Неугасимая лампада. Антология русской религиозно-философской поэзии. Часть 2

Алексей Константинович Толстой (1817 - 1875)

Алексей Константинович Толстой родился в Петербурге 24 августа 1817 г. Обе линии его рода, и отцовская, и материнская, отмечены в истории не только знатностью, но и талантами. Родным дядей Алексея Толстого по отцовской линии был известный художник Федор Толстой, по материнской - писатель Алексей Перовский, писавший под псевдонимом Антоний Погорельский. Однако брак родителей будущего поэта распался вскоре после его рождения, и его воспитанием занимались только мать и ее родственники. Перовские были побочными детьми екатерининского вельможи графа А.К. Разумовского, и хотя дворянство они получили только в начале XIX в., были, тем не менее, близки ко двору. А.А. Перовский, кроме того, был знаком с В.А. Жуковским, который в то время состоял в должности воспитателя наследника престола, и благодаря этому контакту восьмилетний Алексей Толстой был допущен в качестве товарища игр к будущему императору Александру II. Дружеские отношения с императором Толстой сохранял всю жизнь, и нередко пользовался расположением императора, чтобы заступаться за гонимых или осужденных литераторов. "Любим калифом Иоанн…" - в известной поэме "Иоанн Дамаскин" отразились личные переживания поэта. Близость ко двору в зрелые годы сильно тяготила его, - он всячески уклонялся от знаков монаршей милости и почестей, предпочитая роль свободного художника.

От природы Толстой был наделен необыкновенной физической силой: он мог разгибать подковы и свертывать винтообразно зубцы вилок, и при этом по характеру был мягок и чувствителен. Его литературная одаренность начала проявляться уже в детские годы, и дядя, А.А. Перовский, всячески способствовал ее развитию. Первые стихотворные опыты Толстого положительно оценивал Жуковский, сохранились свидетельство о том, что их одобрил также и Пушкин, которого Толстому однажды довелось видеть.

Сильным впечатлением детских лет Алексея Толстого было заграничное путешествие, которое он совершил вместе с матерью и Перовским. Они объездили всю Италию, переезжая из города в город; в Германии, в Веймаре, посетили великого Гете.

Домашняя подготовка обеспечила Толстому блестящее образование. В 30-е гг. он поступил на службу в архив Министерства иностранных дел. В его обязанности входили разбор и описание древнерусских рукописей, и в нем пробудился глубокий интерес к древней русской истории.

В 40-е гг. Толстой продолжал служить, активно участвуя в светской жизни. В 1850 - 51 гг. он встретился со своей будущей женой, Софьей Андреевной, уже бывшей в то время замужем за полковником Миллером.

Во время Крымской войны Толстой поступил в действующую армию, но принять участие в сражениях ему не довелось: он заболел тифом и чуть не умер. Александр II был очень этим встревожен, и ему регулярно докладывали о состоянии здоровья поэта. С.А. Миллер, узнав о его болезни, отправилась к нему, ухаживала за ним, и больше они не расставались, несмотря на неодобрение со стороны матери Толстого и осуждение света. Официально оформить брак удалось только в 1863 г. Он оказался на редкость счастливым. Софья Андреевна была женщиной высокообразованной и незаурядной, Толстой ценил в ней чуткого и мудрого советчика.

В 50-е гг. Толстой много писал, его имя приобрело известность.

Помимо индивидуального творчества он вместе с двоюродными братьями, Алексеем и Владимиром Жемчужниковыми участвовал в литературной мистификации, создав образ Козьмы Пруткова. Чувство юмора Толстому никогда не изменяло: его сатирические произведения отличает изящество и глубина мысли.

Некоторое время Толстой был близок к Некрасову и кругу "Современника", затем отошел от них и сблизился со славянофилами, но не примкнул к ним. Более всего он ценил независимость и не стремился заключать себя в оковы того или иного направления.

В 60-е гг. здоровье Толстого заметно ухудшилось. Он подолгу за границей, на курортах, возвращаясь в Россию, проводил время в своих имениях Пустыньке (под Петербургом) и Красном Роге (Черниговской губернии). Последние годы Толстой жестоко страдал от астмы. Немного легче становилось ему, когда он дышал воздухом соснового бора, росшего в имении Красный Рог. В комнатах дома все время держали срезанные сосновые ветки. Но состояние больного все ухудшалось, его мучили боли - поэтому врачам пришлось прибегнуть к уколам морфия. Умер Толстой от передозировки морфия 28 сентября 1875 г.

* * *
Меня, во мраке и пыли
Досель влачившего оковы,
Любови крылья вознесли
В отчизну пламени и слова.
И просветлел мой темный взор,
И стал мне виден мир незримый,
И слышит ухо с этих пор,
Что для других неуловимо.

И с горней выси я сошел,
Проникнут весь ее лучами,
И на волнующийся дол
Взираю новыми очами.
И слышу я, как разговор
Везде немолчный раздается,
Как сердце каменное гор
С любовью в темных недрах бьется,
С любовью в тверди голубой
Клубятся медленные тучи,
И под древесною корой,
Весною свежей и пахучей,
С любовью в листья сок живой
Струей подъемлется певучей.
И вещим сердцем понял я,
Что все, рожденное от Слова,
Лучи любви кругом лия,
К Нему вернуться жаждет снова;
И жизни каждая струя,
Любви покорная закону,
Стремится силой бытия
Неудержимо к Божью лону;
И всюду звук, и всюду свет,
И всем мирам одно начало,
И ничего в природе нет,
Что бы любовью не дышало.
<1851 или 1852>

* * *
Слеза дрожит в твоем ревнивом взоре,
О, не грусти, ты все мне дорога,
Но я любить могу лишь на просторе,
Мою любовь, широкую как море,
Вместить не могут жизни берега.

Когда Глагола творческая сила
Толпы миров воззвала из ночи,
Любовь их все, как солнце, озарила,
И лишь на землю к нам ее светила
Нисходят порознь редкие лучи.

И порознь их отыскивая жадно,
Мы ловим отблеск вечной красоты;
Нам вестью лес о ней шумит отрадной,
О ней поток гремит струею хладной
И говорят, качаяся, цветы.

И любим мы любовью раздробленной
И тихий шепот вербы над ручьем,
И милой девы взор, на нас склоненный,
И звездный блеск, и все красы вселенной,
И ничего мы вместе не сольем.

Но не грусти, земное минет горе,
Пожди еще, неволя недолга -
В одну любовь мы все сольемся вскоре,
В одну любовь, широкую как море,
Что не вместят земные берега!
<1858>

Из поэмы "Иоанн Дамаскин"

1. Благословляю вас, леса,
Долины, нивы, горы, воды!
Благословляю я свободу
И голубые небеса!
И посох мой благословляю,
И эту бедную суму,
И степь от краю и до краю,
И солнца свет, и ночи тьму,
И одинокую тропинку,
По коей, нищий, я иду,
И в поле каждую былинку,
И в небе каждую звезду!
О, если б мог всю жизнь смешать я,
Всю душу вместе с вами слить!
О, если б мог в свои объятья
Я вас, враги, друзья и братья,
И всю природу заключить!
Как горней бури приближенье,
Как натиск пенящихся вод,
Теперь в груди моей растет
Святая сила вдохновенья.
Уж на устах дрожит хвала
Всему, что благо и достойно, -
Какие ж мне воспеть дела?
Какие битвы или войны?
Где я для дара моего
Найду высокую задачу?
Чье передам я торжество
Иль чье падение оплачу?
Блажен, кто рядом славных дел
Свой век украсил быстротечный;
Блажен, кто жизнию умел
Хоть раз коснуться правды вечной;
Блажен, кто истину искал,
И тот, кто, побежденный, пал
В толпе ничтожной и холодной,
Как жертва мысли благородной!
Но не для них моя хвала,
Не им восторга излиянья!
Мечта для песен избрала
Не их высокие даянья!
И не в венце сияет он,
К кому душа моя стремится;
Не блеском славы окружен,
Не на звенящей колеснице
Стоит он, гордый сын побед;
Не в торжестве величья - нет, -
Я зрю его передо мною
С толпою бедных рыбаков;
Он тихо, мирною стезею,
Идет меж зреющих хлебов;
Благих речей своих отраду
В сердца простые он лиет,
Он правды алчущее стадо
К ее источнику ведет.

Зачем не в то рожден я время,
Когда меж нами, во плоти,
Неся мучительное бремя,
Он шел на жизненном пути!
Зачем я не могу нести,
О, Мой Господь, Твои оковы,
Твоим страданием страдать,
И крест на плечи Твой приять,
И на главу венец терновый!
О, если б мог я лобызать
Лишь край святой Твоей одежды,
Лишь пыльный след твоих шагов,
О, мой Господь, моя надежда,
Моя и сила и покров!
Тебе хочу я все мышленья,
Тебе всех песней благодать,
И думы дня, и ночи бденья
И сердца каждое биенье,
И душу всю мою отдать!
Не отверзайтесь для другого
Отныне, вещие уста!
Греми лишь именем Христа,
Мое восторженное слово!

2. Какая сладость в жизни сей
Земной печали непричастна?
Чье ожиданье не напрасно?
И где счастливый меж людей?
Все то превратно, все ничтожно,
Что мы с трудом приобрели, -
Какая слава на земли
Стоит тверда и непреложна?
Все пепел, призрак, тень и дым,
Исчезнет все как вихорь пыльный,
И перед смертью мы стоим
И безоружны, и бессильны.
Рука могучего слаба,
Ничтожны царские веленья -
Прими усопшего раба,
Господь, в блаженные селенья!

Как ярый витязь смерть нашла,
Меня как хищник низложила,
Свой зев разинула могила
И все житейское взяла.
Спасайтесь, сродники и чада,
Из гроба к вам взываю я,
Спасайтесь, братья и друзья,
Да не узрите пламень ада!
Вся жизнь есть царство суеты,
И, дуновенье смерти чуя,
Мы увядаем, как цветы, -
Почто же мы мятемся всуе?
Престолы наши суть гроба,
Чертоги наши - разрушенье, -
Прими усопшего раба,
Господь, в блаженные селенья!

Средь груды тлеющих костей
Кто царь? Кто раб? Судья иль воин?
Кто царства Божия достоин?
И кто отверженный злодей?
О, братья, где сребро и злато?
Где сонмы многие рабов?
Среди неведомых гробов
Кто есть убогий, кто богатый?
Все пепел, дым, и пыль, и прах,
Все призрак, тень и привиденье -
Лишь у Тебя на небесах,
Господь, и пристань и спасенье?
Исчезнет все, что было плоть,
Величье ваше будет тленье -
Прими усопшего, Господь,
В твои блаженные селенья!

И Ты, Предстательница всем!
И Ты, Заступница скорбящим!
К Тебе о брате, здесь лежащем,
К Тебе, Святая, вопием!
Моли Божественного Сына,
Его, Пречистая, моли,
Дабы отживший на земли
Оставил здесь свои кручины!
Все пепел, прах, и дым, и тень!
О, други, призраку не верьте!
Когда дохнет в нежданный день
Дыханье тлительное смерти,
Мы все поляжем, как хлеба,
Серпом подрезанные в нивах, -
Прими усопшего раба,
Господь, в селения счастливых!

Иду в незнаемый я путь,
Иду меж страха и надежды;
Мой взор угас, остыла грудь,
Не внемлет слух, сомкнуты вежды;
Лежу безгласен, недвижим,
Не слышу братского рыданья,
И от кадила синий дым
Не мне струит благоуханье;
Но вечным сном пока я сплю,
Моя любовь не умирает,
И ею, братья, вас молю,
Да каждый к Господу взывает:
Господь! В тот день, когда труба
Вострубит мира преставленье, -
Прими усопшего раба
В Твои блаженные селенья!