Новый стиль речи и культура поколения. Политическая корректность Часть первая

Внеправовые методы утверждения нового стиля речи

Новый стиль жизни находит свое главное проявление в новом стиле речи, развивающемся в направлении табуизации определенных слов и выражений и создания новых имен. Для тех, кто высказывает табуированные мысли и слова, последствия могут быть тяжелыми – публичные извинения, публичный отказ от своих слов, дисциплинарные меры в отношении профессоров и т. п. Активисты различных меньшинств составляют и распространяют списки "обидных" выражений. Примером может служить своего рода словарь нежелательных слов и выражений ("Dictionary of Cautionary Words and Phrases"), составленный на факультете журналистики университета Миссури, который содержит, например, такие статьи: "Burly (русск. "дородный, плотный". – Л.Л.): это прилагательное слишком часто ассоциируется с высоким чернокожим мужчиной, подразумевая невежество, и рассматривается как обидное в этом смысле… Buxom (русск. "полногрудая". – Л.Л.): обидное упоминание о женской груди. Не употреблять... Codger (русск. "чудной старик, старый скряга". – Л.Л.): обидный намек на старших". [54]

При этом, как пишут М. Беренс и Р. фон Римша, в Америке политическая корректность принимает "… самые вульгарные формы, сопровождаемые ожесточенными схватками и принимающие часто угрожающие размеры. Профессора, подозреваемые в сексизме, подвергаются нападкам и опасаются потерять кафедру. Белые, занимающие руководящие должности, отрезают себе все пути продвижения по служебной лестнице, если они берут на работу и повышают в должностях недостаточное число чернокожих. Так, и в святая святых политической корректности, университетах, характерной особенностью новой жизни являются не столько возвышенные идеалы, сколько мелкие, грязные приемы в повседневной жизни". [65]

Политические наследники движения за свободу слова настаивают теперь на ограничении этой свободы. В конце 80-х годов молодой чернокожий спикер студенческого парламента в Стэнфорде сетовал на то, что в Америке устанавливается для свободы слова не так много ограничений, как следовало бы. Точно такая же точка зрения и в то же примерно время прозвучала в палате представителей американского Конгресса из уст депутата от республиканцев, который не только целиком и полностью и с радостью поддержал дополнение к конституции, внесенное Дж. Бушем-старшим и касавшееся защиты американского флага, но и прокомментировал его в расширительном толковании: "Бывают времена, когда свобода слова не служит больше самым благим целям нашей страны, и к этой точке мы уже подошли". [66]

Основной аргумент политической корректности состоит в том, что каждая из "виктимизированных" групп имеет право не чувствовать себя обиженной. Причем именно так. Не то, чтобы имеет право не быть обижаемой, а не чувствовать себя обиженной. Поскольку объективного критерия оценки чувств не существует, а доказательств невиновности чувства тоже не предполагают и не допускают; оказывалось достаточным, если парочка активистов утверждала, что группе то или иное слово может показаться обидным.

У всех этих активистов все было в порядке с их законными правами, но не было никакой законной возможности урезонить их. Более того, оказывалось, что не находилось и никаких моральных оснований для стремления остановить их. Казалось, они и в самом деле заняли все важные позиции на высотах морали. Они вроде бы действовали, исходя из бесспорных, с моральной точки зрения, мотивов: защитить слабых, уберечь ранимых и искоренить всякие идеи, содержащие ненависть, злобу и наносящие моральный ущерб – расистские, сексистские, гомофобные или непатриотические идеи. В гражданском обществе, настаивали они, не должно быть места людям, употребляющим оскорбительные и обидные слова, неуважительно относящимся к своей стране и к своим согражданам и унижающим их. Все те, кто стремится к справедливому обществу, должны согласиться с приоритетом гуманитарных ценностей.

Добиться победы в этой борьбе на правовом поле оказалось, однако, невозможно. Дело в том, что конституция США затрудняет принятие правительственных мер против оскорбительных высказываний. Правительство не много может сделать, чтобы заставить умолкнуть неприятную критику или призвать к правовой ответственности тех, кто позволяет себе агрессивные, оскорбительные или обидные высказывания. В силу этого, движение против оскорбительных высказываний развивалось первоначально больше в моральной плоскости, чем в правовой. При этом во главе его встали неправительственные учреждения, особенно колледжи и университеты.

В 1990 году был утвержден документ, определяющий политику Стэнфордского университета, в котором впервые было сформулировано, что запрещаются обидные высказывания и действия и что они подлежат наказанию. Само собой разумеется, что оскорбительные речи, а также действия, подлежащие наказанию, пришлось дефинировать. Сюда были отнесены "высказывания или иные выразительные средства", которые имеют своей целью оскорбление, поношение, нанесение обиды индивидууму либо небольшому числу индивидуумов по признаку их пола, расовой принадлежности, цвета кожи, нетрудоспособности по старости или инвалидности, религиозных убеждений, сексуальной ориентации, происхождения по гражданству или этнического происхождения. [57]

Эта своеобразная доктрина была опубликована с подтверждением отдела по связям с общественностью Стэнфордского университета и стала более или менее представительной, поскольку распространилась довольно широко. По всей стране университеты принимали аналогичные постановления, запрещающие высказывания и действия, задевающие, вызывающие раздражение или воспринимаемые как сексуальные посягательства (harassment), и устанавливающие наказания за них.
Многие критики политической корректности отмечают, что любой из этих "языковых кодексов" столь неконкретен и трудно постижим, что студенты могут нарушить его, даже не отдавая себе в этом отчета. В большинстве колледжей и университетов эти кодексы разрабатываются руководством, чтобы не допустить расистских, сексистских и гомофобных высказываний. Студенты, в соответствии с этими кодексами, подвергаются наказаниям за то, что вне университетов не подлежит наказанию в рамках закона. Наказания носят поэтому не правовой, а дисциплинарный характер: публичное осуждение, принуждение к публичным извинениям, выполнение назначаемых работ в сфере обслуживания тех землячеств или иных объединений меньшинств, которым была нанесена обида.

Чтобы не обижать, надо уметь понимать чувства. В Америке есть и средство для понимания чувств. Оно называется сенсибилизация – расистская, этническая, сексуальная, – то есть  воспитание деликатности. Для неделикатных и бесчувственных существуют курсы по перевоспитанию, своего рода принудительные дополнительные занятия для отстающих. Они называются курсами по сенсибилизации. На эти курсы направляются, в частности, профессора, позволившие себе в своих книгах или в лекциях политически не корректные выражения.

Д. Циммер [68] , например, упоминает случай с профессором-этнографом Гарвардского университета, заслуженным ветераном антирасизма, против которого была организована настоящая травля в связи с тем, что "виктимизированные" меньшинства обнаружили слова "orientals" (выходцы с Востока) и "indians" (индейцы) в его учебнике, изданном ранее, когда в этих словах еще не находили неправильности, некорректности. Эта травля с обвинениями в расизме закончилась тем, что профессору пришлось отказаться от курса лекций, который он читал в университете.

Другой пример из Пенсильвании: доцент-юрист был лишен права преподавания на год, вынужден был принести публичные извинения и пройти курс сенсибилизации. Основанием для принятия столь жестких мер послужил тот факт, что он употребил выражение "бывшие рабы", говоря о чернокожих, причем в подчеркнуто антирасистском контексте. И это не единичные случаи, таких примеров много.

Чернокожий преподаватель Джон Уоллес приобрел широкую известность своей борьбой против романа Марка Твена "Приключения Гекльберри Финна". Э. Хемингуэй и Т.С. Элиот считали этот роман американской классикой. В мировой литературоведческой науке творчество Марка Твена признается вершиной американского реализма XIX века, и не повергается сомнению тот факт, что "Приключениями Гекльберри Финна" была заложена одна из основных традиций американской прозы ХХ века. Однако политическая корректность на стороне Джона Уоллеса, который считает, что "всякого учителя, застигнутого при попытке донести этот текст до детей, следует немедленно увольнять, поскольку этот учитель, несомненно, расист, либо наивен до глупости, либо некомпетентен, либо все перечисленное разом". [69]

Американская "полиция мыслей" взяла на заметку в качестве подозрительного гражданина верховного судью Уильяма Г. Ренквиста из-за того, что он отказался переименовать рождественскую вечеринку, которая устраивалась в Верховном суде, в "праздничную вечеринку", а позже он получил строгое предупреждение за исполнение песенки "Дикси", которая раньше никого не смущала, а теперь считается расистской. [70]

Достаточно также примеров иного рода, из которых мы приводим здесь лишь немногие:

– в 2001 году в штате Нью-Джерси объявлен персоной нон грата Томас Джефферсон как автор Декларации о независимости, которая, с точки зрения политкорректности, направлена против женщин и чернокожих, а также чрезмерно восхваляет Бога;

– День рождения Вашингтона, отмечавшийся раньше как национальный праздник, заменен Днем президента;

– школьный совет Нового Орлеана постановил лишить одну из школ имени Вашингтона – "бывшего рабовладельца";

– университет Беркли, штат Калифорния, переименовал День Колумба в День аборигенов;

– ни один режиссер не посмеет сегодня изобразить индейца жестоким, смешным или просто отсталым;

– политически корректные требуют отменить показ опер, в которых есть сцены дурного обращения с чернокожими, на том основании, что они расистские;

– книги для детей обвиняются в культурном империализме, если на иллюстрациях можно увидеть негритят в соломенных юбочках;

– "расистские" книги сказок изымаются из публичных библиотек; роман М. Твена "Приключения Геккльбери Финна" был исключен из списка обязательной литературы в школьных программах, так как в нем встречается слово "nigger";

– песня "Отвези меня в старую Виргинию", написанная в 1875 году чернокожим композитором Джеймсом Блэндом, уже больше не является официальной песней штата Виргиния, так как в ней есть слова "черное сердце" и "старый хозяин";

– из здания университета штата Пенсильвания пришлось удалить "Обнаженную маху" Гойи по требованию оскорбленных феминисток, потому что маха обнажена, потому что она женщина и потому что художник – мужчина;

– в другом университете преподавательница потребовала от своего коллеги, чтобы он снял со стены "Олимпию" Мане, так как картина представляет "женщину как объект" (это излюбленная формулировка феминисток);

– портретные галереи "родоначальников" в университетах считаются сексистскими, если они представлены только мужскими портретами.

Правда, нужно сказать, что противники политической корректности в Америке используют порою вполне остроумно и ее собственные методы. Если еще в 1990 году упрек в политической некорректности был универсальным оружием борьбы в академической среде, то позже некоторые сообразили, что очень удобно объявить себя жертвами культа политкорректности, и стали использовать встречный упрек, состоящий в том, что сторонники политической корректности прикрывают отсутствие знаний и опыта заученными политкорректными штампами.

Критики политической корректности называют ее "полицией мыслей", "запретом на мышление", "диктатурой благонравия" и т. п. В своей книге "Благонамеренные инквизиторы: новые атаки на свободу мысли" [71]  Джонатан Роч пишет о том, что спустя три с половиной столетия после Галилея идет в атаку новая идеология антикритики. В Америке и в иных странах возрождается старый принцип инквизиции: людей, имеющих неверные и вредные взгляды, находящие свое выражение в языке, следует в интересах общества и для его блага подвергать наказанию. Представители политической корректности считают, что если закон не позволяет посадить таких инакомыслящих в тюрьму, то надо сделать так, чтобы они хотя бы потеряли работу, их надо публично клеймить, надо организовывать кампании по их дискредитации, их следует принуждать к извинениям и публичному отказу от своих мнений. А в силу того, что государство не может взять на себя их наказание, это должны делать частные организации и представители интересов различных групп, которые Д. Роч называет своего рода "гражданской гвардией, устраивающей охоту на мысли" подобно тому, как во времена инквизиции устраивалась "охота на ведьм".

Наряду с "языковыми кодексами", действующими в академической среде, и квазистихийно реагирующей "гражданской гвардией", существуют также общественные организации или движения, отстаивающие интересы различных групп.

Прежде чем переходить к описанию деятельности этих организаций, представляется уместным и необходимым коротко пояснить то обстоятельство, что изучение фактов истории и их оценка не входят в цели нашего рассмотрения. Одновременно подчеркнем, что при всем сочувствии ко всем народам мира, жестоко пострадавшим в ходе мировой истории, при изучении или освещении конфликтов культурного характера необходимо все же отделять борьбу за равноправие и справедливость от культурного вандализма и объективно оценивать действия с точки зрения сохранности культуры.

Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения (NAACP), например, выступает за пересмотр истории Соединенных Штатов Америки под углом зрения жертв и преступников, имея в виду все, что связано с Югом, Гражданской войной и поражением Юга в этой войне. В связи с этим NAACP требует, в частности,

– снять флаг Конфедерации на всех улицах и площадях американских городов, считая его подобным нацистской свастике;

– запретить упоминание в учебниках истории имен героев Гражданской войны;

– запретить "прославление бывших рабовладельцев" (а таковыми были очень многие известные деятели, вошедшие в историю Америки) и объявить их персонами нон грата;

– запретить зачитывание в школах цитат из Декларации о независимости, утверждая, что она является оскорблением всего чернокожего населения Америки;

– отмены чествования на ежегодном весеннем параде в Таллахасси седьмого президента Америки Эндрю Джексона как национального героя, поскольку считает его убийцей и маньяком, прототипом Гитлера.

Надо сказать, что NAACP добивается значительных успехов. К новой школьной политике, которая формировалась под большим давлением со стороны NAACP, в особенности применительно к истории как учебному предмету, мы обратимся в седьмой главе. Здесь же приведем несколько примеров успешных результатов действий этой ассоциации, выразившихся в политкорректных решениях властей:

– после организованного NAACP десятилетнего бойкота законодательное собрание Южной Каролины капитулировало, и боевой флаг Конфедерации был спущен с флагштока на здании Капитолия и помещен в музей Гражданской войны на первом этаже, однако NAACP продолжала бойкот, так что флаг пришлось убрать вообще из Капитолия;

–  боевое знамя Конфедерации попало под запрет и во многих других штатах;

– портрет героя Гражданской войны генерала Роберта Э. Ли было приказано убрать из галереи знаменитых виргинцев в Ричмонде (Виргиния), а затем картина была осквернена вандалами;

– городской совет Мемфиса рассматривает предложение о превращении Мемориального парка Конфедерации в парк жертв рака;

– в Техасе губернатор Джордж У. Буш распорядился снять со здания Верховного суда штата две мемориальные таблички, посвященные памяти солдат Конфедерации, погибших в боях с южанами, которые были установлены на средства Фонда вдов конфедератов.

Параллельно в Америке существует Движение американских индейцев, которое имеет аналогичные цели и интересы и выступает в их защиту, по большей части, совместно с NAACP. Вместе с тем, у индейцев есть и своя особая тема геноцида. Этим объясняется и особая мотивация борьбы со всем, что связано с именем Колумба.

Что же касается средств борьбы, то и здесь есть в арсенале все – от давления до осквернения памятников и угроз физической расправы. Что же касается политически корректной ревизии языка, то активисты воинствующих индейцев потребовали, например, убрать упоминания об индейцах, индейские слова и топонимы из названий спортивных команд. Комиссия по гражданским правам в 2001 году согласилась с этим требованием, поскольку сочла широкое использование индейских имен и топонимов проявлением неуважения по отношению к индейцам и оскорбительным для них. Многие спортивные команды уже изменили свои названия:

Dartmouth Indians превратились в Big Green;

Stanford Indians стали именоваться Cardinals;

Redmen из университета Сент Джон взяли новое название Red Storm.

А вот Северной Дакоте из финансовых соображений пришлось сохранить название Fighting Sioux, так как один из бывших выпускников заявил, что в случае переименования заберет свой взнос в 100 миллионов долларов, на который существует команда.

Наряду с этим политически корректной регламентацией занимаются и другие общественные организации, например:

– в Саутгемптоне (Лонг-Айленд) местная Лига равноправия потребовала изменения городской печати, с изображением белого человека в одежде паломника и индейца в набедренной повязке и надписью "Первое английское поселение в штате Нью-Йорк";

– Североамериканская лига мужской любви, права которой сегодня отстаивает Калифорнийский университет, намерена публиковать пособия, инструктирующие по вопросу о том, как "подбирать" партнеров, не привлекая внимания полиции, иными словами, инструкции для педофилов по совращению невинных мальчиков.

Подобные действия совершаются в рамках так называемой позитивной политики, под которой в Америке понимаются разного рода меры, направленные на устранение последствий расовой дискриминации или дискриминации по половому признаку при приеме на работу или на учебу, при распределении должностей, определении квот и т. п., а также предотвращение случаев такой дискриминации. При этом создается впечатление, что для воинствующей политической корректности остается не замеченной возникающая в результате ее идеологии дискриминация западной культуры, если пользоваться глоссарием самой политкорректности. Не говоря уже об угрозе разрушения культуры, что будет рассматриваться в дальнейшем.

Апологеты политической корректности, решительно осуждающие нетерпимость, часто оказываются в этой своей решимости радикалами, экстремистами, фанатиками и вандалами. Самые рьяные защитники мультикультурности и прав "своей" культуры в мультикультурном мире не только не оставляют западной культуре прав на существование, но и открыто декларируют, что они стремятся к ее разрушению. Такую цель может ставить перед собой только антикультура.

На таком фоне весьма примечательным представляется тот факт, что вместо защиты интересов культуры не только политическая, но также и культурная элита озабочена, как кажется, исключительно тем, чтобы убедить общественное мнение в своей политической корректности, благонамеренности и благонадежности. Сопротивление антикультуре оказывают лишь традиционалисты, т. е. "консервативно мыслящие", или, как их насмешливо называют в Германии, "вечно вчерашние".

В целях подавления сопротивления своим действиям политическая корректность взяла на вооружение тактику "индивидуального уничтожения" и овладела ею в совершенстве. Эта тактика, которая является на сегодняшний день стандартом американской политики, родилась из успеха противников президента Никсона, добившихся его отставки в связи с Уотергейтом, и состоит в устранении с политической арены того или иного политического движения путем компрометации его лидеров. Расправы с теми, кто сопротивляется требованиям политкорректности, осуществляются в виде безапелляционных приговоров с помощью таких ярлыков, как "экстремист", "расист", "шовинист", "националист", "фашист", "нацист", "антисемит", "ксенофоб", "гомофоб".

Чистка языка с позиций политической корректности проводится в Японии. Телекомпаниям и агентствам новостей рассылаются списки слов, которые подлежат изъятию. Слова со значениями "слепой", "глухой", "немой", "глупый", "сумасшедший" и другие подобные им больше нельзя употреблять публично, даже в составе устойчивых фразеологизмов. Уве Шмитт [72]  упоминает о японском писателе, авторе научно-фантастических романов, по сюжету одной из книг которого эпилептикам отказывали в выдаче водительских прав. Этим он навлек на себя такой гнев японского "Общества эпилептиков", развернувшего против него целую кампанию, что в результате этой травли он вообще прекратил писать, сделал "данпицу" – своего рода писательское харакири.

О политической корректности в Германии пишет в своей статье "’Запрет на мысли’ как аръегард прогресса? О терроре доброхотов и новых неудобствах в мышлении будущего" немецкий историк Кристиан Майер: "Возникает примечательный нажим на убеждения. Кто видит проблемы в ином свете, кто считает, что они намного больше и сложнее, кто опасается, что массированная доброхотность истощается перед лицом реальности, все меньше и меньше ей соответствующей, тот сталкивается не то чтобы с прямым запретом на свободу мысли, но, тем не менее, со всеми возможными угрозами, а то и с очернением, как это пришлось испытать в изобилии, скажем, Бото Штраусу, а еще раньше Мартину Вальзеру; по самой меньшей мере, он обречен на непонимание. Его считают пессимистом, брюзгой, а то и националистом, если не фашистом…". [73]

Книга М. Беренса и Р. фон Римши "Политическая корректность в Германии" не просто привлекла к себе внимание (причем не только в среде специалистов), но и стала, по некоторым оценкам, бестселлером. В этой книге рассматривается политическая корректность в Германии, скрывающая в себе, как полагают авторы, угрозу демократии. Они описывают историю усвоения и распространения политической корректности в Германии, преимущественно ее качественное перерождение из семантической стратегии запретов и заповедей в стратегию табуизации, которая располагает списком политически корректных аргументов. На многих примерах они показывают, что политическая корректность в Германии превращается в историческую корректность. Эта историческая корректность предписывает, какие исторические аллюзии запрещены, а какие разрешены.

Такой характер развития политической корректности в Германии обозначился с самого начала ее появления, уже на первом этапе. В конце 1993 года в газете "Ди Цайт" сигнал тревоги прозвучал в статье ее главного редактора, германиста Дитера Циммера, который назвал политическую корректность "добродетельным террором правильного, левого образа мыслей". Он пишет о том, что в Германии, как и в США, имеется гайка, которую можно завинчивать всегда в тех случаях, когда противник не совсем в ладах с "женским кафе" (студенческие объединения феминисток. – Л.Л.), с социалистическим союзом вузов, с "рефератом геев" или с "кружком для нигерийских сокурсниц".

Циммер отмечает при этом: "Политическая корректность питается в Германии, конечно, не эмансипационными битвами этнических групп населения, а принимает диффузное наследство давно владеющих умами левых с их разбитыми надеждами, от которых сегодня остались лишь воспоминания…, сдобренные элементами всего, что впитало в себя с тех пор критическое движение 60-х годов, от экологии до эзотерических учений. Кто сомневается, что такая смесь существует как определяющий элемент общественного мнения, тот пусть только представит себе, как сегодня протекает организованная дискуссия по одному из "деликатных" вопросов в любой крупной аудитории или на соборах евангелической церкви, позволяет ли публика на самом деле каждому говорить "всё", на самом ли деле только нацистские лозунги являются табу". [74]

Д. Циммер составил перечень политических табу, с помощью которых так называемые вожди общественного мнения намерены определять общественный климат в Германии. Не претендуя на полноту (мы также приводим лишь некоторые из них), он перечисляет шаблоны мышления политической корректности, которые накладываются сегодня на все и вся в соответствии с убежденностью в том, что, например: