Экзистенциальная и психотерапевтическая ценность ручного письма и каллиграфических практик

Толчком в моем интересе к этой теме послужил один случай. Проверяя контрольные работы у студентов, я встретил текст, написанный вручную и притом красивым почерком. Мне показалось весьма любопытным, что эта работа была написана молодым человеком, который не отличался прилежанием и примерным поведением на занятиях. Я подумал: «Надо же, в наше время, когда отпала необходимость не только в красивом и понятном почерке, но и в письме как таковом, все же находятся люди, для которых письмо представляет эстетическую ценность». Конечно, этому студенту я поставил зачет «автоматом».

«Слово убило жест», — писал известный русский исследователь античности Ф.Ф. Зелинский, — ведь с появлением слова, более подходящего на роль знакового материала, в какой-то степени отпала необходимость в телесной экспрессии, по крайней мере, как в средстве социальной коммуникации[1]. Далее, в этом же абзаце, мы читаем, что далее уже «письмо убивает слово». В качестве комментария к последнему тезису приведем мнение американского ученого И.Е. Гельба: «Вследствие широкого распространения письма нанесен непоправимый ущерб устной традиции»[2].

Итак, слово убило жест, а письмо, в свою очередь, убило слово. Однако на этом череда «убийств» не закончилась — сегодня мы констатируем: «Использование клавиш убивает ручное письмо». Как к этому относиться? В настоящей статье у меня нет задачи говорить о том, что человек приобрел благодаря использованию клавиатуры и вообще компьютерным технологиям, я хотел бы поразмышлять о тех потерях, которые несет человек, отказываясь от рукописного письма. И, прежде всего, речь пойдет об экзистенциальных потерях, которые можно разглядеть, если мы отнесемся к письму как экзистенциальной ценности.

Экзистенциальная ценность ручного письма

Экзистенциальная интерпретация письма подразумевает, что рукописный текст — это личный и абсолютно уникальный поступок, что письмо — это исключительно авторская, «живая» работа. Стоя на этой экзистенциальной позиции, рассмотрим некоторые отличия письма (и, соответственно, рукописного текста) от набора на клавиатуре компьютера электронного текста.

Письмо открывает человека. Даже если я просто переписал чужой текст, я не просто скопировал этот текст, я уже вложил в него частицу себя, которая выразилась, как минимум, в уникальности моего почерка. Каждое слово, каждая буква становятся неповторимыми и уникальными персонажами, следами души пишущего, которые он оставляет на бумаге[3]. Почерк, таким образом, есть нечто сугубо личное, как голос, интонация или личный жест. В почерке я открываю себя, в почерке я вижу себя, в почерке меня видят другие (и речь идет вовсе не о специалисте-графологе, а о любом человеке, читающем мой текст). В каком-то смысле почерк обнажает человека.

После же прохождения через клавиатуру любой личный текст, набранный стандартным шрифтом, превращается в безличный. Если я не поставил внизу распечатанного на принтере текста свою подпись, то это уже текст неизвестного автора. Человек скрывает себя за электронно-шрифтовым камуфляжем. В каком-то смысле он скрывается от самого себя или, быть может, он даже теряет себя?..

Необратимость действий при письме. При письме мы имеем дело с неустранимостью и необратимостью последствий наших ошибок. Конечно, ошибки при письме могут быть исправлены, например, зачеркнуты, «затерты», «замазаны» и пр., но как тогда устранить эти исправления или их следы? Действительно, при письме имеет место правило: «Что напишешь пером, то не вырубишь топором». Если это черновик, то мы смело допускаем ошибки и просто исправляем их. А если мы переписываем «набело»? Вот тут мы начинаем чувствовать ответственность за каждое свое движение. Ведь ошибка приведет к тому, что все придется переписывать.

Теперь сравним это с набором электронного текста. Здесь принципиально иное отношение к ошибкам: команда «Undo», клавиши «Backspace» и «Delete» быстро решают все проблемы, как будто их и не было вовсе. Электронный текст не знает принципиального различия между «черновиком» и «чистовиком», поскольку электронный текст может редактироваться практически бесконечно. «Ошибки» или «недостатки» в электронном тексте могут быть легко исправлены. Чисто с утилитарной точки зрения электронный текст, безусловно, удобнее. Но, что больше похоже на реальную жизнь с ее необратимыми потерями? Я думаю, что работа с электронным текстом создает своеобразную «иллюзию» обратимости наших действий, веру в то, что в любой момент все можно вернуть назад, нажав «Undo».

Уникальность рукописи. Рукописный текст можно написать заново. Но заметим, если рукопись переписывается, то это уже другая рукопись, это уже другой персонаж, другое существо, если хотите. И если рукопись уничтожается, то это уже безвозвратно. (Рукописи на самом деле горят, а если сгорают, то навсегда.) Напротив, электронный текст может быть воспроизведен и тиражирован сколь угодно раз. При этом, заметим, каждый «клонированный» текст совершенно не отличается от предыдущего. Опять же, практично, но не экзистенциально. Здесь мы имеем дело уже с синтетикой, а не с органикой.

Жизнь рукописи конечна. Рукопись действительно «живет»: в каком-то смысле подобно человеку она стареет, болеет (например, покрывается грибком), ветшает, темнеет, рассыпается. А электронный текст всегда как новенький; даже если разрушится носитель информации, то сохранится «клон», полностью заменяющий своего собрата, — главное во время делать резервное копирование. Если продолжительная жизнь рукописи проблематична и, в итоге, ее существование конечно, то электронный текст претендует на статус «вечного» и «трансцендентного»: в своем «совершенстве» он как будто поднимается над экзистенциальными «проблемами» рукописного текста (а заодно и над экзистенциальными проблемами его авторов).

Личное участие автора в процессе письма. Если я пишу, то я сознаю себя единственным источником выводимых букв. Я делаю это без всяких посредников, или пользуюсь чрезвычайно простыми посредниками, с понятным мне механизмом. Чем проще посредники, тем более заметно личное участие автора текста[4]. Даже печатная машинка сохраняла авторское ощущение моего собственного действия, видимого и осязаемого от начала до конца: от мысли в голове — через нажатие клавиши — до отпечатка на бумаге. Работа пишущей машинки «прозрачна» на всем пути; для того, чтобы увидеть ее механику, достаточно снять крышку (а в случае первых печатных машинок даже и этого не нужно было делать — все было на виду) и пронаблюдать, как клавиши инициируют движение молоточков с литерами. Другое дело — компьютер. Это — таинственный (для большинства пользователей) персонаж, который вырастает из подчиненного статуса «посредника» и воспринимается как некая «вещь в себе», как необходимый со-участник моего творческого процесса, от которого всецело зависит качество моего текста. Теперь это главный персонаж, значимость которого я особенно остро ощущаю, когда он выходит из строя: «Без компьютера как без рук!»

«Кнопочное мышление». Работа с клавиатурой развивает специфическое «кнопочное мышление». Достаточно нажать на кнопку — и буква (слово, текст, картинка и пр.) готова. Не нужно что-то самому творить, придумывать, выписывать или вырисовывать своими руками, это прекрасно сделает программа, предоставив мне возможность выбора из многочисленных вариантов. «Муки творчества» теперь сводятся к простому нажатию на кнопку — такова современная парадигма «креатива». Возникает вопрос: это расширение свободы творчества или, напротив, ее сужение?

«Механистическое мышление». В случае с компьютером мы имеем дело с механизмом, пусть даже очень тонким, но механизмом. Такая механистическая установка через многочисленные технические метафоры с успехом распространяется на все остальные случаи жизни, в том числе на психическую жизнь и человеческие отношения[5]. Если компьютер навязывает человеку механистическое мышление, превращает его пальцы в «придатки» клавиатуры (дисплея), то рука пишущего, напротив, оживляет перо, а вместе с ним — и выводимый этим пером текст. Конечно, компьютер тоже может восприниматься как живое существо, но это уже принципиально иное существо (по отношению к пользователю), — более или менее прирученное или непослушное (когда «глючит»), — которое уже наряду с пользователем участвует в создании текста и даже навязывает свою волю через те или иные запрограммированные «дизайнерские шаблоны».

Экспрессивные ресурсы ручного письма

Более подробно остановимся на экспрессивных возможностях письма и набора на клавиатуре, то есть попытаемся ответить на вопрос: как письмо и набор на клавиатуре согласуются с выражением чувств пишущего (или набирающего)? Для этого сперва сравним моторику письма и набора на клавиатуре.

Во-первых, для того чтобы писать, необходимы более тонкие и мягкие, обычно плавные и непрерывные движения; набор на клавиатуре требует более определенных и дискретных движений. Во-вторых, основной объем движений при компьютерном наборе сосредоточен в пальцах рук и реже в запястьях; при письме мы имеем иное распределение усилий: несмотря на то, что пишущий инструмент обычно держится тремя пальцами кисти, тем не менее при письме задействуется вся рука, а иногда даже тело. Вот рекомендация мастера-каллиграфа: «Выполняя нисходящий штрих, вниз передвигают всю руку с локтем, зафиксировав кисть в одном положении. “Тащите” перо прямо на себя, слегка подаваясь назад всем корпусом. Почаще проводите длинные линии, исключающие возможность неподвижного положения локтя. Следите за дыханием. “Выдыхайте” штрихи. Не напрягайтесь, позвольте себе чуть чуть небрежности. Закрепощенность — враг каллиграфа»[6]. Заметим, что это совет западного каллиграфа. Что касается японско-китайской каллиграфии, то она едва ли вообще может существовать без тотальной телесной вовлеченности.

Различия в моторике рождают разные метафоры экспрессии, которые неизбежно меняются при переходе от письма к клавишам. Раньше мы говорили «излить душу» на бумагу, теперь мы говорим «набрать», «набить» текст. В первом случае душа выливается и оставляет след: здесь можно углядеть сравнение чернил и со слезами, и с «брызгами радости»; во втором случае движения души, воплощаемые в тексте, предстают в виде достаточно жесткого материала. Быть может, для выражения текучести психической материи все же больше подходят чернила и курсив с его идеей непрерывности, а не клавиши и печатные буквы с их дискретностью?

Не будем спешить с выводами, лучше посмотрим как по-разному «ложится» экспрессия человека на письмо и на клавиши.

1. Для начала шагнем немного в сторону (в прошлое) и рассмотрим экспрессивные ресурсы печатной машинки — предшественницы компьютерной клавиатуры. Человек, исторгающий эмоции, может вдоволь настучаться по клавишам машинки и даже увидеть результаты своей экспрессии — яркие, жирные буквы, вдавленные в бумагу, вплоть до пробитых отверстий — не только «традиционных» отверстий на месте точек и запятых, но даже на месте некоторых букв (например, «о»). В «особо тяжких случаях» он получает поломанную машинку. Таким образом, машинопись может быть весьма экспрессивным занятием. Причем интенсивность и модальность экспрессивности здесь в определенной степени «навязывается» самим пишуще-печатающим устройством: (1) для печати на машинке (механической) необходима достаточная сила удара по клавише; (2) «удар» — это агрессивное, в некотором смысле деструктивное действие. Итак, набор на печатной машинке характеризуется навязанной и деструктивной экспрессивностью.

2. Теперь рассмотрим, как экспрессия согласуется с набором текста на компьютерной клавиатуре. Нажатие на клавиши любой силы вызывает один результат — «мирное» появление нейтрального и стандартного символа на экране компьютера. Вся экспрессия — независимо от интенсивности или модальности — «поглощается» компьютером. Экспрессивность застревает в недрах клавиатуры. Клавиатура — это фильтр, который не пропускает мою эмоциональность. Результат набора на клавиатуре — эмоционально нейтральный (по форме) текст с ровными и устойчивыми строками, с четкими и строгими символами. Поистине, это победа рационального начала над эмоциональным[7]. Можно сказать, что набор на компьютере характеризуется неконгруэнтной и поглощенной экспрессивностью. Неудивительно, что «поглощение» экспрессии вызывает необходимость в дополнительных специальных средствах выражения чувств, чтобы снизить «неконгруэнтность», связанную с нейтральностью и сухостью шрифта. Однако, согласимся, что все знакомые нам способы графической репрезентации эмоций (особое форматирование символов, цвет, так называемые «смайлики» и пр.) достаточно стандартны, а потому все равно ущербны — с экзистенциальной точки зрения.

3. Наконец, можно перейти к рассмотрению экспрессивности письма. Что происходит с эмоциями человека пишущего? (1) Письмо не препятствует выражению эмоций, напротив, акт письма является одной из формой телесной экспрессии. (2) Письмо не навязывает экспрессии какую-либо определенную интенсивность, хотя возможный нажим пера (пишущего инструмента) колеблется в пределах, зависящих от материала инструмента. (3) Письмо также не навязывает экспрессии какую-либо определенную окраску (модальность): любая эмоция видна в почерке, ее ничего не поглощает и не видоизменяет. (4) В то же время эмоция при письме должна быть «приручена», то есть определенным образом трансформирована. Во-первых, это связано с практической необходимостью — уберечь письменные принадлежности от преждевременного разрушения. Во-вторых, у этого есть коммуникативная необходимость — слова должны быть написаны разборчиво, чтобы быть понятными читающему.

В-третьих, существует техническая необходимость в трансформации экспрессивности, связанная с тем, что письмо — это более длительное занятие, чем набор на клавиатуре. Путь телесного выражения эмоции при письме гораздо продолжительнее и витиеватее (в буквальном смысле), чем при печатании на машинке. К тому же этот путь не обрывается, как это имеет место при общении с клавиатурой компьютера: эмоция, проходя через мышечные усилия руки, трансформируется в образ, который одновременно сохраняет свой экспрессивный и коммуникативный потенциал. Высокая интенсивность эмоции успешно выражается в визуальных эффектах почерка. Конечно, в силу указанных выше причин, происходит определенное снижение интенсивности эмоции, а также адаптация агрессивных (деструктивных) эмоциональных движений к моторике письма и его инструменту. В этом смысле в случае письма также можно говорить об определенном «навязывании» со стороны пишущего инструмента некоторых правил, но, заметим, эти правила, все же, в конечном итоге не изменяют эмоцию, а существую исключительно для того, чтобы сделать ее более коммуникабельной. Любопытно, результат трансформации («приручения») эмоций при письме начинает приобретать эстетическую ценность. Теперь это уже не просто самоконтроль, трансформация или «сублимация» эмоции, это ее преображение. Своего апогея преображенная экспрессивность достигает в каллиграфическом искусстве.

Итак, ручное письмо — это прирученная и преображенная экспрессивность.

Подводя некоторые итоги, можно сказать, что переход от письма к клавишам есть движение от самостоятельности — к зависимости, от рукотворности — к искусственности, от естественности — к механистичности, от ручной работы — к «штамповке», от живого следа — к бездушному трафарету, от уникальности — к стандартности, от чувственности — к рациональности, от экспрессивности — к нейтральности.

Психотерапевтическое значение ручного письма

Теперь следует коснуться психотерапевтических факторов-эффектов письма.

1. Замедление темпа. Время, затраченное на нажатие клавиши, примерно равно времени, необходимому для того, чтобы поставить точку или запятую. Понятно, что все остальные символы требуют большего времени для их написания. Этот, казалось бы в наш ускоряющийся век, «недостаток» является, на мой взгляд, терапевтическим преимуществом письма. Письмо требует от пишущего замедления внутреннего ритма, то есть своеобразного успокоения. Человек ускоряет свое существование и приспосабливает к нему свои пишущие инструменты[8]. И это вполне естественно. Но, возможно, бывают моменты, когда нужно именно остановиться, задержать свой стремительный бег, чтобы осмыслить свое существование. Подобный эффект замедления создает ручное письмо. В некотором смысле письмо не только «притормаживает» течение мысли, но и приводит его в порядок, помогая сосредоточиться и четче сформулировать свою мысль[9]. Такого эффекта гораздо труднее добиться, если, не сбавляя темп жизни, нервно и агрессивно постукивать по клавишам. Не случайно из-под клавиш в последнее время чаще выходят тексты, которые все больше удаляются от нормативов развернутой письменной речи, напрямую воспроизводя речь устную — более упрощенную, а в особо «запущенных» случаях эти тексты напоминают внутреннюю речь с ее «телеграфно-редуцированной» формой существования.

2. Тишина. Письмо — это более тихое занятие, чем набор текста на компьютере[10] и, уж тем более, чем печатание на машинке. Шуршание пера (или другого пишущего устройства) не заглушает естественное течение мыслей и располагает к самопогружению, самосозерцанию, самососредоточению[11]. Предположу, — хотя это, безусловно, требует своего подтверждения, — что ручное письмо рождает более интровертированные («личные») тексты, а использование клавиатуры — более экстравертированные («социальные»).

3. Эстетика. Еще один терапевтический фактор ручного письма связан с тем, что выведение самих букв, участие в их рождении и созерцание результата своей работы само по себе может доставлять удовольствие[12]. Положительные впечатления возникают не только от восприятия письменной формы (линии, контраста, ритма и пр.), но и от сознания себя автором-творцом этой формы. Эстетическая и связанная с ней психотерапевтическая ценность письма максимально выражается в занятиях каллиграфией. Здесь красивое письмо может быть уподоблено красивой и правильной речи, а риторика пониматься как подобная каллиграфии социальная практика, которая имеет не только эстетический, но и терапевтический смысл[13]. Однако, едва ли сегодня можно говорить о массовом увлечении каллиграфией (как и риторикой!), она, собственно говоря, никогда не была массовой практикой. А потому сомнительно следующее утверждение Л.И. Проненко: «Бытовой почерк при должном отношении может превратиться в самый массовый вид графического искусства»[14]. Хотя, кто знает, а вдруг, действительно, «желание написать красиво дремлет в любом человеке»[15]?

В таком случае, возможно, настало, наконец, время использовать каллиграфию хотя бы эпизодически, так сказать, в особых случаях — как арттерапевтическую технику?

Каллиграфотерапия как направление арттерапии

Термин «каллиграфотерапия» создан на основе известных слов: «каллиграфия» (от греч. κάλλος — красота, γράφω — писать) и «терапия» (от греч. θεραπεία — забота, лечение). Каллиграфотерапия, или каллиграфическая арттерапия, — это вид арттерапии, основанный на использовании каллиграфических жанров и приемов в психотерапевтических целях.

Красивое письмо во все времена служило источником положительных эстетических эмоций, писцы и каллиграфы всегда занимали особые (весьма значимые) места в социальной иерархии. В настоящее время, когда рукописный текст практически полностью вытеснился электронным, возможно, впервые ярко акцентировался нетривиальный потенциал письма. Рукописный текст уже не воспринимается всерьез с прагматической точки зрения (как средство для передачи и хранения информации), но как эстетическая ценность, как «арт-объект», ручное письмо (имеется ввиду не содержание, а форма) вполне может составить конкуренцию другим изобразительным средствам.

Сегодня каллиграфии в России переживает «второе рождение» (на самом деле оно уже далеко не второе). Уже три года успешно развивается проект «Международная выставка каллиграфии» (www.calligraphy.mvk.ru), в мае 2008 года в России учрежден «Национальный Союз Каллиграфов» (http://www.callig-union.ru), в декабре 2008 г. открылся Современный музей каллиграфии в Москве (www.callig-museum.ru), устраиваются конкурсы (например, конкурс каллиграфии и леттеринга ZapfGames — http://zapfgames.ru/zapfgames/#/0), появились сайты каллиграфической тематики (см., например: www.callig.ru, www.typeart.ru), организовались клубы любителей каллиграфии в Санкт-Петербурге (http://vkontakte.ru/club10245108), в Перми (http://vkontakte.ru/club12262026), в Ижевске (http://vkontakte.ru/club21205379), в Набережных Челнах (http://vkontakte.ru/club5020432) и других городах.

Теперь пора обратить внимание на арттерапевтические ресурсы рукописного текста. Речь идет не столько о предлагаемой М.Е. Бурно «терапии ведением дневника и записных книжек», «терапии домашней перепиской с врачом»[16] или других видах письменной вербализации, но — прежде всего — об использовании внешне-эстетического потенциала письма. Арттерапевтический подход к письму включает в себя не только и не столько работу с содержанием текста, сколько — с его формой.

Каллиграфотерапия — не является открытием нового времени, это попытка актуализировать, а в некотором смысле возродить заново каллиграфические жанры и приемы с целью их психотерапевтического использования. В восточных культурах (таких как китайская, японская, арабская) каллиграфия никогда не сдавала своих позиций и до сих пор занимает достойное место, в том числе как метод психотерапевтической саморегуляции. Так, например, в статье китайского каллиграфа и профессора психологии Генри Као описываются позитивные физиологические и психологические эффекты китайского каллиграфического письма (ККП): «Результаты показывают, что пациент испытывает расслабление и эмоциональное спокойствие, выражающиеся в равномерном дыхании, замедлении пульса, снижении кровяного давления и уменьшении мускульного напряжения. Эффекты ККП на познавательную способность заключаются в ускорении ответной реакции, улучшении способности к дифференциации и определению фигур, а также улучшении способности к ориентации в пространстве, абстрактного мышления, а также памяти и внимания пациентов. Согласно этим открытиям, наши практические и клинические исследования показали положительное влияние лечения ККП при поведенческих расстройствах пациентов, страдающих аутизмом, синдромом нарушенного внимания и синдромом дефицита внимания и гиперактивностью; а также улучшение способности к логическому мышлению, рассуждению и в целом облегчению мыслительного процесса; устойчивость руки у детей с небольшой умственной отсталостью; также укрепление памяти, концентрации, ориентации в пространстве и координации движений у пациентов с болезнью Альцгеймера. В то же время мы успешно применяли терапию ККП к больным с психосоматическими расстройствами при гипертонии и диабете и таких психических заболеваниях, как шизофрения, депрессия и неврозы в плане улучшения эмоционального фона больных, их концентрации и внутрибольничного поведения»[17]. Другой китайский каллиграф и ученый Юань Пу пишет, что каллиграфические упражнения по своей сути напоминают традиционные китайские оздоровительные практики цигун и тайцзи-цюань, напоминают прежде всего своим вниманием к гармоничным движениям, причем не только одной лишь кисти, но и всего тела[18].

Но ведь в данном случае идет речь о воздействии именно китайской каллиграфии. Как известно, в данной каллиграфической традиции используется кисть, а не перо, как это имеет место на Западе. Кисть и перо — это все-таки разные по своей моторике инструменты, и поэтому, безусловно, встает (и требует своего исследования) вопрос о том, насколько различаются целебные эффекты, которые дают занятия каллиграфией при помощи кисти и пера. Тем не менее, скорее всего, мы можем говорить о неких общих закономерностях воздействия на человека каллиграфических практик, независимо от традиции. А потому я уверен, что западноевропейские и русские каллиграфические традиции также успешно могут быть задействованы в психотерапевтическом процессе, причем во всех формах психотерапии: индивидуальной, групповой и семейной. Психотерапевтическая ценность западной каллиграфии просто еще не изучалась (по крайней мере, я не встретил исследований на эту тему). Каллиграфия на Западе понимается пока исключительно как направление в искусстве и дизайне, каллиграфию и письменные традиции изучают, пожалуй, лишь искусствоведы и палеографы. В лучшем случае западные (и российские) психологи обращают внимание на письмо как на объект психодиагностики, или так называемой «графологической экспертизы»[19].

Психотерапевтические факторы каллиграфотерапии

Перечислим основные психотерапевтические факторы, на которые опирается каллиграфотерапия.

1. Фактор моторики. Как уже говорилось, аккуратное выведение пером того или иного традиционного рукописного шрифта требует определенного спокойствия и сосредоточенности; равномерный, плавный и неторопливый ритм письменной деятельности — это безусловный терапевтический фактор, положительно влияющий на эмоциональное состояние пишущего.

2. Фактор экспрессии. Выше отмечалось, что письмо характеризуется прирученной и преобразованной экспрессивностью, однако после усвоения базовых каллиграфических навыков пишущий может позволить себе весьма эмоциональные выразительные движения — так называемые «росчерки», в которых визуально проявляются («объективируются») психические переживания пишущего.

3. Фактор эстетики. Надо отметить, что фактор моторики и фактор экспрессии в каллиграфии успешно дополняется специфическими эстетическими переживаниями: будь то спокойное и равномерное течение письма или всплески эмоциональных росчерков — все это вызывает, в конце концов, удовольствие, получаемое при созерцании результатов письменной деятельности, то есть красиво написанного текста или его разнообразных декоративных элементов.

4. Фактор творчества. Каллиграфический акт — даже если он ограничивается написанием отдельных стандартных символов — это, безусловно, акт творческий, в котором человек преодолевает свои собственные рамки, выходит за свои пределы, учится чему-то новому. Однако ярче всего креативный характер каллиграфической деятельности проявляется в создании авторских проектов и решении конкретных творческих задач (нетривиальном оформлении цитат, создании собственных декоративных алфавитов и пр.)

5. Фактор самореализации. Выражение себя в творческой деятельности, осознание себя творцом создаваемого эстетического объекта, в котором просвечивает уникальная неповторимость автора, безусловно, помогает человеку реализовать свой уникальный экзистенциальный потенциал. Таким образом, каллиграфия — это практика, которая приносит удовольствие как от самого процесса письма, так и от его результата.

6. Кроме того, следует отметить еще один важный и несомненный фактор-эффект, специфический именно для каллиграфотерапии — этнотерапевтический. Знакомство с отечественными и зарубежными (западными и восточными) каллиграфическими традициями способствует вовлечению человека в пространство мировой культуры; делает его более восприимчивым к эстетическим и экспрессивным формам, накопленным человечеством; дает ему способность понять и оценить иные культурные миры; позволяет стать непосредственным участником межэтнического и межкультурного диалога, а также непрекращающегося процесса создания новых форм творческого самовыражения.

Говоря о положительных эффектах каллиграфотерапии, нельзя не упомянуть об одном ограничении этого метода: освоение каллиграфических техник требует усердия, а значит некой изначальной мотивации, которая поможет продуктивно преодолеть естественное «сопротивление» инструментов и материалов и связанную с ним фрустрацию: не разочароваться в первых неудачах, не бросить это «странное занятие», а продвигаться вперед — пусть даже очень медленно — к ощущению того, что что-то начинает, наконец, получаться.

В качестве примера воздействия каллиграфии приведу отзыв молодой участницы проекта «Международная выставка каллиграфии» Дины Абдулловой: «Занятие каллиграфией развивает терпение. Не так просто последовательно выполнить даже простейшие упражнения — провести прямую линию, заполнить поле листа каллиграфическим орнаментом и довести до конца начатое. Но еще сложнее представить и сформировать внутри себя конечный образ задуманного. Каллиграфия помогает человеку заглянуть в себя и развить целостное восприятие мира, а в конечном итоге — достигнуть гармонии.

Когда занятия каллиграфией становятся неотъемлемой частью жизни, начинаешь острее чувствовать все происходящее вокруг и ярче воспринимать красоту, казалось бы, самых простых вещей. Сильнее ощущается потребность постоянно развиваться и меняться, приобщать других людей к прекрасному миру гармонии. Занятия каллиграфией приносят чувство радости, которое сопровождает творческий процесс и постепенно переходит в остальные сферы жизни. Радость созидания несравнима ни с чем другим, поскольку, создавая нечто новое и прекрасное, тем самым преумножаешь все хорошее, что есть в мире»[20].

Техники каллиграфотерапии

Помимо овладения традиционными рукописными шрифтами, мы можем воспользоваться другими каллиграфическими жанрами, которые предлагают русская и западная традиции. Ниже приведены некоторые примеры использования декоративных каллиграфических жанров в качестве арттерапевтических техник.

Инициал (от лат. initialis — «начальный») в западной каллиграфии — это особым образом оформленная первая буква слова, предложения, главы или другой части книги; в славянской каллиграфии для этого элемента есть другое название — «буквица». Существуют самые разнообразные традиции и стили написания заглавных букв, только в русской традиции их можно насчитать не менее десятка[21], а если к этому еще добавить западноевропейскую традицию «иллюминирования» инициалов, то мы получаем широкий выбор многообразных выразительных приемов оформления заглавных букв[22]. На основании заглавных букв могут создаваться и свои собственные (личностно значимые) инициальные алфавиты, которые предназначены, конечно, не для написания больших по объему текстов, а для оформления отдельных слов, например, своего имени, или небольших фраз, например, своего девиза или жизненного принципа. Такие «иллюминированные» слова или фразы являются материально-эстетическим выражением (творческой объективацией) переживаний и ценностей автора. Более того, созданные произведения, в свою очередь, сами начинают влиять на автора, представляя собой своеобразные материализованные психологические установки.

Монограмма (от греч. μόνος — один, γράμμα — линия, буква) в рукописной традиции — это знак, составленный из соединённых или переплетенных букв, например, начальных букв имени и фамилии (так называемый «вензель»). В психотерапии это может быть монограмма, построенная не только из начальных букв собственного имени, отчества и фамилии, но также монограмма семьи: первые буквы имен всех членов семьи собираются в единый знак, представляющий собой сбалансированное эстетическое целое, символизирующее гармонию и сплоченность. Такая монограмма может быть помещена в соответствующее обрамление, может стать частью семейного герба (это уже хорошо известная арттерапевтическая техника).

Наконец, еще один богатый по своим терапевтическим возможностям каллиграфический жанр — это каллиграмма. Появление этого термина обязано известному французскому поэту Гийому Аполлинеру (1988-1918), который записывал некоторые свои стихотворения в виде графических образов, иллюстрирующих содержание текста; так, строчки его стихов располагались в виде, дождя, женского портрета, фонтана, птицы и т.д.[23] В форму каллиграммы могут облекаться отдельные слова, отдельные высказывания и более развернутые тексты. Сейчас нет возможности вдаваться в историю этого жанра, следует лишь заметить, что каллиграмма как эстетический прием встречается во всех каллиграфических традициях, восточных и западных, древних и современных.

В психотерапии каллиграмма может занять особое место, поскольку может быть использована в самых разнообразных формах: представим себе, например, страницу личного дневника, на которой текст размещен каким-либо прихотливым образом, или каллиграмму своего имени, каллиграмму личностно-значимой фразы, любимого (или собственного) стихотворения и т.д. Построение каллиграммы — это увлекательный арттерапевтический процесс, в котором фрагменты текста, слова и буквы, рассматриваемые как «кирпичики» для графического образа, часто бывают непослушными, с ними приходится изрядно побороться (или договориться), чтобы подходящим образом «деформировать» их.

Примером интегративного использования разнообразных каллиграфических жанров в психотерапии может служить семейная рукописная книга. Это что-то вроде семейного журнала, архива или хроники, где хранится значимая для семьи информация (семейные предания, случаи из семейной жизни и пр.) в виде собрания рукописных текстов и рисунков членов семьи. Такая книга является местом, где каждый может в буквальном смысле оставить свой след в семейной истории. Уверен, что это — более «живая» альтернатива, а потому превосходящая по своему личностному значению привычным способам сохранения семейной информации в виде текстов и фотографий (на бумажных и электронных носителях), причем альтернатива нисколько не противоречащая последним, а прекрасно дополняющая уже известные варианты.

Список литературы

1. Апполинер Г. Алкоголи. М.: Кристалл; Терция, 1999. 448 с.

2. Бурно М.Е. Терапия творческим самовыражением. М.: Медицина, 1989. 304 с.

3. Гельб И.Е. Опыт изучения письма (основы грамматологии). М.: Радуга, 1982. 366 с.

4. Достоевский Ф.М. Собр. соч. в 7 т. Т. 3. М.: Лексика, 1994. 624 с.

5. Зелинский Ф.Ф. Древний мир и мы / Репринт. воспроизведение издания 1911 г. СПб.: Алетейя, 1997. 416 с.

6. Морган М. Буквицы. Энциклопедия. Декоративная каллиграфия. Шрифты. М.: АРТ-Родник, 2006. 256 с.

7. Проненко Л.И. Каллиграфия для всех. М.: Книга, 1990. 248 с.

8. Щепкин В.Н. Русская палеография. М.: Наука, 1967. 224 с.

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru