Русский огонек (Родное и вселенское в поэтическом мире Н.Рубцова)

Взаимопроникновение родного и вселенского происходит у Рубцова и в исторических ретроспекциях, открывающих эпическую панораму национального бытия.

В стихотворении "Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны…" лирический герой предстает в образе "таинственного всадника", "неведомого сына удивительных вольных племен", обозревающего своим духовным зрением калейдоскоп эпох, пережитых Родиной, – от "храма старины", революционного лихолетья до знакомых "сельских видов", предстающих на фоне мировой бесконечности, "под куполом синих небес". Явленное, исторически характерное в изображении сельской Руси и ее обитателей прирастает в стихотворении вчувствованием в иррациональные глубины макро- и микрокосма родного пространства: "Я буду скакать, не нарушив ночное дыханье // И тайные сны неподвижных больших деревень".

В стихотворении "Журавли", триптихе "Осенние этюды" картина мира соединяет единичные приметы колорита родной для поэта вологодчины и эпически объемное, местами созвучное былинам изображение. "И забытость болот, и утраты знобящих полей" увидены здесь как таинственные письмена, "сказание древних страниц", вобравшие в себя вековые грани народного опыта. Даже эскизная пейзажная зарисовка оказывается пронизанной вселенским чувством: это и "береза, старая, как Русь", и "безбрежное болото", чудесным образом доносящее память о мироздании библейских времен, о "чудесах всемирного потопа". Ценностные ориентиры пути лирического героя и его современников основаны здесь на глубинном вчувствовании в потаенную жизнь "косогоров родины" и одновременно спроецированы на непреложные законы богозданного звездного миропорядка, причастность которым раздвигает пределы индивидуального земного существования:

Чтоб в этот день осеннего распада
И в близкий день ревущей снежной бури
Всегда светила нам, не унывая,
Звезда труда, поэзии, покоя,
Чтоб и тогда она торжествовала,
Когда не будет памяти о нас…

Сказочный колорит образа Руси, где холмы хранят предание о "трех богатырях" и облака подобны "пилигримам", актуализируется в стихотворениях "Старая дорога", "Душа хранит", что знаменует эпическое расширение горизонтов поэтического чувства и становится свидетельством соборного приобщения души героя к сфере родовой памяти, заключенной в природном космосе:

Душа, как лист, звенит, перекликаясь
Со всей звенящей солнечной листвой,
Перекликаясь с теми, кто прошел,
Перекликаясь с теми, кто проходит…

Фольклорные элементы соединяются у Рубцова с опорой на опыт поэзии Серебряного века, с характерными для нее прихотливыми метафорическими сцеплениями, что проявилось в стихотворении "Старая дорога" и в персонификации образа вечности ("голубые вечности глаза"), и в субъективации пейзажной образности: "Плывут, плывут, как мысли, облака…".

Сопряжение земного и вселенского в образах природы подчас наполняется у Рубцова символическим потенциалом, высвечивающим неизбывные контрасты русской жизни. В стихотворении "Во время грозы" грозовой пейзаж ассоциируется с апокалипсическими мотивами, воплощая в "смятенном виде родного края", "зловещем празднике бытия" дремлющие угрозы исторических потрясений – и вместе с тем незыблемые духовные основания, становящиеся противовесом энтропии:
И туча шла гора горой!
Кричал пастух, металось стадо,
И только церковь под грозой
Молчала набожно и свято.

Мистический отсвет обретает образ пространства северной Руси и в стихотворении "Ферапонтово". "Земная красота" предстает здесь преображенной "дивом" молитвенного озарения Ферапонта, что ведет в образном мире произведения к слиянию далеких временных пластов, эмпирического и метафизического измерений бытия:

И однажды возникло из грезы,
Из молящейся этой души,
Как трава, как вода, как березы,
Диво дивное в русской глуши!

В стихотворении "Русский огонек" предстояние лирического "я" тайникам Вселенной, стихиям русской жизни и истории получает осмысление в динамике развернутого притчевого повествования. На изображение тревожных странствий героя по "оцепеневшим" снеговым просторам ("Один живой в бескрайнем мертвом поле") накладывается данный на грани яви и творческого воображения символический образ "тихого света" согревающего пристанища. Сердцевиной лирического сюжета становится сокровенное, врачующее душу общение героя с "хозяйкой" – носительницей архетипического материнского начала, охранительной силы русской земли. В разговоре с ней в душевном мире лирического "я" оживает пространство родовой памяти; в "желтых снимках… в такой простой и бережной оправе" и наполненных "сиротским смыслом" "семейных фотографиях" проступает ощущение трудных дорог войны, многовековых исторических перепутий не только в национальном, но и во всечеловеческом масштабе:

Огнем, враждой
Земля полным-полна,
И близких всех душа не позабудет…

Венцом этой поэтической притчи, органично сплавившей исповедальные, описательные и диалоговые элементы, становится взволнованное лирическое обращение к "русскому огоньку", являющему в антиномии "тихого света" и напряженной внутренней экзистенции ("нет тебе покоя") многогранную "душу" России, воплощение ее высокой духовно-нравственной миссии как в конкретно-историческом, так и во вселенском плане:

Спасибо, скромный русский огонек,
За то, что ты в предчувствии тревожном
Горишь для тех, кто в поле бездорожном
От всех друзей отчаянно далек,
За то, что, с доброй верою дружа,
Среди тревог великих и разбоя
Горишь, горишь, как добрая душа,
Горишь во мгле – и нет тебе покоя…

Итак, чувство вселенского бытия прорастает в поэтическом мире Н.Рубцова из родных, глубоко почвенных корней и обретает разнообразные пути художественного воплощения. "Космический", "звездный" колорит поэтической образности окрашивает собой и автобиографические, детские ассоциации, и мир интимной лирики, и философско-элегические раздумья о циклах жизненного пути, и стихотворения, намечающие выходы к широкому эпическому постижению народной судьбы. Синергия родного и вселенского оказала решающее влияние на жанровую систему, образный строй, метафорические ряды рубцовской поэзии, на актуализацию в ней фольклорных элементов, а также на характер лиризма, соединяющего интимно-исповедальные ноты и ярко выраженную эпическую, изобразительную стихию.

Примечания

1. Тексты произведений Н.Рубцова приведены по изд:  Рубцов Н.М. Последняя осень: Стихотворения, письма, воспоминания современников. М., Эксмо, 2002.

2. О песенном начале в лирике Н.Рубцова см.: Зайцев В.А. Николай Рубцов. М., МГУ, 2002.С.66-68.