Новый стиль речи и культура поколения. Политическая корректность Часть первая

Научный подход к регламентации речевых действий

Как внеправовые методы регламентации речи политической корректности, так и примеры правового нормирования речевых действий представляют собой попытки решения спорных ситуаций, возникающих из-за различий в суждениях. Д. Роч затрагивает проблему выбора правильного или, по крайней мере, наиболее приемлемого пути решения вопроса о том, кто прав (поскольку знает), а кто ошибается (поскольку так думает). Он приводит совершенно курьезную ситуацию, требующую такого ответа. Газета "Tennessean" в Нешвилле опубликовала 10 мая 1989 года следующее сообщение: член городского совета Джордж Дарден внес резолюцию с требованием к городским властям построить посадочную полосу для неопознанных летающих объектов. Он объяснил свое требование: "Дело вот в чем: люди сообщают, что в город прилетают все эти неизвестные существа и им негде произвести посадку". [87]  Он сказал, что сам никогда не видел этих существ, но ставит этот вопрос вполне серьезно. Он хотел знать: "Если люди их видят, вы, что, хотите просто отмахнуться от них, как от лунатиков?".[88]  Над Джорджем Дарденом все смеялись, но, по сути, это та ситуация, которая требует определить правильный подход, чтобы развести одно (или несколько) верных суждений и много неверных.

Д. Роч формулирует пять основных принципов отделения верных суждений от суждений "лунатиков" с целью принятия решения:

"1. Фундаменталистский принцип: те, которые знают истину, должны решать, кто прав.

2. Простой эгалитарный принцип: все искренние мнения людей имеют равное право на уважение.

3. Радикально-эгалитарный принцип: аналогичен простому эгалитарному принципу, но мнения людей, принадлежащих к исторически угнетенным классам или группам, требуют особого уважения.

4. Гуманитарный принцип: любой из вышеприведенных, но при условии, что высшим приоритетом является ненасенение обиды.

5. Либеральный принцип: проверка каждого из суждений в ходе публичного обсуждения – это единственно легитимный путь решения вопроса о том, кто прав". [89]

При этом он указывает на то, что последний принцип в настоящее время проигрывает всем остальным, и считает такое развитие крайне опасным. Можно думать, что в тех ситуациях, которые требуют специальных знаний, и пятый принцип тоже оказывается мало пригодным. В частности, представляется вполне понятной нецелесообразность публичной дискуссии по тому вопросу, который ставил Джордж Дарден. Мы привели, однако же, все эти принципы для иллюстрации политически корректных подходов к решению вопроса о том, кто прав: это первые три принципа окказионально, но преимущественно – четвертый.

Из нашего описания регламентации речевых действий видно, что в условиях политической корректности речевые отношения развиваются в направлении ограничения свободы слова. Важно при этом рассмотреть, каким образом это осуществляется. Ю.В. Рождественский указывает на то, что система речевых отношений регулируется либо юридическими принципами, либо общими моральными принципами. Общие моральные принципы "… включают в себя не только запрет повреждения словом, наносимого другим людям и обществу, но и запрет причинения словом ущерба другим и самому себе. Таковы запреты хвастовства, лжи, проклятий, угроз, сплетен, клятвопреступлений и т. п.".[90]  Эти общие моральные принципы, управляющие речью, относятся преимущественно к области духовной морали, поскольку именно духовная мораль формулирует строгие правила речевого поведения.

Если рассматривать усилия политической корректности в сфере управления речью, например, в Америке и Германии, то можно видеть, что, аргументируя соображениями морали, действует она как своего рода общественная цензура, пытаясь при этом найти какой-то механизм регулирования речевых отношений. В 1980 году, например, под влиянием теоретиков феминистского движения Комиссия по обеспечению равных возможностей при приеме на работу (U.S. Equal Employment Opportunity Commission) утвердила три теста для решения вопроса о том, являются ли речевые действия на работе сексуальным посягательством, преследуемым законом о гражданских правах. Один из этих тестов был призван определить, создают ли слова, подлежащие рассмотрению, атмосферу шантажа, запугивания, неприязненности или оскорбительности. Если слова делают социальную ситуацию для кого-либо неприятной (а это могут быть, например, и такие слова: "Вы прекрасно выглядите", "это платье Вам очень идет", которые воспринимаются феминистками как сексуальные посягательства), Комиссия была склонна считать, что тогда это не просто слова, а практические действия (к таким действиям относится, в том числе, попытка подать пальто даме или пропустить ее вперед, открыв дверь), наносящие ущерб.

Таким образом, речь идет о некотором теоретическом подходе, о поиске оснований для создания теории. Это своего рода теория, утверждающая, что выразительные средства, в частности образы и слова, могут, с практической точки зрения, причинять ущерб или являться актом насилия. Такая теория позволяет политической корректности присваивать себе право быть не только законодателем в сфере словопроизводства, но и мерилом для оценки социальных, речевых и культурных явлений в целом.

В то же время, в трудах Ю.В. Рождественского показано, что регулирование системы речевых отношений является функцией государства. Рассматривая историю цензурных законов, Ю.В. Рождественский подразделяет цензуру на превентивную, карательную профессиональную и карательную местную, которые различаются характером эффекта. В случае политической корректности можно говорить о карательной цензуре.

Два вида карательной цензуры отличаются друг от друга составом суда, рассматривающего тексты: в случае карательной профессиональной цензуры –  это суд, состоящий из специалистов, а в случае карательной местной цензуры – это местный неспециальный суд, который руководствуется обыденным читательским сознанием, а не специальным филологическим знанием. Постановления местного неспециального суда при карательной местной цензуре касаются не текста, а его распространения, причем не в масштабе государства, а на определенной территории, относящейся к компетенции этого суда. "Это значит, что автор должен считаться с не профессионально-филологическим пониманием своего произведения, с одной стороны, и в то же время рассчитывать на то, что его произведение, даже будучи запрещенным, дойдет до читателя". [91]

Примером такого вида цензуры является закон, действующий на территории Нового Южного Уэлльса в Австралии, в соответствии с которым Антидискриминационный комитет, по сути, является неспециальным местным судом, рассматривающим тексты не с профессионально-филологической точки зрения, а исходя из соображений "справедливости", "разумности" и т. п. В то же время Ю.В. Рождественский показал, что именно карательная, в особенности карательная местная цензура, приводила, с одной стороны, ко многим конфликтам, а с другой стороны – "распространялась в обществе, имевшем представительную власть, и печать становилась контролем над представительной властью". [92]

Наряду с цензурным правом, отдельные виды речи регулируются отдельными законами (и правилами); например: авторским правом, лицензионным и торговым правом, административным и трудовым правом и т. д. В целом же вся система речевых отношений в большинстве стран регулируется таким образом, что наряду с гарантией свободы слова существуют и ограничения свободы слова.

Ю.В. Рождественский отмечает, что эти ограничения свободы слова сводятся к трем положениям:

1) запрещается диффамация, т.е. высказывания или распространение высказываний, порочащих конкретного человека или конкретных людей;

2) запрещается нанесение вреда народному здравию, т. е. нельзя распространять рекомендации, средства и методы, которые могут нанести ущерб народному здравию: как отдельному человеку путем пропаганды лекарств, не прошедших контроль, так и народу в целом (например, порнография или подрыв семейной нравственности в той или иной форме);

3) …запрещается подрыв общественного порядка, т. е. высказывания в любых видах речи, направленные против общественного и государственного устройства. [93]

Политическая корректность требует ужесточения ограничения свободы слова, по большей части, применительно к первому положению – диффамация. При этом в связи с приведенными примерами правового нормирования речи возникает много вопросов, некоторые из которых мы приведем. Если закон предполагает наказание за нанесение обиды словом, то это означает, что обе стороны, как истец, так и ответчик, должны быть защищены законом: истец – от нанесения обиды, а ответчик – от незаслуженного наказания. Это требует объективной оценки речи с опорой на специальное филологическое знание.

Поскольку обида является чувством субъективным, то это означает, что необходимо разработать методику определения объективного критерия лексической семантики для случаев субъективного восприятия слова. Это представляется весьма затруднительным. Может ли считаться угрозой, оскорблением или унижением, например, слово "безбожный"? Если да, то кто чувствует себя оскорбленным или униженным, т. е. чье субъективное восприятие следует учитывать? Законодательный орган или частное лицо, живущее в соответствии с "безбожным" законом, или это общество в целом?

Слово с оценочным значением "мерзкий" можно счесть оскорбительным. Но во избежание нанесения оскорбления люди должны знать, какие виды супружеских измен следует считать мерзкими, а какие не мерзкими. Правильно, конечно, начинать с определения значения родового понятия "супружеская измена" –  это мерзко или немерзко? Если немерзко и упоминать об этом можно, то тогда требуется ясная классификация видов супружеских измен с точки зрения нанесения обиды; например, упоминание о гомосексуализме как виде супружеской измены – оскорбительно, а упоминание о гетеросексуальной связи как виде супружеской измены, – неоскорбительно. Может оказаться, что и каждый вид супружеских измен потребуется подразделить более дробно на подвиды. Именно такой способ действий предполагают методы лексической семантики, но даже при этом нет гарантии того, что не возникнет частного случая обиды в субъективном восприятии.

Закон Австрии ставит в трудное положение, прежде всего, выражением "явно преуменьшать". Из него с определенностью следует, что неявное преуменьшение преступлений национал-социалистов не является нарушением закона. Трудность, однако, возникает с поиском объективного критерия "явности": каким он должен быть – качественным или количественным, и как определить качество или количество "явности"?

Слово "отрицать" тоже заставляет задуматься. Если, например, ученый-историк обнаружил, что какое-либо преступление, считавшееся в исторической науке совершенным национал-социалистами, на самом деле было совершено другими лицами, он оказывается в затруднительном положении: научная этика обязывает его не умалчивать результат своего исследования и опубликовать его в интересах истинности научного знания, но одновременно он нарушает закон.

Возникает также вопрос о том, могут ли слова, выражающие сомнение, рассматриваться как проявление расизма, или закон запрещает сомневаться? Может ли результат научного исследования считаться оскорбительным, расистским, фашистским и т. п., или же проявлением расизма могут быть только слова, которыми этот результат формулируется? А если это будет, например, график, не содержащий комментария? Может ли это быть выходом из затруднения, если человек не хочет никого обидеть словом? Может ли, наконец, Жан Филипп Раштон подать в суд на прокурора, если характеристика "безумные" применительно к его суждениям покажется ему обидной? И есть ли у него шанс выиграть такой судебный процесс?

Зная политически корректные обстоятельства общественной жизни, например, в Германии или Австрии, оговорим сразу, что все поставленные здесь вопросы подлежат осуждению как расистские, гомофобные, националистические, фашистские, словом, человеконенавистнические, поскольку они политически не корректны. Несмотря на это, они, как и многие другие, требуют все-таки ответа и поиска выхода из затруднений, прежде всего в интересах культуры.

На первый взгляд может показаться, что все эти случаи касаются лишь гражданских свобод. Однако дело обстоит серьезнее: устанавливается принцип как некая социальная справедливость – "ты не имеешь права обижать других словом". Вполне понятно, что принцип ненанесения обиды словом требует профессиональной регламентации, носящей объективный характер, в противном случае он может скрывать в себе угрозу, причем не только гражданским свободам. Он может представлять собой угрозу любому независимому исследованию, т. е. науке как таковой, а также морали, лежащей в центре содержательных категорий культуры, и, в конечном счете, культуре в целом.

Это означает, что здесь возникают задачи, решением которых должно заниматься, с одной стороны, культуроведение применительно, например, к морали или науке как фактам культуры. С другой стороны, проблема нормирования речи в различных ее сферах является одной из кардинальных проблем, возникающих в связи с изменением содержания и роли речевого общения и относящихся к области общей филологии. Это касается, в том числе, и правового нормирования речи, т.е. законов о речи, в особенности, законов о наказаниях за оскорбление словом.

Проблема возникает из-за несогласованности внешних и внутренних правил словесности, в понимании Ю.В. Рождественского. Юридическое нормирование форм и содержания речи относится к внешним правилам словесности. "Внешние правила словесности занимаются установлением порядка создания, приема и хранения словесных произведений… Эти правила не касаются внутреннего строения текста. В них словесное произведение рассматривается как целый предмет, конкретный же текст словесных произведений не рассматривается". [94]  Внутренними правилами словесности Ю.В. Рождественский называет искусства речи, которые "определяют и регламентируют внутреннее лингвистическое строение текста произведений словесности". [95]  Под произведением словесности понимается, с точки зрения филологии, "каждое высказывание, созданное кем-либо и так или иначе завершенное".[96]

Иными словами, внешние правила словесности, являясь внешними по отношению к содержанию речи, не определяют построения ее содержания. "Построение содержания речи определяется внутренними правилами словесности. Внутренние правила словесности, грубо говоря, определяют, какие слова употреблять, в каких формах и порядке составлять из них речь". [97]

Согласование внешних и внутренних правил словесности необходимо "… для верного различения деталей семиотических актов языка и для эффективного развития социальной семантической информации". [98]  Разработка правил, устанавливающих смысловые связи между текстами – устными или письменными – разных сфер общения относится к теории речи и "… предполагает изучение речевых форм и их эффективное использование. Такая теория должна строиться на основе учета истории внешних правил словесности и их отношения к внутренним правилам словесности, в координации с историей стилей. Результатом этого исследования должны быть нормы и правила, преподаваемые как особая дисциплина – речеведение, – центральной частью которой является общая филология". [99]

Исходя из этого, можно заключить, что те проблемы, которые пытается решить политическая корректность путем регулирования речевых отношений, действуя, однако, при этом непрофессиональными, с филологической точки зрения, методами, могут быть разрешены с помощью разработки новой теории речи, которая обеспечивала бы эффективное речевое управление обществом в условиях массовой коммуникации. Основные направления разработки такой теории даны в трудах Ю.В. Рождественского, в особенности в его последней книге "Принципы современной риторики".