Мирской старец

Богатство это – Царство Божие (Еще раз об И.А. Крылове)

Когда 9 ноября 1844 года великий наш баснописец Иван Андреевич Крылов скончался, гроб его поставили в Исаакиевском соборе в Санкт-Петербурге, над ним совершались литии и панихиды при стечении огромного количества народа всех сословий. Оттуда его перенесли в сопровождении многолюдной процессии в Александро-Невскую Лавру, где после литургии отпевание покойного совершил владыка Антоний, митрополит Санкт-Петербургский, Новгородский, Эстляндский и Финляндский, викарный епископ Иустин и владыка Афанасий, епископ Винницкий. Весь высший аристократический и чиновный Петербург был здесь. Поэта погребли возле могил Н.М. Карамзина и Н.И. Гнедича. Вся Россия молитвенно вздохнула о Крылове. Он еще при жизни сделался народным поэтом.

Иван Андреевич жил в Петербурге, почти не покидая его, служил главным библиотекарем в Императорской Публичной библиотеке по отделению русских книг (там же трудился его друг поэт Николай Гнедич), квартира его располагалась тут же, в одном из библиотечных корпусов, на втором этаже, выходя окнами на Гостиный двор (Гнедич жил над ним). Казалось, весь быт его был нараспашку: кто только из писателей к нему не захаживал и где только не бывал он... Шли десятилетия. Выходили книги его басен, принесших ему заслуженную славу. Его узнавали простые люди на улице, показывали детям: "Вон идет дедушка Крылов!" Он ни с кем не поссорился ни разу, но ни с кем и не подружился, исключением был сосед его Гнедич, который и собирался написать о нем, но рано, в 1833 году, умер. И вдруг оказалось, что о Крылове мало что известно, что и самая личность великого сочинителя басен – "загадка"!

В 1845 году в "Современнике" появилась большая статья П.А. Плетнева "Иван Андреевич Крылов". Это первая биография баснописца. "Трудно найти человека, – пишет он, – которого жизнь была бы до такой степени обогащена анекдотическими событиями, как жизнь Крылова... Если бы можно было собрать в одну книгу все эти случаи и сопровождавшие их явления, она составила бы в некотором смысле энциклопедию русского быта и русского человека – в виде Крылова".

В дальнейшем в печати появилось множество статей, где такие случаи клались в основу воспоминаний: Крылов-де – феноменальный обжора, неряха, лентяй, его поведение удивляло, смешило, ставило в тупик, а то и отталкивало людей от него. Но все, однако, его уважали, – знаменитого, мудрого, действительно в чем-то загадочного. По сути, его не знал никто. Он не был женат. У его прислуги была дочь, и злая молва приписала ее Крылову, будто бы отцу этой девочки. У него был брат, Лев Андреевич, военный, звавший его в письмах "тятенькой", так как Иван Андреевич был старшим, а родителей уж не было в живых. Но и брат ничего не знал о нем, да и почти не видел его никогда.

Мемуары (собранные в одну книгу и изданные в 1982 году в Москве) трудно читать из-за обилия пустяков и домыслов. Но кое-что, однако, можно и здесь выловить. "Каждую Пасху Крылов встречал в Казанском соборе, – пишет Л.Н. Трефолев. – Большого труда стоило ему пробраться через густую толпу. Однажды тучное тело баснописца особенно страдало от толчков; но когда полиция это заметила и сказала: "Раздайтесь, ведь это Иван Андреевич Крылов!" – народ с уважением уступил дорогу".

Почти ни в одной писательской биографии того времени не встретишь подобного. Например, вспоминали такой случай. Когда хоронили Н.И. Гнедича, граф Д.И. Хвостов во время отпевания и панихиды раздавал свои стихи, написанные в память покойного (а граф был обер-прокурором Святейшего Синода), и разговаривал во весь голос. В конце службы Крылов (как свидетельствует П.А. Плетнев) сказал ему: "Вас было слышнее, чем Евангелие!"

Михаил Евстафьевич Лобанов, сослуживец Крылова по библиотеке, также написал его биографию. Там наиболее подробно освещена "добасенная" жизнь поэта. Укажу некоторые факты, в биографии отмеченные мимоходом, так как и здесь, как и у других авторов, совершенно обойдена духовная сторона личности Ивана Андреевича, русского православного человека, верующего по-церковному, не в пример многим своим интеллигентным современникам.

Отец его был штабс-капитаном, оборонявшим от пугачевского войска городок Яицк, затем служил председателем магистрата в Твери. Умер он в 1778 году, оставив вдову с двумя малолетними детьми (Ивану не исполнилось тогда и 11 лет). Мать его, как писали, была почти неграмотной женщиной, но это сомнительно, так как она, по словам биографа, улавливала на слух ошибки во французских упражнениях сына-отрока. Мемуарист сообщает и о круге чтения в семье: "Русские книги, частию духовные, частию исторические, также и словари". А где же приобрел Крылов такую укорененность в православном образе жизни? Никто не говорит об этом. Думается, что дома, в семье.

Вот о "патриотизме" Крылова и его "русскости" все биографы пишут много. Лобанов: "Уже и на двадцать четвертом году его жизни везде решительно выказывался патриотизм, и русская душа его, неколебимая в своих правилах и думах, не изменившаяся в течение почти семидесятисемилетней жизни ни от каких посторонних влияний и прививок иноземных, везде и всегда искала пользы своему отечеству".

Плетнев: "В Крылове мы видели перед собою верный, чистый, совершенный образ Русского. Его индивидуальную духовность всего точнее можно уподобить слитку самородного золота, нигде не проникнутого даже песчинкой постороннего минерала".

Жуковский даже высказал пожелание, чтобы был написан роман о Крылове, роман о русском человеке. Самым типичным русским человеком Жуковский считал именно Крылова. А какой же русский – без православия?

Вот еще важный случай. Многие мемуаристы вспоминают, что Крылов якобы побился об заклад с Гнедичем, переводчиком "Илиады", что он выучит древнегреческий язык (а ему было уже за пятьдесят). Лобанов пишет: "Он начал по ночам читать Библию на греческом языке, сличая с славянским переводом, которого близость делала даже и словари ненужными. Потом купил полное собрание греческих классиков и всех прочел. Это продолжалось два года – он глубоко изучил древний греческий, и никто не был участником его тайны".

Плетнев: "О замечательной способности Крылова к иностранным языкам я заметил уже выше. Когда-то разговорились у Оленина (Алексей Николаевич Оленин – директор Публичной библиотеки, президент Академии художеств, хозяин салона, который, по свидетельству современника, "соединял в себе все, что было замечательного в Петербурге по части литературы и искусства"), – как трудно в известные лета начать изучение древних языков. Крылов не был согласен с этим мнением и оспаривал его против Гнедича. Желая представить когда-нибудь несомненное доказательство своих слов, он дома шутя принялся за греческий язык. Без помощи учителя, в несколько месяцев узнал все грамматические правила. После, с лексиконом, прочитал он некоторых авторов, менее трудных; наконец, восходя от легкого все выше и выше, он уже не затруднялся в чтении Гомера". И далее: "Сколько в старости положил он трудов на греческий, без всякой цели, кроме удовлетворения минутной прихоти".

Как тут не удивиться, не изумиться!.. "Шутя"... "Ради прихоти"... Когда у Олениных как бы случайно устроили экзамен Крылову в греческом языке, он свободно читал любой предлагавшийся ему текст, безмерно изумляя всех свидетелей этого случая, а их присутствовало много в гостиной А.Н. Оленина. Но посмотрите: Лобанов говорит о двух переводах Библии. Несомненно, была и грамматика – как же без нее. Такое параллельное чтение Библий было тогда методом не новым: так, сидя в крепости, изучал греческий язык В.К. Кюхельбекер. Но Крылов, значит, хорошо знал и церковнославянскую грамоту! Разве она проста? И ведь ясно становится, что Крылов с отрочества уже должен был эту грамоту знать. Следовательно, в свое время он по старому русскому обычаю учился по Часослову и Псалтири и в церкви часто бывал: молитвы, стихиры, вообще все, что читается и поется там, – родное для него. Ведь недаром пишут все, что он Русский (с большой буквы). А без Церкви-то и без церковнославянского языка – какой же Русский? Разве только с маленькой буквы и в кавычках.

Крылов нередко бывал в богатых домах, не только писательских. Его приглашали. Его не могли не уважать, но, случалось, пытались сделать из него шута: как бы застольный спектакль с феноменальным поглотителем пищи... Он всегда выходил из этих обстоятельств спокойно, проявляя столько остроумия и чувства собственного достоинства, что фарса не получалось. Он не считался с условностями. Не хотелось ему отвечать на глупые вопросы – он дремал в кресле, не обращая ни на кого внимания. Надо было уйти – уходил. "На одном литературном обеде, – пишет Лобанов, – на который был зван Иван Андреевич и который начался залпами эпиграмм некоторых людей против некоторых лиц, Иван Андреевич, не кончивши супу, исчез. Я взглянул – место его пусто!.. Резкие выходки прекратились, обед продолжался мирно". Потом Лобанов спросил Крылова, почему он ушел. Оказалось – не хотел слышать злословия! "Все-таки лучше быть подальше от зла, – сказал Иван Андреевич. – Ведь могут подумать: он там был, стало быть, делит их образ мыслей".

Двести басен Крылова... Много или мало? Нет, не так много, всего только небольшая книжка. Но это – классика мирового уровня. Обычно примечания исследователей к басням занимают столько же, если не больше, места. Крылов задал им работы, так как нередко заимствовал сюжеты у всех известных баснописцев всех времен и народов – Эзопа, Федра, Лессинга, Лафонтена и т. д. Те заимствовали друг у друга, и большая часть европейского басенного творчества основана на сюжетах Эзопа и Федра. Крылов творил чудеса: он словно бы брал пальму или лавр, пересаживал их на русскую почву, и они становились елкой или березой... У Крылова в его баснях все настолько русское, что о сюжете не нужно и вспоминать. Сравнивали исследователи одну и ту же басню: у Лафонтена одно, у Крылова совсем другое, хотя сюжет один. Басни Крылова – кладезь народной мудрости. В советское время писали, что Крылов "способствовал самопознанию нации", что "он создал свой вариант историко-философского истолкования России, русской нации в целом" (См.: Иван Андреевич Крылов. Проблемы творчества. Л.: Наука, 1975. С. 220 и 223). Нельзя не согласиться. Но это истолкование с легкой руки Белинского стали понимать не по-крыловски... Гоголь сказал, что басни Крылова есть "достояние народное и составляют книгу мудрости самого народа". Да и Белинский о том же: Крылов, говорит он, выразил в своих баснях "целую сторону русского национального духа".

Что такое басня? Вот сжатое определение в академическом издании: "Басня. Короткий, чаще стихотворный нравоучительный рассказ, в иносказательной форме изображающий людей и их поступки" (Словарь русского языка. АН СССР. Ин-т русского. языка. Изд. 2-е. M., 1981. Т. I. С. 64). Так и всегда определялся жанр басни, он не может быть иным. Крыловская басня поучала и поучает. Многие мысли (выводы из рассказанного) у нас обратились в пословицы. Кто их не знает ("А ларчик просто открывался...", "А Васька слушает да ест" и т. п.)? Народ чувствовал, что поучения Крылова духовны, что он хорошему учит.

Архимандрит Агапит (Беловидов) в своем жизнеописании преподобного старца Амвросия Оптинского пишет, что в хибарке старца, в комнате его келейника преподобного Иосифа, всегда лежала книга басен Крылова. Батюшка Амвросий часто среди дня, во время приема множества людей входил в комнату отца Иосифа и здесь наскоро обедал. При этом просил прочитать себе одну-две басни Крылова. Читали те, кто присутствовал здесь в это время – посетитель или посетительница.


Страница 1 - 1 из 2
Начало | Пред. | 1 2 | След. | КонецВсе

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру