Лермонтовская тема в романе Гончарова "Обрыв"

Из всего сказанного можно заключить, что в "Обрыве" Гончаров поднимается уже до прямого мистического воззрения в православном духе. Отсюда попытки отойти от традиционно-литературных описаний "демонизма" и насыщение этих описаний мистическими или полумистическими реалиями-символами, необычайная насыщенность евангельскими реминисценциями, ситуациями и положениями.

"Обрыв" является в указанном смысле своеобразным сводом понятий, играющих центральную роль в христианской этике. Так или иначе, с тою или иною степенью подробности разрабатывает Гончаров (или хотя бы называет в характерном контексте) такие понятия, как "кротость, великодушие", "милосердие", "Промысел", "гордость", "искупление", "страсти", "помрачение ума", "самооправдание", "забвение", "уклонение от путей Господних", "ложь", "любовь", "долг", "рай", "покаяние", "сон", "мерзость запустения", "смирение", "покаянные слезы", "наследственный грех", "исповедь", "скорби", "обет" и т.д. Многие из этих понятий не названы прямо, но воспроизведены в романе в своей содержательной сущности и в контексте православного мировидения автора. В этом смысле последний роман Гончарова задуман прямо как апологетическое христианское произведение. Христианская идея в нем - главная и всеопределяющая.

В то же время Гончаров - прежде всего художник, а не богослов. Тяготея к относительной строгости употребления слов и понятий, к строго правильному "выверению", казалось бы, бытовых жизненных ситуаций высокими и неизменными критериями и принципами православной религии, он вольно или невольно занят творческим построением и своего, локального и самостоятельного, религиозно-художественного "мифа". Отсюда многомерность создаваемых образов. Например, Марк Волохов – не только "демон". Он и реальный носитель позитивных идей, "развенчивающих человека в один лишь животный организм" (8), и "ложный апостол" (в этом он очень сходен с Райским), ведущий свою "проповедь". Образ лермонтовского "демона", таким образом, формирует в романе лишь часть духовной составляющей Марка Волохова.

Наконец, нельзя не сказать и о том, что в "Обрыве" мы видим не первую уже попытку Гончарова написать своего "обытовленного", проявляющегося в конкретном человеке "Демона". Первой такой попыткой был Петр Адуев, в котором воплощен был "Демон" не Лермонтова, а Пушкина. По верному замечанию В.Д.Спасовича, пушкинский демон - "хладный насмешник" (9). Упоминания в "Обыкновенной истории" пушкинского стихотворения "Демон" (Александр пишет своему другу о дяде: "... Дядюшка... слушает, подняв брови, и смотрит престранно, или засмеется как-то по-своему, таким смехом, который леденит у меня кровь... Я иногда вижу в нем как будто пушкинского демона...") призвано выявить главную проблематику образа Петра Адуева, это "охлаждение" и "насмешка" над высокими идеальными порывами. Другой искуситель послан Илье Обломову в лице его друга Андрея Штольца. Хотя Штольц и владеет всеми четырьмя главными христианскими добродетелями ("мужество, благоразумие. целомудрие и правда" (10); что отражено отчасти и в его имени (Андрей - по-гречески "мужественный), он все-таки в отношении к Илье Обломову является его "демоном", его "бесом-искусителем", причем бесом мефистофелевского плана. Роль Гретхен, своеобразно интерпретированную, играет в "Обломове" Ольга Ильинская. Как и Мефистофель, Штольц ведет Илью Обломова "на улицу", "в высший свет", в "петербургскую жизнь", в конце концов "дарит" ему на время Ольгу, подготавливая затем окончательное "падение" героя, после которого ему уже не встать.

В "Обрыве" Марк Волохов ассоциируется уже с лермонтовским Демоном. По определению того же В.Д.Спасовича, Демон у Лермонтова - это "существо, действующее голосом страсти и жестокое" (11).

Иной сюжет потребовал и иного "демона", который тем не менее постоянно присутствует в романах Гончарова и "оппонирует" герою-идеалисту. Не ставит ли это под сомнение устоявшееся представление о "равноправии голосов" в тех диалогах, которые ведутся главными героями гончаровских романов (Александр и Петр Адуевы. Обломов и Штольц, Райский и Волохов)? Конечно, обращаясь к лермонтовскому образу, Гончаров верен лишь общей схеме этого образа, внося в него существенные коррективы, определенные прежде всего существенно иной природой образа: если Лермонтов создает вполне условный, фантастический, "литературный" образ "Демона" собственной персоной, то Гончаров показывает, как демон действует в человеке. Некоторые поправки даны и в общей схеме. Так, Гончаров не верит, очевидно, желанию лермонтовского Демона вернуться в ангельское состояние, не верит, что хотя бы на короткое время: ". . . вновь постигнул он святыню Любви, добра и красоты!" "Демон" в его романе прямо объявляет своей возлюбленной, что между ними происходит борьба двух воль и двух сил. Весь вопрос: чья воля сильнее.