Ф. И. Тютчев: Россия и Европа

Ф.И. Тютчев раскрывает причины поразившей европейские народы революционной болезни, развившейся постепенно и проявившейся не сразу: "В течение трех последних веков историческая жизнь Запада была – и не могла не быть – лишь непрерывной войной, постоянной атакой на всякий христианский элемент в составе старого западного общества. Эта разрушительная работа продолжалась долго, так как до нападения на установления необходимо было уничтожить их скрепляющую силу, то есть веру. Первая французская революция навсегда останется памятной датой мировой истории именно тем, что положила почин возведению антихристианской идеи на престол правительственного управления политическим обществом. <…> Впрочем, Революция сама позаботилась о том, чтобы не оставить нам ни малейшего сомнения относительно ее истинной природы, так высказав свое отношение к христианству: "Государство как таковое не имеет никакой религии". Вот Символ веры современного Государства и, собственно говоря, та великая новость, которую Революция принесла в мир"[26]. Беды и страдания мятущегося человечества, пораженного безверием, поэт выразил в написанном 10 июня 1851 года стихотворении с характерным обобщающим названием – "Наш век":

Не плоть, а дух растлился в наши дни,
И человек отчаянно тоскует…
Он к свету рвется из ночной тени
И, свет обретши, ропщет и бунтует.

Безверием палим и иссушен,
Невыносимое он днесь выносит…
И сознает свою погибель он,
И жаждет веры – но о ней не просит…

Не скажет ввек, с молитвой и слезой,
Как ни скорбит перед замкнутой дверью:
"Впусти меня! – Я верю, Боже мой!
Приди на помощь моему неверью!.." [27].

Русский мыслитель видел, что у Европы и России общий враг – это Революция со своим антихристианским, "злым началом, самым изобретательным и чудовищным из когда-либо виденного людьми", с ее "церковью безверия" и "мятежным правительством". В данной ситуации он надеялся, что "Бог соблаговолит соразмерить силы Своей Церкви с предназначенной ей новой задачей", что "накануне готовящихся битв Он соблаговолит восстановить всю полноту ее сил и Сам в положенный час придет и Своей милосердной рукой уврачует рану, нанесенную ее телу рукой человеческой, – ту открытую рану, которая уже восемьсот лет не перестает кровоточить!..". Главный путь при исцелении зараженной революционным духом Европы – восстановление единства Вселенской Церкви. "Православная Церковь, – писал Ф.И. Тютчев, – никогда не теряла надежды на такое исцеление. Она ждет его, рассчитывает на него – не только с верой, но и с уверенностью. Как Единому по своему началу и Единому в Вечности не восторжествовать над разъединением во времени? Вопреки многовековому разделению и всем человеческим предубеждениям она всегда признавала, что христианское начало никогда не погибало в римской Церкви и что оно в ней всегда сильнее людских заблуждений и страстей. Поэтому она глубоко убеждена, что христианское начало окажется сильнее всех его врагов. Православная Церковь знает и то, что теперь, как и в продолжение многих веков, судьба христианства на Западе все еще находятся в руках римской Церкви, и надеется, что в день великого воссоединения та возвратит ей неповрежденным сей священный залог"[28]. Но для этого необходимо было открытое понимание и искреннее приятие Западом православного характера души Российского государства.

Однако одной из главнейших проблем в выстраивании благоприятных и дружеских взаимоотношений Европы и России Ф.И. Тютчев считал именно недоверие западноевропейского человека к русскому, недоброжелательство, которое "постоянно повторяемым припевом" утверждается в западной прессе, чуждой европейских национальных интересов. "Ту самую державу, – с горечью писал Федор Иванович во втором письме к редактору немецкой "Всеобщей Газеты" Густаву Кольбу, – которую великое поколение 1813 года приветствовало с восторженной благодарностью, а верный союз и бескорыстная деятельная дружба которой и с народами, и с правителями Германии не изменяет себе в течение тридцати лет, почти удалось превратить в пугало для большинства представителей нынешнего поколения, сызмальства не перестававшего слышать постоянно повторяемый припев. И множество зрелых умов нашего времени без колебаний опустилось до младенчески простодушного слабоумия, чтобы доставить себе удовольствие видеть в России какого-то людоеда XIX века"[29].

В материалах к трактату "Россия и Запад" Ф.И. Тютчев не случайно отметил: "Западные люди, судящие о России, немного похожи на китайцев, судящих о Европе, или, скорее, на греков (Greculi), судящих о Риме. Это, видимо, закон истории: никогда то или иное общество, цивилизация не понимает тех, кто должен их сменить. <…> Запад, поныне видящий в России лишь материальный факт, материальную силу. Для него Россия – следствие без причины. То есть, являясь идеалистами, они не видят идеи. Ученые и философы, они в своих исторических мнениях зачеркнули целую половину европейского мира"[30]. Непонимание России Западом является, по Тютчеву, одной из ключевых причин в проблематичном выстраивании их взаимоотношений. Эта историософская точка зрения имела для него глубинные основания и своеобразно отразилась в художественных сочинениях поэта, созданных позже. Таким программным произведением является стихотворение "Эти бедные селенья…", написанное 13 августа 1855 года:
Эти бедные селенья,
Эта скудная природа –
Край родной долготерпенья,
Край ты Русского народа!

Не поймет и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.

Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя[31] .

Уже на склоне лет, 28 ноября 1866 года, поэт напишет свое знаменитое четверостишие, в котором в афористичной стихотворной форме выразит таинственный сакральный смысл своей Отчизны:

Умом – Россию не понять,
Аршином общим не измерить.
У ней особенная стать –
В Россию можно только верить[32].

Сами жанры размышлений Тютчева о современных ему событиях (письма к активному общественному деятелю, каковым являлся редактор популярной и авторитетной на Западе газеты, или записки к здравствующему российскому императору) свидетельствуют о его живой заинтересованности в приводимых оценках. "Февральский мятеж [Февральская революция 1848 г. во Франции. – В.З.], – пишет в биографическом очерке И.С. Аксаков, – сильно возбудил и подвиг все нравственное существо Тютчева, и как поэта, и как мыслителя, и как Русского, постоянно созерцавшего, в своих думах, будущие судьбы России, – но он не удивил его, не изменил его взглядов и мнений, а напротив явился для него новым свидетельством, новым подтверждением в пользу его выводов и гаданий. <...> Как в статье о Революции, так и в другой статье "О Римском вопросе и па<п>стве" <...> выступает наружу замечательная способность Тютчева: усматривать в отдельном явлении, в данном внешнем событии, его внутренний, сокровенный, мировой смысл. Откидывая внешние частности, он в каждой заботе текущего дня обращается мыслью назад, к ее историческим основам, ищет и отыскивает в случайном и временном вопрос пребывающий, – роковой, как он выражается. Вот и причина, почему его политические статьи <...> нисколько не утрачивают значения современности. <...> время не упразднило самих вопросов, а многие из них поставило еще резче"[33].

Восприятие происходящих в мире событий, когда их рассмотрение и оценка выходят за рамки не только "европейской политики вообще", но и "европейской цивилизации в целом", расценивается современной исследовательницей А.В. Мыриковой как самобытность "политического дискурса" Ф.И. Тютчева. "Отсюда понятно, – замечает она, – почему сама по себе эмпирическая канва событий не очень волнует русского мыслителя. Восшествие на римскую кафедру папы Пия IX, либеральные преобразования в Риме, влияние февральской революции и последующих событий во Франции на создание и скорую гибель Римской республики, бегство из Вечного города и возвращение в него Пия IX на фоне весьма сложной политической ситуации в Италии – все это рассматривается как более или менее хаотическое выражение глубинного смысла"[34].

Взгляд Тютчева на современные события, в том числе и на взаимоотношения Европы и России, постоянно находившиеся в центре его внимания, имеет как бы двоякую природу: с одной стороны, он непременно конкретен (актуален и историчен), а с другой – всеобъемлющ и провиденциален. Исследователями уже отмечалось, что "<…> в целом историко-философская концепция Ф.И. Тютчева опирается на русскую православную духовную и историческую традицию. Вместе с тем многие историко-философские идеи поэта были вызваны самой эпохой, в которую он жил, ее политическими реалиями, достижениями русской и западной философской мысли"[35]. Здесь уместно вспомнить слова И.С. Аксакова, сказанные о Тютчеве: "<…> он был постоянно и естественно современен и даже упреждал мыслью время, отводя всем явлениям текущей действительности законное место в общем историческом строе, находя им всем историческое объяснение и оправдание"[36].

Среди "особенностей политического дискурса Ф.И. Тютчева" А.В. Мырикова выделяет три наиболее существенные и характерные черты и аргументированно подкрепляет свои наблюдения: "Во-первых, все политические высказывания Тютчева глубоко историчны. Широкий политический кругозор, блестящее знание не только европейской и русской, но и мировой истории позволяют поэту рассматривать любое значимое событие в его ретроспективной глубине, а проясняющаяся историческая аналогия используется для выявления детерминант всего событийного ряда.

Во-вторых, политическая мысль Тютчева не только исторична, но и метаисторична. Явления политической жизни, даже рутинные процессы, происходящие в социальном мире, суть для него знаки и символы той последней духовной реальности, которая по-настоящему их определяет и которая есть подлинный субъект историко-политического процесса.

В-третьих, русский мыслитель в поиске, как он выражался, "нейтральной почвы", возвышая уровень своих историко-политических размышлений до сферы историософских принципов, смело заглядывает в будущее. Его анализ крупнейших политических событий того времени не только ретроспективен, но и проективен, а его историзм профетичен. Практически все исследователи политических взглядов Тютчева с удивлением отмечают предсказанную им еще в 30–40-х годах катастрофу Крымской войны, неизбежность фашистской диктатуры в Германии, конфигурацию политических альянсов Европы на многие десятилетия вперед"[37]. А.В. Мырикова обратила внимание на то, что "не случайно крупнейший исследователь теоретического наследия Тютчева последнего времени В.В. Кожинов так и назвал свою книгу о нем – "Пророк в своем отечестве"".

Современный культуролог из Санкт-Петербурга А.Л. Казин также отмечает провиденциальный характер исторической мысли писателя. "Как дипломат и политик, – пишет он, – Федор Тютчев предсказал Первую мировую войну и натиск революции в самой России. Историософской и геополитической мечтой ("альтернативой") Тютчева было построение великой греко-российско-славянской Восточной империи со столицей в Царьграде (Константинополе), т.е. возвращение Третьего Рима к своему первоистоку"[38]. В примечании же исследователь пояснял: "Законную Империю (в противовес беззаконной революции) Тютчев понимал именно как Православное Царство во главе с помазанником Божиим, т.е. как Удерживающее начало мира – удерживающее его от окончательного броска в бездну (2 Фес. 2: 7). В этом состоит основное отличие тютчевской историософии от классического славянофильства, для которого ключевым словом было "община""[39]. Для подкрепления своего наблюдения А.Л. Казин прибегает к авторитетному библейскому источнику – Второму Посланию к Фессалоникийцам святого апостола Павла, в указанном стихе которого сказано: "Ибо тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь".

Следует заметить, что за два года до выхода в свет означенного выше труда В.В. Кожинова, в 1999 году, И.А. Виноградов составил любопытную композицию из фрагментов незавершенного трактата, писем и стихотворений поэта и издал ее в виде книги с характерным названием "Ф.И. Тютчев. Россия и Запад: Книга пророчеств". Из самой структуры этой книги, построенной в основном по хронологическому принципу, видно, что фундаментальные рассуждения Тютчева о взаимоотношениях Европы и России не случайно актуализировались и связывались с текущими событиями, а каждая мысль в этом интеллектуальном и духовном ареале поэта имеет свою предысторию и дальнейшее развитие в поэтическом творчестве автора, в конкретных его стихотворениях.

По справедливому наблюдению А.В. Мыриковой, для политической мысли Тютчева "были характерны трезвость, эмпирическая осведомленность и философско-историческая глубина, наличие определенных концептуальных схем и в то же время их гибкость, не препятствующая, а, скорее, предполагающая использовать интуицию и творческое воображение для адекватного постижения того или иного политического события"[40]. Несмотря на такую, казалось бы, строгую последовательность и основательную продуманность размышлений Ф.И. Тютчева, приходится констатировать, что трактат "Россия и Запад", над которым поэт работал в 1848–1849 годах, так и остался незавершенным. По этому поводу А.В. Мырикова пишет: "В свое время наиболее тщательно исследовал вопрос о том, почему Тютчев остыл к своему труду, Кожинов. Он проанализировал всю совокупность биографических и исторических фактов, которые могли бы пролить свет на данный вопрос: от "отсутствия навыков систематического труда" у поэта до "нежелания возражать оппонентам" его статей, например Э. Форкаду и П. Лоранси. Но и от этого проницательнейшего знатока Тютчева укрылось, на наш взгляд, главное. Представляется, что не обстоятельства личной жизни, не тем более исторические события (Крымская война и т.д.) побудили Тютчева бросить на половине пути начатую работу, задуманную для "диалога, который в каком-то конечном итоге явился бы основой для установления отношений подлинного мира между Западом и Россией". В ходе работы над статьями, которые были завершены и вышли в свет, Тютчев обнаружил теоретическую невозможность осуществления всего проекта. Он отчетливо осознавал, что его теоретические выкладки и практические советы обречены на непонимание Западом. И эта обреченность обусловлена не чьей-то злой волей или недоразумением. Истоки ее глубже – в асcиметричности объективных онтологических оснований Запада и России. С русской точки зрения можно не только понять, но и разрешить римский вопрос. С западноевропейской же не только этот вопрос не может получить свое окончательное разрешение, но и основное содержание современной Тютчеву эпохи, в том числе смысл русской политики и культуры, неизбежно подвергается искажению. По той же причине, по которой Запад не может справиться с кризисом собственной культуры, он не может понять Россию и все, что от ее имени предлагается Европе. Иными словами, обнаруживается парадокс: диалог культур по поводу римского вопроса был бы возможен, если бы не было самой почвы для этого вопроса"[41]. Однако Ф.И. Тютчев верил в благоденствие Европы и России, надеялся, что все-таки произойдет "великое воссоединение" и мир озарится животворными лучами единой Вселенской Церкви.

Конечно, нельзя забывать, что при всей глубине и поистине провиденциальности взглядов Тютчева на историю и на взаимоотношения Европы и России, он во многом оставался в душе поэтом. Эта двойственность природы гения – мыслителя и поэта – органично уживалась в Федоре Ивановиче. На это еще в 1859 году в журнале "Русское слово" обратил внимание А.А. Фет (Шеншин): "Называя г. Тютчева поэтом мысли, мы указали только на главное свойство его природы, но она так богата, что и другие ее стороны не менее блестящи. Кроме глубины, создания его отличаются неуловимой тонкостью и грацией, вернейшим доказательством силы"[42]. И.С. Аксаков также отмечал своеобразную природу стихотворений своего тестя, граничащую с рассудительным философским началом: "У него не то что мыслящая поэзия, – а поэтическая мысль; не чувство рассуждающее, мыслящее, – а мысль чувствующая и живая. От этого внешняя художественная форма не является у него надетою на мысль, как перчатка на руку, а срослась с нею, как покров кожи с телом, сотворена вместе и одновременно, одним процессом: это сама плоть мысли"[43]. Не случайно утонченный в своих наблюдениях А.А. Фет (Шеншин) в декабре 1883 года записал в частности на книжке стихотворений Ф.И. Тютчева:
<…>
Здесь духа мощного господство,
Здесь утонченной жизни цвет.
<...>
Но Муза, правду соблюдая,
Глядит – а на весах у ней
Вот эта книжка небольшая
Томов премногих тяжелей[44].

Безусловно, оценки историософских взглядов Ф.И. Тютчева его современниками и нынешними исследователями, пытавшимися дать прозрачное толкование во многом загадочного и таинственного их смысла, не могут быть окончательными, так как, по справедливому замечанию И.С. Аксакова, "и в области мысли он пролил лучи яркого, неугасимого света, не только озарившего прошлое и настоящее в судьбах человечества, но и проницающего в даль грядущих веков..."[45]. В этой провиденциальной природе рассуждений Федора Ивановича Тютчева есть своя сокровенная тайна, которая будет привлекать еще не одно поколение как представителей России, так и Европы, ибо не только в статьях, стихотворениях, но и в отдельных набросках незавершенных его сочинений бьется живая мысль о глубинных причинах мирового бытия.