Князь Петр Андреевич Вяземский: литература и жизнь

Не только литературные тексты, но и свою судьбу Вяземский не отделял от жизни общества. Он был теснейшим образом связан с салонной культурой и, вместе с тем, очень рано усвоил "карамзинистскую" установку на творчество "для немногих". Здесь не было противоречия: одно дополняло другое. Стиль Вяземского – и жизни, и поэзии – основывался на умении балансировать на грани "своего" и интимного, большого света и малого круга. При этом дружеский и светский разговор – основная ситуация жизни – оказался и ключевой ситуацией поэзии: "цитатность" – не "прием", а необходимая и естественная основа творчества. Поэзия в некотором смысле и есть разговор: игра словами и стилями, сталкивание своих слов с чужими; когда это удается, чужое оказывается своим. Показательно, что некоторые литературные впечатления и диалоги, в котрых принимал участие Вяземский, растягивались на годы и даже десятилетия. Об одном таком случае позволим себе рассказать более подробно.

В "Северных цветах" на 1831 год было напечатано стихотворение Вяземского "Осень 1830 года", написанное в Остафьеве, где он с семьей укрывался тогда от холеры, свирепствовавшей в Москве. В декабре 1830 г. с текстом пьесы познакомился Пушкин, который навестил приятеля "при последних издыханиях холеры" и не был отпущен Вяземским "без прочтения всего написанного" им за время вынужденного затворничества [37]. Это было начало литературного сюжета, который мог бы показаться незначительным, если бы не был исключительно показателен, по крайней мере, в отношении поэтической техники.

Основные мотивы "Осени 1830 года" – иллюзорность человеческой жизни, столь хрупкой перед лицом смерти, осознание неотвратимости гибели, подчеркнутое острым переживанием красоты осенней природы:

Средь пиршества земли, за трапезой осенней,
Прощальной трапезой, тем смертным драгоценней,
Что ночи мрак последует за ней,
Как веселы сердца доверчивых гостей.

Веселье сердца быстро проходит, уступая место отчаянью:
Печальным облаком омрачена картина:
Тень грозной истины лежит на ней. Она
В хладеющую грудь проникнула до дна.
Из истин истина единая живая,
Смерть воцарилась, жизнь во лжи изобличая,
И сердце, сжатое боязнью и тоской,
Слабеет и падет под мыслью роковой [38].

То же сочетание мотивов осени и смерти – в пушкинской "Осени" (1833):
Как это объяснить? Мне нравится она,
Как, вероятно, вам чахоточная дева
Порою нравится. На смерть осуждена,
Бедняжка клонится без ропота, без гнева.
Улыбка на устах увянувших видна;
Могильной пропасти она не слышит зева;
Играет на лице еще багровый цвет.
Она жива еще сегодня, завтра нет [39].

Обращаясь к теме элегии Вяземского, Пушкин учел ряд частных особенностей ее интерпретации. В "Осени 1830 года" было:

Как осень хороша! как чисты небеса!
Как блекнут и горят янтарные леса!
В оттенках золотых, в багряных переливах!
Как сердцу радостно раскрыться и дышать,
Любуяся кругом на Божью благодать [40].

А вот хрестоматийный фрагмент седьмой строфы пушкинского стихотворения:

Унылая пора! очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса.
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и золото одетые леса,
В их сенях ветра шум и свежее дыханье,
И мглой волнистою покрыты небеса [41].

Здесь сохранена и усилена рифма Вяземского (небеса – леса; у Пушкина еще и краса), точно воспроизведен цветовой ряд (ср.: "В оттенках золотых, в багряных переливах!" – "В багрец и золото одетые леса") [42].
Разумеется, все это было замечено Вяземским. В 1862 г. впервые печатается его элегия "Осень", в которой варьируются и ключевые мотивы "Осени 1830 года", и – в первую очередь –  пушкинской "Осени". В начале стихотворения Вяземский возвращается к сочетанию золота и багрянца, упоминая и о "сени" "рощи" (у Пушкина, как мы только что видели, были "леса"):

Прозрачны небеса и воздух. Рощи сень
Роскошно залита и пурпуром, и златом [43].

Вторая часть пьесы целиком ориентирована о приведенную выше шестую строфу "Осени" Пушкина, где говорится об умирающей деве:

Видали, верно, вы красавицу младую,
Которую недуг в добычу роковую
Таинственно обрек себе. Цвет жизни в ней,
Роскошным знаменьем ея весенних дней,
Казалось, так живущ в младом своем уборе:
Румянец на щеках, огонь в блестящем взоре.
Но был лукав сей блеск румяного лица;
Зловещий признак он ей близкого конца;
Ни скорби, ни врачу  не отвратить удара.
Но пламень глаз ея был зарево пожара,
Которым грудь ея сгорала в тишине.
Любуясь на нее в молчаньи, вам и мне
Так было сладостно, так ненаглядно-грустно,
Так и хотелось нам, душевно и изустно,
Пропеть прощальный гимн красавице младой,
Еще прекрасней нам предсмертной красотой! [44]

Следуя за Пушкиным, Вяземский возвращается к собственной теме, заявленной уже в "Осени 1830 года": если у Пушкина описание умирающей природы и рассказ о "чахоточной деве" по принципу резкого контраста сочетаются с мотивами радости, счастья, молодости, обновленного приятия жизни ("И с каждой осенью я расцветаю вновь", и далее [45]), то у Вяземского раздумья о смерти самоценны и ведут к осознанию значительности тайны, скрытой в глубине существования и косвенно обнаруживающей себя в непостижимости небытия, накладывающего свой отпечаток на прекрасные и трогательные проявления жизни.

В октябре 1874 г. Вяземский пишет еще одну, уже последнюю, "Осень". Здесь все та же, легко узнаваемая и предсказуемая цветовая гамма, впрочем, обогащенная:

И бархат, и парча, и золота струя,
И яхонт, и янтарь <…> [46].

И вновь пушкинская "Осень" оказывается ближайшим подтекстом. У Пушкина было:

Из годовых времен я рад лишь ей одной,
В ней много доброго; любовник не тщеславный,
Я нечто в ней нашел мечтою своенравной 47].

У Вяземского любовник превращается в волокиту:

Кокетничает осень с нами!
Красавица на западе своем
Последней ласкою, последними дарами
Приманивает нас нежнее с каждым днем.

И вот я, волокита старый,
Люблю ухаживать за ней
И жадно допивать, за каплей каплю, чары
Прельстительной волшебницы моей [48].

И вновь, наконец, Вяземский соотносит осень со смертью, чье приближение несомненно и неотвратимо, но на этот раз говорит о близости смерти собственной:

И тем дороже мне, чем ближе их утрата,
Еще душистее цветы ее венка,
И в светлом зареве прерасного заката
Сил угасающих и нега, и тоска [49].


Отметим еще, что с "Осенью" Пушкина связан ряд других пьес Вяземского, например, его "Сумерки" (1848), с эпиграфом из стихотворения Державина "Евгению. Жизнь Званская" (1807) ("Чего в мой дремлющий тогда не входит ум"). Эта цитата из Державина является вместе с тем и отсылкой к Пушкину, избравшему для эпиграфа к своей "Осени" ту же строчку [50]. В принципе, в "Сумерках" немного "пушкинского": Вяземский обратился к тем мотивам, которые у поэтов его поколения обычно ассоциировались с элегией во вкусе Жуковского (вечер, одиночество, мечты, тени, покой, тишина). И все же последняя строфа заставляет вспомнить именно о Пушкине:

А тут нежданный стих, неведомо с чего,
На ум мой налетит и вцепится в него;
И слово к слову льнет, и звук созвучья ищет,
И леший звонких рифм юлит, поет и свищет [51].

Ср в "Осени":

И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы легкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута – и стихи свободно потекут [52].

(Пушкин, 6, 321).

Подобных литературных перекличек в поэзии Вяземского десятки, и, вероятно, многие еще остаются невыявленными; так, мы лишь отчасти представляем себе длительный и сложный поэтический диалог его с Жуковским, Батюшковым, Денисом Давыдовым, Баратынским, Тютчевым, Мицкевичем… Их поэзия для Вяземского была опытом существования в поле культуры: в потоке времени литературной жизни очерчивалась сфера необходимого, не подлежащего пересмотру. И сферу эту составляют не только тексты, но и тот литературный и общественный мир, который с ними связан и от них не отделим – как записные книжки Вяземского неотделимы от его мемуарных статей и лирических стихотворений. Поэтому для Вяземского и "допожарная Москва", и пушкинская эпоха, и времена Герцена - это не только литературные произведения, но и люди, их создававшие, с их биографиями, разговорами, острыми словами и часто непростыми взаимоотношениями.


Страница 2 - 2 из 3
Начало | Пред. | 1 2 3 | След. | КонецВсе

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру