Соблазн и трагедия компромисса

В 1995 г. Солженицын опубликовал в "Новом мире" рассказы, которые он назвал "двучастными"("Эго", "На краях", "Молодняк", "Настенька", "Абрикосовое варенье"). Важнейший их композиционный принцип - противоположность двух частей, что дает возможность сопоставления двух человеческих судеб и характеров, проявивших себя по-разному в общем контексте исторических обстоятельств. Их герои - и люди, казалось бы, канувшие в безднах русской истории, и оставившие в ней яркий след, такие, например, как маршал Г.К.Жуков - рассматриваются писателем с сугубо личной стороны, вне зависимости от официальных регалий, если таковые имеются. Проблематику этих рассказов формирует конфликт между историей и частным, как бы "голым", человеком. Пути разрешения этого конфликта, сколь ни казались бы они различными, всегда приводят к одному результату: человек, утративший веру и дезориентированный в историческом пространстве гуманистическими представлениями, осужденными Солженицыным (например, в Гарвардской и Темплтоновской речах), человек, не умеющий жертвовать собой и идущий на компромисс, оказывается перемолот и раздавлен страшной эпохой, в которую ему выпало жить.

Прочитайте двучастные рассказы, опубликованные в "Новом мире". Покажите, сколь разные судьбы удается сопоставить благодаря принципу двучастной композиции. Что формирует их композиционную целостность: сюжетная соотнесенность или же обращение к общим историческим обстоятельствам? Каковы эти обстоятельства? Как выявляется трагическая общность судеб героев? Что общего может быть между Г.К.Жуковым, история жизни которого уложена в рассказ "На краях", и Павла Васильевича Эктова ("Эго")?

Павел Васильевич Эктов - сельский интеллигент, смысл своей жизни видевший в служении народу, уверенный, что "не требует никакого оправдания повседневная помощь крестьянину в его текущих насущных нуждах, облегчение народной нужды в любой реальной форме". Во время гражданской войны Эктов не увидел для себя, народника и народолюбца, иного выхода, как примкнуть к крестьянскому повстанческому движению, возглавляемому атаманом Антоновым. Самый образованный человек среди сподвижников Антонова, Эктов стал начальником его штаба. Солженицын показывает трагический зигзаг в судьбе этого великодушного и честного человека, унаследовавшего от русской интеллигенции неизбывную нравственную потребность служить народу, разделять крестьянскую боль. Но выданный теми же крестьянами ("на вторую же ночь был выдан чекистам по доносу соседской бабы"), Эктов сломлен шантажом: он не может найти в себе сил пожертвовать женой и дочерью и идет на страшное преступление, по сути дела "сдавая" весь антоновский штаб - тех людей, к которым он пришел сам, чтобы разделить их боль, с которыми ему необходимо было быть в лихую годину, чтобы не прятаться в своей норке в Тамбове и не презирать себя! Солженицын показывает судьбу раздавленного человека, оказавшегося перед неразрешимым жизненным уравнением и не готовым к его решению. Он может положить на алтарь свою жизнь, но жизнь дочери и жены? В силах ли вообще человек сделать подобное? "Великий рычаг применили большевики: брать в заложники семьи".

Условия таковы, что и добродетельные качества человека оборачиваются против него. Кровавая гражданская война зажимает частного человека между двух жерновов, перемалывая его жизнь, его судьбу, семью, нравственные убеждения. "Пожертвовать женой и Маринкой (дочерью - М.Г), переступить через них - разве он мог??
За кого еще на свете - или за что еще на свете? - он отвечает больше, чем за них?
Да вся полнота жизни - и были они.
И самому - их сдать? Кто это может?!"

Ситуация предстает перед Эго как безысходная. Безрелигиозно-гуманистическая традиция, восходящая к ренессансной эпохе и прямо отрицаемая Солженицыным в его Гарвардской речи, мешает человеку ощутить свою ответственность шире, чем за семью. "В рассказе "Эго", - считает современный исследователь П.Спиваковский, - как раз и показано, как безрелигиозно-гуманистическое сознание главного героя оказывается источником предательства". Невнимание героя к проповедям сельских батюшек - очень характерная черта мироощущения русского интеллигента, на которую как бы вскользь обращает внимание Солженицын. Ведь Эктов - сторонник реальной, материальной, практической деятельности, которая, увы, ведет к забвению духовного смысла жизни. Быть может, церковная проповедь, от которой самонадеянно отказывается Эго, и могла быть источником "той самой реальной помощи, без которой герой попадает в капкан собственного мировоззрения",как писал критик П.Спиваковский, того самого гуманистического, безрелигиозного, не дающего личности ощутить свою ответственность перед Богом, а свою собственную судьбу - как часть Божьего промысла.

Как вы понимаете эту мысль критика? Можно ли говорить, что безрелигиозное гуманистическое мировоззрение привело героя к безвыходной, как ему казалось, жизненной ситуации? Можно ли говорить, что предательство антоновского штаба было не только бессмысленным, но обернулось и предательством жены и дочери, ради которых оно было совершено? Ведь антоновцы планировали вооруженное освобождение лагеря, где содержались самые близкие Эктову люди. Не обрек ли он себя и их на гибель, помогая уничтожить антоновцев?
Как можно истолковать смысл названия рассказа? Что значит "эго" в переводе с латыни? Случайно ли от этого слова образованы слова "эгоизм", "эгоцентризм"? Попробуйте, перечитав Гарвардскую лекцию, найти у Эго черты ренессансного гуманизма, освобождающего человека от понимания более высоких ценностей, нежели своя жизнь и свое счастье, и дезориентирующих его в историческом пространстве.

Человек перед лицом нечеловеческих обстоятельств, измененный, размолотый ими, неспособный отказаться от компромисса и, лишенный христианского мировоззрения, беззащитный перед ними (можно ли судить за это Эго?) - еще одна типичная ситуация нашей истории.

К компромиссу Эго привели две черты русского интеллигента: принадлежность к безрелигиозному гуманизму и следование революционно-демократической традиции. Но, как это ни парадоксально, схожие коллизии увидел писатель и в жизни Жукова (рассказ "На краях", двучастной композицией сопряженный с "Эго"). Удивительна связь его судьбы с судьбой Эго - оба воевали на одном фронте, только по разные его стороны: Жуков - на стороне красных, Эго - восставших крестьян. И ранен был Жуков на этой войне с собственным народом, но, в отличие от идеалиста Эго, выжил. В его истории, исполненной взлетами и падениями, в победах над немцами и в мучительных поражениях в аппаратных играх с Хрущевым, в предательстве людей, которых сам некогда спасал (Хрущева - дважды, Конева от сталинского трибунала в 1941), в бесстрашии юности, в полководческой жестокости, в старческой беспомощности Солженицын пытается найти ключ к пониманию этой судьбы, судьбы маршала, одного из тех русских воинов, кто, по словам И.Бродского, "смело входили в чужие столицы, / но возвращались в страхе в свою" ("На смерть Жукова", 1974). Во взлетах и в падениях он видит за железной волей маршала слабость, которая проявилась во вполне человеческой склонности к компромиссам. И здесь - продолжение самой важной темы творчества Солженицына, начатой еще в "Одном дне Ивана Денисовича" и достигшей кульминации в "Архипелаге ГУЛАГе": это тема связана с исследованием границы компромисса, которую должен знать человек, желающий не потерять себя. Раздавленный инфарктами и инсультами, старческой немощью, предстает в конце рассказа Жуков - но не в этом его беда, а в компромиссе, (вставил в книгу воспоминаний две-три фразы о роли в победе политрука Брежнева), на который он пошел, дабы увидеть свою книгу опубликованной. Компромисс и нерешительность в поворотные периоды жизни, тот самый страх, который испытывал, возвращаясь в свою столицу, сломили и прикончили маршала - по-другому, чем Эго, но, по сути, так же. Как Эго беспомощен что-либо изменить, когда страшно и жестоко предает, Жуков тоже может лишь беспомощно оглянуться на краю жизни: "Может быть еще тогда, еще тогда - надо было решиться? О-ох, кажется - дурака-а, дурака свалял?.." (Новый мир, 1995, № 5,с.50). Герою не дано понять, что он ошибся не тогда, когда не решился на военный переворот и не стал русским Де Голем, а когда он, крестьянский сын, чуть ли не молясь на своего кумира Тухачевского, участвует в уничтожении породившего его мира русской деревни, когда крестьян выкуривали из лесов газами, а "пробандиченные" деревни сжигались нацело.

Рассказы об Эктове и Жукове обращены к судьбам безусловно честных и достойных людей, сломленных страшными историческими обстоятельствами советского времени. Но возможен и иной вариант компромисса с действительностью - полное и радостное подчинение ей и естественное забвение любых мук совести. Об этом рассказ "Абрикосовое варенье". Первая часть этого рассказа - страшное письмо, адресованное живому классику советской литературы. Его пишет полуграмотный человек, который вполне отчетливо осознает безвыходность советских жизненных тисков, из которых он, сын раскулаченных родителей, уже не выберется, сгинув в трудлагерях: "Я - невольник в предельных обстоятельствах, и настряла мне такая прожитьба до последней обиды. Может, вам недорого будет прислать мне посылку продуктовую? Смилосердствуйтесь..." Продуктовая посылка - в ней, быть может, спасение этого человека, Федора Ивановича, ставшего всего лишь единицей принудительной советской трудармии, единицей, жизнь которой вообще не имеет сколько-нибудь значимой цены. Вторая часть рассказа - описание быта прекрасной дачи знаменитого Писателя, богатого, пригретого и обласканного на самой вершине - человека, счастливого от удачно найденного компромисса с властью, радостно лгущего и в журналистике, и литературе. Писатель и Критик, ведущие литературно-официозные разговоры за чаем, находятся в ином мире, чем вся советская страна. Голос письма со словами правды, долетевшими в этот мир богатых писательских дач, не может быть услышан глухими к голосу правды представителями литературной элиты: глухота является одним из условий заключенного компромисса с властью. Верхом цинизма выглядят восторги Писателя по поводу того, что "из современной читательской глуби выплывает письмо с первозданным языком. <<...>> какое своевольное, а вместе с тем покоряющее сочетание и управление слов! Завидно и писателю!". Письмо, взывающее к совести русского писателя (по Солженицыну, героем его рассказа является не русский, а советский писатель), становится лишь материалом к изучению нестандартных речевых оборотов, помогающих стилизации народной речи, которая осмысляется как экзотическая и подлежащая воспроизведению "народным" Писателем, как бы знающим национальную жизнь изнутри. Высшая степень пренебрежения к звучащему в письме крику замученного человека, звучит в реплике Писателя, когда его спрашивают о связи с корреспондентом: "Да что ж отвечать, не в ответе дело. Дело - в языковой находке". Не правда ли, еще один интересный вариант несостоявшегося контакта между "черной" и "белой" костью?
По Солженицыну, драма человека ХХ века состоит в слабости и искажении его миросозерцания антропоцентрическими идеями Ренессанса и Просвещения. Гуманистическому пониманию смысла жизни он противопоставляет иное, бытийное, религиозное понимание: "действительно ли превыше всего человек и нет ли над ним Высшего Духа?" (Публицистика, т.1, с.328) Драма современного человека, по Солженицыну, в забвении "постоянной религиозной ответственности", в "окончательном освобождении от морального наследства христианских веков", в поблекшем сознании "ответственности человека перед Богом и обществом" (Публицистика, т.1, с.325). В Темплтоновской лекции Солженицын определил главное мировоззренченское и бытийное заблуждение современного человека: "человек пытается не выявить Божий замысел, но заменить собою Бога" (Публицистика, т.1, с.453).

Выявить Божий замысел - эту задачу видел Солженицын перед собой всегда, умел его разгадать и понять: "я в своей жизни эту направляющую руку, этот очень светлый, не от меня зависящий, смысл привык с тюремных лет ощущать. Броски моей жизни я не всегда управлялся понять вовремя, часто по слабости тела и духа понимал обратно их истинному и далеко-расчитанному значению. Но позже непременно разъяснялся мне истинный разум происшедшего - и я только немел от удивления.<<...>> Это стало для меня так привычно, так надежно, что только и оставалось у меня задачи: правильней и быстрей понять каждое крупное событие моей жизни" ("Бодался теленок с дубом", с.126). Ощущение направляющей руки, несущей свет Божественного замысла, касающегося всякой судьбы, дало силы преодолеть арест, тюрьму, ссылку, смертельную болезнь, борьбу с режимом, высылку, дало силы вернуться в Россию.

Потенциал внутреннего сопротивления человека может быть очень высок, сила духа, если личность обладает ею, способна менять саму ситуацию, в том случае, если человек, оказавшийся в ней, способен слышать Божественную волю и остается верен своим принципам. Идея жизни не по лжи, отвергающая каждодневные компромиссы, и может, по мысли Солженицына, переломить ситуацию не только в масштабе, доступном частному человеку, но в значительно более крупном.

Перед силой духа оказываются беспомощны тюремщики, сама система. Способных на подвиг противостояния мало, но они есть - это патриарх Тихон, судимый Мосревтрибуналом, или мало кому известная Анна Петровна Скрипникова, портрет которой представлен в "Архипелаге ГУЛаг" (4 глава четвертой части). Они сохранили твердость и нашли силу противостояния.

Что дало им эту силу? Религиозное сознание и неспособность ко лжи, лишающая компромисс своего великого соблазна. Дело в том, что верующий человек истину, веру, духовное ставит выше материального, выше гуманистически понимаемого блага и счастья: "для верующего его вера есть высшая ценность, выше той еды, которую он кладет в желудок" (Публицистика, т.1, с.175). В "Письме вождям Советского Союза"(1973) Солженицын писал, что не видит "сегодня никакой живой духовной силы, кроме христианской, которая могла бы взяться за духовное исцеление России" (Публицистика, т.1, с.184).

Верный этой идее, Солженицын всегда стался избегать компромисса - насколько это было возможно в той политической и литературной среде, которая известна нам, в частности, по его мемуаристике. Избегает он его и сейчас. Бескомпромиссность - это идеал, стремление к которому определяет и характер творческого дара, и специфику общественного поведения. Она дала возможность выиграть в безнадежном, казалось бы, противостоянии советской системе и принесла победу "теленку", бодавшемуся с "дубом". Плата за бескомпромиссность - литературное одиночество, осмыслямое как благо: трудно представить себе Солженицына в некой "партии", литературной или общественно-политической; внешнее отшельничество -трудно представить Солженицына, принимающего, подобно многим писателям советской поры, посетителей и делегации читателей, или же ведущего депутатскую работу. Плата - в множественных личностных разрывах с близкими некогда людьми. Плата - в непонимании очень и очень многими.

Живя так, он и другим предлагает то же. Ответственность за национальные трагедии ХХ века он возлагает не столько на "вождей Советского Союза", сколько на всех нас, втянутых в компромисс с властью, который, с его точки зрения, приводит к "жизни по лжи". И Сахарова он обвиняет именно в компромиссе - на сей раз не с вождями, но с теми наработанными в течение десятилетий догмами, с которыми, по мнению Солженицына, не смог справиться ученый и мыслитель (статья "На возврате дыхания и сознания").

Но, отказываясь от компромисса, Солженицын знает его великий соблазн. Этот соблазн писатель изживает в своих героях, им передоверяя испытать его сладость и пережить обусловленную этим соблазном трагедию. В его эпосе предложена целая антология национального компромисса. Можно даже сказать, что одним из предметов изображения в творчестве Солженицына оказывается русский национальный характер в ситуации компромисса.

Компромисс совершается и отдельным человеком, и массой людей, единодушно одобряющих на каком-либо собрании очередную государственную истерию, травлю, аресты и т.п. В сущности, тотальный компромисс и стал для писателя зловещим знаком грандиозной деформации русского сознания. Деформации, грозящей катастрофой, делающей весьма туманной национальную перспективу ХХI века ("Россия в обвале").

Способность к компромиссности обусловлена слишком уж глубоко вошедшими в национальное сознание идеями безбожного и безрелигиозного гуманизма и ослаблением ценностей, утверждаемых христианской цивилизацией. Мы полагаем, что именно здесь находит Солженицын ключ к русской трагедии ХХ века. "Все бы так отвечали! - пишет он о словах патриарха Тихона, произнесенных на суде. - Другая была б наша история!"("Архипелаг ГУЛаг, т.1, с.342). Эта мысль проходит лейтмотивом через все тома "Архипелага". "Если бы все были вчетверть такие непримиримые, - заканчивает писатель портрет Анны Скрипниковой, - другая была б история России"("Архипелаг ГУЛаг", т.2, с.614).

Что же человек и нация могут противопоставить своему сегодняшнему состоянию? Исконные ценности русской национальной жизни, такие, как раскаяние и самоограничение.

Прочитайте статью Солженицына "Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни"(1973). Что такое раскаяние человека и раскаяние народа? Почему так труден путь раскаяния, почему живительна духовная боль, приносимая им? Что может дать самоограничение жизни человека и самоограничение государственной жизни?

"Дар раскаяния был послан нам щедро, когда-то он заливал собой обширную долю русской натуры, - полагает писатель. - Не случайно так высоко стоял в нашей годовой череде прощеный день. В дальнем прошлом (до XVII века) Россия так была богата движениями покаяния, что оно выступало среди ведущих русских национальных черт"(Публицистика, т.1, с.59).

Почему покаяние Солженицын считает одним из высших проявлений патриотизма? Что такое национальное достоинство? Почему он отрицает угодливый патриотизм, называя его национал-большевизмом?

"Мы понимаем патриотизм как цельное и настойчивое чувство любви к своей нации со служением ей не угодливым, не поддержкою несправедливых ее притязаний, а откровенным в оценке пороков, грехов и в раскаянии за них" (Публицистика, т.1, с.64). Почему писатель видит подлинное величие народа "не в громе труб", а в "высоте внутреннего развития; в душевной широте (к счастью, природненной нам); в безоружной нравственной твердости"?

Вспомним цель человеческого пути, как определил ее Солженицын в Гарвардской речи - "Покинуть жизнь существом более высоким, чем начинал ее". Способность противопоставить материальной экспансии ценности духа важны не только для отдельного человека, но и для национальной личности, и для современной цивилизации в целом. "Поворот к развитию внутреннему, перевес внутреннего над внешним, если он произойдет, будет великий поворот человечества, сравнимый с поворотом от Средних Веков к Возрождению. Изменится не только направление интересов и деятельности людей, но и самый характер человеческого существа (от духовной разбросанности к духовной сосредоточенности)" - говорил писатель в статье "Раскаяние и самоограничение" (Публицистика, т.1, с.80). В заключении Гарвардской лекции этот путь осмысляется как восхождение человечества на следующую, более высокую антропологическую ступень.

Путь к этому восхождению лежит через самоограничение. В чем состоит идея самоограничения человека, нации, современной цивилизации?
Для того, чтобы это оказалось возможным, необходимо преодолеть великий соблазн пагубного компромисса. Компромисса, открывающего путь к мелким и крупным житейским благам, к незначительному или значимому житейскому успеху, но ведущему к еще большему отдалению от высших ценностей.
"Да быть ли нам русскими?" - этот вопрос из книги "Россия в обвале" носит отнюдь не риторический характер. Мы сможем остаться русскими, т.е. сохранить самих себя таковыми, лишь тогда и в том случае, если забудем о пагубной привычке к компромиссу, выработанной исторической действительностью ХХ века. Впрочем, не только ХХ века, как мы попытались показать.