М.Ю.Лермонтов в творческом сознании Иннокентия Анненского

В художественном сознании рубежа ХIХ-ХХ вв. значимость фигуры Лермонтова была чрезвычайно велика. Серебряный век явил многообразие эстетических, религиозно-философских, психологических подходов к пониманию творчества поэта, "включил" Лермонтова в новейший контекст культурного развития.

Осмысление его наследия шло  на уровне как философской рефлексии (В.Соловьев, Д.Мережковский, А.Белый и др.), так и непосредственного вчувствования в ткань его по-этических образов, характер жизненного и творческого пути (А.Блок, Б.Пастернак, И.Бунин, М.Цветаева и др.).

Критическая проза И.Анненского стала сферой многопланового диалога с культурой прошлого и настоящего, приметным образцом "прозы поэта", вобравшей в своей пробле-матике, ритмике и стилистике концентрат многих лирических прозрений этого автора. Обращение к творчеству Лермонтова у Анненского было сквозным – от ранней юбилей-ной речи 1891 г. до поздних статей, представивших и исследовательские, филологические, перспективы осмысления лермонтовских произведений, и тончайшее творческое сопри-косновение двух художников – в тревожно-ироническом модусе их миропонимания.

В статье "Об эстетическом отношении Лермонтова к природе" (1891) намечены многие ходы дальнейших раздумий Анненского о творческой индивидуальности Лермон-това. Статья стала одновременно теоретическим обоснованием важных для автора прин-ципов эстетической критики, утверждаемых в полемике с "натуралистскими", узко "био-графическими" подходами к изучению литературы. Выделяя ключевые для себя свойства поэзии как особого типа миропознания ("универсализм", "искусство мысли", "субъектив-ность"), видя ее "провиденциальную" сверхзадачу в "беспокойном и страстном искании красоты", а "стихией поэта – природу и духовную независимость", Анненский цитирует "Демона", стихотворения "Я жить хочу! Хочу печали…", "Кинжал" и находит в тре-вожной заостренности лермонтовских раздумий созвучие собственным представлениям о философии творчества.

Основная часть статьи богата тончайшими наблюдениями критика-филолога над по-этикой лермонтовского образа, и, в частности, образа природного бытия. Примечательно, что Анненский, по праву считающийся предтечей акмеизма в утверждении "вещности", предметной точности образной сферы в поэзии,  – и здесь, и в последующих работах о Лермонтове подчеркивает как раз ценную для себя точность, живописующую пластику его пейзажей. Именуя Лермонтова "психологом природы", автор статьи идет к постиже-нию отношений его лирического "я" и его героев с природой через психологическое ис-следование души поэта, представляющей для Анненского главный предмет интереса и основу размышлений о творческом сознании художника[1] . Так, любовно-внимательное отношение Лермонтова к природе критик рассматривает в сопряженности с "разносто-ронним эстетическим образованием поэта", а в качестве одного из косвенных истоков его пристрастия к изображению природы в движении ("Природа часто видится ему "с коня"") он  выделяет преодолевание детской "болезненности" в активном вживании в подвижный мир "горных рек, облаков…". "Дикая любовь" лермонтовских персонажей к природе – будь то Мцыри или Печорин – питается, как полагает Анненский, одиночеством их и са-мого поэта в человеческом мире, глубинными свойствами их "не пристрастной к людям души". Таким образом, интуитивное ощущение доминант психологического мира худож-ника становится для Анненского отправной точкой дальнейших суждений о созданных им образах и характерах.

Импрессионистическая тонкость взгляда Анненского как поэта и критика позволяет ему дать подробное описание свойств лермонтовской изобразительности – в частности, на уровне пейзажной цветописи. Парадоксальным образом импрессионистически намечен-ные наблюдения над ключевыми тонами цветовой гаммы  у Лермонтова ("любил день больше ночи, любил синее небо, золотое солнце, солнечный воздух") тут же дополняются точным статистическим методом исследования: "Если из 43 описаний в его поэмах днев-ных меньше, чем ночных и вечерних – 18 и 25, то это лишь дань романтическому содер-жанию…". Продуктивность подобного комбинирования импрессионистских штрихов и строгих подсчетов при рассмотрении поэтического текста обнаружится и в позднейшей статье Анненского "Бальмонт-лирик" (1904).

Опираясь на широкий круг лермонтовских произведений – в основном стихотворений и поэм ("Мцыри", "Демон", "Валерик", "Три пальмы", "Памяти А.И.Одоевского" и др.) – Анненский предлагает детальный анализ различных цветовых сочетаний в пейзажных об-разах, состоящих, по его наблюдению, "по большей части из воздушных, прозрачных или блестящих цветов" и нередко построенных на "соединении блеска с движением". Созер-цая как бы вместе с самим поэтом небесные тона нарисованной им картины природного космоса, критик местами диалогически соединяет свое слово со словом лермонтовским, с ритмикой его фразы, заряжающей весь текст эссе лирической энергией: "К чему тут страсти, желания, сомнения…".

Критический метод Анненского в анализе лермонтовских пейзажей связан с выделени-ем их образных доминант в диахроническом аспекте. Обозначив центральные для Лер-монтова образы облаков и горных рек, критик рассмотрел их преломление в объемном ка-лейдоскопе примеров, предложив целый "каталог" связанных с этими образами эпитетов и ассоциативных полей и придавая первостепенное значение тому, "как изменяется пси-хологическое значение образа". Например, в позднем стихотворении "Тучи" "в любимый образ вложена уже не мечта, а глубокая дума", а опираясь на позднее же стихотворение "Родина" ("Отчизна"), автор статьи делает обобщающее заключение об эволюции не только лермонтовского пейзажа, но и мироощущения в целом: "К этой природе, спокой-ной и могучей (на "милый север"), – стремился поэт от пережитых им бурь и потоков Кавказа"[2] . Задолго предвосхищая эстетическую программу акмеизма, утвердившую, в противовес символизму, самоценность природно-предметного мира, его относительную автономию от авторского "я" в произведении, Анненский именно у Лермонтова видит природу не как "случайное отражение настроений", а как воплощение свободного бытия: "Лермонтов не подгоняет к себе природу – нет, он подчиняется ей, как часть целому". Вместе с тем позднее, в наброске не написанной работы о Лермонтове, Анненский, вполне в духе эстетических идей Серебряного века об образе как "модели переживания" (А.Белый), отметит особый характер "субъективного лиризма" Лермонтова, отличающего его от Пушкина: "Ранняя склонность Пушкина к объективированию своих настроений и к разнообразию и живости картин. Лермонтов сильнее субъективностью, лиризмом. Срав-нение объективно-художественных изображений "Кавказского пленника" с лирическими картинами природы в "Демоне", которые то соответствуют дикой и мрачной фигуре Де-мона, то нежной красоте Тамары…".

Намечая путь дальнейшего разговора о философских основах миросозерцания поэта, Анненский отмечает у него, близкое ему самому, душевное трезвение, отсутствие страст-но-сентиментальной экзальтации во взгляде на мир. Дважды автор затрагивает и столь часто возникавший в критике Серебряного века вопрос о лермонтовской религиозности, выделяя в качестве стержневых не богоборческие настроения поэта, а молитвенные уст-ремления его души. Хотя, по наблюдениям самого Анненского, небо и рождало в натуре поэта как "райские видения", так и "мучительные вопросы", все же Лермонтов, по убеж-дению автора статьи, "был безусловно религиозен. Религия была потребностью его души. Он любил Бога, и эта любовь давала в его поэзии смысл красоте, гармонии и таинственно-сти в природе". При этом, в отличие, к примеру, от А.Белого, Анненский не склонен мис-тифицировать это религиозное чувство, а показывает его проявление в конкретной образ-ной ткани лермонтовских пейзажей, сближая переживания автора и его героев: "Тихий вечер кажется ему часом молитвы, а утро – часом хваления; голоса в природе шепчут о тайнах неба и земли, а пустыня внемлет Богу… Его молитва – это плач сокрушенного сердца или заветная робкая просьба".

В финальных "аккордах" статьи размышления об эволюции миросозерцания поэта вы-ходят за пределы земной эмпирики, прорываются в надопытную сферу посмертного бы-тия, в чем с особой силой проявилась сущность "субъективного" литературно-критического метода Анненского: "Говорят, что во время дуэли, под дулом пистолета, у него было веселое лицо. Жалеть ли о нем? Может быть

Он слышит райские напевы – 
Что жизни мелочные сны!..".

В последующих работах Анненского о Лермонтове чрезвычайно значимым становится сращение эстетического и философского аспектов интерпретации творчества поэта, все  определеннее очерчивается сфера  глубинного диалога двух художников.

В статье "Символы красоты у русских писателей" (впервые – 1909) суждения Ан-ненского о специфике лермонтовского восприятия красоты таят в себе точки сопересече-ния поэтических миросозерцаний двух поэтов. Исходной посылкой эстетической рефлек-сии Анненского становится установление связи, "сплетения" красоты в поэзии и страда-ния в душе художника: "Отрицательная, болезненная сила муки уравновешивается в по-эзии силою красоты, в которой заключена возможность счастья…". На широком фоне русской классики  ХIХ в. (от Пушкина до Толстого) критик рельефно выделяет лермон-товскую концепцию красоты, которая, в отличие от красоты в поэзии Пушкина – "луче-зарно-равнодушной к людям", предстает в виде "тревожных символов", всегда таит в себе "вызов".
Образы "тревоги", "вызова", "угрозы" (соответствующие слова неслучайно выделены самим автором курсивом) становятся у Анненского одновременно философскими катего-риями, подразумевая онтологическую тревогу, интуицию о непрочности бытия, прони-зывающую, по мысли критика, лермонтовские образы красоты. В мозаике образов из по-эзии и прозы Лермонтова, посредством их глубокого и оригинального прочтения Аннен-скому удается высветить универсалии художественного мира поэта, сблизить далекие об-разные планы. "Вызов" и "тревогу" распознает критик и в Парусе, "зовущем бурю", и в Казбеке, "грозящем человеку", и в Мцыри, "борющимся с барсом", и в "вызывающе-грозном" облике "мертвого опричника на снегу". Проникновенное вчувствование в лер-монтовский мир неразрешимых парадоксов и диссонансов позволяет автору статьи уви-деть подобное "вызывающее" начало и в рисуемой Лермонтовым женской красоте. Не-ожиданным образом сближены здесь героиня "Тамани", в которой этот "вызов особенно ярок", Бэла и даже Тамара, чья красота " из глубины монастырской кельи бросает вызов Демону".

Пронзительная мысль критика о том, что у Лермонтова красота – это "одно из ослож-нений жизни, одна из помех для свободной души", заключает в себе скрытые ассоциации с поэзией самого Анненского, справедливо именуемой "лирикой трагических разувере-ний"[3] . Выразившей трагедийное миропереживание рубежа столетий поэзии Аннен-ского оказалась созвучной острая, ироничная мысль Лермонтова об ускользающей, ми-ражной и потому тревожащей человека красоте. Такие стихотворения Анненского, как "Листы", "Тоска", "Май", "Сентябрь", "Второй мучительный сонет" и др., запечатлели прорыв "тоскующего" лирического "я" к "нагим граням бытия", отрезвляющее чувство-вание им "миражей" земного бытия. Красота у самого Анненского становится, как он пи-сал о Лермонтове, "осложнением" бытия лирического героя, ибо стремление к ней знаме-нует жажду превозмочь муку земного несовершенства ("А если грязь и низость – только мука // По где-то там сияющей красе?.."[4] ) и в то же время ведет к прозрению им своего онтологического одиночества в переживании горечи "красоты утрат":

С тех пор в отраве аромата
Живут, таинственно слиты,
Обетованье и утрата
Неразделенной красоты…

("Второй мучительный сонет")

На фоне этого поэтического контекста слова критика о Лермонтове обретают для него личностно выстраданный смысл: "Стендалю красота обещает, действительно, счастье [5] , а что обещает, а  что обещает она Лермонтову? Разве он это знает? Может быть, толь-ко смерть…". Точный сопоставительный анализ лермонтовских образов и в этой статье Анненского взаимодействует с принципами ассоциативно-импрессионистской критики, создающими эффект непосредственной причастности авторского "я" эстетической реаль-ности рассматриваемых произведений. Так, размышление о женском образе в творчестве поэта ("женщина была для него… лишь деталью борьбы") рождает следующую непроиз-вольную ассоциацию: "Когда я читаю в песне о Стеньке Разине, как чествовал он когда-то Волгу персидской царевной, я невольно думаю именно о Лермонтове…".

Статья "Юмор Лермонтова" (впервые – 1909) стала лаконичным и емким обобще-нием раздумий Анненского об эстетико-философских основаниях творчества поэта. Уста-новление специфики лермонтовского восприятия красоты сквозь призму таких бытийных категорий, как "тревога", "вызов" сопряжено в сознании критика с пониманием характе-ра взаимоотношений творческого духа поэта с реальностью: "Лермонтов умел стоять около жизни влюбленным и очарованным и не слиться с нею, не вообразить себя ее обла-дателем ни разу и ни на минуту…". Понимая под "юмором" Лермонтова независимость духа в особом "бесстрастии" по отношению к жизни, в "зоркой иронической мысли" о ней, Анненский противопоставил его миросозерцание традиционным для классики ХIХ в. "морализирующим тенденциям" [6] . Напряженность стоического отношения поэта к жизни, по мысли критика, проявилась в его произведениях в столь созвучной художест-венной манере самого Анненского прозрачности образной ткани, "не заслоненной" автор-ской субъективностью: "Так нравятся у Лермонтова эти точно заново обретенные вещи-мысли: лицо слепого, паутина снастей, тихо сидящая на берегу белая женская фигура…". Предельно выпукло прорисованные "вещи-мысли" пронизывают и поэтический мир са-мого Анненского, конденсируя в себе лирическую эмоцию ("Тоска маятника", "Мухи как мысли", "Тоска медленных капель", "Лира часов" и др.). В художническом мироощуще-нии Лермонтова Анненский ценит свободу его творческого "я", "не идущего в кабалу к жизни всем своим чувствилищем", не соглашающегося "на компромиссики с той жиз-нью", что обуславливает неизбывный трагизм  в отношениях с  собой и миром: "Лермон-тов не жалеет других, потому что не умеет жалеть и самого себя…".

Оригинальны в статье и интерпретации критиком ряда лермонтовских образов ( в част-ности, о Грушницком: "Это просто мысль, и даже скорбная мысль о человеке, который боится быть собою… Смерть Грушницкого, во всяком случае, прекрасна. Так не высмеи-вают людей"), и особенно завершающий статью фрагмент, где повествование, представ-ляющее контаминацию образов из различных произведений Лермонтова и напоминающее по стилистике внутренние монологи Печорина, неожиданно выстраивается от лица са-мого поэта. Подобный композиционный ход, связанный со "сменой образа говоряще-го"[7] , актуализирует диалогические возможности критического текста, позволяет из-нутри высветить душевный склад поэта и его персонажей: "… Я понимаю, что вы хотите знать, люблю ли я свободу и достоинство человека. Да, я их люблю, потому что люблю снежные горы, которые уходят в небо, и парус, зовущий  бурю…".

Подводя итоги, необходимо подчеркнуть многомерность предложенной Анненским интерпретации личности и творчества Лермонтова. Строгий литературоведческий анализ соединился здесь с философскими интуициями, импрессионистскими образами, часто диалогически соотносящимися как с произведениями Лермонтова, так и с поэтическим миром самого Анненского. Тревожное переживание красоты, неоднократно подчеркну-тая Анненским независимость творческого духа Лермонтова,  иронически зоркого к ми-ражам окружающей действительности и в  то же время основанного на "печорински-нежной душевной организации поэта", горько-отрезвляющая мысль, заключенная в вещ-ную конкретику образной ткани, – все это для поэта начала ХХ в., который явился, по точному выражению А.Ахматовой, "предвестьем, предзнаменованьем // Всего, что с нами после совершилось", оказалось весьма созвучным.

Примечания

1.Черкасова А.В. Литературная критика И.Ф.Анненского: проблема смыслового и эстети-ческого единства. Автореф. канд. дис. М., 2002.С.18.

2. Ссылки на критическую прозу И.Анненского приведены по изд.: Анненский И. Книги отражений. М., 1979.

3. Колобаева  Л.А.  Русский  символизм.  М., 2000.С.141.

4. Здесь и далее поэтические тексты Анненского приведены по изд.: Анненский И. Из-бранные произведения. Л., 1988.

5. Здесь и далее курсив И.Анненского.

6. Федоров А.В. И.Ф.Анненский // Лермонтовская энциклопедия. М., 1981.С.32.

7. Федоров А.В. Стиль и композиция критической прозы Иннокентия Анненского // Ан-ненский И. Указ.соч.С.551.