Центр и периферия России в отражении средневековых греческих гео-административных категорий и церковного законодательства Константинополя

Целая глава рассматриваемого памятника посвящена описанию пути

"9. О росах, отправляющихся с моноксилами из Росии в Константинополь [да будет известно], что приходящие из внешней Росии в Константинополь моноксилы являются одни из Немогарда, в котором сидел Сфендослав, сын Ингора, архонта Росии, а другие из крепости Милиниски, из Телиуцы, Чернигоги и из Вусеграда. Итак, все они пускаются рекою Днепр и сходятся в крепости Киоава, называемой Самватас. Славяне же, их пактиоты, а именно: кривитеины, лендзани-ны и прочие Славинии — рубят в своих горах моноксилы во время зимы и, снарядив их, с наступлением весны, когда растает лед, вводят в находящиеся по соседству водоемы. Так как эти [водоемы] впадают в реку Днепр, то и они из тамошних [мест] входят в эту самую реку и отправляются в Киову… …А в море лежит остров Св. Эферий, оттуда они отправляются к реке Днестр и, найдя там убежище, вновь там отдыхают. Когда же наступит благоприятная погода, отчалив, они приходят в реку, называемую Аспрос, и, подобным же образом отдохнувши и там, снова отправляются в путъ и приходят в Селину, и так называемый рукав реки Дунай. Пока они не минуют реку Селина, рядом с ними следуют пачинакиты. И если море, как это часто бывает, выбросит моноксил на сушу, то все [прочие] причаливают, чтобы вместе противостоять пачинакитам. От Селины же они не боятся никого, но, иступив в землю Булгарии, входят в устье Дуная. От Дуная они прибывают в Конопу, а от Конопы — в Констанцию... к реке Варна; от Варны же приходят к реке Дичина. Все это относится к земле Булгарии. От Дичины они достигают области Месемврии — тех мест, где завершается их мучительное и страшное, невыносимое и тяжкое плавание. Зимний же и суровый образ жизни тех самых росов таков. Когда насту¬пит ноябрь месяц, тотчас их архонты выходят со всеми росами из Киава и отправляются в полюдия, что именуется "кружением", а именно — в Славинии вервианов, другувитов, кривичей, севериев и прочих славян, которые являются пактиотами росов. Кормясь там в течение всей зимы, они снова, начиная с апреля, когда растает лед на реке Днепр, возвращаются в Киав. Потом так же, как было рассказано, взяв свои моноксилы, они оснащают [их] и отправляются в Романию".

Термин "Росия" как обозначение территории восточнославянского государства, соответствующее летописным наименованиям "Русь" и "Русская земля", впервые в византийской литературе встречается в сочинении Константина "О церемониях"[31]  (). Сопоставимыми с названиями "русская земля" и "страна русская" стали в византийских источниках выражения "chôra tês Rhôsias" (DAI. 37. 43) и "gê Rhôsikê" [32] . В южнославянских памятниках для обозначения государства он употребляется лишь с 1387 г., в России — со второй половины XV в. [33] . Известная форма, употребительная в новое время, — с двумя с ("Россия"), в греческих текстах встречаются в XIV в. [34] , в русских источниках — с XVI в. [35] .

Выражение "apo tês exô Rhôsias" допускает несколько толкований.

"Внешняя Росия" — подчиненная росам территория славян со всеми перечисленными ниже городами, "внутренняя" (этого термина у Константина нет — он восстанавливается как оппозиция к "внешней" Росии) — собственно Киев, откуда выходят "все росы" в полюдье. В этом случае к "внешней Росии" придется причислить даже Вышгород — Вусеград (см. коммент. 14 к гл. 9), княжеский "Ольгин град" в середине Х в., что маловероятно.

"Внешняя" и "внутренняя" Росии — два основных пункта пребывания росов: Немогард — Новгород, где сидел Святослав, и Киев, в котором Константин помещает "всех росов". Тогда все прочие города, перечисленные императором, не включаются ни во "внешнюю", ни во "внутреннюю" Росию [36] , а принадлежат пактиотам росов — славянам (ср. обозначение Витичева как крепости-пактиота росов; см. коммент. 25 к гл. 9). В гл. 37 Росия противопоставлена землям уличей, древлян, лендзян и прочих славян, платящих ей дань. Возможно, Константин, повсюду противопоставляя славян и росов, пытался разделить их и территориально, чему соответствовала и полученная им информация о "всех росах" в Киеве. Из самого трактата очевидно, что росы присутствовали и в Новгороде, и, как следует из данных археологии, в других пунктах, отмеченных Константином. Росы и княжеская дружина вообще не могли замкнуться в стенах лишь двух подвластных росам крепостей: дружинные погосты в Х в. известны по всей Восточной Европе на важнейших речных магистралях Древнерусского государства [37] . Таким образом, и земли между Киевом и Новгородом, и особенно речные пути, по-видимому, не были нейтральной зоной, куда росы наезжали лишь на время полюдья — они были закреплены за киевским князем системой погостов.

Гипотетическая "внутренняя" Росия — страна полян (Manojlović G. Studije. Knj. 187. S. 24) или Русь в узком смысле — Киевская, Черниговская и Переяславская земли [38] . Однако Чернигов назван наряду с Новгородом и Смоленском вне связи с Киевом, равно как Вышгород и Любеч (на территории полян); Переяславль же не назван вообще: города "Русской земли" в узком смысле не выделяются Константином в отдельную группу (ср.: DAI. II. Р. 25). А. Н. Насонов "Русская земля". С. 31) находит у Константина противопоставление "внешней Росии" с Новгородом собственно Росии, где князем  был Игорь, сидевший в Киеве. Но договор Игоря с греками 944 г. (ПВЛ. Ч. 1. С. 34–39), упоминающий наряду с послами великого князя Игоря, княгини Ольги и других также "сла" Святослава, заключен был от "всех людий Руския земля". Таким образом, киевский великий князь в Х в. — не князь Руси в узком смысле, но правитель всей Русской земли, включая Новгород, как, по-видимому, и следует понимать титул "архонт Росии" у Константина. В гл. 37 Константин противопоставляет территорию (хору) Росии землям славян, платящих дань Росии, в которой Насонов видел Русь в узком смысле. Но Константин говорит о южных границах Росии и округах (хорах), с которыми соседят печенеги, поэтому сужение территории Росии до Среднего Поднепровья неправомерно.

"Внешняя Росия" — это и Северная Русь с границей где-то между Новгородом и Смоленском [39] . В этом случае перечисленные вслед за Новгородом, относительная самостоятельность которого подчеркнута тем, что называется новгородский князь Святослав, Смоленск, Любеч, Чернигов, Вышгород входят во "внутреннюю Росию". Непосредственная связь Любеча, Чернигова и Вышгорода с Киевом не подлежит сомнению. Смоленское Поднепровье по данным нумизматики (Янин В. Л. Денежно-весовые системы. С. 149–151) в середине Х в. входило в ареал южнорусской денежно-весовой системы, что свидетельствует о включении территории смоленских кривичей в сферу влияния Киева; полюдье с кривичей собирал киевский князь. По Б. А. Рыбакову, маршрут полюдья (по периметру племенных территорий древлян, дреговичей, кривичей и северян) проходил через перечисленные Константином города, поворотным пунктом был Смоленск (Рыбаков Б. А. Киевская Русь. С. 316 и след.). В таком случае вероятно, что "внутренняя Росия" — это территория Руси, освоенная полюдьем киевского князя. Вместе с тем в реконструкции Рыбакова не учтены упомянутые Константином "прочие славяне", с которых собиралось полюдье, и платившие дань Росии уличи и лендзяне, наряду с древлянами не входившие, согласно Константину (см. гл. 37 и коммент. 15), в Росию, Неясным остается и положение Смоленска, который древнерусская традиция относит к Верхней Земле наряду с Новгородом (ПВЛ. Ч. 2. С. 350–351).

Существует также ряд других менее обоснованных гипотез о локализации "Внешней" и "Внутренней" Росии (см.: DAI. II. Р. 26). Среди последних — их отождествление О. Прицаком с "каганатом Руси", состоящим из двух территорий, которыми для середины Х в. являлись Днепровский путь — "Внешняя Росия" и Ростовская земля (метрополия) — "Внутренняя Росия" [40] .
Наиболее убедительным представляется предположение А. Поппэ, что деление Руси на "внешнюю" и "внутреннюю" проводилось самими византийцами; таким образом, "внутренняя Росия" — ближайшие к Византии земли в Приднепровье, "внешняя Росия" — отдаленная Новгородская земля[41] . Д. Оболенский отмечает, что Новгород лежал на периферии Древней Руси с точки зрения и Константина, и правителей Киева (DAI. II. Р. 26). "Внешняя ар-Русийа" упомянута ал-Идриси, но, как и у Константина, нигде не противопоставлена "внутренней"[42] . Впрочем, тот же автор упоминает "внутренних" и "внешних" басджиртов (Там же. С. 216). Если учесть, что восточные авторы, например ал-Хорезми (Калинина Т. М. Сведения ал-Хорезми о Восточной Европе и Средней Азии // Там же. С. 184, 196), следовали Птолемею в традиции разделения Скифии на внешнюю и внутреннюю, то закономерен вопрос, не повлияла ли эта античная традиция и на сочинение Константина. Существенно, что он упоминает также внутреннюю Персию (гл. 22) и, в соответствии с античной традицией, внешнюю Испанию (гл. 24, она же "Малая"). Ср. также выделение "окольных Славиний" на Балканах в византийских текстах IX–Х вв. (см.: Иванова О. В., Литаврин Г. Г. Славяне и Византия. С. 88). Таким образом, наиболее вероятно, что Константин следовал античному "эгоцентрическому" принципу выделения внутренней и внешней частей описываемого региона (по отношению к описывающему), а не собственно древнерусской традиции [43] .

Нижеследующий перечень древнерусских городов, поставляющих моноксилы росам, последовательно называет центры, лежащие на Днепровском пути, от самого северного — Новгорода — по мере их приближения к Киеву. Это выделение части Днепровского пути к северу от Киева перекликается с выделением Константином "внешней", т. е. дальней Росии. Систематичность перечня подтверждает справедливость предлагаемой интерпретации топонимов. Особый интерес представляет синтаксическое выделение Константином первого центра — Новгорода: "одни из Немогарда, ... другие из крепости Милиниски, из Телиуцы... " Именно он (в отличие от Любеча и др.) играл первостепенную роль в функционировании Невско-Днепровского пути и был крупнейшим средоточием ремесла и международной торговли. В скандинавских памятниках и в XII–XIII вв. сохраняется представление о Новгороде как столице Руси. Это сообщение Константина весьма важно как свидетельство сложения на Руси к середине Х в. сети поселений, связанных едиными внешнеэкономическими и политическими целями.

Общепринята интерпретация топонима "Немогардас" как Новгорода Великого. Исключение составляют мнения В. А. Пархоменко, который считал, что под ним кроется название какого-то другого города, расположенного южнее   [44], и В. Ляскоронского, полагавшего, что этим топонимом обозначалась новая, вновь отстроенная часть Киева [45] ; однако эти мнения представляются неосновательными. Дж. Бьюри предложил широко принятую в настоящее время конъектуру: "бета" вместо – "мю", т. е. "Невогардас" (Burry J. The Treatise. P. 543. Note 1). Основываясь на этой конъектуре, А. Н. Кирпичников сопоставил основу "Нево" с названием Ладожского озера "Нево" и предположил, что ойконим "Немогардас" относится не к Новгороду, а к "городу на озеро Нево" — Старой Ладоге, которая в середине Х в. была крупнейшим торговым и ремесленным центром Северной Руси [46] .

Археологические материалы, одновременные известиям Константина, свидетельствуют о важном политическом и экономическом значении Новгорода [47] . Однако находки скандинавских вещей, которые можно было бы связать с пребыванием там дружины "росов", незначительны [48] ; их намного больше на Городище под Новгородом, где, по предположению Б. А. Рыбакова, размещались норманны (История СССР с древнейших времен. Т. 1. С. 489). Это предположение, а также вероятность того, что Городище было резиденцией новгородских князей и их дружин уже в IX–Х вв., были подтверждены работами Е. Н. Носова   [49, 50].

Сведения о том, что Святослав "сидел" в Новгороде, сохранились только у Константина. Это известие — раннее подтверждение традиции сажать на новгородский престол сына великого киевского князя (ср.: Владимир Святославич, Ярослав Мудрый и др.), которое согласуется с фактом относительной самостоятельности Новгорода, — что, возможно, повлияло на выделение "внешней Росии". X. Ловмяньский считал, что о княжении Святослава в Новгороде Константину было известно уже во время заключения договора с Игорем в 944 г., поскольку при этом присутствовал посол Святослава. Однако в момент убийства Игоря в 944 г. Святослав, согласно летописи, пребывал в Киеве с Ольгой и кормильцем Асмудом (ПВЛ. Ч. 1. С. 40). Если принять известие Константина о княжении малолетнего Святослава в Новгороде, то можно предположить, что за него правил кормилец Асмуд (как впоследствии в Киеве — Ольга). Упоминание Константином пребывания Святослава на Новгородском столе может тогда служить датирующим признаком — свидетельством составления гл. 9 или во время правления Игоря, т. е. до осени 944 г. (если принять предположение Д. Оболенского о первичности формы настоящего времени глагола — DAI. II. Р. 28; см. коммент. 7) или вскоре после 944 г. (если имперфект глагола "сидел" стоял с самого начала и означал, что Святослав, ранее сидевший в Новгороде, теперь находится в другом месте — в Киеве).

Общепринята идентификация топонима "Милиниска" с названием Смоленска, одного из древнейших русских городов. Форма "Смольньскъ" — производная от "Смольня" (название речки, на которой стоит Смоленск; от "смола"); прочие этимологии (включая скандинавскую) неубедительны. В транслитерации названия у Константина первая йота, очевидно, возникла под влиянием последующих двух йот. Опущение начальной сигмы объясняется двояко.

Сообщение Константина о крепости Смоленска породило дискуссию среди археологов о том, какой именно населенный пункт он имеет в виду и что такое Смоленск в середине Х в. [51] . В современном Смоленске не открыты ни слои, ни укрепления Х в., поэтому со времен А. А. Спицына высказывалось предположение, что древний Смоленск располагался на месте Гнездова, на Днепре, в 12 км ниже современного города, где помимо дружинных курганов открыты городище и селище. Однако гипотеза о Гнездове как о древнем Смоленске, центре кривичей, не подтверждается последними исследователями (Авдусин Д. А. О Гнездове; Петрухин В. Я., Пушкина Т. А. К предыстории. С. 100–112). Само выражение "крепость Милиниски" аналогично упоминанию "крепости Киоава, называемой Самватас" (коммент. 17 к гл. 9). Если предположить, что, как и в случае с Киевом — Самватасом, речь идет не о самом городе (коммент. 17 к гл. 9), а о крепости вне его, то вероятно, что "крепостью Смоленска" информатор Константина назвал укрепленное поселение в Гнездове (ср. также соотношение Новгорода и Городища (коммент. 6 к гл. 9)). Это предположение, однако, не может опираться на синтаксис словосочетания "кастрон" + топоним, так как родительный и именительный падежи топонима неупорядочены: крепость Херсона (гл. 7), но крепость Херсон (гл. 11), крепость Милиниски (род. п.), но большой ряд топонимов в им. п. "Кастрон" у Константина сплошь и рядом означает сам город, а не его акрополь или крепость, защищающую одноименный город (ср. гл. 11: крепость Херсон; гл. 27: крепость Беневент и др.).

Смоленск упомянут в русских источниках в числе древнейших русских городов как племенной центр кривичей (ПВЛ. Ч. 1. С. 13), полюдье с которых, по сведениям Константина, собирал киевский князь. По имеющимся ныне данным, центром, из которого осуществлялся сбор полюдья на Смоленщине в Х в., был погост в Гнездове, где стояла дружина, оставившая погребальные памятники (большие курганы и камерные гробницы), аналогичные памятникам в дружинных некрополях Киева и Черниговщины. Самые большие и богатые курганы сохраняют черты скандинавского погребального обряда и некоторые предметы скандинавского инвентаря, но норманнский похоронный ритуал в Гнездове трансформирован под влиянием славянского населения. Курган № 13 из раскопок Авдусина, содержащий типично скандинавское трупосожжение в ладье и корчагу с древнейшей русской кириллической надписью (первая четверть Х в.), показателен и как памятник вероятного двуязычия "росов" в первой половине Х в., и как свидетельство южных связей Гнездова: и сама корчага, и ее вероятное содержимое (горчица) — предметы южного импорта (Херсонес?) [52] . На связи Гнездова с Византией в Х в. указывает ряд находок; поливные блюдо и тарелка, шелковые ткани, византийские монеты в курганах и на поселении.