Центр и периферия России в отражении средневековых греческих гео-административных категорий и церковного законодательства Константинополя

Утверждая патриаршество в Москве в конце XVI в., константинопольский патриарх Иеремия II обусловливает данную привилегию Руси ее "святостью".

Так завершился путь становления образа "христианнейшего народа Рос", впервые возникшего в византийской традиции в XIII в. после крестоносного завоевания империи, в контексте поиска византийцами союзников. Никита Хониат впервые назвал русских "христианнейшим народом" в превосходной степени, а константинопольский патриарх Герман II, направляя в 1232 г. послание из никейского изгнания в папскую курию, в числе православных единовецев среди эфиопов, ближневосточных сирийцев, иверов, авасгов, алан, лазов (?), готов и хазар выделяет неисчислимую в тысячах племен Русь, а также победоносное (после войн Калояна) Болгарское царство. Эти идеи уже далеки от первых исторических характеристик Руси в Византии, например, у другого константинопольского патриарха — Фотия в далеком уже IX в., как "народа, превосходящего всех жестокостью и склонностью к убийствам", чему вторил в начале Х в. в "Житии патриарха Игнатия" Никита Пафлагон, "запятнанный убийством более, чем кто-либо из скифов", упоминая народ, называемый Рос. "Неодолимый и безбожный", — по словам Продолжателя Феофана (середина Х в.), народ росов, лишь обратившись к христианству, смирился и стал, согласно тому же Фотию, в его более поздней энциклике (867 г.) подданным и дружественным Византии.

Однако в течение X–XII вв., когда русско-византийские союзы чередовались с войнами, образ Руси в византийских памятниках также был противоречивым и неоднозначным: русские в глазах византийцев оставались варварами, дикими и вероломными, хоть и усмиренными силою византийского оружия и православной веры. Решающими на пути становления образа "христианнейшей" Руси стали события одного столетия: середина XIV — середина XV в. Правда, византийские тексты в начале и в конце рассматриваемого периода сходны в теме — создание "каталога" православных народов-союзников ромеев, отличаются в исходных посылках. Сильвестр Сиропул, описывая события Ферраро-Флорснтийского собора, передает речь византийского императора и патриарха, апеллировавших в 1348 г. к своим единоверцам "на востоке и западе" — иверам, черкесам, росам, влахам и сербам. В другом случае Сильвестр Сиропул несколько расширяет этот список, называя трапезундцев, иверов, черкесов, мингрел, готов, росов, влахов и сербов. Это позволило, по-видимому, уже самому императору Иоанну Кантакузину назвать самого себя в цитируемом им в "Истории" акте того же 1348 г. "василевсом эллинов, а также василевсом болгар, асанидов, влахов, росов и алан" — Ангелом Комнином Палеологом Кантакузином, добавляя к своему имени для вящего величия и все династические патронимы последних столетий.

Вновь тема содружества православных народов возникает в Византии в последние десятилетия ее существования как государства. Хиосский грек-италиец, магистр Иоанн Канавуца в Комментарии к Дионисию Галикарнасскому, составленном во второй трети XV в. (между 1431 и 1455 гг.), назидательно восклицает: "Мы все — христиане, имеем единую веру и единое крещение, — пусть варварами, — как-то, болгарами, влахами, албанцами, русскими!".

Наконец, в поствизантийской литературе, в поэмах, оплакивающих гибель Византии, вновь звучит тема христианского единства, причем не только православного содружества, но согласия всех христиан, как на востоке, так и на западе. В поэме Псевдо-Эммануила Георгилла, изданной Э. Леграном в серии на-родноязычной греческой литературы, автор восклицает, что настал час, когда христиане — латиняне и ромеи, русские, влахи и угры, сербы и аламаны, все должны быть в согласии единомыслия, чтобы стать единым целым и чтобы все христиане были бы единогласны в своих мыслях. Защитники византийской столицы уповали на папу Римского и кардиналов и на королей Франкии, на всяческих дук, графов, князей и коммуны, на василевсов Аламании, на сербов и русских, влахов и угров, пеонцев, на деньги Венеции и корабли Генуи, на триеры и ливверы из Каталонии и из всей Италии.

Тема возвышения Руси тесно переплетена в византийской дипломатической переписке с темой возвышения Москвы, куда переводится с благословения патриарха митрополичья кафедра "всея Руси", о чем свидетельствует целая серия патриарших актов, в том числе 1326 и 1354 гг., связанных с митрополитами Петром и Алексеем, а великий князь Симеон (Гордый) и великие короли ("рекс") Московии и всея Руси — Иоанн (Иван Калита), затем его сын Иоанн, далее Димитрий (Донской), а также Василий (Дмитриевич I) — представляются оплотом христианского благочестия.