Песенно-поэтическое творчество иеромонаха Романа (Матюшина): духовное содержание и образный строй

Обращение к притчевым образам важно и в процессе покаянного самоосмысления героем стихов о.Романа. В стихотворении "Видать, до гробового вздоха…" (1995), обращаясь к своей погруженной в греховное состояние душе, герой с болью видит в ней недолговечные ростки духовности, что произрастают из семени, которое посеяно, согласно Христовой притче, при дороге:

                                    Не сам ли сеял у дороги?
                                           Что ж от кручины издыхать?
                                           Чего глазеть на злак убогий?
                                           Готовься жать.                         (1,130).

Противоречивое переплетение в современной душе привязанности ко греховной страсти и жажды избавления от нее запечатлевается в произведениях о.Романа в евангельском образе Лотовой жены, которой в молитвенном самоуничижении уподобляет себя герой стихотворений "Изнемогая от потерь…" и "Я пойду, где стоят корабли…" (1995). Пронзительность обращения к Богу усиливается здесь сплошными мужскими рифмами (всюду с ударением на последнем слоге в строке), создающими повышенное интонационное напряжение, эффект отрывистости сокрушенной речи. Рефлексия о пути ко Творцу вбирает в себя и понимание своего маловерия, проступающего даже в молитвенном делании. Если же учесть, что в евангельских словах Христа напоминание о "жене Лотовой" звучит в контексте разговора о Судном дне, когда "Сын Человеческий явится" (Лук.ХVII, 30-32), то в подтексте стихотворений о.Романа видится внутреннее приготовление осознающего свой грех человека к предстоянию на Страшном Суде:

                                       Подобно лотовой жене
                                               Пытаюсь кары избежать.
                                               Спешу к желанной стороне,
                                               Взирая, окаянный, вспять.

                                               Прости меня, когда молясь
                                               В земных поклонах бью челом,
                                               Перебираю четок вязь,
                                               И стыну соляным столпом.        (1,137).

Ярким явлением притчевой поэзии о.Романа стало и стихотворение "Блудный сын" (2001). Поэтическое переложение известной евангельской притчи, заостряющее драматичные перипетии ее сюжета, существенно обогащается лирическими "вкраплениями", где звучит голос лирического "я", поначалу кратко комментирующего события, а в завершении соединяющего свой покаянный голос с обращением к Отцу раскаявшегося сына. "Внутренняя драматургия" произведения основана на живом звучании голосов героев  притчи и повествователя, который уже в первых строках определяет свой эмоциональный настрой в отношении к происходящему ("Одно из мест Евангельского чтенья // Волнует сердце скорбью без конца"), затем пристально, давая свои "ремарки" ("Надежда укрепляет"), наблюдает за очистительным порывом блудного сына, психологическими деталями его речи: "А в горле комом – грешен пред Тобою. // И называться сыном нету сил…" (2,32). Далее, внутренне противясь всяческому безжалостному благочестию, герой проводит глубокое сопоставление "Праведности" старшего сына и милующей Любви Отца – сопоставление, в котором ощутимо знание о нелегком опыте не только мирской, но и внутрицерковной жизни:

                                  Одна Любовь приемлет и спасает.
                                         Она уже – Награда без наград.
                                         А Праведность без Оной обрекает
                                         Стоять столпом у растворенных Врат…

Повышенная  стилевая экспрессия заключительного покаянного обращения блудного сына и одновременно самого лирического "я" к Отцу сопряжена с расширительной интерпретацией притчевых образов, с контрастом возвышенного слога и намеренно сниженной самохарактеристики:

                                    Я жрал рожцы мечтаний и деяний,
                                           И был рабом у общего врага.
                                           Изведал горе горькое скитаний,
                                           И не дерзаю пасть к твоим ногам.

                                           И, все-таки, когда приду с Надеждой,
                                           Убогости моей не отвратись.
                                           Я обойдусь без дорогой одежды –
                                           Мне без тебя уже не обойтись.           (2,33).

В смысловом отношении к этой поэтической притче близки и стихотворение "Не сохранила Божье, не сумела…" (1994), в котором герой воспринимает себя в качестве "потерянной драхмы", освещенной, как и в евангельской притче, Божьей Милостью (Лук. ХV, 8-10), и стихотворение "И за что мне сие?…" (2001), где притчевый образ человека, пришедшего на Пир в "небрачной одежде", спроецирован на судьбу героя –  странника, взыскующего Бога. Сам образ небрачной одежды получает здесь несколько иное, по сравнению с евангельским текстом (Мф. ХХII, 12,13), истолкование, ассоциируясь не только с отчуждением от Бога, но и с многотрудным путем к Свету, тяжесть которого передана в замедленно-протяжных строках, где слова произносятся героем на пределе душевных и физических сил:

                               Ах, какие дороги-пути перевыстрадал за день!
                                     Диво то, что дошел, хоть и места небитого нет.
                                     Что не спросишь меня, почему я не в брачном наряде?
                                     Видно знаешь, что мне просто нечего молвить в ответ…     (2,54).

Итак, евангельские притчевые образы преображают художественную ткань произведений о.Романа, соотнося духовный путь его лирического "я" с исканиями и падениями героев известных притч. Эти образы раскрывают колоссальный заряд молитвенного, покаянного устояния героя поэзии о.Романа в борьбе со грехом и, воскрешая в сознании современников евангельские архетипы, приближают через доступные многим простые слова Христовых притч к глубокому восприятию Его учения.

Поэтические притчи иеромонаха Романа могут быть основаны и на услышанных автором сказаниях о событиях прошлого. В лирической "мининовелле" "Я посетил в Румынии собор…" (2001) это рассказанное "преданье старины седой" о храмостроителе, который пожертвовал ради сохранения Храма женой и неродившимся ребенком, – предание,  заключающее в своем трагическом звучании ощущение неисповедимости Промысла: "Благословен Всевышний и за то, // Что мы не знаем, что за поворотом…". Важны здесь размышления рассказчицы ( в стихотворении создается атмосфера доверительного сказового повествования) и слушателей о смысле христианской жертвенности: "Какую цену Красоте даем? // Какую жертву Красоте приносим?.." (2,126). В "Были" (2001) сказ-исповедь героини (отражение священнического опыта автора) о том, как в войну она побоялась спасти от расстрела прятавшихся от полицаев детей, обретает символический смысл, открывая в земных перипетиях слабость человека в понимании Божьего Замысла о его судьбе: "Два ангела явились за душою, // А ты им указала на порог…" (2,98). Притчевый рассказ о соблазне осуждения ближнего, настигающего даже подвижников, звучит в стихотворении "Случай" (2001), где минутная немощь несправедливо осудившего брата старца-отшельника сменяется в его душе глубочайшим сокрушением о грехе ("О Господи! Я брата осудил!). Притчевые иносказания сопровождаются у о.Романа лирическими комментариями, обращениями к героям, апелляциями к будничным житейским ситуациям, что создает эффект живой сопричастности автора переживаемым ими духовным испытаниям:

                                      Что делать оклеветанному старцу?
                                              Не каждый понесет напрасный стыд.
                                              Мы сразу бы помчались разбираться,
                                              Но потому-то мы и не святы…           (2,105).

Диалог с героем важен и в песне-притче "И Млечный Путь, и кроткий полумесяц…" (1992), прорастающей из пейзажной поэзии о.Романа. Контраст таинственных красот ночной Вселенной и не чувствительного к ним персонажа – кормчего, глядящегося в состоянии Богооставленности и солипсизма "в отраженье черное свое", нацелен на обобщающее постижение судьбы отдалившейся от Бога человеческой души: "В дорожке лунной челн застыл бесшумно, // Знать, не к кому и незачем грести…" (1,40). Сочувственный взор пастыря на уныние утратившего Путь кормчего ("погрузился в думы, головушку руками обхватив") перерастает во взволнованное обращение к нему , противопоставление  тоске героя  опыта жизни во Христе:

                          Гони кручину, призывая Бога,
                               Остави отражение-тоску,
                               Под небом звездным лунною дорогой
                               Плыви к тому живому огоньку.            (1,40). 

Разнообразные по своим источникам, образной системе и тональности поэтические притчи о.Романа явили действенную силу этого древнего жанра и в свете современного художественного опыта. Напряженная сюжетная динамика притч о.Романа, соединение в них "голосов" и жизненных позиций различных персонажей с проникновенными размышлениями лирического "я" способствуют приобщению слушательской аудитории к граням многовекового религиозного опыта, в житейских и обыденных ситуациях раскрывают духовное содержание человеческих поступков и помышлений.

Уединенная сосредоточенность, самоуглубленность лирического героя поэзии о.Романа сочетается с активной социальной позицией – например, в гражданских стихах о России, с потребностью в прямом, проповедническом по существу обращении к миру. В этом смысле песнопениям и стихам о.Романа близко то проповедническое начало, которое было коренным свойством отечественной литературы и культуры. Наследуя через века древний жанр духовной проповеди и поучения, поэт-певец творчески использует его, обращаясь к современному человеку.

В поэтических проповедях о.Романа сердечное сокрушение о греховности человеческой природы, мудрая ирония над беспечностью в духовной жизни ("Не торопитесь подвизаться за шумным праздничным столом") сращены с осмыслением и собственного несовершенства: "Дай Боже выплыть самому…" (1,128). Выполняя важную просветительскую функцию, эти проповеди часто построены с использованием ораторских приемов (восклицаний, риторических вопросов, ярких сопоставлений, иносказательных образов), которые усиливают их эвристическую ценность. Например, вразумляющие назидания поэта призваны поколебать обыденные неверные представления о молитвенном труде ("Доколь искать пленительное счастье?..",1996; "Мы молимся, но для чего – не знаем…", 2001), сущности общения человека с Богом:

                                 Бог судит не по знанью – по смиренью.
                                       Что наше знанье? – тягостный обман…
                                       Господь взыскует нашего горенья,
                                       А не потуг холодного ума.

                                       Не потому ль так тянется прохожий
                                       На огонек, светящийся в ночи.
                                       …Огарок, но горящий, мне дороже
                                       Большой непламенеющей свечи.         (1,167).

Подобно тому, как когда-то митрополит Филарет (Дроздов) дал свой наставительный ответ на пушкинское стихотворение "Дар напрасный, дар случайный…", о.Роман в стихотворении "Ты воздохнул: –  "Так хочется покоя!.." (2001) откликается на "Парус" Лермонтова и размышляет о метущемся духе не только поэта-романтика, но и зачастую современного, отдалившегося от Бога человека. Лермонтовская антиномия бури и покоя получает здесь христианское переосмысление: в покое видится воплощение райского блаженства, противопоставленного суетным бурям, одолевающим душу лирического героя стихотворения. Здесь вырисовывается онтология рая и жизни во Христе, требующей от человека духовной готовности, сосредоточенности внутренних сил:

                                   Готов ли сам к тому, что сердце просит?
                                          Желанный Край не всякий понесет.
                                          Там нет волны, которая возносит,
                                          И нет волны, которая зальет.

                                          Ночь никогда туда не подступает.
                                          Печаль-кручина не надсадит грудь.
                                          Там паруса никто не подымает.
                                          Зачем они, когда закончен путь?..          (2,27).

Повышенной эмоциональности лермонтовского произведения в стихотворении о.Романа соответствует мудро-уравновешивающее слово, окрашенное едва заметной иронией и проникнутое глубоким пониманием истоков душевной неуспокоенности автора "Паруса" – слово, которое зиждется на Евангельском образе "Царствия небесного внутри вас":

                                  Суши весло. Намореходил вдосталь.
                                         Она в тебе – заветная Страна.
                                         Но буря держит, вырваться непросто
                                         Тому, кого баюкает волна.

                                                                    *
Обобщая сказанное, отметим существенную духовную и социальную значимость как самого песенно-поэтического творчества иеромонаха Романа, так и факта широкого распространения его песен в современном российском обществе. Поэзия о.Романа, органично продолжающая просветительские традиции древней монашеской культуры, апостольского служения, возвращает современному художественному сознанию утраченную в постклассическую эпоху целостность. Эта поэзия представлена самыми разными жанровыми образованиями – такими, как лирическая исповедь, молитва, проповедь, философская и пейзажная элегия, притча, мининовелла, –  которые в совокупности формируют единую православную художественную модель бытия. Данное единство раскрывается в онтологическом, культурном, социально-историческом ракурсах: в прозрениях о судьбе России, сущности творческого призвания, бытии природного космоса; в новом осмыслении коллизий евангельских сюжетов, собственного молитвенного и пастырского опыта. Глубокое песенное творчество сознательно удалившегося от мира поэта-проповедника привносит в мирскую жизнь значительный заряд  духовной сосредоточенности и трезвения.


Страница 3 - 3 из 3
Начало | Пред. | 1 2 3 | След. | Конец | Все

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру