Ирина-Ингигерд

ИРИНА (ИНГИГЕРД) († 1051), русская княгиня, шведка по происхождению, жена князя Ярослава Владимировича Мудрого († 1054).

Дочь шведского конунга Олава Шётконунга (Олава Эйрикссона; годы правления: 995—1022). Матерью Ингигерд, по всей вероятности, была Астрид, вендка, т. е. славянка, из славянского племени ободритов. (Об этом прямо сообщает хорошо осведомлённый немецкий хронист XI века Адам Бременский; впрочем, в скандинавских сагах подчёркивается разница между Ингигерд, которая «ведёт свой род от рода уппсальских конунгов, самого знатного рода в Северных Странах, потому что он ведёт своё начало от самих богов», и её сестрой Астрид, как раз и бывшей дочерью рабыни-вендки).

Ингигерд — весьма заметный персонаж скандинавских т. н. «королевских» саг, в которые включён сюжет о сватовстве к ней сначала норвежского конунга Олава Харальдссона (Олава Святого), а затем и русского князя «Ярицлейва», т. е. Ярослава Мудрого. Сватовство Олава Норвежского к дочери шведского конунга должно было положить конец вражде между двумя правителями и двумя странами, однако Олав Шведский крайне отрицательно отнёсся к предложению своего политического противника, приславшего к нему сватов осенью 1017 г. Ингигерд же, напротив, выражала готовность выйти замуж за Олава Харальдссона. В этом её поддержали большинство бондов, свободного населения Швеции, стремившихся как можно скорее закончить невыгодную для них войну с Норвегией. 15 февраля 1018 г. на тинге (собрании свободных людей) было решено, что «Ингигерд, дочь конунга Олава, будет выдана замуж за Олава конунга, сына Харальда». Олав Шётконунг был вынужден согласиться с этим. Ингигерд послала в подарок жениху «шёлковый плащ с золотым шитьём и серебряный пояс». Свадьба должна была состояться осенью у границы между двумя государствами. Однако когда Олав Харальдссон явился осенью на условленное место, «от конунга шведов не было никаких вестей, и никто туда от него не приехал». Как оказалось, тогда же, не позднее осени того же 1018 г., к Олаву Шётконунгу прибыли послы от русского князя Ярослава «из Хольмгарда», т. е. из Новгорода, и также просили руки его дочери для своего князя. И хотя Ингигерд, по сагам, отнюдь не желала ехать на Русь, Олав Шведский принял сватовство русского князя «очень хорошо». Весной следующего, 1019 г. в Уппсалу прибыло новое посольство Ярослава для подтверждения прежних договорённостей. С шведской стороны были выставлены два условия заключения брака, причём саги изображают дело так, что оба условия исходили лично от Ингигерд, хотя очевидно, что условия эти носили чисто политический характер. «Если я выйду замуж за конунга Ярицлейва, — заявила Ингигерд отцу, — то хочу я… в свадебный дар себе Альдейгьюборг (Ладогу. — А. К.) и то ярлство, которое к нему относится»; а во-вторых, «я хочу выбрать в Свиавельди (Швеции. — А. К.) того человека, который, как мне думается, всего больше подходит для того, чтобы поехать со мной. Я также хочу поставить условием, чтобы он там на востоке имел не ниже титул, чем здесь, и ничуть не меньше прав и почёта, чем он имеет здесь». Таким человеком оказался близкий родич Ингигерд ярл Рёгнвальд Ульвссон. «И гардские (русские. — А. К.) послы согласились на это от имени своего конунга». Само бракосочетание состоялось летом 1019 г. в Новгороде или, может быть, в Киеве, который в том же году занял Ярослав, победивший в войне своего брата Святополка Окаянного.

Что же касается Олава Норвежского, то он всё-таки вступил в родство с Олавом Шведским, однако довольствовался браком с его второй дочерью Астрид, сестрой Ингигерд. Заметим, что в сагах сообщается о том, что даже после свадьбы с Ярославом Ингигерд питала к своему прежнему жениху самые нежные чувства и, более того, они с Олавом были чуть ли не тайными любовниками. «Они любили друг друга тайной любовью», — свидетельствует, например, «Прядь об Эймунде»; «…Ему было с Ингигерд лучше, чем со многими другими женщинами…», — сообщает автор Саги об Олаве. Говорили также, что они находились в оживлённой переписке: «И посылали они друг другу, конунг Олав в Нореге и Ингигерд, многие свои драгоценности и верных людей». Впрочем, у нас нет никаких оснований доверять в подобных вопросах сагам, записанным столетия спустя после смерти своих героев и построенных по всем законам романтического, куртуазного жанра. В реальной жизни Олав Норвежский стал свояком Ингигерд, мужем её сестры Астрид, и именно это обстоятельство всецело определяло их вполне дружеские, родственные отношения.

Для Ярослава же брак с Ингигерд оказался весьма успешным. Он получил от тестя какие-то «большие богатства» (о которых есть упоминания в скандинавских источниках), а главное, значительный воинский контингент, столь необходимый ему в войне с братом Святополком и его покровителем — польским князем Болеславом Великим. Этим шведским контингентом командовал упомянутый выше ярл Рёгнвальд Ульвссон, которому впоследствии было поручено и управление Ладогой. Шведские (варяжские) дружины приняли самое активное участие и в последующих войнах Ярослава с его родичами — племянником Брячиславом Полоцким и братом Мстиславом Черниговским. Примечательно, что саги изображают активной участницей этих войн и саму Ингигерд, которая порой действует самостоятельно и независимо от мужа. Так, путешествуя без мужа, она оказалась захваченной в плен варягами (норвежцами) из войска противника Ярослава «конунга Вартилава» (Брячислава Полоцкого?) и лично поспособствовала заключению мира между ними. Впрочем, в скандинавском источнике — т. н. «Пряди об Эймунде», где приведены эти подробности, — реальные события, как это всегда бывает в сагах, перемешаны с вымыслом и всему действию придан занимательный и отчасти авантюрный характер, и это мешает принимать сообщаемые здесь сведения на веру.

На Руси Ингигерд получила новое имя — Ирина; под этим именем она и известна в русских источниках (точнее, в единственном источнике — «Слове о законе и благодати» киевского митрополита Илариона, современника и сподвижника Ярослава Мудрого). Из скандинавских саг следует, что она была женщиной решительной и властной, не уступавшей характером супругу. Саги всячески расхваливают её ум и добродетели; по мнению их авторов, Ингигерд сумела во многом подчинить себе Ярослава: «Она была мудрее всех женщин и хороша собой. Конунг так любил её, что ничего не мог сделать против её воли». Как и большинство скандинавских женщин того времени, Ингигерд владела многими искусствами, в том числе и искусством врачевания. Она способна была дать дельный совет и облегчить страдания больного, если к ней обращались за помощью, а такие случаи, как видно из саг, случались. Говоря о её отношениях с супругом, саги сообщают и о размолвках и весьма бурных ссорах, о некоем явном пренебрежении, которое княгиня порой выказывала своему мужу. Однажды дело даже дошло до рукоприкладства, и Ярославу с трудом удалось добиться прощения у разгневанной супруги, которую он в порыве ссоры ударил по щеке. Впрочем, и здесь рассказ саги выстроен по законам литературы, причём литературы куртуазной, свойственной европейскому (в том числе и скандинавскому) обществу в XII—XIII веках, то есть в то время, когда записывалась сага. Какие-то припоминания о реальных событиях смешаны с вымыслом, причём вымысел авторов саги имеет вполне определённую направленность: в столь явном подчёркивании достоинств Ингигерд по сравнению с её супругом нельзя не увидеть свойственного сагам общего противопоставления скандинава (в данном случае, скандинавки) и не-скандинава; последнему заведомо уготована «низкая», невыигрышная роль.

В действительности же Ирина-Ингигерд, по всей вероятности, стала хорошей женой для своего мужа. Её первенец, Владимир, появился на свет уже в 1020 г. Всего же она родила мужу шестерых сыновей — Владимира, Изяслава, Святослава, Всеволода, Вячеслава и Игоря, а также нескольких дочерей, из которых по именам мы знаем трёх — Елизавету, Анастасию и Анну, ставших впоследствии жёнами правителей, соответственно, Норвегии, Венгрии и Франции. Несомненно, происхождение и родственные связи Ингигерд способствовали дипломатической активности Ярослава и установлению династических связей между его домом и другими монархическими домами Европы. В 1029 г. на Руси нашёл прибежище изгнанный из Норвегии Олав Харальдссон. После его отъезда в следующем году в Норвегию (где он вскоре погиб) Ярослав и Ингигерд усыновили его сына Магнуса — будущего норвежского конунга Магнуса Доброго.

Русские источники свидетельствуют о благочестии русской княгини. В «Слове о законе и благодати», произнесённом перед гробницей князя Владимира (отца Ярослава Мудрого, † 1015), митрополит Иларион, мысленно обращаясь к самому Владимира, с похвалой отзывался о добродетелях нового, современного ему поколения русских князей, в том числе и жены его знаменитого сына Ярослава: «…Посмотри же и на благоверную сноху твою Ирину, посмотри на внуков твоих и правнуков: как они живут, как хранимы Господом, как соблюдают правую веру… как прилежат к святым церквам, как славят Христа, как покланяются имени Его» (написано в 40-е гг. XI в.). Эти слова относятся к Ирине в той же степени, что и к другим упомянутым здесь лицам. Свидетельством благочестия княгини стал и основанный в Киеве монастырь во имя святой Ирины — её небесной покровительницы. Он соседствовал с монастырём Святого Георгия, основанным Ярославом тогда же в честь своего небесного покровителя (имя Георгий Ярослав носил в крещении).

Саги сохранили поэтическое описание внешности Ингигерд. Принадлежит оно тому же Олаву Харальдссону, посвятившему своей прежней возлюбленной две висы (строфы), которые были записаны во время его пребывания на Руси в 1029—1030 гг.: «Так случилось однажды, когда конунг Олав был в Гардарики, что княгиня Ингигерд отправилась из страны по своим делам, — рассказывается в саге. — Посмотрел конунг Олав на её отъезд и сказал вису: “Я стоял на холме и смотрел на женщину, как её несла на себе прекрасная лошадь; прекрасноокая женщина лишила меня моей радости; приветливая, проворная женщина вывела свою лошадь со двора, и всякий ярл поражён ошибкой”. И еще он сказал: “Некогда росло великолепное дерево, во всякое время года свежезелёное и с цветами, как знала дружина ярлов; теперь листва дерева быстро поблекла в Гардах; женщина повязала золотую повязку на свою голову”».

Портрет княгини имелся и на ктиторской фреске с изображением княжеской семьи в Киевском Софийском соборе, построенном Ярославом Мудрым. До нашего времени фреска дошла лишь частично, без своей центральной части (где как раз и были изображения Ярослава и его супруги). Однако о содержании всей (или почти всей) фрески мы можем судить по сохранившейся в библиотеке Академии художеств в Петербурге копии конца XVIII в. рисунка голландского художника Абрагама ван Вестерфельда, который побывал в Киеве в 1651 г. На рисунке в том числе изображены князь Ярослав и его супруга Ирина — оба в роскошных византийских одеяниях, очень напоминающих императорские. Оба они предстоят Христу: Ярослав с сыновьями справа, Ирина с дочерьми — слева. Впрочем, вариантов реконструкции фрески существует несколько.

Точную дату кончины «княгини Ярославлей», т. е. Ирины-Ингигерд, называет Ипатьевский список «Повести временных лет»: 10 февраля 6558 г. по древнерусскому летосчислению. Скорее всего, здесь, как и в случае со следующей далее записью о смерти самого Ярослава, использован т. н. сентябрьский стиль; следовательно, дата соответствует 10 февраля 1051 г. Если же использован мартовский стиль, что менее вероятно, то речь идёт о 10 февраля 1050 г. (Софийская Первая летопись называет иную дату кончины княгини — 14 февраля, но эту дату надо признать ошибочной: скорее всего, она образовалась в результате неверного прочтения буквы «д» (в слове «день» под титлом) как цифры «4».)

По всей вероятности, княгиня была похоронена в Киевском Софийском соборе. Во всяком случае, именно так полагали в Киеве в конце XVI в., показывая иностранцам гробницу супруги Ярослава; её, например, видел немец Эрик Ляссота в 1594 г. О том, что «княгиня Ярославля» Ирина (в тексте ошибочно — Елена) «положена бысть в церкви Святыя Софии вкупе со своим мужем», сообщал и автор особой редакции Киево-Печерского патерика Иосиф Тризна (XVII в.). По-другому считали в Новгороде, где также имеется гробница супруги князя Ярослава Мудрого, и поныне находящаяся в Новгородском Софийском соборе рядом с гробницей сына Ярослава новгородского князя Владимира. В 1439 г. архиепископ Новгородский Евфимий II обновил обе гробницы, установив церковное почитание блаженного князя Владимира Ярославича и «матери его Анны» (это имя применительно к супруге Ярослава впервые зафиксировано источниками только в XVI в.). Со времени Н. М. Карамзина широкое распространение получила гипотеза, согласно которой Анна — это имя, которое княгиня Ирина-Ингигерд получила в конце жизни, приняв монашество и перебравшись в Новгород к своему старшему сыну. Эта гипотеза нашла отражение и в современном Житии княгини Анны Новгородской, память которой, в соответствии с современным церковным календарём, совершается 4 октября, вместе с памятью князя Владимира Ярославича, и 10 февраля — в известный из летописи день кончины княгини Ирины-Ингигерд. Однако большинством современных историков эта версия отвергается. Мощи «княгини Анны» из новгородского захоронения были исследованы в 30-е гг. XX в. антропологом В. В. Гинзбургом; как установлено, они принадлежали женщине в возрасте приблизительно 30—35 лет, что никоим образом не соответствует возрасту Ирины-Ингигерд к моменту смерти. Иногда полагают, что в Новгороде была похоронена первая жена князя Ярослава, которую и звали Анной, но и такое предположение не кажется сколько-нибудь основательным. Стоит отметить также, что в 1939 г. был вскрыт и саркофаг князя Ярослава Мудрого в Киевском Софийском соборе и в нём, наряду с останками князя, были обнаружены останки женщины, которая тогда же была определена как супруга Ярослава Ирина. Однако в настоящее время и это отождествление оспаривается.

Источники

«Повесть временных лет», Ипатьевский список.

«Слово о законе и благодати» митрополита Илариона.

Джаксон Т. Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе (первая треть XI в.): Тексты. Перевод. Комментарий. М., 2000

Адам Бременский. Деяния архиепископов Гамбургской церкви (II, 39) / Пер. В. В. Рыбакова // Немецкие анналы и хроники X—XII столетий. М., 2012.