Глава XXI. Национальный идеал. К. Д. Ушинский

Из книги "История русской педагогии"

Причины, которые обусловливали возникновение и развитие национального направления в русской педагогии, были различны. Логическое развитие педагогических идей в России в Новое время с необходимостью приводило к такому направлению. Начавшись идеями универсальными, общечеловеческими, новое педагогическое движение быстро перешло в западноевропейское, в широкое заимствование у западных народов их школьного и вообще педагогического опыта — методов, программ, приемов, учебников, капитальных и второстепенных педагогических произведений. Широко развившись, это направление, естественно, должно было вызывать противодействие, естественно, должен был возникнуть вопрос: да зачем же брать все у иностранцев? Неужели мы ничего не можем создать сами? Неужели у нас нет ничего своего? Да и пригодно ли нам заимствование у иностранцев — ведь те выдумывали для себя, а не для нас?

Те русские педагоги, которые ездили за границу для непосредственного ознакомления со школьным делом в Западной Европе, встречали весьма определенно выраженный национальный характер школ и образования. У немцев были свои национальные школы, у французов — свои, у англичан — свои. Естественно возникал вопрос: а у нас как же? Неужели все будет только заимствованное, чужое, а своего ничего? Ведь мы тоже нация, нашему государству минула уже тысяча лет. Пора нам подумать о своем национальном образовании. Русская школа в своем складе должна отражать народный характер, особенности народной жизни. Как своеобразен русский народ в семье других народов, так своеобразна должна быть и его школа. Она не может быть копией школы швейцарской или немецкой, ее нельзя заимствовать, ее можно только создать, опираясь на основы народной жизни и характера, сближая новую русскую школу со старой. Как-никак старая школа была созданием самого народа, он сам ее устраивал и ведал ею. Если в старой школе господствовали часослов с псалтырью, то народ одобрял их господство; если в старой школе учили очень долго и сурово, а школьников жестоко били, и опять-таки народ ничего не имел против этого, сам своих детей бил и учителей просил о том же. Словом, старая школа при всех ее недостатках была народной школой, до известной степени самобытной. Ее нужно было улучшать, а не разрушать, на ней строить, а не на учениях немецких педагогов. В старой школе были не одни недостатки, она обладала и хорошими свойствами. Старая школа по своему общему складу была школа воспитательная, приучавшая к благочестию, к твердому порядку, заботившаяся о добрых нравах, а разве это малоценно? Разве это было не достойно сохранения и развития?

Таким образом, и после великой эпохи раскрепощения русского народа естественно был поворот к старой школе и вместе с тем к национализму в воспитании и образовании.

Впервые в третий период необходимость национальной школы и национальной педагогики была заявлена К. Д. Ушинским. К такому взгляду он первоначально пришел не путем практических наблюдений над своеобразным складом русской школы, в результате чисто теоретического, книжного исследования. Позднее к тому же взгляду приводили его наблюдения как над русской, так и заграничной, преимущественно швейцарской, школой, а также изучение русской и иностранной педагогической литературы.

По представлению Ушинского, России необходимо было идти вперед не только потому, что ход назад государственного организма есть его разрушение, но и потому, что позади в истории России нет ничего, к чему бы желательно было вернуться. В настоящее время, писал он около 1859 года, все с лихорадочным нетерпением требуют улучшений и преобразований по всем частям. Нет сомнения, что эти требования будут возрастать более и более. Заставить их умолкнуть на время, конечно, можно, но это значит гноить государство и народ. И весьма ошибочно было бы рассчитывать на спокойствие от такого задавливания требований народа. Если мы впереди боимся революции, то не забудем, что позади нас стоит пугачевщина. Таким образом, благоденствие России заключается не в остановке развития и не в подражании западным преобразованиям, а в самостоятельном развитии государственного народного организма, вытекающем из сознания действительных народных потребностей, а не из детского желания угнаться за Западом ¹.

Из приведенных слов Ушинского видно, что он был националистом не в современном политическом смысле слова, а в смысле психолого-педагогическом. Требуя национальной школы для России, Ушинский исходил не из политических, а из исторических и педагогических оснований, из своего понимания хода и современного происхождения России, из убеждения в том, что общечеловеческой теории воспитания быть не может, всякая теория воспитания есть и может быть только национальной. Следовательно, если в России когда-либо будет создана педагогическая теория и направлено школьное дело, то они, несомненно, получат национальный характер. Рассмотрим подробнее соображения Ушинского по данному вопросу.

Ушинский исследовал характер образования у главнейших культурных народов — немцев, французов, англичан, североамериканцев — и пришел к заключению, de facto часто воспитание и школы повсюду народны. Так как он писал в то время, когда у нас началось уже увлечение немецкой педагогией как общечеловеческой, то интересно обратить внимание на его соображения о национальном характере последней ².

Немецкая педагогия — наука чисто немецкая; идеал человека, воспитание которого разрабатывает немецкая педагогика, есть совершеннейший немец. В Германии наука и ученость являются окончательной целью, к которой направлено все воспитание. Человек ученый и человек хорошо воспитанный — для немца одно и то же. Умение приложить знание к делу, укрепление душевных способностей, развитие характера, внешняя полировка человека составляют для немецкой педагогики второстепенные вопросы. Она и на самый характер человека думает действовать не иначе, как через посредство знаний. Такая педагогия, вытекавшая из особенностей германского характера, со своей стороны повлияла на развитие этих особенностей.

В Германии мысль о народности воспитания если иногда и высказывается вскользь, то никогда не оказывает влияния на сами правила педагогики, что, конечно, не мешает системе германского воспитания быть вполне народной на деле. Германская педагогия строит свою теорию воспитания на основании общих свойств и потребностей человека к общественной жизни; но подразумевается под этим именем общественная жизнь какого-то абстрактного христианского народа и христианского государства вообще. Образование человека, гражданина всего мира, отрешенного от всех конкретных определений, составляет предмет немецкой педагогики, основание всех ее теорий и цель всех ее устремлений. Она от души верит в универсальность этого идеала и, создавая теорию его развития в новых поколениях, думает прийти к познанию универсальных законов воспитания, основанных на разуме и обязательных в качестве законов науки одинаково для всех народов. Но это стремление к универсальности есть конкретнейшее выражение чисто германского характера, а универсальная педагогическая наука есть чисто немецкая система воспитания, соответствующая как нельзя более немецкому характеру и совершенно противоречащая характерам других народов. Стремясь к образованию человека вообще, немецкая педагогия совершенно последовательно, хотя и бессознательно, разрабатывает правила образования человека, живущего наукой и для науки, разрабатывает идеал германской жизни.

Если же педагогика есть универсальная наука, то рациональная система этой науки, разрабатываемая преимущественно в Германии, одинаково обязательна для всех народов и все, что не согласно с ее положениями, есть ошибка или отсталость. Для большинства немецких педагогов система германской педагогики есть образец, к достижению которого должны стремиться другие народы.

Таким образом, с немецкой точки зрения, русские педагоги были правы, когда они так усердно насаждали в России немецкую педагогику. С точки же зрения Ушинского, они были совершенно неправы, потому что последняя отнюдь не является общечеловеческой, а просто национальной и потому для России, очевидно, непригодной. Русским педагогам, утверждал Ушинский, нужно было создавать свою педагогию, а не заимствовать ее у немцев.

Еще в глубокой древности один из наших предков-славян записал (в "Суде Любуши") мудрое правило:

Нам не хвально в немцах искать правду,
У нас правда — по закону святу!

Все системы образования и все педагогики народны. В чем же заключаются причины народности образования? Есть одна только общая для всех прирожденная наклонность, на которую всегда может рассчитывать воспитание, — это народность. Как нет человека без самолюбия, так нет человека без любви к отечеству, и эта любовь дает воспитанию верный ключ к сердцу человека и могущественную опору для борьбы с его дурными природными, личными, семейными и родовыми наклонностями. Обращаясь к народности, воспитание всегда найдет ответ и содействие в живом и глубоком чувстве человека, которое действует гораздо сильнее убеждения, принятого одним умом, или привычки, укорененной страхом наказаний. Чувство народности так сильно в каждом, что при общей гибели всего святого и благородного оно гибнет последним. Воспитанию часто приходится бороться с семейным характером человека, но его отношение к народному характеру совершенно другое. "Всякая живая историческая народность есть самое высокое и самое прекрасное создание Божие на земле, и воспитанию остается только черпать из этого богатого и чистого источника" ³.

У каждого народа есть особенная идея о человеке, о том, каков должен быть человек народного развития. Каждый народ имеет свой особенный идеал человека и требует от своего воспитания воспроизведения этого идеала в отдельных личностях. Идеал человека у каждого народа соответствует народному характеру, определяется общественной жизнью народа, развивается вместе с его развитием, и выяснение этого идеала составляет главнейшую задачу всякой народной литературы, ибо литература каждого народа выражает свой особенный идеал человека. Народный идеал человека видоизменяется в каждом народе по сословиям, но все эти видоизменения принадлежат к одному и тому же национальному типу в разных степенях его развития — это отражение одного и того же образа в разных сферах общества.

Народный идеал человека, к какому бы веку он ни принадлежал, всегда хорош относительно этого века; в глубине каждого, принадлежащего к известному народу, шевелятся черты народного идеала, и каждый желает осуществления идеала в людях, близких его сердцу; в чувстве народности коренится главное свойство тех требований, которые предъявляются обществом воспитанию. Большее или меньшее влияние понятий народа о воспитании и народного педагогического идеала на само устройство общественного образования и его направление зависит от положения по отношению к общественному воспитанию общества в большей или меньшей степени ясности самого понятия о воспитании, живущего в обществе. Чем определеннее высказалось общественное мнение по воспитательным вопросам и чем в большей зависимости от общественного мнения находится сама система общественного воспитания, тем полнее и яснее выражает она народный характер. Но во всяком случае, как бы ни было удалено общество от дела воспитания и как бы ни была ему чужда образовательная система, в ней непременно отразится народный характер.

Если народность воспитания является необходимым следствием неизбежного давления народа на систему образования и школ, то педагог должен сознательно иметь в виду этот основной принцип во всей своей деятельности. Он должен совершенно ясно понимать, что у каждого народа должно быть и есть своя особенная национальная система воспитания, которую нельзя заимстовать у другого народа. Как нельзя жить по образцу другого народа, как бы заманчив ни был этот образец, точно так же нельзя воспитываться по чужой педагогической системе, как бы ни была она стройна и хорошо обдумана. "Основания воспитания и цель его, а следовательно, и главное его направление различны у каждого народа и определяются народным характером, тогда как педагогические частности могут свободно переходить от одного народа к другому". Пользование иностранным педагогическим опытом безвредно только тогда, когда основания общественного образования твердо положены самим народом. Чем больше народного характера в общественном образовании, тем свободнее может заимствовать народ для своего воспитания все, что ему угодно, у других народов. Система общественного воспитания, вышедшая не из общественного убеждения, как бы хитро она ни была продумана, окажется бессильною и не будет действовать ни на личный характер человека, ни на характер общества. Она может готовить техников, но никогда не будет воспитывать полезных и деятельных членов общества, и если они будут появляться, то независимо от воспитания. Возбуждение общественного мнения в деле воспитания есть единственно прочная основа всяких улучшений по этой части; где нет общественного мнения о воспитании, там нет и общественного воспитания, хотя может существовать множество учебных заведений. Общественное воспитание только тогда будет вполне действенным, когда педагогические вопросы сделаются общественными вопросами для всех и семейными вопросами для каждого ⁴.

Для постановки и разработки педагогических вопросов, для выяснения правильных требований в отношении воспитания, для указания средств, могущих удовлетворить этим требованиям, необходима педагогическая литература. Она также должна быть самостоятельной, народной. Всякий прочный успех общества в деле воспитания необходимо опирается на педагогическую литературу. Там, где исторически не выработалось общественное мнение в деле воспитания, как оно, например, выработалось в Англии старинными университетами и многовековыми школами, педагогическая литература является важнейшим органом не только для выражения общественного мнения, но даже для его развития и укрепления; она может во многом заменить историю и сделаться живым органом общественного мнения о воспитании. То, что сделано в Англии многовековой самостоятельной историей старых английских университетов и старых школ, соединенных с университетами в одну корпорацию, то было достигнуто в Северной Америке намеренным со стороны правительств штатов и быстрым развитием педагогической литературы, огромным распространением в обществе педагогических сведений всякого рода, собиранием и опубликованием мельчайших фактов, относящихся к общественному воспитанию. Все это повело к весьма быстрому установлению правильного общественного мнения о воспитании и возбуждению в обществе живого интереса к этому делу. Воспитание действует и на отдельного человека, и на целое общество главным образом через убеждение; а органом такого убеждения является педагогическая литература ⁵.

Итак, образование каждого народа должно быть национальным. Если историческая жизнь народа не создала еще такой национальной образовательной системы, то органом ее должна быть самостоятельная педагогическая литература, имеющая своей задачей вырабатывать и направлять общественное мнение по педагогическим вопросам.

Изложенные мысли о необходимости народности образования у каждого народа, о значении общественного мнения в создании национальной системы образования, о настоятельной потребности делать педагогические вопросы живыми, семейными и общественными вопросами и о важном значении педагогической литературы в постановке и развитии всего образовательно-воспитательного дела в стране в общем справедливы. Их не разделят лишь те лица, которые считают нужным устранять общество от деятельного участия во всех, даже самых дорогих ему делах, к каким относится и образование, или те, которые по косности и сами не прочь устраниться от подобных дел, — пусть государство всем ведает, пусть оно сидит, не тревожа граждан.

Ушинский совершенно прав, когда утверждает, что там, где нет общественного мнения о воспитании, нет и общественного воспитания, хотя и может быть множество общественных учебных заведений. Государство не может создать общественного воспитания — оно может создать лишь государственные школы.

Нельзя только не сделать двух замечаний:

1) данная Ушинским характеристика немецкого народа и его воспитания крайне устарела, в настоящее время выглядит очень наивной и совершенно неправильной; у современных немцев в воспитании присутствуют не только общечеловеческие мотивы, но довольно много и узконациональных, грубо эгоистических и даже шовинистических. Что немцы будто бы стремятся к образованию человека вообще — это старая песня, когда-то она, может быть, и выражала действительность, но не теперь, теперь у них наряду с наукой "бронированный кулак". Несмотря на такую перемену в характере настроения и воспитания, немцы заражены манией международного величия, они, не поперхнувшись, заявляют, что "германская культура есть культура всего человечества", что поэтому "служить германизму — значит служить человечеству", что немец "представляет собою сердцевину человечества", что "немецкий язык будет владеть миром". Эти выражения принадлежат не какому-либо прусскому лейтенанту, с которого по части науки и мировоззрения взятки гладки, а известному профессору, историку педагогики Фридриху Паульсену и, к глубокому сожалению, разделяются многими образованными немцами и даже учеными. Из-за таких суждений о мире и людях выглядывает какая-то безнадежная ограниченность, соединенная с mania grandiosa (мания величия. —  В. Б.);

2) роль и значение педагогической литературы в деле разработки национального воспитания несколько преувеличены Ушинским. По его мнению, педагогическая литература может даже в значительной степени заменить исторический опыт в создании образовательной системы. Это несправедливо; дело в том, что педагогическая литература, как и литература вообще, идет рука об руку с исторической народной жизнью, из нее черпает свои силы, отражает в себе ее стремления. Если народная жизнь течет вяло и слабо, если в ней не поднимается никаких важных существенных вопросов, то и литература бурлить не может, все ее бури будут тогда бурями в стакане воды. Литература и жизнь — это зеркало и отражающийся в нем предмет. В зеркале не может получиться изображение красавца, если перед зеркалом стоит урод. Но, конечно, такая зависимость литературы от жизни не исключает возможности обратного воздействия литературы на жизнь, воздействия в смысле весьма желательном и благоприятном, какое и предполагал Ушинский от педагогической литературы. Только это обратное воздействие литературы на жизнь обусловливается прямым влиянием жизни на литературу.

Признание народности самой главной основой образования неизбежно вызывает вопрос: разве народность не нуждается в исправлении? Разве у народов наряду с достоинствами не бывает недостатков? Неужели воспитание, спрашивает сам Ушинский, должно укоренять упорство в англичанине, тщеславие во французе и т. д.? На эти сомнения и недоумения Ушинский дает весьма решительный ответ, что судить о достоинствах и недостатках народа по нашим личным понятиям о качествах человека, втискивая идею народности в узкие рамки личного идеала, никто не имеет права. Как бы высоко ни был развит отдельный человек, он всегда будет стоять ниже народа. История убеждает нас на каждом шагу, что наши понятия о достоинствах и недостатках неприложимы к целым народностям и часто то, что кажется нам недостатком в народе, является оборотной и необходимой стороной его достоинств, условием его деятельности в истории. Итак, личность, по Ушинскому, не может судить о достоинствах и недостатках народности, она должна взять народность как нечто высшее и неизменяемое воспитанием; народность есть самое высокое и самое прекрасное создание Божие на земле, воспитанию с ней не тягаться, "пересоздать ее невозможно" ⁶. Но как же быть? Ведь народности различны, народности имеют недостатки, сам же Ушинский говорил об упорстве англичанина, тщеславии французов и т. п. Неужели народные недостатки оставлять без исправления? Да и правда ли, что народность нельзя изменить, пересоздать? Правда ли, что народные недостатки суть обратная сторона народных достоинств?

Ответа на эти вопросы не дается, указывается лишь, что есть один идеал совершенства, перед которым склоняются все народности, — это идеал, представляемый нам христианством. Все, чем человек может и должен быть, выражено вполне в божественном учении, и воспитанию остается только "прежде всего и в основу всего" укоренить вечные истины христианства. Оно дает жизнь и указывает высшую цель всякому воспитанию, оно же должно служить в воспитании каждого христианского народа источником всякого света и всякой истины, к нему должно устремляться развитие всякой народности и всякое истинное воспитание, идущее вместе с народностью. Современная педагогия выросла исключительно на христианской почве, а для нас нехристианская педагогика есть вещь немыслимая — безголовый урод и деятельность без цели, предприятие без возбуждения позади и без результатов впереди.

Выдвигается, таким образом, вторая основа народного образования — христианство, которое и ставится выше первой — народности. Перед христианством склоняются все народности, воспитание должно "прежде всего и в основу всего" укоренить вечные истины христианства, потому что "в одном христианстве есть неисчерпаемый ключ свободной, здоровой, вечно развивающейся и цветущей государственной жизни". "Христианское государство не может быть несвободно" ⁷. Следовательно, народность не есть самое высокое и прекрасное создание Божие на земле, и уже нельзя говорить, что "воспитанию остается только черпать из этого богатого и чистого источника". С христианской точки зрения и упорство англичанина, и тщеславие француза, и тому подобные народные свойства должны быть искореняемы, народность есть источник не совсем чистый. Принцип национальности вводил обособление воспитания у различных народов, так что у народов все существенное в воспитании казалось различным, особенным, а только второстепенное было сходно и могло быть заимствуемо; теперь же оказывается, что у христианских народов все существенное в воспитании сходно: "Все, чем человек как человек может и должен быть, выражено вполне в божественном учении, и воспитанию остается только, прежде всего и в основу всего, вкоренить вечные истины христианства", а различное в народных педагогических системах — это нечто второстепенное. На место начала национальной множественности поставлено начало религиозного христианского единства.

Но это религиозное единство как начало воспитания требует некоторых оговорок. Очевидно, что единым христианским началом объединяется лишь воспитание у христианских народов. Все нехристианские народы лишены этого объединяющего начала, а потому воспитание у них руководствуется лишь первым началом — народностью, вследствие чего и является различным и разрозненным. Но и у христианских народов единство воспитания не вполне обеспечено. Дело в том, что христианская религия делится на вероисповедания отрицательно относящиеся одно к другому. Обыкновенно Ушинский, когда говорит о христианстве как основе воспитания, подразумевает евангельское учение, оставляя без внимания вероисповедные различия; но в одной своей статье ("О нравственном элементе в русском воспитании") он говорит о православии как единственной религии,  которая, сохраняя нерушимо не только общие, основные истины христианства, но и его древние формы, может стать религией великого и образованного народа, быстро и неуклонно идущего по пути общей европейской цивилизации. Желательно сближение в русской жизни образования и церкви, и если этого сближения еще не произошло, то в этом никак не виноваты основания православной религии, "потому что православие есть единственная религия, представляющая все условия для такого движения". "Православная религия величественно идет по средней истинной дороге; она, свято сохраняя древние формы христианства и не объявляя римских притязаний на земную власть, благословляет и освящает всякий истинный прогресс". Истинная добросовестная наука не только найдет возможность построить народное образование на прочной основе нашей народной религии, но как величайшим сокровищем, как неисчерпаемым и уже существующим источником нравственного и умственного развития будет дорожить этой исторической основой, столь же христианской, гуманистической и художественной, сколь и народной. "Родимою грудью является для нас наша народность и наша народная религия". О протестантизме и католицизме Ушинский делает критические замечания и ставит их ниже православия. Следовательно, истинное христианство есть единственное православие, оно только сохраняет нерушимо общие основные истины христианства, прочие же вероисповедания не дают истинно христианских основ воспитания. Там, где царят католицизм и протестантизм, господствует в воспитании народность с примесью искаженного христианства, там и школы приходится признать не совсем хорошими и правильными, потому что, по словам Ушинского, "дело народного воспитания должно быть освящено церковью, а школа должна быть преддверием церкви" ⁸.

Наряду с народностью и христианством есть еще третья основа народного образовани, а именно наука. Развитие сознания, без сомнения, одна из главнейших целей воспитания, а истины науки являются орудием для этого развития, не говоря уже о технической части воспитания, которая должна дать не только знания, но и умение приложить эти знания к делу. Насколько обширны научные знания, требуемые воспитанием, насколько обширна и серьезна должна быть подготовка педагога? На этот вопрос Ушинский дает два ответа: относительно объема научной подготовки народных учителей и относительно подготовки педагога вообще.

Для учителей народной школы нет надобности в обширных познаниях, которые скорее могут вредно повлиять на его деятельность; но небольшие сведения народного учителя должны быть, по возможности, ясны, точны, определенны и разнообразны. Говоря о заграничных учительских школах, в которых молодые люди, окончившие курс в народном училище или вышедшие из гимназии, готовятся специально к поступлению в учительскую семинарию, он замечает, что курс учения в подготовительной школе должен соответствовать потребностям той деятельности, к которой назначаются ее воспитанники, так чтобы они не были ни недоучены, ни переучены. Без сомнения, скромную долю приходского учителя или учителя грамотности изберут молодые люди без особенно бойких способностей, но такие способности здесь и не нужны, тем более что они предполагают почти всегда и бойкое самолюбие. Религиозное и нравственное воспитание должно быть главной задачей подготовительной учительской школы. В самой учительской семинарии учение должно отличаться сугубо практическим характером, курсы всех наук должны быть в строгом соответствии с будущим назначением воспитанников, не сообщая им бесполезно высших взглядов, которые могли бы нарушить спокойствие их жизни и сделать для них тяжелой их деятельность. Грамматический курс должен быть самый ограниченный, и даже легкие орфографические ошибки могут быть извинены. Главная деятельность семинаристов должна состоять в практических занятиях.

Для подготовки педагогов вообще Ушинский, как известно, рекомендовал учреждение педагогических факультетов, потому что воспитания касаются следующие предметы: анатомия, физиология и патология человека, психология, логика, филолология, география, статистика, политическая экономия и история в обширном смысле слова, куда входят история религии, цивилизации, философских систем, литератур, искусств и собственно воспитания в узком смысле этого слова. Если педагог хочет воспитывать человека во всех отношениях, то он должен прежде всего узнать его тоже во всех отношениях. При этом Ушинский полагал, что педагогия есть не наука, не собрание положений науки, но только собрание правил воспитательной деятельности; педагогия есть только искусство, правда, самое обширное, сложное, самое высокое и самое необходимое из всех искусств, опирающееся на множество обширных и сложных наук, но само все же не наука. Науки дают только материал педагогу, которому приходится действовать в бесконечно разнообразных обстоятельствах, имея дело с весьма разными натурами. Можно ли при таком разнообразии обстоятельств воспитания и воспитываемых личностей предписывать какие-либо общие правила? В каждой педагогической мере найдутся и полезные и вредные стороны, каждая мера в одном случае будет полезна, в другом — вредна, а в третьем — не даст никаких результатов.

 

В каком отношении наука находится к первым двум основам образования — народности и религии? Мы видели уже, что народность должна подчиняться христианству, а наука должна подчиняться народности. Воспитание не имеет целью развитие науки, для него наука не цель, а одно из средств, которыми оно развивает в человеке свой собственный идеал. Воспитание берет всего человека, как он есть, со всеми его народными и единичными особенностями, берет его тело, душу, ум и прежде всего обращается к характеру человека; а характер и есть именно та почва, в которой коренится народность. Почва эта, разнообразная до бесконечности, прежде всего, однако, распадается на большие группы, называемые народностями. Народность является до сих пор единственным источником жизни народа в истории; наука же, идеи которой общи для всех, не жизнь, а лишь сознание законов жизни, и народ только тогда поступает вполне в ведение науки, когда перестает жить ⁹. В частности, мы, русские, по словам Ушинского, мало двигали науку вперед и должны оставить всякую об этом заботу ¹⁰. Таким образом, наука представляет саму жизнь. Ее область ведения — мертвые народности. А между тем Ушинский призывает педагогов к изучению науки ввиду ее пользы и даже необходимости для их искусства — воспитания; во введении же к "Педагогической антропологии" он прямо говорит, что "практическое значение науки в том и состоит, чтобы овладевать случайностями жизни и покорять их разуму и воле человека. Общей системы народного воспитания для всех народов не существует не только на практике, но и в теории; у каждого народа своя особенная национальная теория воспитания".

Итак, по Ушинскому, есть три основы народного воспитания и образования:

1) выше всего православная христианская религия, а потом другие христианские вероучения;

2) народности, подчиняющиеся христианскому идеалу, но служащие источником жизни и воспитания при соответственном возбуждении общественного мнения по педагогическим вопросам;

3) наука, служащая необходимым средством при воспитании и образовании, но подчиненная народности, представляющая собой простое сознание жизни, созданной народностью. Соотношение между этими началами он указал недостаточно ясно и определенно, в данном вопросе у него явственно видны даже противоречия. Пока он защищает значение национальности в воспитании, его мысль ясна и определенна, хотя с ней, конечно, можно соглашаться и не соглашаться. Но как только он вводит второй принцип — христианство, отношение его к первому оказывается уже не вполне определенным; с введением же третьего начала — науки — отношение между основами народного образования совсем запутывается.

Во всяком случае, его твердое и основное убеждение было то, что общечеловеческой системы воспитания не существует, а есть только национальные, которые не могут переходить от одного народа к другому. "Воспитательные идеи каждого народа проникнуты национальностью более, чем что-либо другое, проникнуты до того, что возможно и подумать перенести их на чуждую почву" ¹¹. К тому же и науки педагогии не существует.

Путешествуя по Швейцарии с педагогической целью и знакомясь с тамошними учительскими семинариями, Ушинский замечает, что поистине можно только удивляться, как посещенные им три кантона — беринский, арговийский и цюрихский — выработали себе свои особеные, проникнутые кантональным характером семинарии и как они отыскали каждый для своей семинарии такого директора, который типически выражает характер кантона и развивает его в своих воспитанниках. Конечно, это сделалось не вполне сознательно; но дело народного образования, отдавшись свободно народному же инстинкту, вызвало в свет эти характерные семинарии и поставило во главе их эти характерные личности.

"Боже мой! — думал я про себя, — продолжает Ушинский, — вспомнив многие наши полуиностранные учебные заведения: когда же мы увидим такие же характерные русские воспитательные заведения и во главе их такие же типичные русские личности в высокоразвитой, облагороженной форме, когда подобные личности будут развивать в воспитателях благороднейшие черты истинно русского характера, а воспитатели будут вызывать этот характер в молодых поколениях русского народа!".¹²

Если же в статьях Ушинского и встречается выражение "общечеловеческое образование", то не нужно обманываться этим выражением: оно больше обозначает общее образование в противоположность специальному и профессиональному, чем действительно общечеловеческое образование. Выражение "общечеловеческое образование" Ушинский несколько раз употребил в своей статье о Пирогове, но сам же и разъяснил смысл этого выражения так: развитие этого гуманного, христианского и современного европейского характера в душе воспитанника и составляет, без сомнения, по мнению Н. И. Пирогова, основную и окончательную цель воспитания... Педагогия, основанная на психологии, советует нам развивать душу человека сообразно с ее природой, а душа человека, по прекрасному выражению Оригена, родится христианскою; это и есть та ее гуманность, о которой наиболее обязано заботиться истинное воспитание. Эту необходимость развития прежде всего и более всего гуманности в человеке, человека в человеке, выставил резко и сильно Н. И. Пирогов в своей статье "Вопросы жизни". Следовательно, речь идет об известном нам идеале — христианском, а христианство выше народности, но не общечеловечно, а высшая форма христианства — православие — есть достояние лишь одного большого европейского народа (русского) и нескольких малых (греков, южных славян) ¹³.

Отрицание Ушинским общечеловеческого воспитания и педагогии как науки никоим образом не может быть признано справедливым. Педагогика в своей теоретической части есть, несомненно, наука и как таковая общечеловечна. Что это за искусство, заключающееся в выяснении сущности педагогического процесса, его цели, отношения к государству, изменения воспитания применительно к возрастам и т. д.? Да и решительно невозможно думать, чтобы общий ход развития детей немецких, французских, русских был так существенно различен, чтобы каждому народу требовалась своя особенная педагогика. Педагогия, считать ли ее искусством или наукой, во всяком случае основывается на психологии и физиологии — науках, общечеловеческих продуктах; из наук она почерпает свои основы. Но эти основы как научные общечеловечны. Неужели же они, переходя из психологии и физиологии в педагогию, теряют свою общечеловечность и вместе с нею научность? Тогда следует признать, что педагогия не основывается на данных психологии и физиологии, а между тем Ушинский именно признавал, что педагогика основывается на антропологии вообще и в частности на физиологии и психологии. Да и трудно понять, как это люди, подлежа в своем развитии и деятельности влиянию одних и тех же физических, химических, физиологических, психологических и социологических законов, имея одинаковую по существу природу, в воспитании, заключающемся во вспомоществовании естественному развитию сил человека, не могут будто бы иметь ничего общего, кроме мелочей, что француз развивается и образуется на один лад, немец — на другой, а русский — на третий. Посредством какой логики и каких фактических соображений можно дойти до подобных выводов — решительно непонятно. Примесь национализма есть во всех и во всяких научных произведениях, что не мешает им иметь общечеловеческий интерес и значение. Если из-за примеси национальности в воспитании следует отрицать возможность общечеловеческой теории воспитания, то тогда, по той же причине, следует отрицать существование общечеловеческой науки, так как в научных исследованиях есть примесь национальных свойств ума исследователей; следует отрицать даже существование людей, потому что в каждом человеке есть примесь национализма; существование русских, потому что в русских есть особенные признаки великоросса, малоросса; существование великоросса, потому что в нем есть частные черты владимирца, москвича, на всех московских, по словам Грибоедова, есть особый отпечаток, и т. д.

Ушинский слишком высоко ценил народность и сравнительно низко — науку.

Народность — источник жизни, а наука — только сознание законов жизни, как будто какой-то мираж. Только мертвая народность поступает сполна в ведение науки, а живая живет и наукой не занимается, особенно русская народность, которой будто бы нет никакого дела до науки, — науку немцы ведают. Народность превознесена, а наука унижена. Наука не есть какой-то призрак, фантом, жизнь без сознания законов жизни не есть настоящая, истинная человеческая жизнь. А замечание, что русские мало двигали науку вперед и должны оставить об этом всякую заботу, справедливое в первой своей половине, может только удивить второй половиной. И правда ли, что народность — единственный источник жизни народа в истории? Народность есть нечто вечное? Наука, несомненно, вечна, и, пока существует человечество, она будет непременно существовать. Народность же не вечна не только потому, что народы один за другим сходят с исторической сцены, но и потому, что с течением времени международные различия и грани стираются и смягчаются, народы становятся все более похожими друг на друга, больше заимствуют один у другого, вступают в более частые сношения. Народы все более и более тяготеют к взаимному сближению и объединению, они стремятся сливаться, а не разъединяться. Некогда были особые княжества: московское, тверское, рязанское, москвич считал себя совсем другим человеком по сравнению с тверичем и рязанцем. Теперь все одна Русь. Ныне национальные особенности еще очень заметны, национальные интересы часто противоположны, национальной вражды еще много; но дело идет к умиротворению и объединению национальностей, а не к их разделению. Между культурными народами так много общего, что истинно культурные люди составляют одно общество, к какой бы нации они ни принадлежали, и идеал культурных стремлений — дружное, единое человечество, а не обособленные национальности. Да будет едино стадо и един пастырь.

Но реальное единство человечества в смысле единства стремлений, труда, взаимной помощи — идеал слишком далекий; пока жизнь народов определяется особыми условиями, на эти условия необходимо обращать тщательное внимание. Без этого в настоящее время народы не могут правильно развиваться. Поэтому выяснение Ушинским громадного значения народности в историческом развитии человечества может принести пользу для культуры вообще и в частности для воспитания.

Отмечая некоторую неясность и даже противоречивость идей Ушинского о взаимных отношениях народности, науки и воспитания, следует в то же время подчеркнуть общественный характер его педагогии. Согласно с духом времени Ушинский является горячим педагогом-общественником. Его педагогия не отвлеченная, не церковная и не государственная, сторонящаяся от жизни и общественных движений; напротив, она предполагает как condicio sine qua non живую общественную деятельность, идущую рука об руку с развитием общественного и государственного самосознания. Одним из самых заметных современных недостатков русского общества Ушинский признавал отсутствие общественных убеждений в русском образованном обществе и людей, ими проникнутых. А между тем общество без высказанных общественных убеждений — самое опасное общество для правительства. Единственный выход из современного тяжелого положения России Ушинский находил такой: "Правильные христианские, европейские и русские общественные убеждения, в которых бы правительство могло честно сходиться с подданными, в которых бы и правительство, и подданные, отбросивши эгоистические расчеты, примирялись в идее общественного блага" ¹⁴. Нужно создать общественное педагогическое мнение, нужно, чтобы общество отчетливо знало, чего ему требовать от своих школ, а школы знали, каким требованиям они должны удовлетворять. В этом заключается единственное средство прикрепить нашу школу к нашей русской почве, дать школе ту органичную жизнь, которой она в настоящее время не имеет. Таким образом, коренная особенность педагогии третьего периода — ее общественный, а не государственный характер, выразилась в весьма отчетливо и весьма рано, с самого начала этого периода, и притом у педагога-националиста, столпа новой русской педагогии.

Энергично защищая значение народности в образовании, Ушинский естественно должен бы показать нам, как народность отразится на постановке русской школы. Каждый, прочитавший статью Ушинского "О народности в общественном воспитании", будет ждать от него изображения народной русской школы, по крайней мере в идеале. Это тем более естественно, что Ушинский, будучи непосредственным свидетелем великого перелома народной жизни, происшедшего 19 февраля 1861 года, восклицал: "Боже мой, сколько нужно школ и школ для всего этого народа, возрожденного к гражданской жизни! И не школ грамотности только, но и таких, в которых бы народ научился употреблять с пользою для себя и для других свою свободу" ¹⁵. По его собственным словам, уж "если где должна проявляться народность, то, конечно, уже в народной школе". Как же устроить эти школы? Прямого и решительного ответа на поставленный вопрос Ушинский не дает, хотя, кажется, и должен бы дать по самой сущности своих взглядов на народность. Ушинский прямо высказывал свое убеждение ¹⁶, что существующие в России школы ненародны, что они не те школы, в которых полагаются прочные начала умственному и нравственному развитию народа, "что у нас на всем необъятном пространстве России нет еще ни одной народной школы". Мы хотели воспитывать народ для наших собственных целей, и именно поэтому народ с недоверием смотрит на учреждаемые нами школы. "Самая идея русской народной школы едва слегка затронута нашею литературою и вовсе не выработана ею"  ¹⁷. А если так, то при общем национальном педагогическом мировоззрении Ушинскому тем необходимее было попытаться дать очерк народной русской школы. И он пытался.

Ушинский желал бы поставить русскую школу на прочный фундамент народности и религии, оставить ее в руках самого народа, как его семейное дело; он желал бы навсегда устранить ложную мысль, что простой мужик очень груб, необразован и глуп, чтобы следить за воспитанием своего дитяти. Кроме самого народа, он желал бы вверить охрану народных школ духовенству и земству, но чтобы как администрация, так и высшие слои общества сохранили за собою право содействовать этому делу только убеждением, разъяснением, примером и, наконец, интеллектуальной или материальной помощью, но никак не принуждением, запрещением, регламентацией и тому подобными мерами. Саму мысль об охране в народе религиозных и государственных его убеждений сверху и каким бы то ни было административным путем Ушинский признавал по меньшей мере странною ввиду ее несоответствия ни характеру нашего народа, ни его истории. Все это прекрасно. Пусть народная школа останется в руках самого народа, пусть о ней заботятся земство и духовенство, а администрация воздержится от стремления направлять ее; но какова же должна быть народная школа по своей сути, а не по тем лицам, которые заботятся о ее процветании? "До сих пор, — говорит Ушинский, — у нас не выработалась идея народной школы, значит, не пришло время этой идеи; но теперь, как нам кажется, это время настало" ¹⁸. Если же время настало, то в чем тогда сущность, идея народной школы? "Напрасно мы хотим выдумать воспитание, — говорит Ушинский, — воспитание существует в русском народе столько же веков, сколько существует сам народ, — с ним родилось, с ним выросло, отразило на себе всю его историю, все его лучшие и худшие качества. Это почва, из которой вырастали новые поколения России, сменяя одно другое. Ее можно удобрить, улучшить, приноровившись к ней же самой, к ее требованиям, силам, недостаткам; но пересоздать ее невозможно. И слава Богу!"

Пусть так. Но в чем же состоит русское воспитание, столько веков существующее? Вот самое решительное место, написанное Ушинским по поставленному вопросу. Приводим его буквально.

"Глубокие, задушевные принципы патриархального быта, чуждые, с одной стороны, юридической строгости римского права, более или менее легшего в основу быта западных народов, а с другой — меркантильной жестокости и расчетливости; преобладание то льющегося неприметным ручьем, то расстилающегося широкой рекою славянского чувства, но имеющего достаточно силы, чтобы иногда одним натиском вынести человека из самой глубины нравственного омута на вершины человеческого достоинства; необыкновенное обилие инстинктов, скорее угадывающих, нежели изучающих; необыкновенная, изумляющая иностранцев, восприимчивость ко всему чуждому, льется ли оно с востока или запада, и вместе с тем стойкость в своей национальности, хотя часто бессознательная; наконец, древняя православная религия с ее всемирно-историческим значением, — религия, превратившаяся в кровь и плоть народа; вот что должно проявиться в народности русского воспитания, если оно хочет сделаться действительным выражением народной жизни, а не насильственным, чуждым народности, подражанием, не растением без корня, которое, беспрестанно увядая, беспрестанно должно искусственно подновляться и вновь пересаживаться с чуждой почвы, пока наша вновь его испортит".

Нельзя не сознаться, что эта тирада оставляет читателя в тумане относительно национальной русской школы. В тираде много лирики, красноречия, но мало точности и определенности. Каковы задачи, курс и направление русской национальной школы — все это неясно, нисколько не разрешается приведенными словами. Ушинский чертит какой-то расплывчатый образ психических особенностей русской народности; но действительно ли эти особенности составляют самую душу русского народа; нет ли других, более характерных свойств у русского человека, и как указанные особенности повлияют на строй школы — ничего такого не выяснено. А без разрешения этих вопросов дело национальной русской школы мало продвинется вперед.

Например, может ли религия составлять отличительный признак народности? Русский человек должен ли быть непременно православным, или, не будучи православным, можно быть русским? Ушинский склонялся к утвердительному ответу на первый вопрос, также думают и некоторые новые националисты, что православная вера — основа русской народной души ¹⁹. Но как же нам думать о русских сектантах и раскольниках, которые и истинно русские, и истинно и глубоко религиозные люди? Если в массе русские православны, то несомненно, есть очень много лиц, которые, не будучи православными, вполне русские. А было время, когда русские, будучи русскими, поклонялись языческим богам. Религиозные воззрения изменяются в одной и той же народности, причем сама народность остается той же. Государство очень часто охватывает не один народ, а несколько различных, с преобладанием лишь одного. В каком отношении школы подчиненных или зависимых народностей должны стоять к школам преобладающей? Они равноправны или неравноправны? Этот вопрос решается нелегко; национальная и государственная школы не одно и то же, между ними нередко могут возникать даже серьезные противоречия. О таких затруднениях Ушинский в своем рассуждении о народной школе ничего не говорит.

В статье "Проект учительской семинарии" Ушинский делает очерк свойств учителя народной школы: ему нет надобности в обширных познаниях, но зато небольшие сведения народного учителя должны быть по возможности ясны, точны и определенны, разнообразны, религиозное и нравственное воспитание должно быть задачей подготовительной учительской школы, само учение должно отличаться особенным практическим характером, курсы всех наук должны быть в строгом соответствии с будущим назначением воспитанников и т. п. Но все это рассуждение имеет специальное методологическое содержание и может быть признано правильным или неправильным в равной степени и русским, и немцем, и англичанином. Ничего специфически русского, народного, в подготовке учителей народных школ не указано.

В "Письмах о воспитании наследника русского престола" Ушинский требует, чтобы воспитатель наследника был убежден в истине и "народности своих убеждений", чтобы он имел "не только вполне человеческие, но и вполне русские убеждения". Высказав такие требования, Ушинский сам же и задает себе такие вопросы: "Но, может быть, вы спросите меня, что такое "русские убеждения"? Знаю ли я их? Где их отыскать? На это я отвечу вам, что я их не знаю, что я их не нашел, но что они должны быть, что они чувствуются сердцем, и что если их можно найти, то, конечно уж, не за границею" (Письмо первое).

Весьма характерное признание. Следует только прибавить, что за всю свою жизнь Ушинскому так и не удалось отыскать "русские убеждения", как ему не удалось, несмотря на все его старания, начертить сколько-нибудь ясно облик чисто русской школы. Если сравнивать националистические воззрения вообще и мнения об особенностях русского образования по отношению к западному Ушинского и Хомякова, то преимущество в определенности, глубине и законченности взглядов нужно отдать второму. Ушинский лишь очень кратко говорит о значении религии вообще и в частности православия для русского народа, словно предполагает эту тему уже разработанной, что действительно широко и серьезно в свое время и было сделано Хомяковым. Ушинскому удалось указать вполне только один из источников, из которого можно почерпнуть "русские убеждения", удалось указать одну частную черту национальной русской школы, а именно значение родного языка для национального образования. Если мы вспомним то жалкое положение, в какое были поставлены в наших школах русский язык и русская литература наиболее ярыми защитниками классицизма — Катковым, Леонтьевым, Д. Толстым, то на этом вопросе нельзя не остановиться.

В языке одухотворяется весь народ, вся родина; в языке претворяются творческой силой народного духа в мысль, в картину и звук небо отчизны, ее воздух, ее физические явления, ее климат, ее поля, горы и долины, ее леса и реки, ее бури и грозы, весь тот глубокий, полный мысли и чувства голос родной природы, который говорит так громко о любви человека к его иногда суровой природе. Но не только внешняя природа отражается в языке, но и вся история духовной жизни народа. В сокровищницу родного слова складывает одно поколение за другим плоды глубоких сердечных движений, плоды исторических событий, верования, воззрения, следы прожитого горя и пережитой радости, — словом, весь след духовной жизни народ бережно сохраняет в народном слове. Язык есть самая живая, самая обильная и прочная связь, соединяющая отжившие, живущие и будущие поколения народа в одно великое историческое живое целое. Язык не только выражает собою жизненность народа, но есть именно сама эта жизнь. Когда исчезнет народный язык, народа нет более. Народ может создать себе новую родину, но нового языка — никогда; вымер язык в устах народа — вымер и народ.

Понятно поэтому, что язык является лучшей характеристикой народа, что лучшее и даже единственно верное средство проникнуть в характер народа — усвоить его язык; понятно также, что, усваивая родной язык, каждое новое поколение усваивает в то же время плоды мысли и чувства тысячи предшествоваших ему поколений, давно уже истлевших в родной земле. Все, что видели, что перечувствовали и передумали бесчисленные поколения предков, передается легко и без труда ребенку, учащемуся родному языку. Не условным звукам только учится ребенок, изучая родной язык, но пьет духовную жизнь и силу из родимой груди родного слова. Оно объясняет ему природу, как не мог бы объяснить ее ни один естественник; оно знакомит его с характером окружающих людей, с обществом, среди которого он живет, с его историей и его стремлениями, как не мог бы познакомить ни один историк; оно вводит его в народные верования, в народную поэзию, как не мог бы ввести ни один эстетик; оно, наконец, дает такие логические понятия и философские воззрения, которых, конечно, не мог бы сообщить ребенку ни один философ.

Представьте теперь, что дитя, вместо того чтобы учиться родному языку, учится иностранному или, не окрепнув еще во владении родной речью, уже переходит к усвоению чужой речи. В его уме, во всем его душевном складе происходит страшная путаница, если оно прямо учится иностранной речи: природа, люди, верования — одного склада; изучаемый язык, возникший совсем при других условиях, создаваемый другими людьми, иного склада; изучаемый язык говорит одно, вся обстановка — другое. Родное слово — великий народный педагог, потому что при усвоении слов родного языка мы усваиваем еще бесконечное множество понятий, воззрений на предметы, множество мыслей, чувств, логику и философию языка. Человек, первоначально обучавшийся чужому языку, а потом родному, навсегда останется чужд своему народу, никогда не поймет народа и не будет понят им, не прибавит ни единой ноты к народному наследию; все, что сделает этот человек, будет носить иноземное тавро и не привьется к народу. Если же дитя сразу учится нескольким языкам, так что, собственно, у него нет родного языка, то это будет еще хуже. При подобном смешении языков великий наставник рода человеческого — слово не окажет почти никакого влияния на развитие дитяти, а без помощи этого педагога никакие другие педагоги ничего не сделают. Такие дети бывают лишены характера и творческой силы, над ними совершено психологическое убийство. Из них позднее выйдут люди без отчизны, хотя, может быть, и с маской патриотизма ²⁰. Вообще соображения Ушинского о значении родного слова в образовании могут быть рекомендованы и теперь особенному вниманию нашего общества, и до сих пор не перестающего видеть в разговоре на иностранном языке верх образования. "Боже мой, — говорит Ушинский, — сколько есть у нас людей, мыслящих совершенно по-татарски, но не иначе, как на французском языке!".

 

На основании приведенных сообщений о значении родного языка для национального образования становится понятным, почему Ушинский не мог согласиться с классиками, в том числе и с Пироговым, по поводу их мысли о том, что в основу всего образования должны быть положены классические языки. По Ушинскому, основой образования должны служить родной язык и литература.

Нужно заметить, что собственно народной школой Ушинский никогда не занимался, его практическая педагогическая деятельность прошла в учебных заведениях другого типа; но народной школе он глубоко сочувствовал, а его сочинения широко распространились в народных школах и повлияли на их склад и характер ²¹. Внимательно изучая за границей западную научную литературу по психологии и педагогике, Ушинский внимательно присматривался и к западной школе, преимущественно швейцарской. Наблюдая заграничные школы, он думал о русских, об их недостатках и потребностях. За границей Ушинский задумал и написал некоторые свои руководства по начальному обучению, для других собирал там материалы и составлял планы. Таким образом, его труды, даже такие как "Родное слово", вызваны, навеяны и сложились под сильным влиянием западной педагогической науки и практики. Но никто не назовет Ушинского простым пересаживателем иностранного на русскую почву; он был, несомненно, самостоятельным русским педагогом, притом националистом, он критически относился и к сочинениям представителей западной науки, что ясно видно из каждой почти страницы его "Педагогической антропологии", и к заграничным школам.

Будучи за границей в Швейцарии, Ушинский составил для семейного и школьного пользования при обучении отечественному языку две небольшие книжки под названием "Родное слово". Школу он имел в виду не сельскую, а городскую. В письме к барону Корфу от 23 февраля 1870 года он сообщал: "В то время, когда я составлял "Родное слово" (от 1862—1865 гг.), земские школы еще не существовали, и потому я назначал мою книгу для школ городских, для детей мещанства, чиновничества и мелкого дворянства, что и отразилось сильно на моей книге, особенно на второй" ²². Но так как "Родное слово" весьма талантливое произведение, в котором в основу всего первоначального обучения поставлен родной язык, а книг для чтения, сколько-нибудь толково составленных, было в возникавших и множившихся народных школах очень мало, то "Родное слово" распространилось не только там, куда назначил его автор, т. е. в семьях и городских школах, но и в народных школах. В народных школах разошлось несколько миллионов экземпляров "Родного слова". Оно отличается общеобразовательным и гуманным характером, в нем много сказочек, стишков, загадок и совсем нет непосредственного, грубого, материального утилитаризма. "Наш друг" барона Корфа при всей своей видимой полезности уже мало читается в школах и почти забыт, а "Родное слово" все еще читают в народных школах, хотя на первых порах родители и жаловались, что их детей в школе учат побасенкам про козлика, но эти стишки и статейки были родными русскому дитяти, в них говорилось про русскую природу, про русскую жизнь, в них Русью пахло.

К "Родному слову" Ушинский прибавил руководство, как преподавать по нему, в двух частях. Особенно важна первая часть. Можно без преувеличения сказать, что она представляет собою краткий элементарный педагогический катехизис. В нем Ушинский весьма просто и сжато объяснил и родителям и учителям, когда нужно начинать обучение, чтобы не вышло ни рано, ни поздно; чему, каким предметам учить, как распределять уроки в течение дня, не задавая уроков на дом, какова должна быть классная дисциплина, как нужно вести обучение детям. Такого толкового и сжатого руководства для занимающихся с детьми не существовало тогда, да, пожалуй, другого такого нет и теперь. Вместе с "Родным словом" оно широко распространилось и глубоко повлияло на установление общеобразовательного и в то же время национального характера народной школы, на ее гуманитарный дух, на всю ее внутреннюю организацию.
Кроме "Родного слова" с руководством к нему Ушинский написал еще "Детский мир" (в двух частях) — книгу для классного чтения с богатым подбором разнообразных статей по естествознанию, истории и другим отраслям знания. Эта книга также получила широкое распространение в учебных заведениях всевозможных ведомств и сделалась почти необходимой классной книгой.

Наконец, общие педагогические статьи Ушинского, затрагивавшие и выяснявшие разные важные педагогические вопросы, содействовали просветлению народных учителей в их практической деятельности, указывали им национальные, научные и общественные основы ее, давали возможность составить себе более или менее стройное педагогическое мировоззрение. По всем этим сторонам Ушинский должен быть признан столпом не только новой русской педагогики вообще, но и новой народной школы в частности.

Недостаточность теории Ушинского о народности в воспитании, ее слишком узкий национальный характер были отмечены русской педагогической критикой, а именно Е. Марковым ²³. Указывая многие справедливые мысли Ушинского относительно народности образования, Марков признает, однако, что "как философская и историческая истина теория Ушинского о народности в воспитании лишена всякого основания". "Народность не может быть идеалом, не может быть принципом воспитания. На народность можно ссылаться, указывать, основывать на ней свои выводы, но народности нельзя проповедовать". Всякая школа есть непременно народная школа, всякое воспитание бывает национальным само собой, без всяких хлопот, пока народы не вполне слились в одно человечество. Ничто не мешает каждому народу брать все хорошее отовсюду, потому что каждый народ все заимствованное переварит по-своему и в результате получится свое, национальное. "Не беспокойтесь о народности. Народность есть или естественная необходимость, и тогда она будет во всяком случае, или выдумка теоретика, и тогда ни к чему не нужна она". История представляет на каждой странице доказательства бесчисленных народных заимствований. Воспитание есть подражание. Подражание Христу, подражание классическим народам, подражание передовым современным народам — вот в чем вся цивилизация, все образование Европы. Бояться ненародных влияний — пустое суеверие. В большей части случаев эти мнимые "ненародные" влияния — элементы, общие всему человечеству, но выраженные более резко каким-нибудь одним народом. Если мы допустим культ мнимой народности, мы чрезвычайно стесним и оскудим пределы воспитания. Мы примем за народность несовершенную ступень развития известного народа и будем искусственными средствами возвеличивать, распространять и укоренять это несовершенство к очевидной гибели народа. Китай — вот страна с последовательным культом народности.

В этих в общем справедливых и дельных замечаниях слышится некоторая фальшь. Не беспокойтесь о народности, она сама собой будет, если она — дело естественное и необходимое. Да, она сама собой будет, но беспокоиться о ней следует. Мало ли есть необходимых естественных явлений, которые могут быть задержаны в своем развитии неблагоприятными влияниями, природа которых может быть искажена, которые без заботы о них не дадут всего того, что могли бы дать. Деятельность желудка — необходимая деятельность. Разве можно сказать людям: не заботьтесь о гигиене питания, не изучайте законов деятельности желудка, не помогайте правильным образом жизни пищеварению — деятельность желудка есть или естественная необходимость, и тогда она будет во всяком случае, или выдумка теоретика, и тогда она ни к чему не нужна. И деятельность желудка, и народность необходимы, но при необходимости они могут выражаться и работать энергично и вяло, сбиваться с настоящего пути, расстраиваться или идти правильным ходом, содействовать благосостоянию организма и народа, или понижать благосостояние, ослаблять организм и народ. На то и наука, на то и знание, чтобы осмысливать естественные необходимые явления. Когда началось у нас бесшабашное заимствование у немцев всяких методов, приемов, педагогик, дидактик, когда немцы и чехи водворились в наших школах, когда начал свирепствовать у нас грамматический и эстемпоральный классицизм, тогда русское образованное общество не выдержало и завопило: что же это такое? Неужели все это необходимо в русских школах? Ждать, по совету Маркова, когда русская народность все это иностранное нашествие поглотила бы и переварила бы по-своему и сделала бы из всего этого нечто русское, было бы долго. Необходимо было прямо поставить вопрос о народности образования, разъяснить, что она допускает и что нет, облегчить ее рост и развитие устранением бестолковых, непереработанных заимствований у иностранцев.

Вообще на народность Марков смотрит не совсем справедливо. По его мнению, "идея народности заключает в себе необходимым образом идею вражды, отчуждения, обособления. Идеал же воспитания есть расширение и укрепление человеческого союза". В действительности народы часто враждебны друг другу ради своих народных интересов; но чтобы и сама идея народности заключала в себе элемент вражды и отчуждения — с этим нельзя согласиться. Народы, сохраняя свою национальность, могут жить между собою мирно и дружно, различие интересов может быть примиряемо. Ведь и отдельные личности в народе имеют свои особенные свойства, свои интересы, свои нужды в печали. Неужели между отдельными личностями, как и между отдельными народами, тогда только будут царить мир и любовь, когда все у всех сделается одинаковым, исчезнут отличительные свойства и отдельные люди и народы уподобятся стертым пятиалтынным? Отсутствие различий, своеобразия есть духовная смерть.

"Народность, — говорит Марков, — есть способ усвоения каким-либо одним народом общечеловеческого содержания". Выходит, таким образом, что общечеловеческое существует как будто прежде, а народное после, что общечеловеческое есть нечто само по себе существующее, что отдельным народам нужно усваивать. Это чистая мифология или схоластика. Общечеловеческое существует не прежде, а одновременно с народным, его усваивать не нужно, ибо оно создается самими народами в силу одинаковости их человеческой организации, общечеловеческое не лежит отдельно от народного, а живет и действует в самом народе, есть его свойство. Общечеловеческое, как и народное, нужно осмысливать, выяснить, правильно оценивать, а не усваивать как что-то постороннее народу. Общечеловеческое не есть род, а национальность — вид; вне народов нет людей, вне народного нет общечеловеческого; общечеловеческое и народное неразрывно соединены, живут и действуют совместно в каждом народе.

Критическое рассмотрение взглядов Ушинского на характер национального педагогического идеала приводит к заключению, что основы воспитания и образования общечеловечны, национальность же дает дополнительные черты образовательному идеалу, более частные, но не менее важные. Какие именно? На этот вопрос пытался ответить В. Я. Стоюнин ²⁴.

Примечания:

1) Письма о воспитании наследника русского престола. Письмо первое.

2) Его статья "О народности в общественном воспитании" была напечатана в "Журнале для воспитания" в 1857-58 гг.

3) Статья "О народности в общественном воспитании".

4) Статья "О народности в общественном воспитании."

5) Статья "О пользе педагогической литературы".

6) Статьи "О народности в общественном воспитании" и "О нравственном элементе в русском воспитании".

7) Письма о воспитании наследника русского престола. Письмо четвертое.

8) Статья "О нравственном элементе в русском воспитании".

9) Статья "О народности в общественном воспитании".

10)  Статья "Педагогические сочинения Пирогова".

11)  Статья "Педагогические сочинения Пирогова".

12)  Педагогическая поездка по Швейцарии.

13)  Ушинский в статье о Пирогове, соглашаясь с ним. Признает необходимость прежде всего общечеловеческого образования; но сейчас же, в той же статье, утверждает, что воспитательные идеи каждого народа проникнуты национальностью более, чем что-либо другое, проникнуты для того, что невозможно и подумать перенести их на чужую почву.

14)  Письма о воспитании наследника русского престола. Письмо третье.

15)  Статья "5-е марта 1861 года".

16)  Статья "Общий взгляд на возникновение наших народных школ".

17)  Статья "Вопросы о народных школах".

18)  Статья "О нравственном элементе в русском воспитании". Следующие цитаты оттуда же.

19)  Дмитриев Н. Национальная школа. СПб., 1913. С.16.

20)  См. прекрасную статью Ушинского К.Д. "родное слово".

21)  Значение Ушинского как народного педагога обстоятельно раскрыто в монографии: Волкович В.А. Национальный воспитатель К.Д.Ушинский. СПб., 1913.

22)  Позднее Ушинский хотел переработать "Родное слово" для земских школ. Наброски такой переработки сохранились. См.: Собр. Пед. Соч. 1-е изд. Т.2. С.315-318.

23)  См.: Собрание педагогических сочинений Ушинского // учебно-воспитательная библиотека. М., 1876. Т. 1. С.115-136.

24)  См. статьи: "Заметки о русской школе", "Мысли о наших гимназиях", "Где же гнездилось наше зло" // собр. Пед. Соч. СПб., 1882.

Страница 1 - 3 из 3
Начало | Пред. | 1 | След. | Конец | По стр.
© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru