Богородичные мотивы в поэтическом творчестве Ф.Н.Глинки

Обращение к образу Богоматери, как к неколебимой духовной и реальной опоре, заступнице в трудные минуты личной жизни и в горестные дни родной православной державы традиционно для русского человека. Жена Федора Николаевича Авдотья Павловна Глинка в предисловии к своей популярной в XIX веке книге "Жизнь Пресвятой Девы Богородицы по книгам Четьи-Минеям" отмечала: "Как же нам, воспитанным в Церкви Православной, не ублажать Пречистую Матерь Господа? Отечество наше исполнено знамениями Ее милостей. Не будем говорить о тех неисчислимых избавлениях от бед, исцелениях и утешениях, изливаемых рукою Богоматери, которые скрыты от мира и известны только Богу и получающим оные. Обратим взоры на те светлые точки на земле нашей, которые озарены особенно яркими и обильными лучами благодеяний Царицы Небесной, на те многие места, где являлся чудодейственный лик Ее. Сколько тысяч страждущих получили там облегчение и уврачевание от тяжких и часто неисцелимых болезней; приходили к святому образу Ее с растерзанным печалью сердцем и возвращались от него с миром и отрадой в душе! С какой силой возбуждалась там ослабевшая вера, побеждались сомнения, воспламенялась молитва, окрылялась благодарность и утверждались благие намерения посвятить Господу сердце свое на всю жизнь!".
 
Такие размышления связаны с особым почитанием Пресвятой Девы, сложившимся на Руси издревле, на что указывал, например, еще святой Димитрий Ростовский: "Если бы кто меня спросил: что в поднебесной сильнее и крепче всего? – я бы ответил: нет ничего более крепкого и сильного на земле и на небе после Господа нашего Иисуса Христа, как Пречистая Владычица наша Богородица, Приснодева Мария. Сильна Она на земле: ибо Она стерла главу невидимого змия и поразила адскую силу, Ею воздвигаются победы, Ею ниспадают враги. Сильна Она и на небе: ибо Бога сильного и крепкого молитвами Своими связывает". К этой святой непобедимой силе Царицы Небесной прибегает Ф.Н. Глинка в своем стихотворении "Нет языка в Поднебесной…" с мольбой о спасении Отечества в лихие военные годы:

    О, укроти, за молитвы
    Стольких в Руси матерей,
    Буйство сей стропотной битвы,
    Стисни уста батарей!
      
    Стань победительно в споре
    Матерью Русской земли:
    Пусть их сердитое море
    Треплет и бьет корабли!...
      
    Буди нам страж на пороге
    Руси у Южных ворот:
    Пусть, нечестивцам, им ноги
    Русский порог обожжет!
      
    О, поручись, Преблагая!
    Сыну за землю свою!
    Мы же почтим, ублажая,
    Праздником милость твою!      
    И как тогда, как в народе,
    Древле явился Твой щит,
    Новый – побед Воеводе –
    В храмах наш Гимн загремит!...

Образ Богородицы привлекал Ф.Н. Глинку не только своей таинственностью и чудотворностью, как светлое и спасительное явление духовно-церковного опыта, но и с религиозно-исторической точки зрения. На протяжении всей своей жизни поэт собирал факты, как библейско-канонические, так и апокрифические, относящиеся к земной жизни Пресвятой Богородицы. В результате этого поистине подвижнического, кропотливого труда возникла грандиозная религиозная поэма "Таинственная Капля", в которой библейская основа и прямое цитирование из Священного Писания сочетаются с преданиями, бытующими в фольклорном творчестве. В сюжетный центр своего лиро-эпического сочинения Ф.Н. Глинка поместил апокрифическое сказание, распространенное среди христиан разных стран, о том, как Пресвятая Мария чудодейственно своим грудным молоком вернула к жизни младенца, умиравшего в семье разбойника, который захватил святое семейство на пути в Египет.

В специальном издании, посвященном этому апокрифическому сюжету библейской старины, Л. Денисов указывал: "Предание о таинственной капле относится ко времени бегства Св. Семейства в Египет. На славянском языке оно подробно изложено в четвертой главе книги Иоанникия Голятовского "Небо Новое" (первое издание его появилось во Львове в 1665 году. Ср. также "Киевскую старину", 1887, № 11, с. 453). Содержание его следующее.

Во время бегства Пресвятой Девы с Предвечным Младенцем и св. Иосифом в Египет в пустынном месте разбойники напали на них и взяли их в плен. В это время на руках жены разбойника изнывал в предсмертных судорогах ребенок.
Долго смотрела жена разбойника на Младенца Христа и Пресвятую Деву и, наконец, сказала:
– Жена! Тих и прекрасен Твой Младенец, должно быть, здоровое у Тебя молоко. Дай хоть каплю его моему больному ребенку: может быть, он исцелится и ему станет легче.
Пресвятая Дева взяла на Свои руки больного ребенка, и, едва прикоснулась к его устам капля целебного млека Ее, он ожил, и здоровье вернулось к нему.
Изумленные этим чудесным исцелением разбойники не стали более удерживать святых путников и отпустили их с миром. <…> Известный духовный поэт Феодор Глинка посвятил этому преданию целую поэму в двух частях <…>" .

Между прочим, в предисловии к поэме автор показал, что круг источников его сочинения значительно шире: "Содержание "Таинственной Капли" взято из древней легенды, сохранившейся в хрониках Средних веков, в семейных рассказах и в памяти христианских народов. Лютер, истребляя беспощадно многие устные предания в народе, пощадил легенду о Таинственной Капле. Он сделал еще более: переписал, как говорят, это народное предание своею рукою. С тех пор и между протестантами  стало оно ходить по рукам набожных простолюдинов, как "Сон Богородицы" ходил некогда по рукам нашего народа. В старинных сборниках – под заглавием  Цветников, – писанных у нас еще во время царя Михаила Феодоровича, между сказаниями о Иуде-предателе и другими, помещено сказание и о Капле. Это сказание, перешедшее с Востока на Запад, – из Палестины в Европу, услаждавшее слушателей в лесных и нагорных замках рыцарей, повторяется и в нашем народе, преимущественно в Малороссии, где (в тех местах, где еще уцелело старое доброе время), накануне праздника Рождества, старики рассказывают молодым легенду, которую мы представили здесь в картинах и описаниях и которой части, по наружности разделенные, соединены внутренним содержанием самого предания. Вера же в млеко Пресвятыя Девы вполне приемлется нашей Церковию. В кресте, пожалованном царем Михаилом Феодоровичем боярину Измайлову, вместе с частицами мощей разных угодников, положено и млеко Пресвятыя Девы Богородицы.

Образ целения пречистым млеком явственно изображен и в чудотворной иконе, называемой Богородицы–Целительницы, имеющей много прибежников, в Москве, в Алексеевском монастыре. На иконе представлен страждущий ребенок, которого Пресвятая Дева целит млеком персей своих. – На Афонской горе чествуется Богородица–Млекопитательница, у нас, как сказано, Богородица–Целительница".

Несмотря на такое убедительное предуведомление об исторической достоверности и распространенном иконографическом подтверждении предания, автор поэмы в примечании к первой же сцене бегства святого семейства в Египет вынужден был сделать оговорку о том, что хотя многие приведенные в его сочинении описания "почерпнуты из Евангелия, но отнюдь не суть само Евангелие". А в сноске пояснял: "Эта оговорка сделана для тех, которые полагают, будто бы не должно быть ничего общего между истинами евангельскими и поэзиею. На это известный Эдуард Кине отвечает: "Эти люди отдали воображение язычеству, а верование Христу и тем раздвоили единство внутренней жизни. – Только Мильтон с Потерянным Раем и Клопшток с Мессиядою успели ввести опять Христианство в поэзию. – Шатобриан, наконец, низвел с подножия идеал языческий и всего человека – с его умом, сердцем и воображением – отдал Христианству". Нам собственно утешительно припомнить, что наша Церковь ублажает память Св. Григория Богослова, которого современники (язычники) называли "сладчайшим поэтом". – У нас писали стихами Симеон Полоцкий и др. И сам Св. Димитрий Ростовский сочинял драмы (см. Росс<ийскую> Вивл<иофику>) и уважал поэтов классической древности".
 
При переложении стихотворным языком библейское или апокрифическое сказание переходит в иное пространство – в художественный мир религиозной поэмы, при этом, безусловно, преображаясь и обретая новые конкретные черты, часто более подробные в своих деталях по сравнению с текстом Священного Писания или с народным преданием. В оправдание допустимости при этом определенной свободы художественного творчества Ф.Н. Глинка писал: "Поэт, как и живописец, заимствует только содержание, а обстановку и расцветку предоставляет себе, по требованию обстоятельств. В картинах своих автор вместо красок употребляет слова: "живописцы говорят кистью, поэты рисуют словами".

Автор легенды должен заметить, что в плане несложном, простом и в поэтическом изложении своем он не имел свободы, присвоенной поэтам и романистам; оттого, может быть, и не удовлетворит везде строгим требованиям так называемой художественности·. Все выражения свои автор подчинял условиям предмета. Он писал под условиями: a) библейского предания; b) исторического порядка; c) местностей описываемого края и нравов; d) эпох, имевших свой современный цвет (автор старался, чтоб на всем, по возможности, отражался местный колорит), и более всего: под условием догмы и строгого воззрения Православной Церкви... В этом смысле автор (как и следовало) не дозволял себе изменять слов Спасителя, а передавал их в том самом значении, как они (слова Богочеловека) достигли до нас в четверотрубном гласе  евангельском.

Словом, автор писал картину... по заготовленным уже рамам и часто (вопреки требованиям воображения и творчества) не мог выступить ни на шаг из границ, ему указанных. Не ищите у автора красоты чувственной, ни того, что льстит чувствам: его цель и забота – начало духовное. Из трех источников почерпал он свои мысли: из природы (разумеется, изящной), из недоведомого источника – сердца человеческого, и из высшего из всех, источника вечных, божественных истин. Говоря языком архитектуры, построение легенды (Таинственная Капля) занимает очень немного места на земле, а всем своим зданием, как построение стрельчатое (Средних веков), старается унестись вверх – в пространства воздушные. Поэтому все части легенды, в совокупности, составляют один целый духовный организм, пронятый одною мыслию, одною истиною: разнообразие в единстве было целию автора".
 
Такие художественные принципы построения произведения, безусловно, не могли не отразиться и на образе Пресвятой Богородицы, стоящем в духовно-содержательном центре поэмы. Торжественность и величественность присущи первым же строкам, открывающим картины "Бегства в Египет":

    Затмитесь, звезды Палестины!
    Затихни, сладкий шум ручьев!
    Не пробуждайтеся, долины,
    Вечерней песнью соловьев,
    Ни горних горлиц воркованьем!
    Оденься в тяжкую печаль,
    О, дар Иеговы, Палестина!
    Какая Мать, какого Сына
    Несет с собой в чужую даль?!..
    А вы, небесные светила,
    Вы, – звезды, солнце и луна,
    Спешите все к разливам Нила,
    К его брегам спешит Она! – (I, 3)
 
За столь возвышенным вдохновенным восклицанием, наполненным восторгом автора поэмы, следует спокойное описание шествия. Но тем не менее даже этот, казалось бы, беспристрастный взгляд со стороны полон любви и духовного ликования:

    Шли путники дорогой во Египет:
    Был Старец сед, но бодр и величав;
    В одной руке держал он жезл высокий,
    В другой, сжимая повод, вел осла,
    И на осле сидела, как царица,
    Младая Мать с своим Младенцем чудным,
    Которому подобного земля
    Ни до него, ни после не видала!....
    Какой покой в лице ее светился! (I, 4)

Перед воображением читателя предстает яркий и прекрасный богодухновенный облик Богоматери, словно списанный поэтом с знакомой ему чудной иконы:
       
    В одежды алые жена одета,
    Скроенные как будто из зари,
    И голубой покров – отрезок неба, –
    Вился кругом главы ее прекрасной..... (I, 5)

Такой же живописный образ Пресвятой Марии возникает и в главе "Пустыня", но уже не столь иконописный, сколь одухотворенный и в то же время наделенный реальными живыми чертами. Но сквозь земные черты младой Матери явно просвечивает не только "царственное величие чела", но и "рай Ее души". Эта поистине все-таки неземная картина, созданная боговдохновенным поэтом, оказывается окруженной священным пространством, заполненным спорхнувшим с таинственных небес сонмом ангелов:

    И шел осел, смиренный подъяремник,
    И на хребте сидела у него
    Младая Мать в своей одежде алой
    Под голубым воздушным покрывалом
    И с царственным величием чела......
    О! как она прекрасна и светла!.....
    В ее душе все небо отливалось,
    И звезды радости горя сверкали
    На небе том – в раю ее души!
    И благость чувств и девственные думы,
    Сквозь световой кристалл ее очес,
    Приветливо на целый мир глядели,
    Как на нее глядел, спорхнув с небес,
    Хор ангелов, с заботой ежечасной,
    Роившийся над путницей прекрасной...... (I, 7)

Описания, напоминающие иконописные черты Богоматери, сменяются в поэме возвышенными воззваниями к ангелам прославить Ее в светлом песнопенье, и в структуру повествования включается величественная "Песнь в вышине". Автор поэмы взывает:    
    Настройте арфы, чада света,
    В чертогах божиих святынь,
    И утешайте средь пустынь
    Святую Деву Назарета! 
      *
    Одна, без кущи и намета,
    Судьбу вселенной на руках,
    Она несет в чужих песках, –
    Святая Дева Назарета!
      *
    Светлее солнечного света,
    На персях зыбкия тропы,
    Горят следы младой стопы
    Святыя Девы Назарета!
      *
    Промчится повесть в дальни лета,
    Как пронесла, среди песков,
    Судьбы и будущность веков
    Святая Дева Назарета!...
      *
    Хвалите ж, пойте ж, чада света,
    Рассыпав звуки и цветы,
    В прекрасных песнях высоты,
    Святую Деву Назарета! (I, 8–9)

Создавая художественный образ Богородицы, Ф.Н. Глинка каждое описываемое в поэме событие из Ее жизни тщательно согласовывал со священным преданием. Таинственность зачатия ("Наитием Божественного Духа") Пресвятой Девы и рождества Иисуса Христа носила в священной древности легендарный характер. Согласно различным историческим источникам, которые оказались доступными автору поэмы,

    В синедрион и в древний храм вошли
    И в римские претории входили
    Неясные, таинственные слухи
    О новом, о святом, о дивном деле......
    Так бессознательно гадали люди
    О том, что их в грядущем ожидало;
    Но тайна лет уже давно свершилась,
    И в тайне той участвовало всё:
    От ангелов был избран Гавриил,
    От человечества – Святая Дева;
    Звезда прошла посланницею неба,
    Земля готовила одну из рек –
    И все миры участвовали в деле!....... (I, 88)

Эти священные события предрекались и древними пророками, на свидетельства которых ссылается автор "Таинственной Капли" во втором томе своего сочинения:

     ИСАИЯ
    Да! Я сказал: "Настанут времена,
    Притихнет зной суда и гнева
    И Отроча, (небесного полна)
    Зачнет, в пречистом лоне, Дева,
    И назовут Его: – Эммануил!....
    То имя есть сосуд великих сил,
    То имя нам вещает: "С нами Бог!""..... (II, 250)
    <...>
     ДАВИД
    В минуты лучшие восторга моего
    Я говорил о Матери Его.
    Я рек о Ней, о сей небесной двери,
    Что слава лучшая есть внутрь царевой дщери:
    Тогда не поняли сего!... (II, 251)

Страница 2 - 2 из 3
Начало | Пред. | 1 2 3 | След. | Конец | Все
© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru