Неугасимая лампада. Антология русской религиозно-философской поэзии. Часть 2

Лев Александрович Мей (1822 - 1862)

Лев Александрович Мей родился 13 февраля 1822 г. в Москве. Его отец был обрусевший немец, мать - русская. Сам поэт по характеру был чисто русским, и душа его не лежала даже к положительным сторонам немецкого национального типа.

Детство будущего поэта прошло в Москве. Он рос ребенком живым и шаловливым; в нем рано проявились сообразительность, прекрасная память, стремление к творчеству. Писать стихи начал с шести лет, и уже первые его опыты были безупречны в метрическом отношении.

Мальчику было как раз около шести-семи лет, когда семью постигло горе. Отец неожиданно умер, а у расстроенной внезапной бедой матери украли довольно большую сумму денег, составлявшую почти весь ее капитал. Семья осталась без средств к существованию, и только помощь родных помогла им выжить.

Девяти лет Льва отдали на обучение в Московский Дворянский институт. Он быстро обратил на себя внимание блестящими способностями и в награду за успехи был принят в Царскосельский лицей на казенный кошт. Лицейские товарищи считали его своим Пушкиным. Учился он прекрасно, но примерным поведением не блистал, отчего, как и Пушкин, окончил лицей с чином 10-го класса, а не высшего, 9-го.

По выходе из лицея Мей переселился в Москву и начал служить в канцелярии генерал-губернатора. По службе он познакомился со многими духовными лицами и сделался глубоко религиозен. Религиозности способствовало и новое несчастье - смерть матери. В те же годы Мей начал печататься в "Москвитянине" - журнале славянофильского направления.

Служба его продолжалась около восьми лет. В 1849 г. он вышел в отставку, а в 1850 женился на дочери смоленского помещика С.Г. Полянской, с которой был дружен уже несколько лет. После свадьбы молодые около года прожили в имении отца невесты, а по возвращении в Москву Мей решил посвятить себя педагогической деятельности. Однако такая работа - особенно в должности инспектора гимназии - оказалась ему не по душе, и в конце концов он стал искать возможности жить литературным трудом.

Для этой цели он с женой переселился в Петербург и вскоре вокруг него образовался кружок друзей литературного мира, в числе которых были и знаменитости - Тургенев, Гончаров, Майков, Чернышевский и мало кому известные скромные труженики пера. "Добродушная гуманная терпимость хозяина, его широкий нравственный космополитизм" примиряли всех. Он был удивительно терпелив и незлобив. "Двух великих двигателей всякой человеческой индивидуальности - самолюбия и тщеславия - ни разу не замечал я в бесстрастной, постоянно невозмутимой личности Мея", - вспоминал поэт Я.П. Полонский.

Однако при этой "невозмутимости" Мей был в высшей степени впечатлителен и не мог равнодушно пройти мимо чужого горя. Он легко мог отдать нуждающемуся последние деньги, и нередко бывал обманут, оказывая благодеяния какому-нибудь проходимцу, к которому проникся сочувствием. Сострадание его вызывали не только люди, но и животные: особенно он любил собак и часто подбирал на улице бездомных. Увидев однажды из окна, как дворник топит щенка, он выскочил на улицу - без верхней одежды в холодный осенний день, - забрал щенка домой и оставил у себя насовсем, несмотря на то, что пес оказался непородистым, а вырос нескладным и довольно злобным. Во множестве содержались дома у поэта и птицы, хотя порой ему не хватало денег даже на дрова и вода в птичьих поилках замерзала. Материальное положение Мея вообще было довольно нестабильным, а его порывистый и безалаберный характер еще более усложнял быт. При этом поэт много и упорно работал, совершенно не умея. беречь себя. В конце концов силы его истощились, он начал болеть и 16 мая 1862 г. умер. Смерть была ускорена обычной простудой.

В литературном движении 50 - 60-х гг. Мей не был заметен: его позиция не соответствовала духу времени и поэзия его не была оценена по достоинству. Между тем, он был великолепным знатоком родного языка, видел его скрытые возможности, был мастером стилизации. Собственную личность он в своих стихах редко выставлял на показ, предпочитая скрываться то за народной песней, то за античной антологической картинкой, то за переложением библейских преданий. Мей также много переводил - и с древних, и с новых языков. Порой его упрекали за "безличность", однако для перевода он выбирал лишь то, что было ему близко, созвучно его настроению. Поэзию Библии он чувствовал великолепно, и умел передать ее по-русски, сохраняя ритмику церковнославянского текста - у него есть чему поучиться любому современному переводчику Священного Писания.

Моисеевых книг Бытия

1.

Вначале сотворил Бог небеса и землю:
Земля невидима была
И неустроена: и тьма была над бездной,
И Божий Дух вверху воды носился...
И рек Господь: "да будет свет", - и бысть.
И видел Бог, что свет - добро,
И разлучил Он свет со тьмою,
И свет нарек Он днем, а тьму нарек Он ночью.
И вечер был, и утро, первый день.
И рек Господь: "да будет твердь средь вод
И разлучит между собою вoды", -
И было так. И твердь Он сотворил
И разлучил под твердью воду
От той, которая над твердию была,
И твердь тогда нарек Он - небом.
И видел Бог, что твердь - добро.
И вечер был, и утро, день вторый...
И рек Господь: "вода под небесами
Да соберется вся в собрание едино,
И суша да появится под небом", -
И было так: и собралaсь вода
В свои собрания, и суша появилась.
И сушу Бог нарек землею,
И вод собранья он нарек морями.
И видел Бог, что все - добро.
И рек Господь: "да прорастит земля
Травное былие, дающее по роду
И по подобию, живые семена,
И плодовитые деревья прорастит,
С плодами, заключающими семя,
По всякому их роду на земле".
И было так: и изнесла земля
Травное былие, дающее по роду
И по подобию, живые семена,
И плодовитые деревья прорастила,
С плодами, заключающими семя,
По всякому их роду на земле.
И видел Бог, что все - добро.
И вечер был, и утро, третий день...
И рек Господь: "да явятся светила
На твердь небесную, чтоб землю освещать
И разлучать собою день от ночи,
Да будут знаменем времен, и дней, и лет,
Да будут освещением для тверди
И для земли", - и было так.
И сотворил Бог два великие светила:
В начало дню великое светило,
В начало ночи меньшее, и звезды,
И положил на тверди их небесной,
Чтоб им светить собой на землю,
Чтоб им владеть и днем, и ночью,
И свет со тьмою разлучать.
И видел Бог, что все - добро.
И вечер был, и утро, день четвертый...
И рек Господь: "Да изведут мне вoды
Живые души гадов и пернатых,
Витающих под твердию небесной
И на земле", - и было так.
И сотворил Господь китов великих,
И душу всякую животных гадов,
Водами изведенных, по родам,
И птицу всякую пернатую по роду.
И видел Бог, что все - добро.
И всех их Бог благословил, глаголя:
"Растите, множитесь и наполняйте вoды;
Да множатся и птицы на земле".
И вечер был, и утро, пятый день...
И рек Господь: "да изведет земля
Живую душу, всякую по роду,
Четвероногих гадов и зверей,
По роду их", - и было так.
И сотворил Господь зверей земных, по роду,
Скотов, по роду их, и гадов всех, по роду.
И видел Бог, что все - добро.
И рек Он: "сотворим Мы человека
По образу и по подобью Своему:
Да обладает рыбами морскими
И птицами небесными, зверями,
Скотами, всей землей и гадами земли".
И сотворил Бог человека;
По Божью образу его Он сотворил.
И, сотворив их, мужа и жену,
Благословил их Бог, глаголя:
"Растите, множитесь и наполняйте землю,
Господствуйте над всей землею
И обладайте рыбами морскими
И птицами небесными, зверями,
Скотами, всей землей и гадами земли".
И рек Господь: "даю вам всякую траву,
Поверх земли растущую, и семя,
И древо всякое с плодами семенными -
И будут вам они во снедь.
И всем зверям земным, и птицам всем небесным,
И гадам всем, ползущим по земле,
И всем, в себе имеющим дух жизни,
Во снедь трава", - и было так.
И видел Бог все созданное Им:
И было все - великое добро.
И вечер был, и утро, день шестый.

Созиждились и небо, и земля,
И все их украшение создалось.
И, в день шестый дела Свои свершивши,
В седьмый день Бог от дел Своих почил.
1861

Пустынный ключ
Моисеевых книг - Исход.

Таких чудес не слыхано доныне:
Днем облако, а ночью столп огня,
Вслед за собой толпу несметную маня,
Несутся над песком зыбучим, по пустыне,
И, Богом вдохновлен, маститый вождь ведет
В обетованный край свой избранный народ.
Но страждут путники, и громко ропщет каждый,
Как травка без дождя, палим томящей жаждой.
Порою впереди - как будто бы вода, -
Нет, это - марево, - и синею волною
Плеснула в небеса зубчатых скал гряда.
Так и теперь... Далeко глаз еврея
Завидел озеро, и звучно раздались
И потонули в голубую высь
Похвальные псалмы - во имя Моисея.
И вот - опять обман, опять каменья скал,
Где oт веку ручей студеный не журчал.
И пали духом все, и на песок, рыдая,
С младенцем пала ниц еврейка молодая,
И, руки смуглые кусая до костей,
Пьет жадно кровь свою измученный еврей.
Но Моисей невозмутим: он знает,
Что веру истую терпенье проверяет...
И по скале ударил он жезлом,
И брызнула вода сквозь твердый слой ручьем...
И, жажду утолив, раскаявшийся в пенях
И в ропоте, народ молился на коленях...

Вот так и ты, певец: хоть, веря, но молчa,
Ты, вдохновенный, ждешь, пока возжаждут люди
Всем сердцем - и тогда ты освежишь им груди
Своею песнею, и закипит, звуча,
Она живой струей пустынного ключа.
1861

Псалом
(Давиду Иеремией)

На реках Вавилонских
Мы сидели и плакали, бедные,
Вспоминая в тоске и в слезах
О вершинах Сионских:
Там мы лютни повесили медные
На зеленых ветвях.
И сказали враги нам:
"Спойте, пленники, песни Сионские".
Нет в земле нечестивой, чужой,
По враждебным долинам
Не раздаться, сыны вавилонские,
Нашей песне святой!
Город Господа брани,
Мой Шалим светозарный, в забвении
Будет вечно десница моя,
И присохнет к гортани
Мой язык, если я на мгновение
Позабуду тебя!
Помяни, Адонaи,
В день суда - как Эдoмляне пламени
Предавали Твой город и в плен
Нас вели, восклицая:
"Не оставим и камня на камени!"
О, блажен и блажен!
Злая дочь Вавилона,
Кто воздаст твоей злобе сторицею,
Кто младенцев твоих оторвет
От нечистого лона
И о камень их мощной десницею,
Пред тобой разобьет!
1854

Из "Еврейских песен"

1
"Поцелуй же меня, выпей душу до дна...
Сладки перси твои и хмельнее вина;
Запах черных кудрей чище мирры стократ,
Скажут имя твое - пролитой аромат!

Оттого - отроковица -
Полюбила я тебя...
Царь мой, где твоя ложница?
Я сгорела, полюбя...

Милый мой, возлюбленный, желанный,
Где, скажи, твой одр благоуханный?
25 июля 1856

2
"Я - цветок полевой, я - лилея долин".
"Голубица моя белолонная
Между юных подруг - словно в тернии крин".
"Словно яблонь в цвету благовонная
По средине бесплодных деревьев лесных,
Милый мой - меж друзей молодых;
Я под тень его сесть восхотела - и села,
И плоды его сладкие ела.
- Проведите меня в дом вина и пиров,
Одарите любовною властию,
Положите на одр из душистых цветов:
Я больна, я уязвлена страстию.
Вот рука его здесь, под моей головой;
Он меня обнимает другой...
Заклинаю вас, девы Шалима,
Я должна, я хочу быть любима!"
1856

3
На ложе девичьем, в полуночной тиши,
Искала я тебя, возлюбленный души:
Искала я тебя - напрасно все искала,
Звала к себе - напрасно призывала:
От ложа встану я и город обойду,
На улицах тебя, на торжищах найду.
Искала я тебя - напрасно я искала,
Звала тебя к себе - напрасно призывала!
Мне стражи встретились в полуночной тиши;
"Не знаете ль - где он, возлюбленный души?"
Не знали - я прошла... но вскоре и нежданно
Я встретилась с тобой, бледна и бездыханна...
Нашла тебя - нашла и крепко обняла,
И не пускала прочь, пока не увела
В дом нашей матери, под сень того чертога,
Где мать нас зачала и поболела много...
1856

4
"Ты - Сиона звезда, ты - деннница денниц;
Пурпурoвая ветвь - твои губы;
Чище снега перловые зубы,
Как стада острижeнных ягниц,
Двоеплодно с весны отягченных,
И дрожат у тебя смуглых персей сосцы,
Как у серны пугливой дрожат близнецы,
С каждым шорохом яворов сонных".

"Мой возлюбленный, милый мой, царь мой и брат,
Приложи меня к сердцу печатью!
Не давай разрываться объятью:
Ревность жарче жжет душу, чем ад.
А любви не загасят и реки -
Не загасят и воды потопа вовек...
И - отдай за любовь все добро человек -
Только мученик будет навеки!"
14 августа 1859

Четыре строки

Нет предела стремлению жадному…
Нет исхода труду безуспешному…
Нет конца и пути безотрадному…
Боже, милостив буди мне, грешному.

* * *
Не верю, Господи, чтоб Ты меня забыл,
Не верю, Господи, чтоб Ты меня отринул:
Я Твой талант в душе лукаво не зарыл,
И хищный тать его из недр моих не вынул.

Нет! в лоне у Тебя, всесильного Творца,
Почиет красота и ныне, и от века,
И Ты простишь грехи раба и человека
За песни красоте свободного певца.
1857

 
Над гробом

Не может быть, чтоб этот труп
Был все... Не может быть: иначе
Юдольный рок наш был бы груб
И жизнь не стоила задачи...

Пусть все не вечно на земле;
Но это все, что духом жило, -
К нему у трупа на челе
Печать бессмертья приложило.

Усопший! Я твой бренный лоб
Лобзаю с верой, что когда-то,
Как брат, ты сам мне вскроешь гроб
И воскресишь лобзаньем брата.
24 октября 1859