Жизнь во времени. (Историческое время в русской классике)

А пишет Татьяна уже поздней весной, если не в начале лета:
И соловей во мгле древес
Напевы звучные выводит.

Объяснение с Онегиным произошло явно в июне 1823 года, это было в пору сбора ягод:

В саду служанки, на грядах,
Сбирали ягоды…

Развернем "Календарь первой четверти XIX века" (СПб., год выпуска не указан), чтобы прочесть на с.39 в "Поваренных наставлениях" для июня: "В сем месяце заготавливают для поварни … из ягод: малина, персики, земляника, смородина". На грядах, естественно, собирали землянику, выращиваемую в России еще с XVIII столетия.

Пушкин здесь календарно точен, мы же должны еще раз повторить, опровергая устоявшуюся точку зрения на хронологию романа, что невозможно Онегину прискакать в имение дяди под сумрачные дубровы, к золотым нивам, а после, ближе к соловьиному пению встретить Татьяну. Это, повторим, события разных годов.

Думается, Пушкин точен и в описании зимы 1823/24 гг. Зимы ждала, ждала природа/ /Снег выпал только в январе/ /На третье в ночь. Вот сводка погоды на конец декабря 1823 года из "Санкт-Петербургских ведомостей", номер первый за 1824 год: вокруг 30 декабря – пасмурно, снег с дождем, температура по Реомюру от – 2 до + 8 (уточним, что один градус по Реомюру равен 5/4 градуса привычного нам Цельсия: +8о R = + 10о C). И так до 2 января 1824, когда уже минус 9-10о R, устойчивый снег. Так и далее уже в январе – холодно и снежно. Снег не впервые пошел, но прочно лег на землю действительно в указанный срок (сравним: "Месяцеслов" отмечает, что первый снег начал идти еще в сентябре 1824-го года).

После дуэли 14 января 1824 года Онегин отправляется в путешествие. Здесь есть два ориентира. Прежде всего, мы помним из последней главы:

Убив на поединке друга,
Дожив без цели, без трудов
До двадцати шести годов (…)
Им овладело беспокойство,
Охота к перемене мест (…)
Оставил он свое селенье,
Лесов и нив уединенье…

Да, из этого видно, что Онегину в 1824 году исполнилось 26 лет и что он отправился в путешествие скорее всего летом, поскольку вновь упомянуты нивы, а не заснеженные или голые поля.

В варианте "Путешествия Онегина" говорится: "Он собрался, и, слава Богу,/ / Июня третьего числа/ / Коляска легкая в дорогу/ / Его по почте понесла". В изданиях Пушкина есть разночтения: третьего июня или июля. Хотелось бы согласиться в данном случае с мнением В.В.Набокова из его комментария: июнь был бы более предпочтителен как дата символическая – рядом именины Пушкина. В конце концов, и эта дата закрепилась лишь в рукописи, ее нет в печатном тексте "Отрывков из путешествия". Мы можем принять ее лишь косвенно.

Другой ориентир более определенен: "… перед ним/ / Макарьев суетно хлопочет,/ /Кипит обилием своим" - это первые строчки печатного текста "Отрывков".

Макарьевская ярмарка, куда прибывает Онегин, в начале 20-х годов проводилась с 15 июля. Можно прочесть об этом, например, в записках Вигеля, а можно и найти множество изданий, посвященных ярмарке непосредственно. Так, в "Полной истории Нижегородской ярмарки" (М., 1833) сказано: "23 июля 1821 года … постановлено, чтоб оная начиналась непременно 15 числа июля и оканчивалась непременно 15 числа августа" (с. 26). Здесь же отмечается, что съезд участников и гостей начинается с 1 июня. Вот когда Онегин мог быть в городе на Волге.

Следующая дата дана в строках "Спустя три года, вслед за мною,/ / Скитаясь в той же стороне,/ / Онегин вспомнил обо мне". Речь идет о Бахчисарае, где Пушкин был 20 сентября (н. ст.) 1820 года. Три (полных) года – это как раз лето 1824 года, когда до самого последнего числа июля Онегин мог и встретиться с Пушкиным в Одессе. Это могло быть, если помнить, что Онегин чрезвычайно и не впервые ли после гонки к дяде - спешил в своем путешествии ("Тоска, тоска! Спешит Евгений/ / Скорее далее"; "Поплыл он быстро вниз реки"), а в Одессе встреча с лирическим героем была мимолетной: "Недолго вместе мы бродили/ / По берегам Эвксинских вод./ /Судьбы нас снова разлучили/ / И нам назначили поход". Так, Пушкин был отправлен в Михайловское. Онегин же пустился к невским берегам, но каким путем и когда добрался в столицу – Бог весть.

В такой хронологической версии расхождение с реальной биографией Пушкина если и есть, то, прямо скажем, минимальное: можно ли было герою за две недели добраться от Нижнего до Одессы? Но, конечно, это расхождение в днях, а не годах, и, главное, оно не ощутимо внутри текста и не противоречит его стилистике.

Нам остается тоже вернуться к невским берегам.

Когда же снова Онегин окажется в столице и когда, собственно, завершается хронология романа?

Татьяна Ларина приедет в Москву зимой, скорее всего в январе-феврале 1825 года (упомянут недавний сочельник, когда Грандисон встретился с подругой матери Татьяны – Алиной). Возможно, в конце года она выходит замуж за генерала, князя, онегинского родню и друга. В главе восьмой тот скажет, что женат около двух лет.

Очевидно, события последней главы разворачиваются поздней осенью 1827 года и завершается романная история весной 1828-го.

Почти все приметы времени, данные в восьмой главе, объявляются Набоковым и Лотманом анахронизмами. О чем идет речь?  Исследователи упорно относят ее действие к 1824 году. Упорно и без всяких оснований. Тогда, действительно, Татьяна не могла бы разговаривать с послом испанским, назначенным только в 1825-м. Даже знаменитый малиновый берет Набоков относит к более поздней моде.

На редкость нелепо выглядит попытка Лотмана объяснить не включенную в окончательный текст строфу с упоминанием жены императора Николая Первого под именем Лаллы-Рук (таково было ее прозвище в придворном обществе – по имени героини поэмы Мура, ставившейся как театрализованное действие, живая картина). Эту строфу никак нельзя отнести к картине 1824 года, когда Александра Федоровна не была императрицей и никак не могла сиять царственной главою (ни ей, ни кому бы то ни было грядущая ее царская судьба не была очевидна). Строка, где говорится о взорах, переходящих то на нее, то на царя, конечно, подразумевает Александру Федоровну и Николая Павловича, ставшего царем в ноябре 1825 г. и коронованного в 1826-м.

Под пером же Лотмана вышло, что эта строфа описывает императора Александра Первого, танцующего полонез с женой Николая. Да, такое бывало, но не могло быть осенью 1824 года.

1824 – тяжелый год для Александра I. Летом умирает дочь, тяжко болеет супруга, страшно угнетенное состояние души. И вдруг осенью – на танцы к Татьяне Лариной! Заметим, что императора вообще не было в столице с середины августа и до знаменитого наводнения 7 ноября 1824 года, тоже тяжко на него подействовавшего и, кроме того, послужившего мотивом для пушкинского "Медного Всадника"? Для Пушкина это было величественное и символичное событие: он и в письмах называл это наводнение не иначе как потоп: "Этот потоп с ума мне нейдет, он вовсе не так забавен, как с первого взгляда кажется…" (Л.С.Пушкину, 4 декабря 1824 г.). Где же в восьмой главе это катастрофическое наводнение? Кстати, после этого события надолго были запрещены в Петербурге балы и спектакли – мера, одобренная и Пушкиным… Нет, не мог поэт рисовать балы и рауты в восьмой главе, если бы относил ее к 1824-му году. Позднейшее время – другое дело.

Кроме того, едва ли Александр Павлович мог бы оказаться в первом танце с Александрой Федоровной – не на придворном балу, а в доме князя: по тогдашнему порядку, в первой паре должна идти именно супруга хозяина, то есть сама Татьяна Дмитриевна...

Далее, не надо забывать, что в сентябре 1823 года император Александр получил тяжелейшую травму ноги (а вот накануне, что поделаешь, действительно, танцевал польский в день своего тезоименитства). В феврале 1824 были подозрения на гангрену и император просто не вставал. Нога выглядела страшно: "По отделении обширного гангренозного струпа, состоящего из омертвелых общих покровов и клетчатки, представилась нам обширная язва, коей дно было покрыто гноем. Язва простиралась до самой надкостной плевы," – писал врач императора Тарасов, отметивший также "обширное омозоление на обеих коленах" (см.: Г.Василич. Император Александр I и старец Феодор Кузьмич. М., 1911). Царю требовались постоянные медицинские процедуры. Все усиливалась глухота. Но – все мимо, надо танцевать у Татьяны!

 Заметим, что, судя по запискам А.О.Смирновой-Россет, Пушкин читал многим строфу, где упомянуты Лалла-Рук, императрица Александра Федоровна, и император, и строфа не вызывала версий о танце с Александром I. Танец императора выглядел бы довольно вульгарной насмешкой над его судьбой.

Не беремся решать, почему строфа не вошла в роман, но не потому ли, что и танец Александры Федоровны осенью 1827-го, вскоре после рождения ею сына Константина, 9 сентября, казался преждевременным, не совсем рассчитанным по календарю?

Пожалуй, вариант строфы 25, включенный в окончательный текст восьмой главы, содержит более всего примет времени:

Тут был на эпиграммы падкий,
На все сердитый господин:
На чай хозяйский слишком сладкий,
На плоскость дам, на тон мужчин,
На толки про роман туманный,
На вензель, двум сестрицам данный,
На ложь журналов, на войну,
На снег и на свою жену…

На основе записок все той же фрейлины А.О.Смирновой-Россет считается, что здесь выведен обер-егермейстер двора граф Гаврило Карлович Моден, которого знал Пушкин и удивлялся его желчности и злости.

Снег в этой строфе указывает, что события происходят не ранней осенью, "Месяцеслов" в 1827 году укажет снег впервые 16 октября (напомним, по роману, в предыдущий день Онегин увидел Татьяну в свете, явившись с корабля на бал, теперь же бал происходит непосредственно в ее доме). Никак не справедливо здесь указание Набокова на август 1824-го.

Вензель двум сестрицам – это тоже известная деталь, событие в царствование уже Николая Первого, когда им были назначены ко двору дочери генерала Бороздина: Ольга и Настасья (позже стала фрейлиной и Наталья Бороздина). Моден мог на это злиться, но – никак не в 1824 году… Таков комментарий А.О.Смирновой. Заметим, что Пушкин был знаком с Бороздиными, есть упоминания и в его письмах.

Не менее странной была бы и злость на войну в 1824 году? На какую войну? – надо было бы спросить. Уж не на войну ли где-нибудь в далеком Перу, в Вест- Индии? Другое дело – год 1827 или 1828. Едва ли не каждый номер "Санкт-Петербургских ведомостей" открывался "Внутренними происшествиями", где говорилось о действиях Кавказского корпуса генерал-адъютанта Паскевича, т.е. о событиях русско-персидской войны, начавшейся летом 1826-го. Наконец, 7 октября 1827 года произошла знаменитая и важная для России Наваринская битва – с участием русского флота. Россия готовилась к войне с Турцией, манифест о которой был объявлен в апреле 1828 года. Словом, в отличие от 1824 года, осенью 1827-го было о чем говорить на военные темы: и говорили, и спорили, и злились. Менее убедительной нам кажется датировка, предложенная В.М.Кожевниковым (Литература в школе, 1984, № 6), который события 8 главы относит к 1830-му году, а войной считает недавно законченную русско-турецкую: тогда злиться было бы уже поздно или уж – не на войну, а на ее итоги, Андрианопольский мирный договор от сентября 1829 года.

Оставим пока упоминание о романе туманном, хотя не исключено и ироничное отражение самого пушкинского "Евгения Онегина", третья глава которого печаталась именно в октябре 1827-го. Среди октябрьских книжных объявлений мы встретим этот роман – наряду разве что с романами Вальтера Скотта. Слово туманный любимо Пушкиным и отчасти оправданно в нашем контексте:

И даль свободного романа
Я сквозь магический кристалл
Еще не ясно различал…

Ложь журналов, скорее всего надо отнести к столь раздражавшим Пушкина нападкам на его творчество в том же 1828-30-м  годах: "Атеней", "Санкт-Петербургский зритель", "Вестник Европы", "Московский телеграф", "Галатея", "Сын Отечества", "Телескоп" печатали резкие отзывы и о романе "Евгений Онегин", и о творчестве Пушкина в целом. Полемике с этими выступлениями поэт отвел много сил: заметки "Опыт отражения некоторых литературных обвинений", "Опровержение на критики", "О журнальной критике", "Возражение критикам Полтавы" и др. Вот весь дух этой борьбы и вылился в строчку про ложь журналов.

Совершенно очевидно, что глава восьмая  описывает николаевскую столицу, уже основательно подзабывшую декабристское восстание (кн.Вяземский еще осенью 1826 года писал, что "14-е (декабря. - А.А.) уже и не в помине"), на что справедливо указывал автор содержательного комментария к "Онегину" Н.Л.Бродский – тем не менее, упорно считающий, что действие романа закончится в 1825 году…

Наконец, отнесение событий главы восьмой к 1827 году вытекает из лирического фрагмента, посвященного музе автора романа – строфы первая-шестая. Муза всюду следует за поэтом ("Я музу резвую привел…", "Я … вдаль бежал… Она за мной" и др.). Сказать "И ныне музу я впервые/ / На светский раут привожу" в этом случае автор мог бы именно осенью 1827 года: только в мае ему было разрешено вернуться в Петербург. Иначе получится некий смысловой и стилистический сбой, если мы относим главу к 1824 году: всюду муза следует за поэтом, а тут он сам остается в михайловской ссылке, а музу посылает в столицу. Нет, уж если поэт привел музу, то только тремя годами позже.

Остается заметить, что путешествие Онегина длилось, очевидно, несколько лет – не три ли года: с 1824 по 1827? Ведь не зря же нам дано косвенное сравнение с Чацким, уехавшим тоже на три года и скорее всего за границу. Реплика "Он возвратился и попал/ / Как Чацкий, с корабля на бал" дает, кроме того, повод подумать, что Онегин прибыл к невским берегам морем. Это позволяет предположить, что большое путешествие Онегина охватывало не только юг России, а, вероятно, и зарубежье. Эта версия вполне правдоподобна, если учитывать, что и по возвращении Онегина о нем ведут толки с каким-то западническим оттенком:

Чем ныне явится? Мельмотом,
Космополитом, патриотом,
Гарольдом, квакером, ханжой,
Иль маской щегольнет иной?..

В романе Пушкина много недоговоренностей, точнее – многое скрыто в глубине художественной ткани. Но не такова ли и сама жизнь? Не таково ли и пушкинское восприятие бытия:

Цель жизни нашей для него
Была заманчивой загадкой,
Над ней он голову ломал
И чудеса подозревал, –

сказано с иронией о Ленском, но здесь есть и авторский взгляд.

С тем и надо принять пушкинский стиль, который требует активного читательского мышления, внимания к намекам и деталям. Одним из важнейших в романе станет переживание времени, почему так и важна его внутренняя хронология. Роман, длящийся почти десятилетие, а с рождения Онегина так и почти тридцать лет, 1798 – 1828, – это очень обширная картина жизни, раскрывающая энциклопедию эпохи и вместе с тем убедительная для ощущения подлинности в развитии характеров.     
    
Жизненный путь Онегина – от  проказника из первых строф до зрелого и трагического характера в финале – не мог быть поспешным и коротким. Герой романа показан едва ли не ровесником его автора, но есть между ними и пресловутая разность: Онегин, возможно, менее исключительная личность, чем его создатель, но и более типическая для дворянской среды. Он долгие годы провел без духовных исканий, удовлетворяясь мишурой жизни. Он неспешно входит в покойную, но и духовно свободную, без светской пошлости и суеты, уединенную жизнь дворянина в поместье. Он не во всем еще сложился как личность, поэтому нелепо убивает Ленского, не понимает своего чувства к Татьяне (у Пушкина есть ряд указаний на то, что любовь к Татьяне Онегин чувствует сразу, отнюдь не в восьмой главе, но - гасит в себе это чувство, которое позже станет для него истиной: отсюда чудно нежный взгляд его на именинах, отсюда строчка И мысль была все о Татьяне, отсюда Я выбрал бы другую…). Онегин окажется далек от декабристских веяний, как далека была от них и сама российская почва. Поэтому он пропустил восстание... Словом, перед нами долгая и незавершенная судьба – жизнь во времени…

Такая вырисовывается картина. Теперь обратимся к следующим классическим произведениям, в которых действие развертывается одновременно с пушкинским романом.