Значение великих истин

Пушкин и Гоголь о Государстве Российском

Первые четыре строки (от слов: "Таков прямой поэт") зачеркнуты в автографе, что говорит о том, что Пушкин испытывал какие-то сомнения в отношении их смысла, – они не подтверждают всего предыдущего.

История написания пушкинского послания (эпизод о том, как Император Николай Павлович читал "Илиаду") в первом и единственном прижизненном издании "Выбранных мест из переписки с друзьями" была исключена цензурой, что привело к недоумениям и кривотолкам. Современники считали адресатом стихотворения Николая Гнедича. Так, В. Г. Белинский в пятой статье пушкинского цикла ("Отечественные Записки", 1844) упоминает его под заглавием "К Гнедичу". Поэт и литературный критик С. П. Шевырев писал Гоголю 30 января 1847 года: "Как мог ты сделать ошибку, нашед в послании Пушкина к Гнедичу совершенно иной смысл, смысл неприличный даже? Не знаю, как Плетнев не поправил тебя. Послание адресовано к Гнедичу: как же бы Пушкин мог сказать кому другому "ты проклял нас"?" [9] .
Замечание Шевырева несправедливо. Во-первых, смысл стихотворения прямо противоположный:

                     Ты проклял нас, бессмысленных детей,
                             Разбив листы своей скрыжали.
                     Нет, ты не проклял нас…

Во-вторых, Шевырев, как и Гоголь, цитирует стихи Пушкина по первой публикации. Ни тот, ни другой не видели автографа, – а в нем указанная строка читается иначе: "Ты проклял ли, пророк, бессмысленных детей…"

В ответ Гоголь посылает Шевыреву исключенный цензурой отрывок статьи и в приписке сообщает: "Слух о том, что это стихотворение Гнедичу, распустил я. С моих слов повторили это "Отечественные Записки"" [10] .

Так или иначе, первые издатели Пушкина в комментариях указывали, что послание "С Гомером долго ты беседовал один…" адресовано Императору Николаю Павловичу. И здесь, помимо авторитета Гоголя, имел значение тот факт, что стихотворение датируется 1834 годом, в то время как Гнедич умер в 1833 году. Маловероятно, что Пушкин стал бы писать почти панегирик Гнедичу, обращаясь к нему как к живому ("Ты любишь с высоты /Сходить под тень долины малой, /Ты любишь гром небес…"). Последняя палеографическая экспертиза подтвердила, что дата "1834" в черновом автографе написана рукой Пушкина [11] .
Люди с чуткой поэтической душой не испытывали сомнений относительно адресата пушкинского послания. Так, например, Афанасий Фет писал поэту Константину Романову (К. Р.) в декабре 1887 года: "В глубине души я вынужден признать, что, невзирая на верноподданнические убеждения, я не был бы так предан памяти Императора Николая, если бы не знал его глубокого сочувствия всем свободным искусствам вообще, сочувствия, так ярко выставленного Пушкиным стихом: "С Гомером долго ты беседовал один"" [12] .
Черновые строки стихотворения (неизвестные Гоголю) со всей определенностью указывают на Государя Николая Павловича:

                                          …Могучий властелин
                                          С Гомером долго ты беседовал один.

В советском литературоведении, однако, утвердилось мнение, что это стихотворение обращено к Гнедичу как переводчику "Илиады" [13] . Тем не менее многие вопросы остаются без ответов. Если Пушкин имел в виду Гнедича, то почему Жуковский не назвал адресата? Кто надписал "К Н***" в беловой рукописи и кто скрыт под этим названием? Откуда Белинский мог знать то, чего не знали Плетнев и Жуковский? Зачем Гоголь распространял слух, что стихотворение адресовано Гнедичу?

Создается впечатление, что Гоголь знал нечто такое, чего не знали друзья Пушкина. История, рассказанная в статье "О лиризме наших поэтов", находит подтверждение в "Записках А. О. Смирновой", изданных ее дочерью Ольгой Николаевной Смирновой. Вот уже более ста лет они вызывают споры в отношении подлинности [14] . Здесь, в частности, упоминаются поэмы и стихотворения Пушкина, которые Александра Осиповна передавала на прочтение Императору Николаю Павловичу. Среди них – "стихи Н., когда Государь читал "Илиаду" перед балом". "Этот последний факт, – говорил Пушкин, – я рассказал Гоголю, который записал его, так он был им поражен" [15] . На вопрос поэта, почему она настаивала на том, чтобы тотчас показать Государю эти стихи, Смирнова сказала: "Потому что они прекрасны и доставили ему удовольствие, да вы и сами отлично знаете, что он мне ответил". Ответил же Государь, по ее словам, следующее: "Я и не подозревал, чтобы Пушкин до такой степени за мною наблюдал и чтобы это даже могло поразить его. Это не поразило никого более из бывших на бале" [16] .
Но все-таки мы не можем отбросить Гнедича как хотя бы привходящего адресата послания. Нельзя не признать, что смысл стихотворения не может быть объяснен до конца. Возможно, что Пушкин имел в виду и великий труд Гнедича, и Государя Николая Павловича (его, может быть, более), читавшего "Илиаду", которая и была ему посвящена от переводчика.

В "Выбранных местах из переписки с друзьями" Гоголь выступил в роли государственного человека, стремящегося к наилучшему устройству страны, установлению единственно правильной иерархии должностей, при которой каждый выполняет свой долг на своем месте и тем глубже сознает свою ответственность, чем это место выше ("Занимающему важное место"). Отсюда разнообразие адресатов писем: от государственного деятеля до духовного пастыря, от человека искусства до светской женщины. Гоголевская апология России, утверждение ее мессианской роли в мире опираются не на внешнее благоустройство и международный авторитет страны, не на военную мощь, а главным образом на духовные устои. Гоголь смотрит на Россию как православный христианин, сознающий, что материальные богатства должны быть подчинены высшей цели. По Гоголю, залог будущего России не только в особых духовных дарах, которыми щедро наделен русский человек по сравнению с прочими народами, а еще и в осознании им своего неустройства, своей духовной нищеты (в евангельском смысле), и в тех огромных возможностях, которые имеются в России как сравнительно молодой христианской державе: "Лучше ли мы других народов? Ближе ли жизнью ко Христу, чем они? Никого мы не лучше, а жизнь еще неустроенней и беспорядочней всех их. "Хуже мы всех прочих" – вот что мы должны всегда говорить о себе... Мы еще растопленный металл, не отлившийся в свою национальную форму; еще нам возможно выбросить, оттолкнуть от себя нам неприличное и внести в себя все, что уже невозможно другим народам, получившим форму и закалившимся в ней" ("Светлое Воскресенье").

Залог самобытности России и главную ее духовную ценность Гоголь видел в Православии. "Эта Церковь, которая, как целомудренная дева, сохранилась одна только от времен апостольских в непорочной первоначальной чистоте своей, эта Церковь, которая вся с своими глубокими догматами и малейшими обрядами наружными как бы снесена прямо с Неба для русского народа, которая одна в силах разрешить все узлы недоумения и вопросы наши, которая может произвести неслыханное чудо в виду всей Европы, заставив у нас всякое сословье, званье и должность войти в их законные границы и пределы и, не изменив ничего в государстве, дать силу России изумить весь мир согласной стройностью того же самого организма, которым она доселе пугала, – и эта Церковь нами незнаема! И эту Церковь, созданную для жизни, мы до сих пор не ввели в нашу жизнь!" ("Несколько слов о нашей Церкви и духовенстве").

Единственным условием духовного возрождения России Гоголь считал воцерковление русской жизни. "Есть примиритель всего внутри самой земли нашей, который покуда еще не всеми видим, – наша Церковь… В ней заключено все, что нужно для жизни истинно русской, во всех ее отношениях, начиная от государственного до простого семейственного, всему настрой, всему направленье, всему законная и верная дорога". Никакие благие преобразования в стране невозможны без благословения Церкви: "По мне, безумна и мысль ввести какое-нибудь нововведенье в Россию, минуя нашу Церковь, не испросив у нее на то благословенья. Нелепо даже и к мыслям нашим прививать какие бы то ни было европейские идеи, покуда не окрестит их она светом Христовым" ("Просвещение").

Политическая мысль Гоголя носит консервативный характер. Все вопросы жизни – бытовые, общественные, государственные, литературные – имеют для него религиозно-нравственный смысл. Признавая и принимая существующий порядок вещей, он стремился к изменению общества через преобразование человека. "Брожение внутри не исправить никаким конституциям... Общество образуется само собою, общество слагается из единиц. Надобно, чтобы каждая единица исполнила должность свою... Нужно вспомнить человеку, что он вовсе не материальная скотина, но высокий гражданин высокого небесного гражданства. Покуда он хоть сколько-нибудь не будет жить жизнью небесного гражданина, до тех пор не придет в порядок и земное гражданство".

Корнем политических воззрений Гоголя был монархизм. Императора Николая Павловича он называл "Великим Государем". "Высшее значенье монарха прозрели у нас поэты, а не законоведцы, – писал Гоголь, – Страницы нашей истории слишком явно говорят о воле Промысла: да образуется в России эта власть в ее полном и совершенном виде" ("О лиризме наших поэтов"). В один узел сходятся у Гоголя судьбы России, Церкви и самодержавия. "Там только исцелится вполне народ, где постигнет монарх высшее значенье свое – быть образом Того на земле, Который Сам есть любовь".

В трактовке России как теократического государства Гоголь расходился с Пушкиным. Вместе с тем он солидарен с ним в своих симпатиях к дворянству как образованному классу. В своем "истинно русском ядре", считал Гоголь, это сословие прекрасно, оно является хранителем "нравственного благородства" и требует особенного внимания со стороны Государя. Перед дворянством Гоголь ставит две задачи. Первая состоит в том, чтобы "сослужить истинно благородную и высокую службу царю", а для этого стать "на неприманчивые места и должности, опозоренные низкими разночинцами". Суть второй – войти в "истинно русские" отношения к крестьянам, "взглянуть на них, как отцы на детей своих".

В отношении к Петру I Гоголь ближе к Пушкину, нежели к славянофилам. Причины петровских преобразований он объяснял необходимостью "пробуждения" русского народа, а также тем, что "слишком вызрело европейское просвещение, слишком велик был наплыв его, чтобы не ворваться рано или поздно со всех сторон в Россию и не произвести без такого вождя, каков был Петр, гораздо большего разладу во всем, нежели какой действительно потом наступил..."

В крепостном праве Гоголь видел прямое следствие петровских преобразований и призывал подумать заблаговременно, чтобы "освобожденье не было хуже рабства". В сохранившихся главах второго тома "Мертвых душ" помещик Хлобуев говорит о своих крестьянах: "Я бы их отпустил давно на волю, но из этого не будет никакого толка". Сходную позицию в этом вопросе занимали многие русские писатели, в том числе Николай Карамзин и Иван Киреевский.

В то же время Гоголь неустанно говорил о священных обязанностях помещиков по отношению к крестьянам. Подлинную отмену крепостной зависимости он видел не в пролетаризации русского крестьянства, а в превращении дворянских имений в монастырские по духу, где задача вечного спасения займет подобающее ему место. За наружным блеском и внешним благоустройством Запада Гоголь усматривал зачатки социально-политических катастроф. "В Европе завариваются теперь повсюду такие сумятицы, – писал он графине Луизе Карловне Виельгорской, – что не поможет никакое человеческое средство, когда они вскроются, и перед ними будет ничтожная вещь те страхи, которые вам видятся теперь в России" ("Страхи и ужасы России"). По словам протопресвитера Василия Зеньковского, Гоголь "остался непревзойденным в религиозном восприятии Запада… ни в ком не было такого глубокого непосредственного ощущения религиозной неправды современности" [17] .

Итак, подводя итог сказанному, можно заключить, что у Гоголя и Пушкина не просто сходные представления о Российской государственности, но вполне естественные и закономерные для русского православного сознания. В основе их лежат евангельские истины, идея самодержавия и христианское отношение к народу. Здесь нельзя не вспомнить знаменитую уваровскую формулу: Православие, Самодержавие, Народность. В России не всегда это исполнялось в полноте, но никогда и не забывалось. Два великих русских писателя понимали необходимость и жизненность этих начал для русской государственности.

Примечания


1. Переписка Н. В. Гоголя с Н. Н. Шереметевой. М., 2001. С. 225.

2.   <Хитрово Е. А.> Гоголь в Одессе. 1850–1851 // Русский Архив. 1902. № 3. С. 551

3.   Сочинения епископа Игнатия Брянчанинова. СПб., 1886. Т. 1. С. 106 /Репринтное издание. М., 1993.

4. См.: Гоголь в воспоминаниях современников. Без м. изд. 1952. С. 446.

5. Светлов П. Я. Идея Царства Божия в ее значении для христианского миросозерцания (Богословско-апологетическое исследование). <Сергиев Поcад,> 1905. С. 232.

6.  Андроников И. Лермонтов: Исследования и находки. М., 1964. С. 175.

7.   Цит. по: Зайцев А. Д. Петр Иванович Бартенев. М., 1989. С. 78.

8.   <Хитрово Е. А.> Гоголь в Одессе. 1850–1851. С. 554.

9.  Переписка Н. В. Гоголя: В 2 т. М., 1988. Т. 2. С. 345.

10.  Миллер О. Ф. Неизданные письма Гоголя // Русская Старина. 1875. № 12. С. 661.
11.  Соловьева О. С. Рукописи Пушкина, поступившие в Пушкинский Дом после 1837 г. М.-Л., 1964. С. 25, 91.

12.  К. Р. Избранная переписка. СПб., 1999. С. 261.

13.  Историю вопроса см.: Мейлах Б. С. "С Гомером долго ты беседовал один…" // Стихотворения Пушкина 1820–1830-х годов. Л., 1974.

14.  В последнее время этот вопрос был поднят снова. В 1999 году издательства "Московский рабочий" и НПК "Интелвак" выпустили "Записки А. О. Смирновой, урожденной Россет (с 1825 по 1845 г.)" в сопровождении статей Л. Крестовой и А. Пьянова с противоположными оценками их подлинности. Однако вопреки утверждению, что "Записки А. О. Смирновой", опубликованные ее дочерью О. Н. Смирновой, воспроизводятся полностью, новое издание представляет собой текст, печатавшийся в журнале "Северный Вестник" за 1893 год (отдельное издание. СПб., 1894). Между тем "Записки" продолжались печататься и в 1894 году, а затем были изданы отдельно (СПб., 1895. Ч. 1; СПб., 1897. Ч. 2). Таким образом, вне поля зрения составителя К. Ковальджи осталась половина текста. В этом смысле попытку восстановления авторитета названных мемуаров нельзя признать удачной из-за ошибки публикатора.

15.  Записки А. О Смирновой. Издание редакции журнала "Северный Вестник". СПб., 1895. С. 320.
16.  Там же. С. 321.

17.  Зеньковский В. В. Русские мыслители и Европа. М., 1997. С. 37.

 


Страница 2 - 2 из 2
Начало | Пред. | 1 2 | След. | Конец | Все

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру