Духовные связи Ф.И.Тютчева и Ф.Н.Глинки

Насколько доверительными и духовно родственными были отношения между Ф.Н. Глинкой и Ф.И. Тютчевым, можно судить по истории, связанной с прохождением религиозной поэмы Федора Николаевича "Таинственная Капля" через духовную цензуру, а затем, после публикации в Германии, с получением разрешения на ввоз ее в Россию, на распространение и свободную продажу.

Нужно сказать, что близкое окружение Ф.Н. Глинки принимало по возможности деятельное  участие в судьбе находившегося в затворе духовной цензуры сочинения поэта. Его двоюродный брат, человек влиятельный, главный начальник горных заводов Уральского хребта Владимир Андреевич Глинка писал жене Федора Николаевича Авдотье Павловне 11 января 1852 года из Екатеринбурга: "Обратимся и побеседуем о Божественной Капле: Вы имеете хорошие связи с людьми умными и образованными. Нельзя ли посредством их столько успеть, чтоб это чудное творение могло попасть прямо в руки к Государю или к Его Высочеству Цесаревичу. Если бы живы были князь Алекс<андр> Никол<аевич> Голицын или граф Мих<аил> Михайл<ович> Сперанский, то я совершенно уверен, что идея моя "чрез них" была бы исполнена. Теперь можно это дело сладить чрез Вас<илия> Андр<еевича> Жуковского, но он за границею, а когда возвратится в Россию, не ведаю. Попробуйте-ка переговорить с генерал-адъютантами Яков<ом> Иван<овичем> Ростовцевым или Владимир<ом> Иван<овичем> Назимовым; оба они близки к Государю Наследнику; – Вот Вам дорога, по которой пустите-ка в путь дивную Каплю!.. Как бы я порадовался, если бы осуществилась моя идея" . Но как было видно из истории со все еще не напечатанным  "Иовом. Свободным подражанием Священной Книге Иова", никакие самые высшие связи не могли оказать влияния на духовную цензуру.

Всякая новая попытка Федора Николаевича оказать воздействие на неприступный комитет завершалась безуспешно. "Как иерарху современной русской словесности, как человеку, соединяющему в себе все условия литератора, – писал 8 октября 1848 года автор "Таинственной Капли" князю П.А. Вяземскому, – посылаю вам содержание моей легенды. Оставьте эту тетрадь у себя и, при досуге и терпении, прочтите ее. В этом кратком изложении найдете Вы весь ход поэтического сказания. – Теперь сочинение мое, чрез посредство А.И Войцеховича, поступает или даже поступило уже в духовную цензуру. Трудно, говорят, пройти чрез этот густой и тернистый лес; что внесешь туда целым, вынесешь оттуда оборванным! – Я не знаю, впрочем, что может быть у меня запретного? – Цензурный Устав запрещает только говорить против Бога и Государя; у меня нет ничего ни против Бога, ни против Государя, а есть много за Христа и против сатаны: следовательно, всякий, кто захочет останавливать ход такого сочинения (т.е. бедной моей легенды), за кого стоять будет? – Тут немудрено сделать логический вывод. – Кажется, и духовная цензура, обязанная охранять права Христа, должна бы придержаться подобного рассуждения. Но, не знакомая с условиями и правами светской литературы, она, пожалуй, готова выдрать страницы из Мессияды  и у самого Данта! – Во всяком случае я считаю приятнейшею обязанностию, по чинопочитанию литературному, передать Вам прилагаемое здесь содержание моего обширного стихотворения – моей легенды, которая, как бедная душа, поступает теперь в Чистилище, а потому и прошу для нее молитв и покровительства вашего" .

22 октября Федор Николаевич в доме князя, по всей вероятности, в присутствии Ф.И. Тютчева читал отрывки из своей  поэмы и, судя по последовавшему на другой день письму, остался доволен как приемом, так и произведенным впечатлением на слушателей-литераторов – "судей полных, мастеров своего дела". Воодушевленный успехом, поэт готов был продолжить чтения, подключив к этому "артистическому" делу и Авдотью Павловну: "Я прочел бы вчера (в тот же объем времени), может быть, и более, если б не чувствовал недостатка в помощнике: обыкновенно я читаю мою легенду пополам с своею женою. Тогда чтение идет скорее. Говорю об этом потому, что если вперед захотите прослушать другие части легенды и назначите к тому день и час, то мы уж (два странствующих артиста) явимся к Вам сам-друг – и муж и жена вместе. Тогда – в два голоса – прочтем больше и, может быть, успеем показать Вам рай, потерянный Адамом, и рай, приобретенный разбойником, и провести Вас по всем изгибам и отделениям Ада. – Не дивитесь, что чтение идет у нас ходче, когда мы – муж и жена – читаем вместе. Переписав не один раз, своею рукою, мою длинную легенду, жена моя свыклась с нею как с товарищем. Итак, если на будущей неделе распорядитесь чтением, к Вам явятся уже два чтеца" .

В этом же письме Федор Николаевич еще раз обратился к влиятельному князю за помощью о содействии в продвижении рукописи поэмы через духовную цензуру, привел  новые аргументы в защиту своего "вполне литературного произведения": "Почтенного и, как говорят, просвещенного г-на Сербиновича  попросите только о том, чтоб он поставил г-на духовного цензора на ту точку зрения, с которой легенда является вполне литературным произведением, а потому и не подлежит строгостям догмы, привыкшей иметь дело с богословскими трактатами. Это не школьная схоластика, это просто рассказ светского автора. Засвидетельствуйте, пожалуйста, и о том, что картины мои не суть перевод Евангелия (чего они страх боятся!), а только взяты из жизни Евангельской и ни более, ни менее, как и все картины, даже иконы всех художников, только с тою разницею, что те писаны на холсте и дереве красками, а мои намалеваны на бумаге словами и орамлены рифмою. Если ж привязываться к обстановке, то цензура не должна пропустить и корреджиевой Ночи . Впрочем, недавно еще напечатана книга с заглавием "Переложение в стихи разных мест Св. Писания" – сочин. Н. Фараонова. Стало быть, дозволяют не только живописать, но и перелагать (переводить) Писание. Да почему ж бы и не дозволять?".

Называвший "Таинственную Каплю" "прекрасной поэмой" К.С. Сербинович, будучи редактором "Журнала Министерства народного просвещения" и влиятельным лицом в духовной цензуре, принимал непосредственное участие в судьбе этого сочинения Ф.Н. Глинки, присутствовал на чтениях отрывков из поэмы в доме князя П.А. Вяземского и, как извещал Федора Николаевича в письме от 8 февраля 1849 года, сам "прочел Его Сиятельству графу Сергию Семеновичу : Утешитель, Суд закона и милость Благодати, Умащение ног, Гроза в храме, – которые им и одобрены" , обсуждал сочинение писателя с преосвященным архиепископом Херсонским Иннокентием ,  у которого было "семь тетрадей", видимо, с полным текстом поэмы...
 
Однако "Таинственная Капля" не увидела света в России, только в 1861 году она была напечатана в Берлине. Посылая 18 октября 1862 года один из первых, с трудом, неофициально и  тайно полученных нескольких экземпляров напечатанной на чужбине "Таинственной Капли" своему другу М.П. Погодину, Ф.Н. Глинка сообщал: "Примите, прочтите и не осудите! Не осудите и за то, что русская, сердечная речь оттиснута на чужеземном станке. С Христом в моей книге случилось то же, что и в Палестине: "К своим пришел – и свои Его не приняли!"… Теперь читают книгу в Париже (Толстой  писал, что она очень понравилась Васильеву ), в Берлине, в Висбадене, а в России нет! – Я распорядился чрез дом Шмицдорфов послать Каплю по всем славянским университетам, разумеется, бесплатно. – Бесплатно роздал бы я мое произведение и в России, да дверь крепко заперта! Едва-едва (и то всеми неправдами) могли мне переслать полдюжины экземпляров! – Моря разврата и нечестия разливаются повсюду, а бедной, благочестивой Капле места нет! – В последнем нумере Сев<ерной> пчелы читаю: "Дозволяется ввоз в Россию книги (Герцен и проч.), напечатанной  в Берлине". – Вот есть же счастливцы!   А я, вздыхая, повторяю слова прикупельного страдальца: "Человека не имам!"" . Отпечатанный тираж "Таинственной Капли" так и лежал в Берлине без движения, Федор Николаевич получил на руки только несколько экземпляров. Пришлось автору недозволенного для распространения в России произведения обратиться за помощью к влиятельному Ф.И. Тютчеву, направив ему вместе с письмом два тома прекрасно изданной в Германии поэмы.

Судя по всему, поэма Ф.Н. Глинки появилась в России в свободной продаже не ранее 1863 года, так как еще 24 декабря 1862 года он сообщал Федору Ивановичу в своем письме: "С этою почтою посылаю Вашему Превосходительству книгу в двух частях. По заглавию увидите, что это "Таинственная Капля" – та самая, которую Вы имели терпение слушать и выслушать вместе с кн. П.А. Вяземским. Тогда читал  рукопись Вам как поэту и владельцу стиха сильного, звучного и всегда осмысленного, и Вы, – судья в полном смысле этого слова, – почтили меня отзывом благоволительным. Теперь посылаю Русскую поэму, напечатанную в чужой стороне. От Вас зависит открыть ей дверь в отечество; ибо Вам дано право решить и вязать судьбу заграничных книг. Я рад, что это право досталось в благородные руки и поэта в душе и человека с лучами европейского просвещения. Пропустите же сиротку на родину!".

Публикуя фрагменты этого письма Глинки в историко-биографическом альманахе "Прометей", Е. Кузнецова истолковала обращение поэта к Ф.И. Тютчеву как просьбу "помочь снять запрещение" духовной цензуры, чтобы напечатать "Таинственную Каплю" в России . Такое толкование, пожалуй, ошибочно, поэтому к нему необходимо сделать некоторые замечания.

Во-первых, ко времени отправления письма Глинки поэма "Таинственная Капля" была уже напечатана, хотя и не на родине автора. Поэтому, зная скромность и нетщеславность Федора Николаевича, странно было бы ожидать от него, изрядно уставшего от многолетних бесплодных дискуссий с цензурой, что он вступает в новые тяжкие отношения с нею по поводу уже изданного (кстати, вопреки ей, нелегально) сочинения. Ф.Н. Глинка в это время уже очень деликатно и осторожно подходил к вопросам цензурного разрешения на издание своих произведений. Даже когда за публикацию "Таинственной Капли" в составе собрания сочинений поэта взялся М.П. Погодин и судьба поэмы была в руках знакомого Федору Николаевичу цензора – профессора Московского университета Петра Семеновича Казанского, – именно Глинка охлаждал пыл своего друга-издателя, старавшегося как можно быстрее подписать поэму к печати. В то время неожиданно распространились опасные скандальные слухи о свободно продававшейся в России берлинской "Таинственной Капле": экземпляры ее были обнаружены у сектантов скопцов, против которых велось судебное следствие. Ф.Н. Глинка разделял опасения П.С. Казанского, что как бы книга "по напечатании не подверглась конфискации, что отзовется горько на судьбе цензора и издания", и на письме Петра Семеновича к М.П. Погодину от 6 апреля 1870 года сделал собственноручную дописку: "И я прошу повременить, остановиться, сождать, пока пронесется туман дурманы и здравый смысл возьмет верх! – Не печатать! Ф. Глинка" . В это время поэт выносит уже очень лояльные определения в адрес цензуры, пытается даже оправдать ее запретительные решения по отношению к "Таинственной Капле". В черновом варианте одного из писем к князю П.А. Вяземскому Глинка отметил: "Цензура той эпохи (по небывалости у нас религиозной поэмы) затруднялась пропустить рукопись, которая потому и была напечатана в Берлине".

Во-вторых, Е. Кузнецова напрасно опустила в своей публикации весьма важное в этой ситуации напоминание Глинки Тютчеву: "…Вам дано право решить и вязать судьбу заграничных книг". Дело в том, что 17 апреля 1858 года Федор Иванович был назначен "председателем Комитета цензуры иностранной" (подчеркнуто мной. – В.З.) , а не просто "председателем цензурного комитета", как указала в своей публикации Е. Кузнецова. Ф.Н. Глинка в наброске письма к П.А. Вяземскому раскрыл всю тайну, заключенную в его словах о поэме-сиротке, указав непосредственно, что она "старанием Ф.И. Тютчева разрешена для России и комитетом общей цензуры одобрена и поступила уже к книгопродавцам" . 
 
И в-третьих, что касается "Таинственной Капли", то она ведь действительно являлась "заграничной книгой", так как была издана хотя и на русском языке, но за границей – в Германии, без российского цензурного на то разрешения, в результате чего и оказалась "сироткою" на чужбине. Для "въезда" в Россию ей как раз и нужен был "пропуск" ведомства, которым руководил Ф.И. Тютчев.
 
Возглавляя Комитет цензуры иностранной, Ф.И. Тютчев вновь осмысливает вопрос о том, почему же возможны были революционные изгибы в истории старой Европы. В "Отчете о действиях иностранной ценсуры за 1863 год" он отмечал: "<…> В 40-х и 50-х годах, когда умы на Западе сильно волновались, иностранная литература представляла борьбу крайне враждебных убеждений в религии, философии и политике. Волнение тогда было возбуждено такими политическими волнениями, как напр. низложением Людовика-Филиппа, провозглашением республики, общим брожением германских народов, восстанием Венгрии, Coup d’Etat , новой империей и наконец Восточной войной. Нельзя отвергать и то, что такие политические события были подготовлены литературою, потому что учение Фейербаха, Штрауса, Луи-Блана, Прудона, идеи Ламартина, Гейне и образовавшаяся в Германии школа рационалистов и материалистов не могли не поколебать основания заграничного общества. Новые теории и учения пустили свои корни в литературу, и западный человек, начитавшись новых идей в романах, повестях и газетах, должен был после тяжких уроков убедиться, что революция в церкви и государстве не спасение, а страшный недуг и язва для человеческого рода".
 
Что касается "сочинений религиозных, с полемическим направлением против Библии, личности Спасителя, коренных христианских верований и догматов Православия", то Ф.И. Тютчев указывал в отчете: "Такого рода положительно вредных сочинений Комитет Ценсуры иностранной подверг 44 названия запрещению. Цифра эта довольно знаменательная для духа нашего времени; она доказывает, что на Западе настала для общества новая опасность, грозящая отнять у человека самые дорогие и заветные верования" . Среди особенно вредных для духовного мира человека книг он называл повествования о жизни Иисуса Христа, принадлежащие Э. Ренану и Д.Ф. Штраусу. Кстати, здесь руководитель Комитета цензуры иностранной вторил ранее высказанным отрицательным мнениям Ф.Н. Глинки об этих трудах.
 
Конечно, духовные связи двух столь ярких и значительных представителей русской литературы XIX века не исчерпываются намеченными здесь пунктирами. Нужно надеяться, что открытие новых документальных источников и биографических фактов пересечения жизненного и творческого путей Ф.И. Тютчева и Ф.Н. Глинки позволят глубже понять их ровные, почти полувековые взаимоотношения, непременно поддерживавшиеся на уровне почтения и дружбы, эстетической и интеллектуально-духовной обоюдной симпатии.


Страница 4 - 4 из 4
Начало | Пред. | 1 2 3 4 | След. | Конец | Все

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру