Десятая (сожженная) глава. Приложение к книге Н.Л.Бродского "Евгений Онегин" роман А.С.Пушкина"

Длящееся почти столетие изучение материалов черновиков А.С. Пушкина, которые связываются с десятой главой романа "Евгений Онегин", представляет собой одну из захватывающих страниц пушкиноведения, отечественной филологической науки. Возможно, ей никогда не суждено будет стать до конца дописанной. Важно и другое. Постепенно вырабатывались научные принципы изучения пушкинского текста, объективного постижения его великого романа.
Посвященный десятой главе раздел написанного Н.Л. Бродским первого комментария к роману в стихах А.С. Пушкина появился далеко не на пустом месте. Ему предшествовало как собственно открытие шифрованного текста, так и кропотливая работа над его прочтением — изучением. Фактически уже в первое десятилетие после открытия П.О. Морозовым ключа шифра(1) (1910) были высказаны основные точки зрения на десятую главу, которые затем разрабатывались и обосновывались детально, подчас в острой и небезынтересной полемике (подобно полемике Н.Л. Бродского и Б.В. Томашевского. Блестящая и до сих пор наиболее авторитетная статья последнего о десятой главе в некоторых пунктах строилась именно как полемическая по отношению к комментарию Н.Л. Бродского).

Обозначим лишь некоторые, быть может, наиболее яркие эпизоды споров вокруг десятой главы и ее интерпретаций после издания комментария Н.Л. Бродского. Как будет показано, один и тот же круг немногочисленных фактов осмыслялся принципиально по-разному.

Б.В. Томашевский, определивший принципы подачи десятой главы в последующих изданиях "Евгения Онегина", считавший, что "читателю нужен интегральный текст" (Б.В. Томашевский. Десятая глава "Евгения Онегина" // Литературное наследство. — Т.16-18. — М.: ИМЛИ — "Наследие", 19992. — С. 418), выступил против ряда нововведений в композиции главы (по сравнению с чтением С.М. Бонди, других пушкинистов), предложенных Н.Л. Бродским. Наблюдения были сделаны относительно первого издания комментария (1932), они остаются в силе и по отношению, например, к 5-му (1964). "Строфы распределяются так: I, II, III, IV, VIII, одиночный стих "Моря достались Албиону", IX, X и V (соединены 2 строфы под двойным номером), XI, XII, XVII, XIII и XIV (эти строфы почему-то слиты в одну), XV, XVI, два последних стиха из строфы X, VI и VII" (Там же. — С. 414).

Б.В. Томашевский видит в новациях Н.Л. Бродского, опирающегося исключительно на "анализ общественных мнений поэта" и сдающего "в архив" работу его предшественников-пушкинистов, "фантастическую фальсификацию", "политическую дискредитацию научной работы" (Там же. — С. 417). Он отмечает, что эта "композиция, за исключением двух смежных перестановок, допущенных Бродским и не меняющих существа дела, целиком находится в статье Д.Н. Соколова, справедливо забракованной в свое время..." По поводу статьи Д.Н. Соколова(3) Б.В. Томашевский делает важное уточнение о том, что тот писал, "твердо веруя, что имеет дело со "стихотворением" (Выделено нами. — В.С.), а не со строфами "Евгения Онегина"" (Там же. — С. 416).

Впервые перестановку последней строфы "Сначала эти заговоры" предложил Н.О. Лернер(4), о чем упоминает Н.Л. Бродский. Правда, помещал он эту строфу перед XV ("Друг Марса, Вакха и Венеры"), а не перед строфой XIII ("У них свои бывали сходки"), как это делал Н.Л. Бродский. Строфы "Друг Марса, Вакха и Венеры", "Так было над Невою льдистой" и "Сначала эти заговоры" написаны на одном листе под № 37д (причем на одной стороне 2 первые упомянутые строфы и на второй одна последняя). Перестановка Н.О. Лернера объясняется тем, что он считал оборотной стороной листа страницу с неоконченной строфой "Сначала эти заговоры", а не с двумя законченными (что маловероятно).
Его позиция не является убедительной и по другой причине. Строки "Друг Марса, Вакха и Венеры" и "Так было над Невою льдистой" содержатся и на правой странице основного листка № 57, следуя непосредственно за "Витийством резким знамениты" (началом предыдущей XIV строфы), и вполне соответствуют признанному ключу расшифровки(5).

Н.Л. Бродский отмеченные известные ему факты проигнорировал. Ошибку пушкиноведения он увидел в том, что основной была признана страница со "случайной жандармской пометой" (55. В описании В.И. Срезневского листок получил № 37д) — там, где написаны строфы "Друг Марса, Вакха и Венеры" и "Так было над Невою льдистой"(6). Он апеллировал не к расшифрованной рукописи, а к "идеологическому смыслу данной строфы", "правильному анализу ее политической тематики", популярному в 1920-е - начале 1930-х годов (и в некоторых случаях давшему до сих пор научно значимые результаты) социологическому методу в литературоведении(7).

Предлагая изменить композицию десятой главы, он исходит из того, что исследуемый текст не может считаться "завершенной художественной работой", и руководствуется "хронологическим стержнем событий, входивших в план X главы". К первому, формально не вызывающему сомнений утверждению, мы еще вернемся: следствия из него могут быть самые разные. Вряд ли, однако, правомерно навязывать поэту свой замысел, вместо логики художественной предлагать хронологию.

Слова П.А. Вяземского "славная хроника", на которые ссылается Н.Л. Бродский, свидетельствуют лишь об исторической основе изображаемого, возможно, о новациях в пушкинском стиле, но никак не о композиции конкретного отрывка произведения. В том-то и дело, что автор создает не столько саму хронику, сколько образ хроники, а точнее — образ эпохи, выразителями которой (хотя и не во всей полноте) объективно явились декабристы.

Через анализ и интерпретацию десятой главы в комментарии ставится задача уяснения "политической позиции Пушкина после крушения декабрьского движения". По мнению Н.Л. Бродского, оперировавшего в этом случае идеологическими штампами вне сколько-нибудь широкого историко-биографического и творческого контекста, поэт оставался "верным декабристской идеологии", продолжал "бороться с самовластием Николая I". Современная наука отношения А.С. Пушкина и царской власти интерпретирует гораздо более объемно (См., например, Скрынников Р.Г. Дуэль Пушкина. СПб., 1999. С. 93-95 и др.). Так, примерно в это же время (1831) поэт пишет патриотические стихотворения "Клеветникам России" и "Бородинская годовщина", одобрявшиеся царем. Его позиция по поводу подавления польского восстания вызывала неудовольствие многих прежних единомышленников, в частности, П.А. Вяземского.

В соответствии с подходом Н.Л. Бродского Ю.М. Лотман признавал обоснованность "извлечения из текста тех или иных изолированных высказываний для иллюстрации политических воззрений Пушкина" (Лотман Ю.М. Пушкин. Биография писателя. Статьи и заметки 1960—1990. "Евгений Онегин". Комментарий.  СПб., 1997.  С. 758). Однако он сделал существенную оговорку о том, что "извлечение вырванных цитат, да еще из дефектного текста — путь опасный и неоднократно уже приводивший к комментаторским ошибкам" (Там же. С. 759).

Многообразные последствия повлекло заявление Д.Н. Альшица, главного библиографа Государственной Публичной библиотеки им. М.Е. Салтыкова-Щедрина (Ленинград), поэта, который в 1949 г. сообщил об обнаружении среди рукописных книг, принадлежащих князю П.П. Вяземскому (сыну известного поэта, друга Пушкина), списка "X главы" романа. Сам список был утрачен, но в 1955 г. восстановлен Д.Н. Альшицем по памяти (См., в частности, Артамонов М.Д. Еще раз о "X главе" "Евгения Онегина" // Московский пушкинист. II/ М.: Наследие, 1996). Этот текст включал строки, найденные П.О. Морозовым. Пушкинисты Д.Д. Благой, С.М. Бонди, Т.Г. Зенгер, Б.В. Томашевский, И.Л. Фейнберг пришли к выводу, что это подделка.

В 1956 году И.В. Гуторов опубликовал текст десятой главы, в основе которого, по его словам, лежит "список, полученный от студентов-заочников филологического факультета МГУ в 1953 году" (Гуторов И.В. О десятой главе "Евгения Онегина" А.С. Пушкина // Ученые записки Белорусского гос. ун-та. Серия филологическая. 1956. Вып. 27. С. 15). Он утверждал, что через слышавшего текст от автора и обладавшего блестящей памятью брата поэта Л.С. Пушкина десятая глава сохранилась "в памяти народа", свободно дорабатывалась от исполнителя к слушателю, подобно фольклорным произведениям.

Против подлинности текста, опубликованного И.В. Гуторовым, выступил Д.Д. Благой. По мнению ученого, в этом тексте "учтены достижения советской науки о декабристах", в частности, материалы следственной комиссии по Бестужеву-Рюмину, опубликованные только в советское время; "на многих страницах подробно пересказываются (главным образом на основе широко распространенного комментария к "Евгению Онегину" профессора Н.Л. Бродского) давно известные вещи" (Благой Д.Д. О казусах и ляпсусах // Новый мир. 1957, № 2. С. 257).

Л.И. Тимофеев и Вяч. Черкасский свою позицию формировали тоже с учетом списка Д.Н. Альшица, отмечая, что И.В. Гуторов "внес в текст Альшица грубые искажения" (Тимофеев Л.И., Черкасский Вяч. Апокриф?.. Или... // Прометей. М., 1983. Т. 13. С. 117). Исследователи не исключали подлинность текста и попытались опровергнуть аргументы противников списка Д.Н. Альшица, указывавших, в числе прочего, на низкий художественный уровень некоторых строк и образов. По их мнению, к десятой главе Пушкин "относился... с очевидным опасением и не работал над этим текстом так же свободно и раскованно, как над другими" (Там же. С. 118).

В связи с затронутыми вопросами уместно привести мнение имевшего огромный опыт работы с пушкинскими черновиками С.М. Бонди, который подчеркивал важность "в текстологической работе... пользоваться методом "проверки практикой"... Этой "практикой" в данном случае является непосредственное художественное чувство, хорошо выработанный литературный вкус исследователя... Если в результате расшифровки трудного, неразборчивого черновика... перед нами оказывается текст низкого художественного качества (что может быть установлено только непосредственным эстетическим чувством), то никакие "научно-объективные" аргументы (исторические, биографические, лингвистические, стилистические и т.д.) не смогут опровергнуть свидетельство верного художественного вкуса, на который, кстати сказать, и рассчитывает всякий художник в своем произведении... это основной, наиболее надежный, верный, научный метод" (Бонди С.М. Черновики Пушкина. Статьи 1930-1970 гг. 2-е изд. М.: Просвещение, 1978. С. 3-4).
Дьяконов отстаивал точку зрения о шифрованных строфах как части "Путешествия Онегина" (так считали В.И. Срезневский, П.О. Морозов). Основа аргументов исследователя — "хронология романа и логика в расположении строф". "Никто не слыхал строф о самом декабрьском восстании. Очевидно, их и не было... Характерно, что историю Европы Пушкин обрывает на Веронском Конгрессе 1822 года... что... еще раз свидетельствует о том, что шифрованные строфы предназначались для такой главы романа, действие которой происходит не позже 1823 года" (Дьяконов И.М. О восьмой, девятой и десятой главах "Евгения Онегина" // Русская литература. 1963,№3. С. 44, 50). Предположение о включении шифрованных строф в "Путешествие", по мнению ученого, "дает психологическое и композиционное обоснование развитию образа Онегина", объясняет, "о какой это "пылких душ неосторожности" говорится в связи с характеристикой Онегина в главе последней"(8) (Там же. С. 52, 51).

В. Кожевников предложил считать "шифрованные строфы... не монолитной структурой, а внутренне не связанной записью отдельных крамольных строф и фрагментов всего романа". Один из главных его аргументов — наличие пропущенных строф в романе, которые А.С. Пушкин, по своему признанию, "не мог или не хотел напечатать". "Вот эти-то строфы... Пушкин... и должен был зашифровать" (Кожевников В. Шифрованные строфы "Евгения Онегина" // Новый мир. 1988, №6. С. 263), — считает исследователь, приводя примеры возможных вставок и полемизируя с М.Л. Гофманом, автором обстоятельной работы о пропущенных строфах романа(9).

К десятой главе и ее "вариантам" нередко применялись математико-статистические и структуральные методы исследования, степень достоверности выводов которых относительно художественного текста заведомо не может быть решающей. Ю.М. Лотман и Мих. Ю. Лотман по "соображениям статистического характера" считают текст, которым пользовались Л.И. Тимофеев и Вяч. Черкасский, "очевидно "подсочиненным" к известным фрагментам 10-й главы" (Лотман Ю.М., Лотман Мих. Ю. Вокруг десятой главы "Евгения Онегина" // Пушкин. Исследования и материалы. Т. XII. Л.: Наука, 1986. С. 149). С их точки зрения (уже без опоры на структуральный метод), известный нам текст "явно не может быть началом главы" (Там же. С. 138).

Яркой страницей изучения и осмысления десятой главы является произведение поэта и пушкиниста Андрея Чернова, в подходе которого синтезировались наука и литературное творчество. Опираясь на мысль самого А.С. Пушкина о важности "следовать за мыслями великого человека", Андрей Чернов создал поэтическую реконструкцию загадочного и, по нашим сведениям, неоконченного текста. Ни в коем случае не приписывая великому поэту своих строк, он, по словам Давида Самойлова, создал "глубоко обоснованную, интересную работу высокого поэтического качества... успешно доказывает, что сохранившиеся фрагменты являются частью единого художественного целого... возможно, верно угадывает ход поэтической мысли Пушкина".

Давид Самойлов (также поэт и исследователь пушкинскою творчества(10) останавливается на некоторых примерах новых убедительных прочтений: "Читалось "Ты, Александровский холоп", т. е. Аракчеев. Исследователь предполагает "Ты, Аракчеевский холоп" — народ. Читалось "И рать Волконский набирал..." или ниже "И полон дерзости и сил...", предлагается "И рать Раевский набирал...", "Напором дерзости и сил..." Это ближе к пушкинской манере выражения" (Чернов Андрей. "Следовать за мыслями великого человека..." // Знамя. № 1. 1987. С. 135).

По-иному, чем в комментарии Н.Л. Бродского, решается вопрос о роли хронологии реальных событий в десятой главе. А. Чернов отмечает: "... если до сих пор считается, что Пушкин словно свел воедино и проект лунинского цареубийства 1816 года, и якушкинское предложение 1818-го, то теперь выясняется хронологическая последовательность пушкинского повествования. Во многом оно биографично: в январе двадцатого поэт встречает названных им северных и южных революционеров в Петербурге, но в мае — южная ссылка, в ноябре — Каменка, Раевский и чуть позже — поездка в Тульчин, встреча с Пестелем. То есть Нева в биографии поэта сменяется Каменкой и Тульчином, так же, как в X главе" (Там же. С. 140).

Сохраняя некоторые из многочисленных пропусков в расшифрованном тексте, А. Чернов осмысляет их как органически присущие стилю пушкинского романа. Реконструируемые им строфы IX и XIII оставлены неоконченными, содержат по 8 строк.

Любопытна 4-я строка строфы VIII "Не дерево, не раб, не скот" — перифраза стиха А.Н. Радищева "Не скот, не древо, не раб, но человек!" (на что указывает авторское примечание). Такого рода переосмысление образов литературных предшественников и современников, создающее новый образ и новое содержание, характерно для творчества А.С. Пушкина (художника-протея(11) и для его романа в стихах, в частности. Так, включив в собственный, неповторимый контекст стих А.С. Грибоедова "И вот общественное мненье!" (гл. VI, строфа XI), вызывающий цепочки ассоциаций с комедией "Горе от ума", поэт дает в конце романа подчеркнуто указывающее авторство примечание.

Еще один, нашедший отражение в поэтической реконструкции прием, — свойственные работе А.С. Пушкина со словом автоцитаты, устойчивые художественно-речевые образы, многократно повторяемые и варьируемые в разные периоды творчества. Наиболее яркий пример — строка 8 строфы VII ("Авось, цензуре надоест / О х о т а  к  п е р е м е н е  м е с т"  (Здесь и далее разрядка А. Чернова. — В.С.), к которой автор прибегает, портретируя пушкинский стиль. В главе VIII строфе XIII романа ею характеризуется состояние Онегина известного периода ("Им овладело беспокойство, / Охота к перемене мест..."). Такая явная перекличка двух глав, в данном случае строящаяся на основе цитаты — каламбура(12), — образ многих внутренних параллелей и ассоциаций "Евгения Онегина", являющихся неотъемлемой составляющей внутренней формы(13) произведения.

Принял А. Чернов и кое-что из не вызывающего доверия списка Д.Н. Альшица, который вполне мог содержать, пусть и не подлинные, но все же добротные, соотносимые со стилем великого поэта и его эпохой, строки. Таковой стала 4-я строка XIII строфы ("У них свои бывали сходки, / Они за чашею вина, / Они за рюмкой русской водки / Судили труд Карамзина" (Выделено нами. — В.С.), имеющаяся с текстах И.В. Гуторова и Л.И. Тимофеева и Вяч. Черкасского.
Небезынтересные наблюдения А. Чернов высказал по поводу композиции романа, роли в ней путешествия Онегина, что, с его точки зрения, прямо связано с проблемой десятой главы и с авторским замыслом относительно нее. Исследователь отмечает: "...дочитав до слова "конец", мы как-то забываем, что  п о с л е  следуют еще "Отрывки из путешествия Онегина", то есть как бы особая рама к живописному романному полотну, историческая панорама русской действительности, русского быта... отказавшись от первоначального замысла, поэт все-таки остался ему верен. "Отрывки из путешествия" встали на место "славной хроники", вместо одной "рамы" появилась другая. Но для этого и надо было, пожертвовав десятой, уничтожить и восьмую, с кровью сердца вырвав из нее строки путешествия и перенеся их в конец романа... в "Отрывках", если не считать одной строфы в один стих и еще одной в шесть стихов, — тоже 17 (строф. — В.С.)" (Там же. С. 141).

Контуры обозначенного подхода (изучение и поэтическая реконструкция) намечены в комментариях к роману В.В. Набокова (1964), который, признавая факт ее наличия и целостности, внес некоторые изменения в композицию главы по сравнению с традиционным взглядом пушкинистов, предложил свои варианты прочтения отдельных строк и слов.

Любопытно отметить, что А. Чернов воспользовался одной предположительной строкой В.В. Набокова, отсутствующей в Полном собрании сочинений А.С. Пушкина, как вполне достоверной, выделив ее в опубликованном тексте, подобно пушкинским, жирным шрифтом. (Строка VIII строфы "Осмеян прозвищем героя", рифмующаяся у обоих поэтов с подлинной "Измучен казнию покоя"(14).
В заключение приведем, на наш взгляд, вполне объективное мнение Б.В. Томашевского о разбираемом комментарии. Он считал, что "Н.Л. Бродский сообщает много полезных вещей, в частности и по поводу X главы. Но наряду с полезным встречаются и сведения из третьих рук, и соображения, попросту выражаясь, лишние, и во всем комментарии чувствуется какая-то недоработанность и случайность. В большей части комментарий представляет пересказ сведений, уже ранее известных в пушкиноведении..." (Цит. соч. С. 411).

Напомним, что снискавший авторитет у студентов, преподавателей, учителей, давно не переиздававшийся комментарий Н.Л. Бродского к роману "Евгений Онегин" писался в первую очередь как справочное пособие, предназначавшееся школьному учителю. И задачу свою он выполнил, одновременно став фактом научной жизни и полемики(15).

В отношении десятой главы романа комментарий требует в ряде отмеченных случаев критического отношения. Не выдержала проверку временем его явно идеологически предвзятая версия о композиции главы, существенно уточнено должно быть представление о политических воззрениях А.С. Пушкина конца 1820-х-начала 1830-х гг.. Да и сама необоснованно тенденциозная манера изложения материала (тогда, впрочем, как и — пусть и по-иному — сейчас, обсуждаемые вопросы были животрепещущими) явно контрастирует с взвешенной позицией комментирования основной части романа.

1) Морозов П.О. Шифрованное стихотворение Пушкина // Пушкин и его современники. Материалы и исследования. Вып.XIII. СПб., 1910.
2)  Здесь же приводятся факсимиле пушкинских рукописей десятой главы.
3) Соколов Д.Н. По поводу шифрованного стихотворения Пушкина //Пушкин и его современники. Материалы и исследования. Вып. XVI. СПб., 1913.
4) Лернер Н.О. Из десятой (сожженной) главы "Евгения Онегина" // А.С.Пушкин. Собр. соч.: В 6 тт. Под ред. С.А.Венгерова. Т.6. Пг., 1915.
5) Добавим, что на обеих страницах шифрованного текста (т.е. независимо от отдельной рукописи последних трех строф) в соответстствующей последовательности приводятся три первые строки строф XV и XVI, что снимает вопросы об их расположении.
6) Но и в этом случае ему пришлось бы принять поправку Н.О.Лернера, но никак не его собственную, для которой рукопись не дает никаких оснований.
7) См. Сакулин П.Н.  Социологический метод в литературоведении // П.Н. Сакулин. Филология и культурология / Вступ. ст., сост. и коммент. Ю.И. Минералова. М.: Высшая школа, 1990.
8) По-иному хронология романа рассматривается в данной книге (см. Приложение). В этом контексте приведенные аргументы И.М.Дьяконова оказываются неубедительными.
9) М.Л.Гофман указывал на несостоятельность расхожей как в советское, так и дореволюционное время точки зрения на пропущенные строфы романа как на исключенные по цензурным причинам и связывал их наличие с замыслом и стилем "Евгения Онегина". Он отмечал, в частности, то, что А.С.Пушкин иногда обозначал римской цифрой сторфы вовсе не существующие (никак нам не известные) и что "пропуски строф по цензурным причинам крайне редки, и мы не в состоянии привести ни одного примера таких пропусков" ( Гофман М.Л. Пропущенные строфы "Евгения Онегина" // Пушкин и его современники. Материалы и исследования. Вып. XXXIII – XXXV. С. 9). Впрочем, Б.В. Томашевский со ссылкой на сохранившуюся копию В.Одоевского приводит фрагмент одной такой строфы, занимавшей место XXXVIII-й в VI главе и содержащей упоминание казни К.Ф.Рылеева. В ней разворачивалась тема возможного будущего погибшего Ленского, начатая в предыдущей строфе (См. указ. соч. С.420).
10) Самойлов Д. Книга о русской рифме. М., 1984.
11) Протей – здесь: мастер художественного перевоплощения, умело изображающий различные авторские стили.
12) "Охота к перемене мест" в поэтической реконструкции А.Чернрва, как видно из контекста предыдущей строки,  пародирующая работу цензора (как бы меняющего местами слова) каламбурная метафора. Функция, как это бывает в подобных случаях и в пушкинских текстах, явно самостоятельная и даже очень далекая от первого (собственно пушкинского) случая употребления.
13) См. Минералов Ю.И. Теория художественной словесности. М.:Владос, 1999.
14) Заметим, что данная строка помещается А.Черновым сразу после четвертой строки, т.е. так же, как сделал и Н.Л. Бродский в своем варианте X главы. В традиционном чтении, соответствующем и Полному собранию сочинений А.С. Пушкина, эта строка, как и каждая пятая  из строф VI – IX, отделяется отточиями, обозначающими пропуски строк. Это связано с особенностями шифрованного текста, на левой странице которого есть, кроме полного левого, короткий, состоящий из четырех строк, правый столбец. По крайней мере, две из этих строк  вторая и третья прямо (четвертая – приблизительно) связаны с известными уже четверостишиями строф VII и VIII (где речь идет о Наполеоне) и IX, что, очевидно, и послужило основанием включить их в неоконченные смежные строфы. Вместе с тем строка "Авось дороги нам исправят" по смыслу и особенностям синтактики не может быть следующей, т.е. пятой в VII строфе, как и , по всей видимости, строка "Моря лостались Албиону" в VI. Отсюда отточия.
15) Заслуженно авторитетным комментарий Н.Л.Бродского представляется и авторам современных вузовских учебников. См., например, История русской литературы XIX века: 1800–1830-е годы: Учеб. для студ. высш. учеб. заведений: В 2 ч. / Под ред. В.Н.Аношкиной, Л.Д.Громовой. М.: Владос, 2001. Ч. 1. C.257.