точки зрения политически корректного языка, все одинаковые, и преступники – такие же, как все.

Нравственная политкорректность

Этот вид политической корректности развивается семантически в направлении стирания в языке различий между людьми в их моральном состоянии, поскольку не допускает никакой оценки.

О людях нельзя сказать ничего словами оценочного характера; например: лицемер, злодей, блудник, лжец, вор и т. п.). Если требуется подчеркнуть отличие, то для этого существует универсальное политически корректное слово "другой". Надо заметить, что в Германии, например, это слово употребляется и в качестве единственной политкорректной шутки в редких случаях самоиронии: вместо "unmoralisch" – аморальный – "moralisch anders" – морально другой. В сомнительном случае можно воспользоваться словом "alternativ" альтернативный, которое относят к чему угодно.

Эти правила существуют для большинства. За собой же политическая корректность оставляет право использовать оценочные слова, когда критикует большинство; например: "menschenverachtend" – выражающий презрение к человеку, человеконенавистнический; "zynisch" – циничный, при этом чаще всего в виде тавтологичной парной формулы – "menschenverachtend und zynisch", а также "frauenfeindlich" –женоненавистнический.

Особая разновидность нравственной политкорректности существует для случаев войны и военных действий и состоит в том, что военные действия представляются в языке как не направленные против людей.

Примерами могут служить такие выражения:

– collateral damage – сопутствующие потери > civilians killed accidentally by military action – гражданские лица, убитые во время военных действий случайно;

– killing the enemy –уничтожение врага > servicing the target – попадание в цель.

Физическая политкорректность

Принципиальная позиция политической корректности состоит в том, чтобы избегать употребления слов, указывающих на возраст, физические способности и внешность.

Это, однако, предметы, о которых все-таки приходится говорить. Для этих случаев существуют политически корректные наименования.

Употребление слов "старый" или "пожилой" под запретом. Политически корректное наименование – "старейшины", – которое, собственно, указывает не столько на возраст, сколько на положение в обществе (англ. "senior citizen", нем. "Senioren"), Э. Хеншайд называет "образцовым экземпляром маскировочного, даже издевательского языка" и отмечает, что "времена теперь ужесточаются и для 40–50-летних. Они с недавних пор уже превращаются в "предстарейшин" – "Vorsenioren"". [141]  По такой логике и 20–30-летних можно назвать "препредстарейшинами", и все взрослое население превратится в совет старейшин.

Физически здоровых людей следует именовать политкорректно "временно способными". Слова "парализованный", "инвалид", "калека", "слепой", "глухой" и подобные политическая корректность табуизирует и требует употреблять в соответствующих случаях новые имена, содержащие указание на способность с добавлением уточнения "иначе", например:

invalid > differently abled, Invalide > anders befähigt; инвалид > иначе способный;

– blind > "other visioned", blind > anderssichtig, слепой > инакозрячий;

Liliputaner > andersproportioniert, лилипут > имеющий иные пропорции;

– farbig > andersfarbig цветной > иного цвета.

Другая возможность для образования новых политически корректных имен – указание на необходимость преодоления трудностей по каким-либо причинам, обусловленным физическими данными, например:

physically challenged люди, преодолевающие трудности из-за своего физического состояния
– часто употребляется пустая звуковая оболочка: anders herausgefordert преодолевающий иные трудности.

Слова, указывающие на красоту, попадают под абсолютный запрет политической корректности как создающие стандарт красоты. Естественное для любой культуры предпочтение красивого уродливому или просто некрасивому преследуется политической корректностью как проявление "лукизма", создание стандарта красоты, предполагающего предпочтение более привлекательного менее привлекательному (favouring the attractive over the less attractive). О красоте нельзя упоминать никак, и политически корректных слов для этого не существует.

Что же касается подробностей внешнего вида, выходящих за рамки стандарта красоты, то здесь политическая корректность выводит из обращения такие, например, слова, как "низкорослый", "толстый" и т.п. и требует употреблять вместо них политкорректные наименования:

– kleinwüchsig > vertical herausgefordert > short people > vertically challenged people – низкорослый > преодолевающий трудности из-за своих вертикальных пропорций;

– dick > gewichtsmäßig herausgeforder, fat people > horizontally challenged people– толстый > преодолевающий трудности из-за своих горизонтальных пропорций;
nicht gut aussehend > andersaussehend– некрасивый > иного внешнего вида;

– häßlich > kosmetisch  anders – уродливый > иной в косметическом отношении;

– Perücke > zweite Frisur – парик > вторая прическа;

– Gebiß > dritte Zähne –вставная челюсть > третьи зубы.

Из этого видно, что физическая политкорректность развивается семантически в направлении стирания различий между людьми по возрасту, физическим данным и внешности: получается, что все обладают физическими способностями, слухом, зрением и т. п., только одни "иными", а другие, выходит, тоже иными или временными; у всех есть прически – первые или вторые, а также зубы – вторые или третьи.

Умственная политкорректность

Семантическое развитие этого вида политкорректности также направляется в сторону стирания в языке различий между людьми по их умственным способностям, одаренности и т. п. Различия в умственных способностях – абсолютное табу политической корректности, в том числе в лексическом составе языка.

Политическая корректность требует запрета на употребление слов со значением "умный". В случае крайней необходимости можно прибегнуть к выражению "временно способный".

Слова со значением "глупый", например, англ. "fool" и нем. "dumm", "schwachsinnig" тоже под запретом и заменяются политически корректным именем "иначе способный", например, англ. "differently abled" и нем. "anders befähigt".

Следует отметить, что латентно указание на существование умных содержалось бы в политически корректных наименованиях глупых, поскольку слово "иначе" относит к какой-то норме, какому-то критерию, если бы при этом употреблялись слова с лексическим значением ума. Однако же английское слово "abled" и немецкое слово "befähigt" имеют более широкую семантику и употребляются также по отношению к другим способностям, при этом, в качестве первичного наименования, – к физическим. Это отражается и в политически корректном лексиконе: англ. "differently abled" и нем. "anders befähigt" употребляются для именования людей с увечьями, парализованных и т. п.

Это означает, что в языке не представлена дифференциация способностей человека, т. е. указание на то, что физические способности и умственные способности – это разные способности человека. Кроме того, в результате запрета на слова со значениями "умный" и "глупый", наличие не только разных, но и вообще каких-либо умственных способностей у человека оказывается не отраженным в языковой картине мира, поскольку для их обозначения не существует отдельного имени, отличного от наименования физических способностей.

Если же возникает все-таки необходимость говорить об умственных способностях или умственном развитии, то политически корректное имя создается с указанием не на умственные способности, а на причину, по которой приходится об этом говорить; например:

– retarded children > children with learning difficulties – умственно отсталые дети > дети, испытывающие трудности при обучении.

Учреждается также политически корректное единомыслие. Примечательно, что инакомыслящие, которых еще в 70-е годы полагалось уважать и почитать, начисто исчезли.

Психические патологии в языке также вуалируются: такие слова, как "безумный", "сумасшедший" (например, нем. "Irre", "Wahnsinnige", "Verrückte"), употреблять не следует. Даже "психически больные" (psychisch Kranke) под запретом.

В качестве замены им существует расплывчатое политкорректное наименование "лица с психиатрическим опытом", или "лица с опытом в психиатрии" (нем. "Personen mit Psychiatrieerfahrung"), которое не вполне понятно человеку, не знающему, что имеется в виду, поскольку заключает в себе возможность множественного толкования. Это могут быть, в частности, люди: а) обладающие знаниями о психике человека; б) осведомленные о психических заболеваниях; в) имеющие опыт общения с психически больными; г) врачи-психиатры.

Гендерная политкорректность

Достаточно подробное описание этого вида политической корректности было приведено выше.

Общая тенденция семантического развития заключается в представлении мужчин и женщин в языке как особей разных видов.

Это представление отражается в языке, по большей части в принципе паритетности, т. е. в употреблении парных формул, называющих не только мужчин и женщин раздельно, но и обозначающих абстрактные понятия. Англоязычные феминистки настаивают, например, на существовании понятия "сестринство" (sisterhood) наряду с понятием "братство" (brotherhood). А государственный министр (женщина) земли Рейнланд-Пфальц в Германии заявила в официальной речи по случаю открытия выставки, что она была организована под ее "матронажем" – по аналогии с "патронажем". Создание двух понятий на месте одного прежнего было осуществлено путем преобразования немецкого сложносоставного слова "Schirmherrschaft" в новое политкорректное слово, отражающее принцип паритетности, "Schirmfrauschaft". Умножение подобных слов в языке ведет, по сути, к размыванию понятия единства человечества в языковой картине мира.

К гендерной политкорректности следует отнести и сексуальную политкорректность

Эта разновидность гендерной политкорректности требует, чтобы по отношению к представителям групп различной сексуальной ориентации употреблялось только то слово, которое они сами выбрали в качестве самоназвания.

В немецком языке слово "schwul" осталось в употреблении по отношению к гомосексуалистам, только если раньше его избегали употреблять публично, поскольку оно считалось оскорбительным, то теперь на него не обижаются. В английском языке попали под запрет слова "fairy" и "queer", так как гомосексуалисты выбрали для себя самоназвание "gay". Это весьма примечательное семантическое развитие, поскольку слово "gay" происходит из языка уголовников XVIII века и под ним подразумевались проститутки и прожженные проходимцы.

Широкое распространение получило слово "гомофоб", которое стало одним из излюбленных ругательных ярлыков приверженцев политической корректности. Среди тех, кто его употребляет сегодня направо и налево, быть может, лишь очень немногие знают, что оно обозначает. Гомофобия – это медицинский термин, обозначающий патологическое нарушение, болезненную неприязнь к гомосексуальности, источником которой является подавленный страх собственной гомосексуальности. Теперь это слово употребляется по отношению ко всякому, кто обнаружит хотя бы легкий оттенок предубеждения против какого-либо гомофила или сколь угодно робко отважится поставить под сомнение одно из особых прав, которые им должны предоставляться как представителям "виктимизированного" меньшинства.

Экологическая политкорректность

Цель апологетов этого вида политической корректности состоит в том, чтобы сломать привычную языковую картину мира, которая формирует, как они считают, невежественное и безжалостное отношение человека к природе.

Поэтому экологическая политкорректность стремится отразить во внутренней форме новых политкорректных имен жестокость человека по отношению к животным и растениям:

– для отбивной (Schnitzel) существует политкорректная замена "жареный кусок мышцы животного" (gebratenes Tiermuskelstück),

– вместо слова "бумага" следует употреблять выражение "переработанный труп дерева" (verarbeitete Baumleiche),

– умирание лесов (Waldsterben) превращается в убийство лесов (Waldmord) и т.п.

Однако нужно сказать, что подобные политкорректные имена не находят широкого распространения, хотя слово "Waldmord", похоже, утверждается в немецком языке.

Экологическая политкорректность представлена более широко не отдельными словами, а лозунгами, которые внутри экологического движения политической корректности приобретают характер общих мест. Наиболее значительными являются при этом движение веганцев и движение флоранцев.

Веганцы (нем. Veganer) отвергают не только употребление мяса в пищу в любом виде, но также и употребление молочных продуктов и яиц. Пропаганду своего образа мыслей они ведут, например, под лозунгами:

–  "Сыр – это смерть!";

– "Молоко – это мародерство, коровье молоко – для телят!";

–  "Яйцо – это смерть в кастрюле".

Убийство животных "из низких побуждений", равно как и ношение меховых изделий следует строго наказывать. 26 декабря 1993 года веганцы разгромили могилу Марлен Дитрих и осквернили ее, поскольку она была, как значилось в их листовке, "помешана на мехах".

Движение флоранцев (нем. Floraner) возникло в Америке и существует также в Германии. Флоранцы защищают глобальные права растений, чтобы положить конец их использованию человеком в качестве мертвого сырья. Основателем и гуру этого движения был американец доктор Питер Джордан. Он и его сторонники сеют панику среди фермеров, торговцев фруктами и овощами, лесом и пиломатериалами, а также среди вегетарианцев. В Америке, например, осенью 1993 года флоранцы провели по всей стране акцию под лозунгом "Сбор урожая – это убийство": они бросались под комбайны, взбирались, образуя цепочки, на яблони, чтобы воспрепятствовать сбору урожая. Некоторым такой "мирный" протест показался недостаточным, и они стали взрывать трактора, бросать бутылки с зажигательной смесью в магазины, торгующие древесиной, и громить фруктовые и овощные отделы супермаркетов.

Все эти действия флоранцы предпринимают в убеждении, что "каннибализм лучше, чем миска салата на столе". В целом, идеология флоранцев заключается в том, что должны быть защищены права растений, а людей и зверей нужно предоставить самим себе – пусть они съедят друг друга. Кстати, в Москве тоже уже можно увидеть наклейки на ветровом стекле автомобиля с текстом в духе флоранской политкорректности: "Убей бобра, спаси дерево".

Еще один способ экологической политкорректности – модальность. В радиопередаче (в Германии) упоминается, например, "так называемая агрессивность белого медведя" с подтекстом в том смысле, что на самом деле белые медведи не агрессивны, так их заклеймил человек.

Мы ограничиваемся этой лексикологической классификацией политической корректности, имеющей описательный характер. Можно думать, что приводимые здесь виды политической корректности не равнозначны в части прогностической оценки их влияния на дальнейшее развитие языка. В первую очередь, мы имеем в виду при этом преобразование языковой картины мира, которое и является, фактически, целью политкорректности.

В этом отношении возможны такие нарушения взаимосвязей в составе семантических и морфосемантических полей, понятийных систем и т. п., которые могут привести к разрушению системных связей языковой картины мира. А это, в свою очередь, отразится неизбежным образом на культуре, прежде всего на ее единстве и системности.

В дальнейшем изложении приводится рассмотрение некоторых аспектов влияния политически корректной ревизии языка на культуру, которое позволяет сделать выводы предварительного характера, поскольку нашей целью является определение направлений изучения политкорректности.

Однако для окончательных выводов необходимо более подробное лексикологическое исследование. Опираясь на результаты такого исследования, научное культуроведение сможет с помощью своих методов подвергнуть политическую корректность прогностическому анализу с точки зрения сохранности культуры.

 

Получается, что политически корректное слово лишь вуалирует истинное положение дел. Истинная же природа этого явления – крайняя нужда, и ее правильное понимание отражено в таких именах, как "бедные", "неимущие", "малоимущие", "малообеспеченные" слои населения. И если употреблять правильное имя, то и явление предстает в истинном свете, и правильные действия несложно определить.

Здесь возможно возражение, лежащее на поверхности: ведь действия назначаются все равно правильные, т. е. производятся социальные выплаты. Это верно, но только отчасти. Ведь если говорить о бедных, неимущих, малоимущих и малообеспеченных, то существует понятный уровень социального обеспечения – прожиточный минимум, с учетом всех, находящихся на иждивении, который следует обеспечить. Это и есть правильное действие, которым подтверждается правильное понимание истинной природы явления, называемого правильным именем "бедность".

Одновременно следует оговорить, что аргументы, имеющие экстралингвистическое происхождение, например, отсутствие достаточных средств у государства и т. п., не могут применяться к собственно лингвистическому анализу и поэтому никак не учитываются при определении правильности имен.

Теперь обратимся к исследованию политически корректных именований бедных в Америке, которые образовали уже ряд: poor – needy – deprived – underprivileged – disadvantaged. Первые два имени рассматривать не будем, поскольку они подлежат табуизации и замене на вновь создаваемые политически корректные имена. А новые, политически корректные, имена будем анализировать не через перевод на русский язык, а через внутреннюю форму их в английском языке.

– Deprived – это причастие II, образованное от глагола deprive, имеющего значения "лишать, отбирать, отнимать". Таким образом, лексическое значение этого имени – "тот, кого чего-то лишили, у кого что-то отняли". Правильное действие было бы – вернуть, но непонятно, что возвращать. Конечно, можно все вернуть деньгами, но в каком размере? Всякое действие может оказаться неправильным: вернули слишком много – ущерб для казны, вернули слишком мало – ущерб для пострадавшего.

– Underprivileged – это причастие II, образованное от глагола privilege, имеющего следующие значения: 1) давать привилегию; 2) освобождать от какой-либо обязанности и т. п.; 3) разрешать что-либо, бывшее под запретом. Следовательно, с учетом значения префикса,  лексическими значениями этого причастия будут: 1) тот, кому недодали привилегий; 2) тот, кого освободили от недостаточного числа обязанностей; 3) тот, кому недостаточно разрешили из запрещенного прежде. Приставка under указывает при этом на то, что существует какой-то измеряемый уровень: некоторая норма привилегий; число обязанностей, от которых следует освободить; перечень запретов, подлежащих отмене. Однако уровень этот непонятен. Можно исходить из того, что это меньше, чем было положено. Значит, надо возместить. И здесь опять возникает затруднение с назначением правильных действий: что возмещать и сколько?

– Disadvantaged – это причастие II, образованное от глагола disadvantage. Глагол имеет следующие лексические значения: 1) ставить в невыгодное положение; 2) причинять вред, ущерб. В соответствии с этим причастие имеет лексические значения: 1) тот, кого поставили в невыгодное положение; 2) тот, кому причинили вред, ущерб. И тут возникают еще большие трудности (а это ведь последнее, самое корректное имя!), поскольку возникает еще больше неизвестных: а) кто поставил в невыгодное положение; б) какое это положение; в) кто его должен изменить; г) как его изменить, и, наконец, д) какое положение должно считать выгодным. Имя об этом ничего не говорит. Назначить правильные действия практически невозможно.

Рассмотрев все эти примеры таким образом, мы получаем ответ на наш второй вопрос: имена, создаваемые политической корректностью, неправильны.

Можно полагать, что последнее рассуждение позволяет ввести дополнительное условие для определения истинности имени: отраженное в имени понимание истинной природы вещи, т.е. ее объективных свойств, не зависящих от субъективного представления, должно позволять назначить правильные действия с вещью. Если же объективные свойства вещи в том понимании, которое отражено в ее имени, не позволяют назначить правильные действия с вещью, необходимые для достижения желаемого результата, то это является свидетельством того, что истинная природа вещи понята неверно, и, следовательно, имя ее не истинно, т. е., тем самым неправильно.

Такой принцип в методике определения правильности имени позволяет проверять новые имена на правильность a priori. В то же время результат действий с вещью служит подтверждением правильности самих действий, назначенных в соответствии с именем.

Теперь кратко сформулируем правила именования вещей:

1. имя правильно, если оно истинно;

2. имя истинно, если оно отражает правильное понимание истинной природы вещи;

3. правильность понимания истинной природы вещи определяется возможностью назначения правильных действий с вещью;

4. правильность действий с вещью подтверждается успешным результатом этих действий.

Если мы в соответствии с этими правилами попытаемся оценить результаты действий с вещами и понятиями, получившими новые, политически корректные, имена, то легко увидим, что эти результаты остались прежними. Безусловно, от запрета неправильных старых имен и создания новых правильных нельзя было ожидать чуда. Однако же, мало того, что расслабленный не взял свою постель и не пошел, слепой не прозрел, глухой не обрел слух, не выросла шевелюра у лысого, уродливый не меньше страдает, старик не помолодел, бедный не стал богаче, дворник остался дворником, а преступник – преступником, мужчины и женщины не превратились в существа одного пола или в особей разных видов и т.п., так еще и отношение людей к этим явлениям едва ли изменилось в мыслях, и равенства никакого не возникло, о чем свидетельствует продолжающаяся борьба политической корректности.

Те положительные изменения в жизни соответствующих категорий людей, которые на самом деле происходят в Америке или, например, в Германии и которые стремится приписать себе политическая корректность, объясняются не ревизией языка, а экономическим фактором, хотя, нужно заметить, связь между ними существует.

Речевые действия политической корректности привели к созданию "новой выгоды" для производителей разного рода товаров и услуг, в результате чего открылась новая ниша на рынке, и развернулась крупная индустрия товаров и услуг, потенциальными потребителями которых являются так или иначе обездоленные, страдающие, несчастные люди, немощные телесно или духовно. Примером этому может служить производство различного рода технических приспособлений для инвалидов, строительство специально оборудованных  лифтов, туалетов и т. п., а также организация досуга инвалидов, включая строительство соответствующих сооружений.

Вопрос при этом, конечно, не в том, хорошо это или плохо. Это хорошо, по крайней мере, применительно к нашему примеру (хотя есть и другие примеры, весьма сомнительные, а порою совершенно недопустимые в моральном отношении). Однако это не бесплатно. За все это кто-то платит. И в этом случае неважно, кто платит – частные лица, если они достаточно хорошо обеспечены, благотворительные организации или государство. Важно, что деньги получают производители и сфера услуг, а рыночная экономика живет исключительно по принципу "выгодно – невыгодно". Если бы это не было выгодно экономике, то, вполне понятно, ничего этого не было бы.

Разумеется, рассмотрение вопросов такого рода не входит в цели языковедческого исследования. Мы приводим эти соображения лишь в качестве иллюстрации к тому важному обстоятельству, что в интересах объективного исследования необходимо отделять лингвистические факторы от экстралингвистических и недопустимо экстралингвистические факторы выдавать за лингвистические.

Ирена Лифлэндер констатирует в своей статье под заголовком "Перемен можно добиться в борьбе. Как политическая воля направляет развитие языка": "Физически и психически увечные отстояли свое человеческое достоинство. Кто решился бы сегодня говорить о калеках, сумасшедших или о психбольнице? Даже анекдоты о сумасшедших, столь популярные когда-то, исчезли. Кто станет говорить сегодня о слаборазвитых странах? Даже слово уборщица почти исчезло из словарного состава немецкого языка. И внедрение выражений "люди с ограниченными способностями", "окружная больница", "развивающиеся страны", "ухаживающая за помещением" произошло с помощью политической воли. Я помню, каким глупым мне представилось выражение "ферма полезных материалов" (Wertstoffhof), когда мне пришлось впервые написать его в связи со служебной необходимостью. Сегодня мне не пришло бы в голову сказать "мусорная свалка". Перемена в образе мыслей – это перемена в языке, добытая в политической борьбе". [155]

Это высказывание является ярким свидетельством заблуждения. Произошла ли на самом деле перемена в образе мыслей? Изменились ли действия? Стал ли мусор считаться полезным материалом в домашнем хозяйстве? Конечно, нет. Иначе зачем же его выбрасывать на свалку, даже если она называется теперь фермой или парком? На самом деле то, что считалось непригодным и раньше выбрасывалось на мусорную свалку, теперь по-прежнему считается мусором и выбрасывается, хотя и называется полезным материалом. Как прежде некоторые виды мусора использовались для утилизации и назывались утильсырьем, так это рассматривается и сегодня. Разница лишь в том, что совершенствуются технологии и соответственно с этим вывоз мусора организуется иначе: разные виды мусора в разных контейнерах вывозятся на разные предприятия по его утилизации.

При самом искреннем желании не удается увидеть в этом случае основания для борьбы за изменения в языке. Если люди претендуют (обоснованно или необоснованно) на то, чтобы называться иначе, то невозможно ведь предположить, что и мусор тоже претендовал на обретение достоинства полезного материала, находя прежнее свое имя утильсырье унизительным? Зачем же нужна была эта борьба за права мусора?

Можно думать, что причина этого в желании затушевать не вполне эстетичные последствия жизнедеятельности человека. Однако если по поводу замены утильсырья на полезные материалы можно лишь удивиться (зачем?), то имя полезные материалы применительно к мусору, подлежащему не переработке, а уничтожению, является неправильным и вводит в заблуждение.

Вместе с тем для благополучного существования общества решающим является вопрос о том, правильны ли имена. Очень хорошо это разъясняет Конфуций, указывая на то, что в основу регулирования речевых действий ложится правильность имен. От правильности имен зависит соблюдение правил ли. Ли – это понятие конфуцианской этики, объединяющее широкий круг правил, имеющих целью регулирование отношений между правителями и их подданными, между всеми общественными группами – сословиями, родами, семьями – и внутри их, а также отношений между отдельными людьми.

В главе "Цзы лу" книги "Беседы и суждения" ("Луньюй") приводится ответ Конфуция на вопрос о том, какую задачу он счел бы наиважнейшей и наипервейшей, если бы ему было доверено управление страной. В своем суждении Конфуций связывает успешное управление страной с ритуалом и правильностью имен. Конфуций сказал: "Необходимо исправить имена. Благородный муж осторожен по отношению к тому, чего не знает. Если имена неправильны, то высказывания не будут основательны. Если высказывания не будут основательны, то дела не будут сделаны, а если дела не будут сделаны, то правила ли не будут соблюдены в полной мере и [обрядовая] музыка не будет вся исполнена. А если правила ли не будут соблюдены и музыка не будет исполнена, то наказания не будут применяться правильно; а когда наказания применяются неправильно, люди не знают, как им вести себя". [156]

 

Глава 6. Система общих мест морали

Разум неукоснительно предписывает всякому человеческому сообществу всеобщий закон: уважать свои и чужие системы морали и культуры, никогда не наносить им ущерба…
В. фон Гумбольдт.

Политкорректные имена в свете новой философии языка

Наша следующая задача состоит в поиске ответа на третий вопрос: каким (в прогностической оценке) будет результат политически корректной ревизии слов? С этой целью мы рассмотрим имена, создаваемые политкорректностью, исходя из принципов современной риторики и новой философии языка, сформулированных Ю.В. Рождественским, поскольку они могут быть использованы для прогностического анализа основных тенденций развития политической корректности и их влияния на культуру.

Политическая корректность – это, в первую очередь, новое имя. Третий принцип новой философии языка Ю.В. Рождественского утверждает: "Слово как лексис становится особенно ответственным, так как правильное именование, лежащее в основании лексических единиц, не только толкует назначение и применение всех вещей, но и определяет их понимание, воспитание людей и управление общественными процессами. Здесь этический центр философии языка". [157]

Новое имя никак не толкует назначение и применение им названного мировоззрения, не объясняет его понимание, но заявляет его правильность (англ. сorrectness), которая и должна, следовательно, определять воспитание людей и управление общественными процессами. Логичным образом, тем самым заявляется одновременно и правильность всех создаваемых этой коалицией имен.

Как известно, от правильности имен зависит правильность речи, а это означает, что новые правильные имена должны определить новую правильность речи. Важно и то обстоятельство, что политическая корректность не указывает ни на какую политическую партию, идеологии которой соответствовала бы заявляемая правильность, а тем самым общее значение имени распространяется на все политические партии, обязывая их к новой правильности речи.

Тот факт, что политически корректная регламентация речи, распространяясь не только на средства массовой информации, но и на художественную литературу, науку и педагогику в ее дидактической части, касается, прежде всего, именования предметов и явлений окружающего мира, очень важна, поскольку это затрагивает систему общих мест (топов) риторики, т. е. идей, понятий, принципов, которые понимаются всеми одинаково и принимаются без доказательств.
Опираясь на историю топики в риторике, Ю.В. Рождественский подразделяет такие "всеобщие" топы на две группы.

1. В первую группу входят топы, основанные на смысловыразительных возможностях языка, которые зависят от характера мысли и формальных языковых средств выражения. Сюда относятся, например, такие топы, как-то:

1) "род – вид";

2) "целое – часть";

1) "причина – следствие" и т.п.
В силу того, что такие топы формируются на формальных, грамматических, значениях языка, они, во-первых, довольно устойчивы, а во-вторых – этически безразличны.

2. Вторая группа топов касается нравственных категорий; например:
1) "благо";

2) "зло";

3) "добродетель";

4) "враг";

5) "друг" и т.п.

и формируется на основе лексических значений слов.

Эти лексические топы, в отличие от топов первой группы, этически организованы.

Ввиду подвижности лексических значений слов такие топы могут толковаться по-разному в разных обстоятельствах и при наличии разных оценок и разных целей. Например, политическая корректность сформировала собирательный образ врага, общего для всех "виктимизированных" групп и объединяющего их, и дала ему имя – "мертвый белый европеоидный гетеросексуальный мужчина", являющийся олицетворением европейской культурной гегемонии, западного культурного империализма. Он рассматривается как угнетатель, как преступник, от которого они все пострадали, и теперь потерпевшие хотят положить конец власти преступника.

Для именования врага используются:

1) слова, имеющие нейтральное лексическое значение в силу своего научного происхождения, – белый, европеоидный, гетеросексуальный;

2) слово "мужчина", имеющее нейтральное лексическое значение не только в составе научной речи, но и в общелитературном языке, а в составе общих мест получающее положительную оценку : "мужской характер", "мужской ум", "мужская верность" и т.п.; есть, например, общее место "мужская дружба", но нет общего места "мужская вражда";

3) слово "мертвый", в составе общих мест связанное с общепринятой традицией почитания усопших; например: "мертвых не судят", "о мертвых или хорошо, или ничего" и т.п., а в этом случае именующее все предыдущие поколения созидателей европейской культуры, которыми восхищаются, перед которыми преклоняются, которых уважают и почитают.

Здесь мы видим, как в результате ценностных суждений политической корректности словам, имеющим лексически нейтральные или положительные значения, присваиваются отрицательные значения, на основе которых формируется новый топ – "совокупный враг", – входящий в состав нравственных категорий.

Наряду с этим возникают и отдельные топы, указывающие на врага:
– не только мертвый, но и живой, продолжающий традицию "мертвых" – враг;

– белый, европеоидный, мужчина – враг;

– гетеросексуальный мужчина – враг,

– мужчина как таковой – враг, поскольку дискриминирует женщин.

Кроме того, этот совокупный враг – носитель и олицетворение европейской культуры. Европейская культура, являясь, в свою очередь, всеобщим топом, получает значение враждебности, и формируется новое общее место риторики – "европейская культура есть совокупный враг".

Здесь нарушена этика имятворения, которая, по Ю.В. Рождественскому, "… основана на том, что имятворец – ономатотэт (в терминах Платона) не должен погрешать против объективной истины и умышлять на ближнего своего прямо или косвенно …Этика имятворения не может ограничиваться безотчетным изобретением ономатотэта под воздействием воображения, которое приемлется (стохастически) или отвергается толпой, а должно уже в творчестве ономатотэта считаться с последствиями слова-мифа для других людей". [158]

Создавая такое имя врага, политическая корректность погрешает против объективной истины и умышляет, не считаясь с последствиями, на ближнего своего прямо, причем ближний этот, т.е. представители европейской культуры, исчисляется сотнями миллионов. Наличие врага предполагает борьбу с ним вплоть до его уничтожения, а врагом становится европейская культура в целом, т.е. как культурное наследие, так и отдельные представители этой культуры.

 

Лексические топы как смысловые носители морали

Теперь мы рассмотрим остальные политически корректные имена, относящиеся ко второй группе этически организованных лексических топов, с точки зрения системы общих мест риторики.

"Этически организованные всеобщие топы есть ценностные суждения по своему происхождению. Они опираются на конкретные высказывания, кем-то и когда-то созданные, т.е. имеющие под собой конкретный текст. Эти этически организованные всеобщие топы являются смысловыми носителями морали". [159]

Мораль отличается от всех других норм тем, что нормы морали распространяются на любые деяния, а не только на те, которые подлежат разбирательству в судебном порядке. Всякое деяние получает оценку со стороны общества, которая находит свое выражение в отношении других людей к "содеявшему", а также в их действиях. Нормы морали при этом не предполагают судебного разбирательства, учета интересов сторон и т.п., так что "мораль действует неотвратимо и анонимно".  В результате неодобрения со стороны общества человек, совершивший аморальный поступок, выпадает из сферы общественных отношений и лишается защиты общества. "Знание морали, поэтому, является всеобщим. В этом качестве мораль есть всеобщие топы, опирающиеся на лексику". [161]

Вся сфера морали подразделяется на две области: фольклорную мораль и духовную мораль. Эти две области морали следует рассматривать раздельно, в том числе с точки зрения общих мест, поскольку они имеют разную направленность и подразумевают разные цели воспитательного характера.

Связано это с тем, что "фольклорная мораль есть практическая мораль. Ее цель – создание и защита материального благополучия семьи, рода и племени. В ней отсутствует принцип веры, нет запретов на воровство и убийства, а семейные отношения полов регулируются обычаем и материальными возможностями.

Духовная мораль, признавая все принципы практической морали, дополняет ее запретами на воровство, убийство, прелюбодеяние и укрепляет их строгими принципами речевого поведения (курсив мой. – Л.Л.). Духовная мораль обеспечивает существование и сосуществование неродственных больших, практически безгранично больших групп людей". [162]

Всеобщие лексические топы, представляющие собой ценностные суждения, т. е. определяющие, что есть благо и что есть зло, этически организованы в системы. Поэтому система общих мест – это, в известном смысле, и система имен, поскольку  топы опираются на лексические значения слов.

Общие места практической морали

Система общих мест практической морали представлена фольклором, в частности пословицами. "Смыслы пословиц можно разделить на три большие значимые области: а) семейные, родовые, соседские отношения и отвечающие им качества человека и их оценка; б) народная гносеология: ум, знания, явления, признаки, целое, единое, противоположное, неизменное, изменчивое, обратимое, необратимое и т. п.; в) поступки и их анализ: активность, возможность, желаемое, существующее, используемое, лучшее, худшее, большое, малое и т. п.

Все эти категории в фольклоре являются моральными ценностями и составляют практическую мораль. Цель этой морали состоит в том, чтобы создать благо себе, своей семье, своему роду и племени". [163]

"Исправление" языка путем ревизии существующих в языке имен и замена "неправильных" другими именами, вновь создаваемыми политической корректностью, касается, во-первых, тех имен, которые являются всеобщими топами, составляющими практическую мораль, представленную в фольклоре.

В университете Миссури, как упоминалось выше, был разработан для рекомендации журналистам языковой регламент в виде "Списка слов и выражений, которых следует избегать". Согласно этому регламенту, следует избегать употребления широкого состава слов, указывающих, в частности, на:

– возраст;

– внешний вид, в особенности на красоту;

– имущественное положение;

– физические способности человека

и иных подобных. Но в первую очередь это касается слов, подпадающих под понятие "элитизм", которое указывает на умственные способности.

Поскольку, однако, о понятиях, обозначавшихся этими словами, все равно приходится говорить, то о них говорится с использованием новых политически корректных именований, которыми, как дымовой завесой, заволакивается реальность мира, и на ее месте создается ложная языковая картина мира.

Если раньше были бедные, больные, увечные, лысые, беззубые, слепые старики, которые жили в домах для престарелых, будучи одинокими или брошенными жестокосердыми близкими, то теперь в политически корректном мире ничего этого нет. Есть социально слабые инакозрячие старейшины, другие по способностям, со вторыми прическами, с третьими зубами, и живут они исключительно в резиденциях для старейшин.
Если же получается так, что бедных, больных, глупых и умных нет, а есть социально слабые, другие по способностям и временно способные, то исчезают и такие общие места, как, например:

–  "бедность – не порок";

–  "здоровье не купишь";

–  "ум хорошо, а два лучше"

и подобные, т. е. ряд категорий, которые являются в фольклоре моральными ценностями. Причем именно исчезают по причине абсолютной немыслимости замены их политически корректными вариантами:

– *"социальная слабость – не порок";

– *"временную способность не купишь";

– *"временная способность хорошо, а две лучше".

Все это совершается согласно идеологам политической корректности для того, чтобы не употреблять слов, "выражающих презрение к человеку", хотя языковая норма не относит их к уничижительным или пейоративным.

Безусловно, предпочтение молодости пожилому и старому возрасту заложено в философском идеале физической культуры западной цивилизации. "В нашей греко-римской цивилизации, – пишет профессор А.П. Лободанов, – идеалом физической культуры является "человек цветущий". Этот идеал обусловливает и классификацию возрастов: есть возраст детства, есть возраст отрочества, есть возраст юности, есть акме, затем идет возраст мужества, а потом преклонный возраст и старость. Эти возрасты определяются соотносительно, по истории их становления. Если мы обращаемся к другому типу физической культуры, например к йоге, то убеждаемся, что в ней этот признак отсутствует. Идеалом являются не цветущие тела молодых людей, а тела мудрых старцев, тела подготовленных – физически совершенных – стариков, которые владеют тонкостями психотехники и психофизическими упражнениями; они и есть основа общественной мудрости. […] Это важнейшее различие проникает в сопоставительные отношения Запада и Востока: ставка делается либо на молодых людей (в европейской цивилизации), либо на старых (в восточных культурах). […] Цивилизация Средиземноморья предпочитает человека в возрасте акме, физически развитого, а восточная цивилизация, йогическая, предполагает развитие человека до момента его кончины: он умирает свежим, физически развитым и могущественным". [164]  Однако можно также думать, что этот цивилизационный идеал обретает новое звучание в обществе, где ключевую роль играет конкуренция.

В любом случае, для нашего исследования важно, что политическая корректность запрещает употребление слов, указывающих на несовершенства людей, – старый, больной, бедный, глупый, некрасивый и т.п., – как "выражающих презрение к человеку", а также слов, подчеркивающих достоинства – молодой, здоровый, богатый, умный, красивый и т.п., – дабы не было обидно тем, кто их не имеет. Чтобы определить, действительно ли всеобщие топы, содержащиеся, например, в пословичном фонде русского языка, формируют в рамках практической морали презрительное отношение к старым, больным, бедным и глупым, мы провели семантический анализ полной выборки таких пословиц из словаря Владимира Даля (табл.1 – 4).

Старый – молодой

В целом
Стар пес, да верно служит.

Старый ворон не каркнет даром.

Старый конь борозды не портит.

В сравнении с противоположным качеством

Стар годами, да молод умом.

И стар, да весел, и молод, да угрюм.

И стар, да петух, и молод, да протух.

Молодость не грех, да и старость не смех.

Не молодостью живем, не старостью умираем.

Старик, да лучше семерых
молодых.

И молод, да хил, и стар, да дюж.

Старый полковник старше молодого генерала.

Старый дурак глупее молодого.

Хорош бы жених, да староват.

Старого учить, что мертвого лечить.

Через старых и молодым житья нет.

Назидание

Лучше служить старому, чем малому. (так говорили бояре, требуя в цари не царевича, а старшего в роде).

Молодой на битву, а старый на думу.

Молодому врать вредно, старому непотребно.

Любит жена и старого мужа, коль не ревнив.

За молодым жить весело, а за старым хорошо.

Есть старый, убил бы его, нет старого – купил бы его.

Молодой работает, старый ум дает.

Молодой на службу, старый на совет.

Здоровый – больной

В целом
Оценочное отношение

Здоровье всего дороже.

Здоровье дороже денег.

Дал Бог здоровье, да денег нет.

Деньги – медь, одежда – тлен, а здоровье всего дороже.

Здоровому все здорово.

Здорового и призор не берет.

Больная жена мужу не мила.

Больному все горько.

Больной, что малый.

Не рад больной и золотой кровати.

В сравнении с противоположным качеством

Господская болезнь – крестьянское здоровье.

Назидание

Здоровья не купишь.

От здоровья не лечатся.

Бог дал живот, Бог даст и здоровья.

Даст Бог здоровья, даст и счастья.

Бог дал здоровье в дань, а деньги сам достань.

Больному да дорожному закон не лежит (о постах).

Тот здоровья не знает, кто болен не бывает.

Здоровому лечиться – наперед хромать поучиться.

Без болезни и здоровью не рад.

Увечье – не бесчестье.

С ремеслом и увечный хлеба добудет.

Всякую болячку к себе приложи.

Бедный – богатый
Оценочное отношение
В целом

Что беднее, то щедрее.

Бедность не стыд.

Бедность не порок, а несчастье.

Бедно живет, да по-Божьи.

Бедность всего хуже.

Кто тороват, тот не богат.

Богатство спеси сродни.

Чем богаче, тем скупее.

Не от скудости скупость вышла, от богатства.

И богатенек, да скупенек.

Богатому черти деньги куют.

В сравнении с противоположным качеством

Бедность плачет, богатство скачет.

Нищий болезней ищет, к богатому они сами идут.

Не тот человек в богатстве, что в нищете.

Назидание

Богатый бедному не брат.

Богатство – вода, прищла и ущла.

Будешь богат, будешь и рогат.

Не с богатством жить, с человеком.
Глупому сыну не в помощь богатство.

Ни конь без узды, ни богатство без ума.

Не проси у богатого, проси у тороватого.

Не богатый кормит, тороватый.

Богатым быть трудно, а довольным не мудрено.

Умный – глупый

Оценочное отношение

В целом

Ум разуму подспорье.

Не дал Бог ума, найдется сума.

Глупый да малый говорят правду.

Мужик глуп, за то его и бьют.

Дураку и в алтарь нет спуску.

Глупому не страшно и с ума сойти.

Рад дурак, что глупее себя нашел.

Без ума суму таскать, а с умом деньги считать.

Стар да глуп, больше бьют.

Пьяный проспится, а дурак никогда.

В сравнении с противоположным качеством

Глупый про себя согрешит, а умный многих соблазнит.

Мал, да умен, стар, да глуп.

Глупый осудит, а умный рассудит.

Глупый ищет места, а умного и в углу видно.

Умная ложь лучше глупой правды

Дурак закинет, а умный доставай.

Дураку воля, что умному доля: сам себя губит.

Умный суму наживает, а глупый и ту проживает.

Назидание

По платью встречают, по уму провожают.

На красивого глядеть хорошо, а с умным жить легко.

Красивый (муж) на грех, а дурной на смех.

Красота приглядится, а ум вперед пригодится.

Счастье без ума – дырявая сума.

С дураком смех берет, а горе тут.

Глупый умного, пьяница трезвого не любит.

Дай Бог с умным потерять, не дай Бог с дураком найти.

Дурак, кто с дураком свяжется.

Свяжешь с дураком, сам дураком будешь.

Дай дураку волю, а он две возьмет.

Тупо сказано, не наточишь; глупо рожено – не научишь.

От черта крестом, от медведя перстом, а от дурака ничем.

За глупость Бог простит, а за дурость бьют.

 

Выводы не оставляют сомнений:

– старость оценивается весьма положительно как мудрость, опыт, рассудительность и в этих своих качествах предпочтительнее молодости, только вот учиться лучше смолоду, да жених лучше помоложе, хотя "за молодым жить весело, а за старым хорошо";

– здоровье имеет безусловную ценность, но больного не должно осуждать: "увечье – не бесчестье", ему должно сочувствовать и сопереживать: "всякую болячку к себе приложи";

– в бедности жить трудно, но не позорно, а вот богатство положительно не оценивается, да и "богатому черти деньги куют";

– ум явно предпочтительнее, глупость не похвальна, но осуждается беззлобно, к тому же "много ума – много греха, а на дурне не взыщут", "глупый про себя согрешит, а умный многих соблазнит", да и вообще "свой дурак лучше чужого умника".

Из этого состава пословиц видно, что никак невозможно усмотреть в них источник формирования презрительного отношения к старым, больным, бедным и глупым. Вместе с тем очевидно, что политически корректная ревизия языка ведет (в прогностическом смысле) к уничтожению определенной части общих мест за счет табуизации ряда имен, представляющих собой всеобщие топы, что означает изменение всей системы этически организованных всеобщих топов, составляющих практическую мораль и, как следствие – создание иной практической морали.

Культурный отбор всеобщих топов

В связи с тем, что мораль является фактом культуры, возникают вопросы, постановка которых представляется вполне правомерной:

1) следует ли считать систему общих мест "неприкосновенной", с точки зрения культуры?

2) можно ли гипотетически допустить, что прежняя практическая мораль оказывается непригодной, а поэтому требуется ее отмена и создание иной практической морали?

3) если такое допущение верно, то как это должно осуществляться?

Система общих мест риторики согласно Ю.В. Рождественскому претерпевает изменения в процессе развития культуры. При этом, с точки зрения культуры, важен не только сам факт изменения системы общих мест, но и вопрос о том, как эти изменения осуществляются.

С одной стороны, система общих мест не является застывшим образованием, однажды сложившимся и неизменным. Она, будучи частью духовной культуры, тоже подвержена изменениям, аналогично культуре в целом, как структурно, так и в своем именном, лексическом, составе.

Однако эти изменения происходят не произвольно, а в соответствии с законами культуры, т.к. в формировании общих мест существует культурный отбор. По этой причине на каждом отдельном историческом отрезке жизни общества одновременно существуют общие места, носящие временный характер, и общие места, имеющие вечное значение.

Под временными следует понимать те общие места, которые еще не прошли культурного отбора. Примером этому может служить само понятие "политическая корректность", которому сторонники этой идеологии стремятся придать характер всеобщего топа. Это понятие, однако, еще не прошло культурного отбора в качестве общего места и имеет тем самым пока лишь временный характер не только среди противников политической корректности, но и в среде ее апологетов.

Под вечными общими местами понимаются культурно значимые общие места, прошедшие культурный отбор. Примером может служить такое общее место, как "ум хорошо, а два лучше" или "доверяй, но проверяй". По этой причине, "воспитание морали практически имеет дело с временными и с вечными, т.е. культурно значимыми общими местами"[165].

В связи с тем, что в воспитании морали участвуют временные общие места, еще не прошедшие культурного отбора, особенно важным становится четвертый принцип новой философии языка Ю.В. Рождественского: "Этические задачи языка: "не лгать, не лжесвидетельствовать"… В современных условиях возникли новые этические задачи, отвечающие информационному обществу. Это задачи об именах: не создавай имен, в которых лишь частичная правда, не искажай толкование имен и мыслей другого". [166]  С помощью политкорректного имятворения происходит воспитание  лицемерия и лжи, поскольку в политически корректных именах лишь частичная правда либо искаженное ее толкование.

С другой стороны, Ю.В. Рождественский показал, как реализуется такой отбор всеобщих топов применительно к общим местам риторики. Он связан с тем, что роды словесности, возникшие ранее, не уничтожаются новыми родами словесности, а развиваются. В ходе их развития происходит отбор всеобщих топов: если приметы как общие места фольклора, характеризующие позитивные знания, теряют значение общих мест с появлением рукописной речи, то "пословицы и содержащиеся в них инварианты смысла сохраняют свое значение, остаются фактом культуры". [157]

Анализ общей картины историко-культурного развития общих мест, описанной Ю.В. Рождественским, указывает на то, что с развитием родов словесности этические общие места не устраняются, но послойно добавляются, то есть:

– практическая мораль сохраняется и дополняется духовной моралью, а затем научной этикой и профессиональной моралью;

– гносеологические общие места фольклора сохраняются.

Указывая на новую ситуацию, возникшую в связи с массовой коммуникацией, Ю.В. Рождественский прогнозирует создание нового слоя общих мест, не сложившихся пока в систему, но подчеркивает при этом, что создание нового слоя этических общих мест, новых положений морали не должно, в соответствии с законами культуры, вступать в противоречие c существующими. Особо важную роль в отборе фактов культуры и пополнении культуры играет духовная мораль.

Общие места духовной морали

Вторая сфера имятворения политической корректности касается общих мест слоя духовной морали, формирующейся на основе сакральных и канонических текстов.

Здесь обратим внимание на тот факт, что ревизия языка применительно к этически организованной системе общих мест, составляющих  практическую мораль, неизбежно относится и к текстам Священного Писания, где широк состав слов, называющих человеческие немощи, телесные и духовные. Конечно, кощунственно помыслить о том, чтобы приводить примеры из Св. Евангелия в политически корректном варианте, но  легко представить себе, как звучал бы, например, рассказ о чудесах исцеления, явленных Спасителем, в устах поборника политической корректности. Однако и это далеко не все.

Фактическое гонение на христианство в Америке, о котором свидетельствуют приведенные нами ранее примеры, стало возможным, в первую очередь, в результате внедрения секуляризма в систему школьного образования. Изгнания христианства из школ добились активисты политической корректности, образом мыслей которой и было заполнено освободившееся духовное пространство.

Принципиальные позиции политической корректности – эгалитарность и антиэлитарность. Это означает, что все культуры, все религии, все люди, все группы, хотя и разные, но никакая из них никаким образом и ни в каком отношении не хуже другой (конечно, за исключением белых европеоидных гетеросексуальных мужчин). Все стили жизни равноправны, а кто с этим не согласен – подлежит анафеме. Действует правило: различия можно констатировать, но никогда нельзя давать какую-либо оценку. Не бывает, например, человек хороший или плохой, бывает "другой".

Из этого с неизбежностью следует, что ненавистники, злодеи, убийцы, воры, прелюбодеи, лгуны и лжесвидетели никак не хуже соблюдающих духовную мораль, они просто другие (что, конечно, чистая правда, но не вся). Тем самым исключается всякая возможность различения добра и зла в языке, и отменяется их противоположение как норма духовной морали:

–  "Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые. Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь" (Мф. 7, 17–19);

– "Или признайте дерево хорошим и плод его хорошим; или признайте дерево худым и плод его худым; ибо дерево познается по плоду" (Мф. 12, 33);

– "Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь" (Мф. 3, 10).

Этим, собственно, можно было бы ограничить все рассуждения о действиях политической корректности применительно к общим местам слоя духовной морали ввиду того очевидного факта, что добро и зло, являясь основополагающими ценностными категориями духовной морали, с необходимостью подразумевают оценку.

Если нет оценки, то нет никаких ценностных категорий ("другой" – это не ценностная категория, не говоря уже о том, что здесь политическая корректность противоречит сама себе: с одной стороны, она отвергает представление о норме, а с другой стороны, само понятие "другой" имплицитно указывает на некую норму).

Если же нет ценностных суждений, то не может быть и никакой системы этических общих мест. Более того, отвергая противопоставление добра и зла, лежащее в основе духовной морали, политическая корректность отвергает тем самым духовную мораль в целом.

Такой вывод представляется чрезвычайно важным, поскольку согласно исследованиям Ю.В. Рождественского мораль лежит в центре содержательных категорий культуры и охватывает все общество как норма поведения.

При этом, если в дописьменном обществе единственной моралью является народная, или практическая, мораль, то в современном письменном обществе практическая мораль подчинена духовной морали. "Классические нормы духовной морали были созданы человечеством фактически однородным образом во всех религиях и были основой всех основных цивилизаций. Они предназначены для борьбы с такими социальными противоречиями, которые порождаются владельческими категориями культуры"[168].
Крайне важным является и то обстоятельство, что духовная мораль ограничивает практическую мораль. Это ограничение необходимо, поскольку "… моральные правила в фольклоре, взятые сами по себе, вне влияния религиозного текста, показывают, что пословицы содержат правила, которые могут пониматься как "искусство жить". Но это "искусство жить" затрагивает только отношения внутри народа, то есть рода, племени, семьи и соседей. В пословицах нет сентенций, запрещающих убийство, разбой, грабеж чужого имущества. Целью фольклорного "искусства жить" является создание материального блага для своей семьи и своего рода. Цель обогащения (или неразорения) семьи и рода определяет характер общей моральной ценности: человек, владеющий практической моралью и эффективно ее применяющий, с точки зрения этой морали, считается мудрым. Итог жизни мудрого человека нагляден – это материальные блага, созданные им для семьи и рода… Практическая мораль существует у народов, менее знающих религию или недавно ее принявших, не освоивших ее" [168].

В то же время, "… цель духовной морали – расширять рамки отношений людей друг к другу за пределы отношений соседства и родства. Поэтому в центре религиозной морали лежит безопасность. Безопасность является высшим благом. Безопасность обеспечивает любое благо, в том числе и материальное". [170]

Важен также и тот факт, что правила практической морали формулируются в пословичном фонде языка как назидание, как рекомендации, а правила духовной морали представлены как запреты – не убий, не кради, не лги и т. д. При этом запрещается всякое зло, поскольку зло греховно, с точки зрения духовной морали. Тем самым, при формировании поступков человека его нравственный выбор ограничивается запретами духовной морали, в соответствии с которыми он может испытывать свою совесть.

Если же не допускать оценки поведения (духовного – в помыслах, а предметного – в поступках), исключая противопоставление добра и зла как норму духовной морали, то становится невозможным испытывать свою совесть и совершенствоваться духовной моралью. Одновременно добро и зло становятся равнозначными, то есть исчезают запреты как правила духовной морали, и оказывается, что все можно и ничто не греховно. А это означает, в свою очередь, возврат общества к практической морали и, как следствие, разрушение мира между людьми и утрату безопасности: "…устранение духовной морали ведет за собой оживление и расцвет практической морали языческих времен. Практическая мораль язычества толкует как добродетель ложь, клятвопреступление, воровство, насилие в тех случаях, когда эти действия направлены не против своего рода и семьи, а против неродственников и тем более не членов своей семьи. Все иноплеменники, с точки зрения практической морали, это как бы не люди"[171].

Вместе с такими выводами возникает и необходимость соотнести их с действиями, точнее, с риторикой политической корректности. Ведь политическая корректность, как кажется, на самом деле заняла все высоты духовной морали, став на защиту немощных, обиженных, презираемых и униженных. Это существенно затрудняет дискуссии с политической корректностью и выстраивание системы аргументации ее противников, которые, судя по публикациям, опасаются затрагивать именно область морали, стараясь перевести обсуждение так или иначе в русло науки, точнее, независимости научных исследований или политики.

В то же время видимость моральной высоты политической корректности объясняется подменой понятий в области духовной морали, которая совершается в ее риторике.

Духовная мораль разделяет всеобщие топы "грех" и "грешник" и требует от человека соблюдать свою добродетель, чужую греховность не судить, сострадать грешнику, сожалея о его греховном поступке, но в то же время неукоснительно осуждать грех.

Это положение духовной морали, содержащееся в Евангелии, широко известно: "Не судите, да не судимы будете" (Мф. 7, 1). Оно многократно повторяется во многих других текстах Нового Завета, становясь затем одной из центральных тем святоотеческих писаний, в которых приводятся подробные разъяснения этого требования духовной морали и средства для его выполнения.

Преподобный авва Дорофей говорит в своем поучении: "Мы же, окаянные, без разбора осуждаем, гнушаемся, уничижаем, если что-либо видим, или услышим, или только подозреваем; […] От чего же мы впадаем в сие, как не от того, что нет в нас любви? Ибо если бы мы имели любовь, то с соболезнованием и с состраданием смотрели бы на недостатки ближнего, как сказано: любы покрывает множество грехов (1 Пет. 4; 8). Любы не мыслит зла, вся покрывает и проч. (1 Кор. 13; 5–7). Итак, если бы, как я сказал, мы имели любовь, то сия любовь покрыла бы всякое согрешение, как и святые делают, видя недостатки человеческие. […] Итак, приобретем и мы любовь, приобретем снисходительность к ближнему, чтобы сохранить себя от пагубного злословия, осуждения и уничижения…" [172].

Святитель Иоанн Златоустый пишет: "Кто строго иcследует чужие проступки, тот не получит никакого снисхождения к своим собственным…[…] Будем же воздерживаться от злословия, сквернословия, хулы…". И поясняет, как нужно понимать злословие: "Никто не говори: "тогда злословил бы я, когда бы говорил неправду; но если говорю истину, то уже не злословлю". Хотя бы в твоем злословии и была истина, и в таком случае оно преступно. Фарисей, злословя мытаря, говорил истину: но это не принесло ему никакой пользы. В самом деле, скажи мне: разве мытарь не был мытарь и грешник? Всякий видит, чтò мытарь; но при всем том фарисей, за осуждение его, все потерял. Хочешь исправить брата, – поплачь, помолись Богу, дай ему увещание наедине, посоветуй, попроси…" [173] .

Итак, не осуждать, не злословить ближнего – это и есть та цель, во имя которой, как может показаться поверхностному взгляду, политическая корректность ведет свою борьбу. Однако при несколько более внимательном рассмотрении становится очевидной подмена. Авва Дорофей подчеркивает, что грешника осуждать не следует, но грех дóлжно ненавидеть: "Ибо разве святые слепы и не видят согрешений? Да и кто столько ненавидит грех, как святые? Однако они не ненавидят согрешающего и не осуждают его, не отвращаются от него, но сострадают ему, скорбят о нем, вразумляют, утешают, врачуют его, как больной член, и делают все для того, чтобы спасти его" [174].  А политическая корректность объединяет в своей риторике понятия греха и грешника, стремясь утвердить в обществе если не прямое оправдание, то, по меньшей мере, неосуждение самого греха как такового. Одновременно исчезает и проблема личной ответственности человека за свои поступки, вытекающей из духовной морали.

Впрочем, политическая корректность и не предполагает никакой личной ответственности. М. Беренс и Р. фон Римша считают, что политическая корректность – это "культурный апартеид, который предписывает принудительное членство в какой-либо из групп" [175].  Поскольку принадлежность к той или иной группе абсолютизируется, то ею определяется самосознание каждого ее члена, в ней он обретает способность к политически корректному мышлению. При условии, конечно, что это какая-либо группа "потерпевших", "виктимизированных" (все остальные, не потерпевшие, – это одна группа, коллективный преступник).

Но это не просто политически корректное мышление каждого отдельного члена группы, это групповое мышление. Каждый идентифицирует себя целиком и полностью с группой, к которой принадлежит. Практически это запрет на индивидуальное мышление и, тем самым, на индивидуальный нравственный выбор. Вместе с этим, исчезает и индивидуальная ответственность за нравственный выбор, замещаясь групповой ответственностью.

Даже само слово "индивидуум" рассматривается как политически не корректное. "В меморандуме, направленном членам Комитета по различным видам обучения (Diversity Education Committee) студентка из Пенсильвании писала о своем "глубоком уважении индивидуума и желании защищать свободы всех членов общества". Она получила свое послание обратно. Слово "индивидуум" в нем было подчеркнуто. Комментарий гласил: "Сегодня следует избегать употребления этого слова, которое многие воспринимают как расистское. Аргументы, ставящие индивидуума выше группы, ставят, в конечном счете, в привилегированное положение индивидуумов, принадлежащих к самой большой и господствующей группе" [176].  Это лишний раз подтверждает наши выводы относительно разрушения духовной морали в результате действий политической корректности.

В то же время, если усилия, предпринимаемые политической корректностью, должны служить воспитанию людей в доброте и терпимости друг к другу, то для этого существует и известное средство – не допускать разрушения духовной морали, но всемерно укреплять ее, поскольку духовная мораль содержит все необходимые правила, наставления и поучения воспитательного характера, например:

–  "Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих" (Мф.18, 10);

– "Мы сильные, должны сносить немощи бессильных и не себе угождать" (Рим. 15, 1);

– "…вразумляйте бесчинных, утешайте малодушных, поддерживайте слабых, будьте долготерпеливы ко всем" (1 Фес. 5, 14);

– "Ибо вы, люди разумные, охотно терпите неразумных" (2 Кор. 11, 19);
–  "Только чтобы мы помнили нищих" (Гал. 2, 10);

– "Не будем тщеславиться, друг друга раздражать, друг другу завидовать" (Гал. 5, 26);

– "Ибо суд без милости не оказавшему милость; милость превозносится над судом" (Иак. 2, 13).

Если же рассматривать речевые действия, регулирование которых, действительно, необходимо, то при этом не следует забывать, что именно духовная мораль содержит строгие правила речевого поведения в виде многочисленных прямых указаний; например:

– "… кто же скажет брату своему: "рака", подлежит синедриону; а кто скажет "безумный", подлежит геенне огненной" (Мф.5, 22);

– "Не умножайте речей надменных, дерзкие слова да не исходят из уст ваших" (1 Цар., 2, 3);

–  "Кто не согрешает в слове, тот человек совершенный" (Иак. 3, 2);

–  "Никого не злословить" (Тит 3, 2);

–  "Никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших" (Еф. 4, 29);

–  "Не злословьте друг друга" (Иак. 4, 11) и т. п.

Можно допустить, что как активисты политической корректности, так и ее сторонники стремятся утвердить свою языковую политику либо в силу отсутствия филологических знаний, либо по причине нежелания учитывать основы теории речи, однако таким образом они разрушают именно тот фундамент, на котором должно строиться речевое управление обществом.
Вторая ошибка политической корректности состоит в отсутствии правил как в именовании, так и в речевых действиях. Вместе с тем, "поскольку речь есть ведущая социальная деятельность людей, эта деятельность должна быть организована правилами" [177].

Роль общих мест риторики в речевом управлении обществом

Речевое управление обществом в условиях массовой коммуникации является одной из проблем современной риторики и касается ее трех основных категорий – этоса, пафоса и логоса.

Под этосом понимаются условия относительно времени и места ведения речи, которые предлагает получатель речи ее создателю и которыми определяется тема речи по ее уместности или неуместности. Например, доклад о мерах, принимаемых органами здравоохранения в связи с эпидемией гриппа, в Бюджетном комитете Думы в период подготовки принятия бюджета страны будет отклонен Думой по причине его неуместности.

Логосом называют словесные средства, с помощью которых создатель речи реализует ее замысел. Одно из требований логоса состоит в том, чтобы понимание этих словесных средств было доступно получателю речи.

Замысел речи, т. е. намерение создателя речи развить определенную тему перед получателем речи, называют пафосом. Для пафоса существуют ограничения: со стороны этоса – замысел создателя речи может быть реализован лишь в то время и в том месте, которые предлагаются получателем речи; и со стороны логоса – создатель речи должен располагать словесными средствами, позволяющими установить контакт с получателем речи.

"Таким образом, этос создает условия для речи, пафос – источник создания смысла речи, а логос – словесное воплощение пафоса на условиях этоса" [178].

Рассматривая вопрос речевого управления обществом в условиях массовой коммуникации, Ю.В. Рождественский выводит основное правило управления речевыми коммуникациями, состоящее в совершенствовании системы этоса речевых коммуникаций. Он указывает на то, что, если эта система "… несовершенна, то возникают тяжелые социальные эксцессы, происхождение которых неясно для людей и имеет в глазах людей как бы стихийный характер".  Можно думать, что как возникновение политической корректности, так и ее языковая политика явились результатом несовершенства этоса речевых коммуникаций.

Под этосом речевых коммуникаций Ю.В. Рождественский понимает "организованное воздействие средствами морали, административными мерами и юридическими установлениями на отправление речевых действий".  Такое воздействие должно быть организовано по правилам, а не складываться стихийно. Это предполагает наличие речевого этикета для всех видов речей, правил разного назначения, регламентов, законов, а также духовной морали.

Последнее требование относится также к логосу, поскольку логос в речевых коммуникациях представлен общими местами морали, играющими большую роль, прежде всего, с точки зрения развития диалога. Это связано с тем, что общие места понимаются участниками диалога одинаково и принимаются без доказательств. Особую важность имеют, в силу этого, два обстоятельства.

Во-первых, с развитием речевых коммуникаций "правила морали как общие места не отменяются, т.к. составляют достояние культуры, а наслаиваются по мере развития речевых коммуникаций и выстраиваются в сложную систему, требующую искусного применения разных правил морали по отношению к возникающим ситуациям. Чем сложнее мораль, тем большее искусство в нравственных суждениях требуется от членов общества".

Во-вторых, правила морали представлены системой общих мест. Общие места – это, по сути, имена. Имена, в свою очередь, должны создаваться тоже по правилам. Если же в результате создания неправильных имен разрушается система общих мест, которыми представлен логос в речевых коммуникациях, то это создает препятствия либо делает невозможной реализацию пафоса, т. е. замысла, в логосе, т .е. словесном воплощении.

Что касается пафоса в речевых коммуникациях, то, в понимании Ю.В. Рождественского, это "тот эффект, который может быть достигнут тем или иным видом словесности" [182].  Из сопоставления родов и видов словесности и сфер эффективности речи видно, что наибольшей действенностью из всех видов речей обладает диалог, который становится основой современной риторики. А с точки зрения развития диалога именно общие места морали играют ключевую роль.

Можно думать, что все вышеизложенное означает необходимость подробного изучения:

– политкорректных именований: изучение направлений семантического развития, подробная лексикологическая классификация и т. п.;

–  "исправлений" системного характера, т. е. грамматической и лексической системы языка, например, феминистской лингвистикой;

– методов языковой политики политической корректности

как в целях сохранности языка как факта культуры и сохранности культуры в целом, так и в интересах организации правильного речевого управления обществом.

Глава 7. Общие места науки и образования

Кто управляет прошлым, управляет будущим. Кто управляет настоящим, управляет прошлым.
Джордж Оруэлл

Общие места гносеологической области

Третья область, в которой создаются новые имена, затрагивает системы общих мест гносеологической и позитивно-познавательной области. В 1990 году в Смитовском колледже в Нортхэмптоне (Массачусетс) студенткам нового набора была вручена директива по правильному употреблению слов, относящихся к смысловым сферам различных "измов". Сюда попали политически корректно дефинированные термины, при этом не только известные, например:

– расизм – "угнетение других групп";

– этноцентризм – "угнетение других культур",

но также и более поздние;

– классизм – "угнетение рабочего класса";

– сексизм – дискриминация женщин;

– гетеросексизм – дискриминация гомосексуалистов.

Кроме того, список был дополнен и новыми "измами":

– эйджизм [183]  – "угнетение молодых и старых лицами среднего возраста";

– лукизм [184]  – создание стандарта красоты –

и, что очень важно;

– эйблеизм [185]  – "угнетение лиц, других по способностям, лицами, временно способными", т.е. угнетение больных здоровыми;

– элитизм – угнетение глупых умными или малоодаренных талантливыми.

Более поздними изобретениями являются термины, обозначающие еще два вида дискриминации:

– сайзизм [186]   – дискриминация людей с другими пропорциями;

– спишизм [187]  – дискриминация по признаку вида, т. е. дискриминация человеком животных и растений.

Гносеологическая область, которая, согласно Ю.В. Рождественскому, начинается в фольклоре и уточняется по мере развития родов и видов словесности, включает в себя в настоящее время, в частности, термины. Именования политической корректности затрагивают тем самым систему общих мест гносеологической области.

Создание новых политкорректных терминов ведет к тому, что общими местами становятся новые, формируемые новыми именами антагонизмы:

– физически здоровый человек;

– человек среднего возраста, (т. е. работоспособный, обеспечивающий старых и малых);

– красивый;

– умный;

– одаренный человек,

и, наконец,

– мужчина как таковой есть носитель зла, обидчик, угнетатель.

Вполне понятно, что новые антагонизмы и умножение числа врагов в результате создания образа врага как "мифологемы" никак не могут способствовать решению споров, но могут приводить к новым конфликтам. Как отмечает Ю.В. Рождественский, "… в ХХ веке слишком много было создано неправильных имен – "мифологем". Отсюда невозможность разумного устроения жизни, так как каждая "мифологема", увы, есть желание пользы себе в ущерб другим" [188].

Кроме того, два последних "изма", вернее, табуированность слов, составляющих их смысловые сферы, означают практически отрицание искусства, равно как и науки, а также физической культуры, так как они по природе своей элитарны.

Научный и образовательный сепаратизм

Как мы видим, относя себя к той или иной группе, человек должен отказаться от своей индивидуальности. Фактически это означает отрицание как индивидуальных ценностей, так и универсальных, надгрупповых. Особенно ясно это видно в образе врага, которым для поборников политической корректности является самая большая группа, олицетворяющая европейскую культуру. Группы отрицают тем самым культурный истеблишмент как целое. Отдельные его представители, входящие в ту или иную группу, должны, по сути, отказаться от признания универсальности культуры.

В качестве примера такого способа мышления можно взять государственную политику в области языка. Это наиболее очевидный пример. Любое государство заинтересовано в том, чтобы все его граждане были объединены общим языком. В тех странах, где отдельные языки имеют свои собственные закрытые области распространения, например, в Бельгии, Канаде, Испании, Швейцарии, возникают конфликты. В таких конфликтных ситуациях политическая корректность изначально и автоматически становится на сторону "частного" языка, выступая против общего, объединяющего, объясняя это тем, что этот последний ведь доминирующий, господствующий язык, который ущемляет носителей другого языка. Латиноамериканцы в Америке, например, должны отвергать английский язык, который навязывается им большинством, считают приверженцы политической корректности.

Не подвергая сомнению необходимость хранить всякий, даже самый "малый" язык как культурную ценность, нужно, однако, понимать, что если, скажем, многонациональное государство распадется на языковые анклавы, то они тем самым окажутся изолированными и лишат себя возможности участвовать в решении общих вопросов. Хотя мышление групповыми категориями, возможно, и не предполагает наличия каких-либо общих вопросов.

Растущее число активистов различных меньшинств наотрез отказывается признавать легитимность основной части интеллектуального и научного истеблишмента, т. е. "белой европейской науки". Один американский чернокожий телепродюсер дал разъяснение этому: "Афроамериканцы теперь достаточно образованны, чтобы увидеть, что в ходе истории мы были вычеркнуты из нее, так что нам не требуется согласие белых ученых на то, чтобы доверять результатам исследований, проведенных африканцами и афроамериканцами"[189].

Подход простой: как существовала эволюционистская наука и креационистская наука, так должна существовать, например, женская наука и черная наука. Версия чернокожего меньшинства в составе политической корректности при этом такова: "классическая" наука распространила ложь относительно роли чернокожих в истории, например, об африканском этносе Древнего Египта. Одно из основных положений черной науки, на основании которого проводилась "мультикультурная" реформа учебных планов, принятая во многих регионах, утверждает, что Африка, в частности Египет, являлась мировым центром культуры и просвещения в античные времена и что население Древнего Египта было чернокожим.

Надо думать, что это особенно важно для политической корректности, которой приходится вести диалог с обществом, поскольку, в соответствии с Ю.В. Рождественским, "…общим местом во всех видах словесности стало доверие к науке как истинному знанию, и ссылка на научный авторитет и авторитет науки стала применяться как общее место"[190].   Таким образом, общим местом становится, например, основной тезис так называемой черной, или афроцентричной, науки, состоящий в том, что колыбелью западной культуры была не белая Европа, а черная Африка. Всякое возражение клеймится как расистское с возможными последствиями практического характера – курсы по сенсибилизации, травля и т. п. За рамками рассмотрения остается при этом тот очевидный факт, что для науки, собственно, безразлично, какой цвет кожи имеет ученый. Цвет не может влиять на истинность и объективность результатов исследований. Необходимо, однако, чтобы в науке были представлены сочинения авторов из всех групп.

Что же касается утверждения о том, что население Древнего Египта было чернокожим, то согласно сообщению американского публициста Джона Лео он "… провел телефонный опрос семи египтологов, выбранных произвольно по всей территории страны, и все семеро сказали, что это совершенно не верно, попросив при этом не упоминать их имен. "С политической точки зрения слишком рискованно заявлять это публично", – сказал один из них" [191].

Другим примером служит Германия, где, как уже говорилось, всякое суждение, идея, теория клеймятся, если их могли бы разделять нацисты. Например, в конце 60-х годов накопилось много научных данных, указывающих на наследственный характер умственных способностей. Немецкие психологи, проводившие такие исследования, сразу же попали под подозрение в том, что они разделяют фашистские взгляды, и были дискредитированы. С тех пор вся эта область исследований пользуется дурной славой.

Психолог Фолькмар Вайс, работавший в этой области исследований, направил в 1996 году открытое письмо "Антропологическому обществу", исключившему его из своих рядов, в котором дал следующую оценку этой ситуации: "Начиная с 1968 года… проповедники равенства проходят маршем по инстанциям и пытаются навязать свое мнение, в том числе путем примитивного запугивания и принуждения, не говоря уже о влиянии на решения о замещении должностей…, причем с успехом даже там, где, собственно, в самую последнюю очередь можно было бы ожидать какого-то резонанса. Ведь генетика человека и дифференциальная психология – это науки о неравенстве par excellence. Неравенстве не перед законом, а биологическом. А что такое психическая антропология, если ей нельзя больше заниматься вопросами биологического неравенства?… Если люди уже по своему внешнему виду разные… и все может содержать генетическую компоненту, то различия в умственных способностях – ни в коем случае. Для проповедников равенства это абсолютное табу" [192].

Мы не рассматриваем более подробно случаи травли и дискредитации ученых активистами политической корректности, т.к. здесь важны не имена, не области научных исследований, не научные результаты и т. п., а принципиальный подход, поскольку он распространяется на науку в целом.

Подход же заключается в непризнании универсальности науки, что ведет, вполне понятно, к разрушению единства науки и научного знания, которое заменяется "научными" взглядами в интересах отдельных групп.

Аналогичные предложения звучат и в России. Например, статья под заголовком "Борьба умов", опубликованная в еженедельнике АиФ от 12 февраля 2003 года, критикует Российскую академию наук за то, что она объявляет монополию на всю науку в стране. В качестве основания для такого обвинения используется то обстоятельство, что в 1998 году Президиум РАН создал в составе своей структуры Комиссию по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований. Теперь же, вслед за борцами за права черной, а также и женской, науки Российской академии наук предлагается отказаться от понятия лженауки – "правильней было бы использовать иной термин. Скажем, альтернативная наука". В соответствии с этим, должны существовать альтернативные академии наук, считает автор статьи.

Опасность возникновения такого "альтернативного научного знания" разъясняет в первом январском номере (с.18) еженедельника АиФ за 2004 года академик РАН Э. Кругляков, возглавляющий Комиссию по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований: "Дело в том, что лженаука полностью крушит весь фундамент науки. Тогда как никакая даже самая невероятная научная теория отнюдь не рушит старых устоев, но лишь развивает их в новом направлении. Когда появляется "ученый", который выдает свою теорию за истину в последней инстанции, тут даже разговаривать не о чем. Есть еще один очень важный критерий. Описание "великих" открытий появляется в первую очередь в СМИ, а не в научных журналах, которые эту ахинею просто не пропустят".

В своей статье, имеющей заголовок "Лжемедицина на страже здоровья", Э. Кругляков предостерегает читателей: "Российская академия медицинских наук, к сожалению, до сих пор никакого участия в нашей работе не принимает. А тем временем Минздрав направо и налево раздает всевозможные сертификаты и разрешения. Кроме того, сегодня каждый гражданин может взять патент на любую ахинею. Комитет Госдумы по экологии провел слушания по поводу уфологической безопасности России. Но верхом абсурда выглядела организация в Думе выставки, где гвоздем программы был диван-экстрасенс, лечивший от восьмидесяти (!) болезней. […] На мой взгляд, идет осознанное систематическое оболванивание населения. Обыватель может поверить во что угодно. Одна из причин этого связана с резким сокращением научно-популярной литературы. Если дальше так пойдет, через несколько лет народ совершенно перестанет различать правду и ложь" (курсив мой.– Л.Л.).

Отправные положения отдельных научных дисциплин с их аксиоматикой являются общими местами в современной науке, а научные общие места образуют системы в отдельных научных дисциплинах и включаются в систему общих мест научного знания в целом, в соответствии с его системным характером.

Возникновение разной аксиоматики в рамках одной научной дисциплины, представленной, например, белой, черной, женской или иной альтернативной наукой, означает разрушение системы общих мест этой науки и тем самым разрушение системности научного знания.

Одновременно отвергается и один из основополагающих принципов науки, состоящий в том, что всякий научный результат считается истинным до тех пор, пока он не опровергнут, так как сама возможность опровержения имманентно присуща науке.

В результате политически корректного подхода к науке складывается, как замечает Д. Циммер, такая ситуация, когда есть факты, суждения, идеи, мысли, слова, которые можно высказывать вслух, и наряду с этим есть мысли, идеи, суждения, факты, которые знают только посвященные и держат их при себе. Тем самым возникает некоторый мировоззренческий и научный андеграунд, некоторое тайное знание, которое там накапливается. А в этом заключена, в свою очередь, опасность схизмы для общества, т. е. опасность того, что оно усвоит схизматическую модель действительности.

При этом вполне понятно, что независимая, не идеологизированная наука не может лицеприятствовать. Заблуждением было бы думать, что от науки можно ожидать деликатности, терпимости, поддержания чувства собственного достоинства в каждом человеке, освобождения от предубеждений или пристрастий, например, морального характера.

Рассматривая основные категории философии – справедливость, красота, истина – "…как разные аспекты духовной культуры, выделяемые по отношению к формам фиксации духовной культуры", Ю.В. Рождественский указывает на тот факт, что "позитивные знания содержат истину, но эта истина не обязательно прекрасна и нередко несправедлива". [193]  Наука должна быть бесстрастной и поэтому она беспощадна. В поисках истины она требует дисциплины и соблюдения строгих правил. К тем, кто их нарушает, она может оказываться жестокой. Наука не может учитывать чувства. Научные результаты могут даже причинять страдания. У науки есть две цели – поиск истины и умножение знания.

Очень трудно предположить, что чернокожие ученые не понимают всего этого. Не могут они не понимать и того обстоятельства, что в современном мире научные результаты стали товаром. Крупные корпорации и финансовые компании, располагающие огромными денежными ресурсами, платят большие деньги лишь за доброкачественный товар, т. е. достоверные научные результаты, и их никак не интересует при этом расовая принадлежность ученого или его этническое происхождение. Безусловно, все ученые это хорошо понимают. Зачем же тогда понадобилась эта революция? Какие цели преследует черная или, например, феминистская наука?

Такая цель есть, при этом крайне важная. Касается она образования и состоит в получении возможности оказывать политическое давление для организации учебного процесса и составления учебных планов таким образом, чтобы учебные часы распределялись пропорционально между преподавателями, представляющими "классическую" науку и "аутсайдерами", представляющими науку различных меньшинств, в частности, "черную науку".

Примечательно, что этот образовательный сепаратизм, окончательно сформировавшийся в 90-е годы ХХ века, стал завершением многолетних усилий, направленных на интеграцию. Самой лучшей иллюстрацией этому служит афроамериканская тема.

50–60-е годы ХХ в. были отмечены в Америке мечтой о благополучном совместном проживании всех рас. В 1954 года Верховный суд США провозгласил целью американского общества его интеграцию, которая должна была охватывать все сферы жизни общества, в том числе образовательную. В связи с этим возник так называемый "автобусный проект" (busing): в течение многих лет чернокожих детей возили на автобусах, зачастую на далекие расстояния, в школы для белых, чтобы добиться интеграции, а также обеспечить единый стандарт образования и уровня знаний.

Спустя сорок  лет Америка столкнулась с необходимостью осознания того факта, что "добиваться интеграции насильно (автобусный проект, квоты) может оказаться контрпродуктивным" [194].  Ведь в 1954 году никто не думал, что требование интеграции обернется ее противоположностью, что станет утверждаться право на раздельное существование.

Парадоксальным образом, "автобусный проект" стал своего рода прародителем активистов политической корректности. И если в 60-е годы зазвучали требования большей открытости "Канона", то касались они внесения в него произведений чернокожих авторов – быть черным стало модно, т. е. очень современно, так что "черным теперь стал считаться всякий, у кого был прадедушка из Ганы или прабабушка из Эфиопии, даже если его кожа была столь же светлой, как у Софии Лорен" [195].

Значительную, если не главную, роль играло при этом женское движение. Чернокожие женщины придерживались определенной линии поведения и преследовали определенную цель, состоявшую в том, чтобы добиться не только "канонизации" афроамериканизма, но и закрепления его в организационных формах в сфере высшего образования. В соответствии с этим, они потребовали открытия в университетах факультетов для чернокожих с учебными планами специально для чернокожих.

В конце 70-х годов в университетах возникли первые отделения для чернокожих (black studies), а вскоре после этого появились и новые учебные планы для таких факультетов. Затем сформировались и так называемые черные университеты, в которых учатся только чернокожие студенты.

Идеологически афроамериканские факультеты стали продолжением спора о линии поведения, направленной на интеграцию (ассимиляцию) или сепаратизм и конфликты. И здесь возникла ситуация "черные против черных", поскольку мнения чернокожих разделились. Одни выступали за политику примирения, например, доктор Мартин Лютер Кинг, а также значительное число известных афроамериканских ученых гуманитарных специальностей. Другие – за радикальную линию, т. е. "учение о том, что недостаток меланина делает белых не только белыми, но также злыми и неполноценными, что вся культура родом из Африки и что белый дьявол постоянно работает над разрушением того, что созидают черные" [196]. 

Вслед за афроамериканскими факультетами возникли учебные планы для "коренных американцев", т. е. индейцев (native american studies), для женщин (women’s studies), для геев и лесбиянок (gay and lesbian studies). Все они выдвигали свои требования относительно системы образования и принимали участие в обсуждении дидактических принципов школьного и высшего образования, настаивая на разработке программ, учитывающих интересы тех или иных меньшинств.

При этом внутри меньшинств согласие существует тоже не всегда. Разногласия между чернокожими, например, приводят порою к возникновению проблем, которые, хотя и кажутся надуманными, обсуждаются со всей серьезностью. В 1994 году черные университеты в столице южноамериканских штатов до изнеможения обсуждали вопрос о том, следует ли им вводить афроамериканские программы обучения. Представители администрации этих университетов с полным правом  задавали себе и своим бастующим студентам вопрос: зачем быть черным университетом, если при этом еще нужна программа по афроамериканизму? Разве они и так уже не приступили к тому, чтобы усматривать во всех дисциплинах "черный аспект" и уделять главное внимание именно такому подходу? [197] 

Сколь несерьезными и надуманными ни казались бы такие точки зрения и такие дискуссии, плоды они приносят весьма серьезные в виде раскола в обществе, который выражается, в том числе, в научном и образовательном сепаратизме.

Дидактические принципы политкорректности

Политически корректный пересмотр содержания учебных предметов охватывает всю систему американского образования, от начальной школы до университетов, и касается, понятным образом, цикла гуманитарных дисциплин, в первую очередь истории.

По свидетельству П.Дж. Бьюкенена, "… война с американским прошлым и намеренное отупление американских детей – превращение их голов в пустые сосуды, в которые затем будут вливать новую историю, - осуществляются стремительно и успешно. В недавнем опросе учащихся 556 студентов старших курсов из пятидесяти пяти лучших образовательных учреждений (колледжей и университетов) в стране задали тридцать четыре вопроса из школьного курса по истории США. Четверо из каждых пяти провалились. Только треть старшекурсников из колледжей смогла назвать американского генерала, воевавшего под Йорктауном. Только 23 процента назвали Мэдисона среди основных авторов конституции. Только 22 процента связали фразу "управление народа, от имени народа и во имя народа" с Геттисбергской речью Линкольна. Есть и хороший показатель – 95 процентов знают рэппера Снуппи Догги Дога" [198]. 

Можно думать, что относительно объективности освещения исторических путей Соединенных Штатов Америки в прежних учебниках истории, написанных еще до политически корректной эры, в исторической науке существуют разные точки зрения. Вместе с тем можно предполагать, что в науке существует полное единство взглядов в отношении того единственного критерия, который может быть положен в основание любого "исправления" курса истории. Этот критерий – объективность и соблюдение законов культуры.

Что же касается методических принципов подачи материала, то в любой стране, безусловно, традиционно придается огромное значение воспитательному фактору: дети должны научиться любить и ценить свою страну, ее культуру, с уважением относиться к ее истории. Этот воспитательный фактор не отменяет, конечно, принципа объективности.

Объективность, в свою очередь, предполагает непредвзятость. А чувство обиды, которым руководствуются поборники политической корректности, является субъективным и, стало быть, предвзятым. Предвзятое искажение содержания учебного предмета квалифицируется как образовательный вандализм, о чем еще будет идти речь в последующем изложении.

"Битва за историю может оказаться исторической" – под таким заголовком в октябре 1994 года была опубликована в газете "Чикаго Трибьюн" [199]  статья, в которой сообщалось о политически корректной ревизии школьного курса истории. В 1992 году Национальный фонд гуманитарных исследований и Министерство образования США сочли необходимой разработку "Новых исторических принципов" для школьных учебников истории с пятого по двенадцатый классы. Эта задача была поручена Калифорнийскому университету, и выделено финансирование в размере двух миллионов долларов.

Пять лет спустя, в 1997 году, Калифорнийский университет представил результаты своей работы. В соответствии с новыми дидактическими принципами, разработанными согласно политкорректным соображениям разного рода, в школьных учебниках, учебных пособиях и хрестоматиях по истории не следует упоминать некоторые имена; например:

– Сэмюэла Адамса, одного из руководителей освободительной борьбы английских колоний в Северной Америке;

– Александра Грэхема Белла, одного из изобретателей телефона;

– авиаконструкторов и летчиков братьев Райт, пионеров авиации;

– американского изобретателя Томаса Эдисона, имеющего всемирную известность;

– знаменитого генерала Роберта Эдуарда Ли, главнокомандующего армией южан в Гражданскую войну в США и других.

Новая школьная политика запрещает "славить" бывших рабовладельцев и тех, кто "не соглашался признавать права на равные возможности для всех". Поэтому о многих приходится умалчивать, в частности, о президентстве Джорджа Вашингтона и иных: пятеро из первых семи американских президентов были рабовладельцами.

Рекомендуется наряду с этим, например:

– требовать от учащихся запоминания даты основания Национальной организации женщин;

– предложить школьникам "сочинить диалог между индейским вождем и Джорджем Вашингтоном в конце революционной войны";

–  "анализировать достижения Мансы Мусы, а также социальные обычаи и источники богатства королевства Мали";

– "изучать ацтекские ремесла, систему труда и архитектуру".

 

В декабре 2000 года газета "Вашингтон Таймс" опубликовала статью [200]  о новом стандарте курса истории как учебной дисциплины, который был принят для школ в штате Виргиния. Главные изменения касаются характера и объема освещения Гражданской войны в Америке, имена героев которой (теперь уже бывших) предпочтительнее не упоминать. Освободившиеся учебные часы предлагается использовать, в частности, для изучения "высокоразвитого западноафриканского королевства Мали" (в третьем классе!), цивилизаций долины Инда и конфуцианства.

С пристальным вниманием политическая корректность относится к составу произведений художественной литературы, предлагаемых для прочтения в школе. Под запрет попадают любые книги, если в них встречается упоминание о расах, расовые эпитеты, причем вне зависимости от контекста. В результате из школьных (а также и университетских) программ исключаются Марк Твен, Фланнери О’Коннор и Харпер Ли (последних не спасает даже принадлежность к женскому "меньшинству"), Уильям Фолкнер, а также и чернокожие авторы Ральф Эллисон и Джеймс Болдуин.

"Начались запреты книг, – описывает общую ситуацию П.Дж. Бьюкенен. – "Приключения Гекльберри Финна", из которых "выросла вся современная американская литература", как выразился Хемингуэй, были удалены из школьной программы по всей Америке. Замечательная сатира Твена на рабство, ложь и предрассудки в предвоенной Америке обладает, по мнению новоявленных критиков, серьезным недостатком. Среди главных ее героев – негр Джим, человек большого достоинства и душевной силы. Однако для чернокожего преподавателя Джона Уоллеса, который сделал себе карьеру нападками на эту книгу, "Гекльберри Финн" есть "самый одиозный пример расистского чтива для детей" [201].

Американской писательнице Харпер Ли, лауреату Пулитцеровской премии, тоже не повезло. Роман "Убить пересмешника", принесший ей мировую известность и признание (в том числе и благодаря одноименному фильму, снятому по этой книге), числится теперь в списке литературных произведений, запрещенных политической корректностью, объявившей этот роман олицетворением расизма. ]202]

Произведения известной, а по некоторым оценкам, лучшей американской католической писательницы ХХ столетия Фланнери О’Коннор, в которых затрагивались темы засилья псевдокультуры, духовной пустоты и ответственности человека за свой нравственный выбор, были запрещены. Примечательно, что первой среди школ США стала при этом католическая школа Опелусас в Луизиане. Чернокожие священники и родители предъявили школе требование изъять из списка для школьного чтения сборник рассказов О’Коннор "Хорошего человека найти нелегко". Этот вопрос пришлось рассматривать еспископу Эдварду О’Доннелу, который "поначалу отказывался исключать произведения Фланнери О’Коннор из программы и указывал на то, что ее творчество изучают в Хавьере, Грамблинге, Саутерне и других школах для чернокожих. Однако его преосвященство быстро капитулировал и распорядился изъять все книги О’Коннор из школьных библиотек вверенной ему диоцезы и не допускать их замены "аналогичными сочинениями". [203]

В начале 90-х годов ХХ века объем и состав литературных произведений, обязательных для прочтения, стал предметом бурных дискуссий также и в сфере высшего образования. Связано это было с тем, что, с точки зрения политической корректности, в силу своего евроцентричного взгляда на мир "… система образования в штате Нью-Йорк и на всей территории США привела к возникновению неверного обучения, которое следует отменить и заменить иным" [204].

В самом начале возникновения политической корректности некоторые воинствующие меньшинства, которые хотели положить конец своей дискриминации, потребовали конкретных антидискриминационных мер:  а) введения квот при распределении денежных средств и должностей и б) пересмотра учебных планов и ревизии учебников и учебных пособий.

Это последнее требование привело к жарким дискуссиям вокруг списка обязательной литературы, так называемого "Канона". Практически это был спор о том, какие сведения следует вложить в головы первокурсников раз и навсегда. Кроме того, как отмечается в статье К. Поллит, различные меньшинства имели в этом споре и чисто практический интерес, поскольку "… попасть в список обязательной литературы – это единственный шанс для книги быть прочитанной. Все стороны рассматривают это обстоятельство как нечто само собой разумеющееся, и точно так же все едины во мнении, что об определенных вещах лучше вообще не упоминать… О том, что если человек прочитал, например, только 25 или 50, или даже 100 книг, то он не может понять их независимо от того, сколь тщательно их ни отбирай. А если читать только по принуждению, как это делает большинство студентов, то и те книги, что включены в список, не будут нравиться и будут  забыты сразу же по прочтении". [205]
Политически корректные критики "Канона", конечно, учитывали (хотя и не признавались в этом, по крайней мере, публично) тот факт, что книги в списке станут теми единственными, которые студенты будут читать, поскольку общеизвестно, что молодые американцы, так или иначе, читают мало и что значительная часть их, если бы была их воля, вообще ничего не стала бы читать. Об этом позаботилась, по выражению Р. Хьюза, "слабоумная национальная нянька" – телевидение. В 1991 году, например, в большинстве американских семей, 60 процентов не было куплено ни одной книги.

Вместе с этим, однако, сторонники ревизии "Канона" исходили, по всей очевидности, также из представления о том,  что студенты без затруднений усвоят идеи предписанных книг и станут жить в мире этих идей. Конечно, если так смотреть, то "Канон", действительно, имел своей целью заполнение умов студентов тем или иным содержанием. Инструментом для этого должны были стать политически корректные учебники и книги, рекомендуемые первокурсникам для обязательного чтения.

Это было, собственно, окончанием академических споров. А началось все в 30-е годы ХХ века, когда родилась американистика как попытка установления некоторого стандартного, центрального и обязательного для всех студентов курса как системы ценностей, которая должна была прививаться с помощью специально отобранных произведений общегуманитарного цикла – философии, истории, социологии и т. д., – а также художественной литературы.

Впервые курс "Западная цивилизация", который представлял собой краткий обзор культурных ценностей и путей развития европейской цивилизации, был введен в учебные планы всех вузов, когда Америка вступила в Первую мировую войну. Это был своего рода курс пропаганды, поскольку американское правительство хотело, чтобы студенты колледжей и университетов понимали, за что они идут воевать и кто такие тевтоны.

После окончания войны Колумбийский колледж (Columbia College) преобразовал его и дал ему новое название – "История современной культуры". Этот курс стал прототипом современных курсов "Западная цивилизация". Идеологическая цель его была уже иная ввиду новой угрозы, большевиков, и состояла в воспитании убежденных демократов. Позже он получил название "Канон" и читался как вводный курс первокурсникам всех специальностей во всех университетах США.

Уже в 60-е годы предшественники политической корректности стали требовать большей открытости "Канона", положив начало образовательному сепаратизму. Все меньшинства участвовали в дискуссии вокруг "Канона". Афроамериканцы потребовали включения в "Канон" своих авторов, движение гомосексуалистов дополнило его своими авторами, а черная феминистская фракция вообще обеспечила бум черной женской литературы.

Но этим дело не ограничилось. В результате изменилось и название курса. В 1988 года элитарный университет Стэнфорд переименовал обязательный вводный курс для всех студентов первого семестра: систематизированный курс "Западные цивилизации" превратился в эклектичный курс "Культуры. Идеи. Ценности". Теперь здесь, например,

– с Платоном и Руссо соседствует социалист алжирско – латиноамериканского происхождения Франц Фанон с его проповедью "самоцельности" политического насилия;

– с "Книгой Бытия" сосуществует миф ирокезов о сотворении мира;

– во многих университетах место В. Фолкнера в этом курсе занял социалист Эптон Синклер;

– Сапфо заменила Канта.

Очень авторитетная энциклопедия американской литературы "Columbia History of the American Novel" вдруг назвала Г.Б. Стоу самой значительной писательницей XIX века [206].  Ей был присужден более высокий литературный ранг, чем Мелвиллу. Основанием послужили соображения политически корректного характера: во-первых, она женщина; во-вторых, ее общественная позиция конструктивна, а в-третьих, "Хижина дяди Тома" способствовала тому, чтобы мобилизовать американцев на борьбу с рабством.

Весьма примечательным здесь является отношение к произведениям Фланнери О’Коннор. Ее книги были исключены из программ на том основании, что в сборнике "Хорошего человека найти нелегко" есть рассказ "Искусственный ниггер". Сама писательница считала этот рассказ своим лучшим произведением. В оценке католического обозревателя газеты "Нью Йорк Пост" Р. Дреера, именно в этом рассказе дается "психологически достоверный портрет истинного расиста" [207].  Далее он поясняет: "По существу, Фланнери О’Коннор пишет вовсе не о расе, потому-то ее книги так необычно свежи для представительницы ‘расовой культуры’, – заметила однажды чернокожая романистка Элис Уолкер. Если вообще можно рассуждать, что писатель пишет ‘о чем-то’, тогда книги О’Коннор о пророках и пророчествах, об откровении и влиянии сверхъестественного на людей, которые прежде не имели ни шанса на духовное развитие. […] Иными словами, самое подходящее чтение для католической школы на Юге".  Однако другим чернокожим этот рассказ представляется расистским, и они, даже не пытаясь разбирать содержание или художественную ценность этого рассказа, но лишь прибегая к политически корректной аргументации, добиваются исключения произведений этой католической писательницы из программ.

Против такого пересмотра "Канона" выступали консерваторы, которые предостерегали студентов от добровольного духовного самоограничения. Они составляли свои списки обязательной литературы для "Канона", состоявшие из важнейших произведений мировой литературы, однако большинство авторов было в нем представлено опять-таки "мертвыми белыми европейцами мужского пола". Так что этот новый "Канон" тоже не устраивал политическую корректность.

Собственно, замысел  ревизии "Канона" состоял в том, чтобы рекомендовать каждому студенту для прочтения и изучения те произведения, которые отвечают его потребностям соответственно расовой, этнической, классовой или половой принадлежности, сексуальной ориентации и т.п. Остальные книги ему читать необязательно, поскольку это нерелевантно для его опыта, не нужно в его жизни и его индивидуально-групповой системе ценностей. Многие студенты и преподаватели возмущаются: что могу дать живой чернокожей женщине Платон, или Гомер, или Шекспир, или Достоевский? Ведь все они, в конечном счете, лишь мертвые белые европейцы мужского пола, – что они могут сказать ей?

В университетах, как пишет Роберт Хьюз, которые берут за обучение 20 тысяч долларов в год, преподаватели гуманитарных дисциплин не находят ничего лучшего, чем объяснять своим подопечным, что мышление категориями элиты – это проклятие западной культуры, поэтому не следует им слишком стремиться развивать критичность ума, чтобы они сами не заразились этой болезнью.

Второй аргумент в пользу ревизии "Канона" был связан с воспитательной силой культуры и пониманием того обстоятельства, что кроме обязательной литературы американские школьники и студенты ничего не читают, а также традиционной задачей гуманитарного цикла: научить школьников и студентов ценить демократическое наследие Америки. Исходя из этого, апологеты политической корректности сформулировали некий принцип оценки литературы. Критерием должна служить ее расовая, половая и социальная совместимость. И здесь было выдвинуто требование исключить из "Канона" произведения писателей, имеющих расистские, антисемитские, антидемократические, антилиберальные, сексистские, гомофобные и иные подобные взгляды.

Такой принцип оценки литературы противоречит критериям критики, которые применяются для отбора культурно значимых произведений. Как указывает Ю.В. Рождественский, "… при этом действуют два основных критерия: совершенство содержания и совершенство выражения. Эти критерии фактически действуют совместно" [209].

Основанием же для критерия политической корректности служит представление о том, что читатель непременно идентифицирует себя с автором: если проштудировать на первом курсе "Государство" Платона, будешь одним человеком, если же ограничиться чтением Джейн Эйр, станешь другим (что, конечно, правда, однако же, не в понимании политической корректности); если белый читает Ивлин Во, то он заведомо станет расистом, а если чернокожий – то это чтение нанесет удар по его чувству собственного достоинства. В целом же считается, что если читаешь автора А, то не станешь читать автора Б (это тоже, надо признать, часто случается с читателями), а в результате не сумеешь усвоить демократические ценности Америки.

Вполне понятно, что если так составлять перечень обязательной литературы, то состав художественной и философской литературы приходится значительно сократить, т.к. список тех, кто, например, подозрительно относился к демократии, будет длинным, и попадут в него весьма значительные имена. Бывали и такие из великих, которые считали, что университеты должны давать студентам все самое лучшее из когда-либо сказанного, чтобы предотвратить победу либеральных ценностей. Среди выдающихся писателей встречались и антисемиты, и женоненавистники. По такой логике Пушкин для обязательного чтения подойдет – он родом из эфиопов и с царем часто не ладил; и Гоголь тоже – он малоросс, т.е. принадлежит к дискриминированному меньшинству; Цветаеву и Ахматову можно оставить – они принадлежат к изначально дискриминированному "меньшинству"; а вот, например, Льва Толстого –он граф; Достоевского –он антилиберал; Лескова – он посмеивался над иностранцами, значит, ксенофоб; Чехова – он недолюбливал женщин, значит, апологет мужского шовинизма – из круга чтения школьников и студентов придется изъять. Такой список можно продолжать долго, и не повезет при этом многим.

Указывая на то, что литературно-художественная речь является опорой словотворчества, Ю.В. Рождественский подчеркивает, что художественная литература, "…действующая в контексте всех других видов словесности должна быть освобождена от несвойственных ей идеологических или объясняющих мир (общественный и естественно-научный) функций. Для художественной литературы особенно опасно творить мораль как основной регулятив общественной жизни, т.к. для этого есть специальные виды текстов, например, фольклор и другие подобные, которые не основаны на условности авторской фантазии… Литератор не должен быть вождем народа, а только мастером языка" [210].

На словах политическая корректность тоже выступает против политизации литературы, настаивает на не идеологизированном взгляде на историю – в Америке, например, а в Германии историческая корректность выглядит иначе, – а также на прозу и поэзию. Ключевое понятие политически корректной риторики – непредвзятость. Но все же никак нельзя освободиться от понимания того, что огромный мир литературы включает в себя все, при этом часто – прямо противоположное.

Впрочем, это обстоятельство никак не смущает политически корректных; хуже, однако же, приходится студентам, которые понимают, что если они хотят получать хорошие отметки, то главное для них – иметь трафаретку политкорректности, которую следует сначала наложить на произведение литературы, а потом уже правильно судить о нем в соответствии с выявленными признаками. Р. Хьюз приводит высказывание студента в беседе с товарищем: "Совершенно потрясающе, как профессор Пич на прошлой неделе разоблачил иерархические стереотипы мышления у Данте, все эти круги и всякое такое. Это надо было слышать!" [211]. 

Казалось бы при этом, что политически корректные должны были бы взбунтоваться, когда иранские муллы приговорили к смерти писателя Салмана Рушди на основании его кощунственного по отношению к исламу произведения, однако же, никаких протестов в университетах не последовало. Причины этого ясны: во-первых, политическая корректность считает в принципе неправильным, т.е. некорректным, критиковать мусульманские страны, а во-вторых, конечно, террористических акций боялись. Так что и внутри общей политической корректности тоже есть частная политически корректная избирательность.

Противников политической корректности, в частности противников изменения "Канона", упрекают в "культурной ностальгии", а также в том, что они имеют ложное представление, в соответствии с которым можно создать иерархию "вечных ценностей" и цепляться за нее, невзирая на все превратности и напасти современного мира. Литературовед Фредерик Крьюз упрекает противников ревизии "Канона" в том, что они "имплицитно следуют модели "переливания" воспитания и образования, при которой соборная мудрость гуманитарных наук считается своего рода плазмой, вливаемой, как из капельницы, во благо нам в наши вены, пока мы лишь достаточно пассивно принимаем ее" [212].  И далее разъясняет свою позицию: "Я, однако же, понимаю под учением нечто совершенно иное. Мне хотелось бы захватывающих дискуссий и никакого почтения, и никакого благоговения перед великими произведениями. Я хочу исторической осознанности и саморефлексии вместо якобы вечных ценностей, и я желал бы постоянного расширения нашего национального "Канона", с тем, чтобы он отражал наше неизбежным образом меняющееся понимание нас самих, того, кто "мы" есть и что для нас важно в конечном счете… Нельзя позволять сбить себя с толку всей этой суете вокруг "Канона". С моей точки зрения, не может существовать никакого такого текста, который был бы святая святых, вроде врожденной идеи культуры или совсем непредвзятого литературоведа" [213].

С одной стороны, возникает впечатление, что это своего рода культурофобия. И здесь нужно сказать, что сама основа политически корректного мышления – недоверие к жившим и творившим прежде нас "мертвым европейцам мужского пола" – есть одновременно и самое слабое место политически корректной риторики. Ведь нет необходимости доказывать тот очевидный факт, что очень многие литературно-философские произведения прошлого имеют такую глубину, что изучение их неотъемлемо для понимания культуры и ее исторических путей. Это общее место. Однако можно предположить, что причина недоверия к прошлому, к великим умершим заключается именно в их величии. Авторитет прошлого, авторитет исторического развития и традиции, авторитет культуры сохраняется в умах. Чувство меры, стиля и качества невозможно навязать силой, используя для нажима такие факторы, как расовая, этническая, классовая или половая принадлежность. Так что каждый современный автор невольно чувствует на себе оценивающий взгляд, он как бы стоит перед судом великих мертвых. И каждому современному автору этот суд выносит приговор, не подлежащий обжалованию, потому что состав этого суда – олицетворение процесса духовного развития человечества, олицетворение культуры.

С другой стороны, из этого видно непонимание той роли, которую играет художественная литература, с точки зрения научного культуроведения, и которая состоит в формировании культуры художественной речи. В соответствии с Ю.В. Рождественским, "…роль художественной речи сводится к образованию, то есть созданию и введению в употребление основных языковых средств. Поскольку язык художественной литературы занимает центральное место в разработке языковых средств, он, при определенной ограниченности лексического состава, ориентированного на массовое применение, отбирает и совершенствует "ядро литературного языка" [214]. 

Такое понимание роли художественной литературы объясняет и критерии для отбора литературных произведений в список обязательной литературы: "…для отбора классических произведений в хрестоматию конечным критерием для суждения педагога являются показания лингвиста, который усматривает динамику развития языка и отбирает из художественной литературы соответствующие примеры. Так формируется культура художественной речи" [215].

Смысловая связь целого общества под угрозой вандализма

В целом же из действий политической корректности в области науки и образования можно сделать следующие выводы:

1) общие места гносеологической области, формируемые политической корректностью, предлагают познание мира с точки зрения групповых интересов, под углом зрения враждебности культуры по отношению к отдельным группам;

2) непризнание универсальности науки ведет к научному сепаратизму и разрушению тем самым единства научного знания;

3) как дидактические, так и методические принципы политической корректности означают образовательный сепаратизм.

Следствием этого становится – в прогностической оценке – разрушение системности общих мест гносеологической и позитивно-познавательной области наряду с разрушением системы общих мест морали. Это представляется чрезвычайно важным, поскольку "все содержательные поновления в области гносеологии, морали и позитивных знаний в письменных традициях формируют духовную культуру" [216].

Кроме того, если рассматривать это применительно к описанной Ю.В. Рождественским [217]  системе общих мест как смысловой связи целого общества, то становится видно, что действия политической корректности ведут, в прогностическом смысле, к разрушению всех трех смысловых областей системы общих мест, представленных системой имен, т. е. гносеологической, моральной и позитивно-познавательной, и изменению, тем самым, смысловых связей целого общества.

Такие действия квалифицируются согласно Ю.В. Рождественскому как вандализм. Во-первых, это вандализм информационный, "состоящий в невозможности пользоваться фактами культуры" [218]  (например, когда из библиотек изымаются книги в угоду идеологии и т. п.). Во-вторых, это наиболее дурной, в понимании Ю.В. Рождественского, вид вандализма – вандализм образовательный. "При вандализме образовательном искажается – …в угоду идеологии – система учебного предмета. Вместо объективности системы учебного предмета, его равновесности устраивается определенная однобокость состава сведений" [219].

В то же время Ю.В. Рождественский показал, что основанием педагогики является не идеология, а философия языка. Его новая философия языка была положена в основание "гигантского по масштабам и значению проекта "Круг знаний", призванного согласно замыслам Ю.В. Рождественского качественно изменить ситуацию с содержанием общего образования. Обоснованная им структура общего образования должна была быть обеспечена, прежде всего, соответствующим составом словарей-тезаурусов, а затем – системой учебников и учебных пособий, написанных в их развитие. Тем самым предлагалась принципиально новая, современная технология реформирования общего образования на основе целостной концепции взаимодействия образования, культуры и языка" [220].

Структура учебного предмета зависит от характера философии языка, поскольку как дидактика, так и методика в их объеме и качестве определяются языковыми действиями. С точки зрения новой философии языка Ю.В. Рождественского, любое образование есть усвоение суммы имен, составляющих содержание учебных предметов, в более или менее подробной энциклопедической интерпретации. Одновременно тезаурус образования представляет собой самую краткую форму тезауруса культуры.

При этом необходимо, однако, учитывать, что особый характер функционирования текстов в условиях массовой информации предъявляет особо строгие требования к построению тезаурусов. "Когда складываются информационные системы и их культурное ядро – информационно-поисковые системы, вбирающие в себя все виды текстов, то возникает потенциальная возможность введения в заблуждение огромных масс людей, если основа информационного поиска – тезаурус – построен эристически, т.е. искажен относительно реальности частными интересами и идеологией (которая всегда выражает частный интерес). Для того чтобы этого не случилось, тезаурус (и тезаурусы) должен быть построен диалектически, т.е. максимально строго логически отражать реальное состояние фактов культуры" [221].

Образовательный и информационный вандализм бывает часто и следствием невежества. Здесь "…выправлению имен может помочь только научное культуроведение… Пока культурология во многом удел, где царствует философия и эстетика. Тогда как по смыслу это скорее область лексикологии" [222].  В целях предотвращения образовательного вандализма, возникающего, например, в случае политической корректности как искажение реального состояния фактов культуры частными групповыми интересами, "…культуроведение как наука о культуре должно…быть построено на строго объективных научных основаниях, а не быть служанкой групповых интересов. Научные основания культуроведения и самой культуры должны быть разработаны с научной объективностью" [223].

Страница 1 - 8 из 8
Начало | Пред. | 1 | След. | Конец | По стр.
© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru