Труды и скорби дяди Гордея

К 150-летию отмены крепостного права в России и 105-летию первой российской Государственной Думы

27 апреля 1906 года имперский, столичный весенний Петербург, не совсем ещё остывший, оттаявший после пожарного дыхания минувшей революционной зимы, нестройно ликовал на открытии Государственной Думы – первого всероссийского парламента! Царское Самодержавие наконец-то вступило на путь к давно назревшей конституционной монархии! Событие это посчитали даже третьим крещением Руси ("Биржевые Ведомости"), вторым крещением полагая отмену крепостного права, совсем недавнюю по масштабам Истории (два "крещения" за полвека!..)

Отметили вскользь и совпадение календарных чисел: 28 апреля 1791 года Светлейший князь Потёмкин-Таврический, владелец дворца, теперь отданного Думе, давал здесь грандиозный бал Императрице Екатерине II, Наследнику Павлу, полномочным иностранным послам – триумфы русского оружия на юге обеспечили безопасность Крыма и Новороссии, блестящие успехи дипломатии предотвратили нападение Англии и Пруссии... Контраст позору японской войны и свежим мятежам в Крыму и Новороссии, Москве получался убийственный, и тему не развивали.

И вот среди множественных, восторженных приветствий новорожденной Думе и скрываемых тревог-опасений едва ли не затерялся посильный дар новому государственному установлению от бывшего крепостного крестьянина Швецова Гордея Михайловича: синяя небольшая коробка, в ней синий томик с богатым золотым тиснением обложки и золотым обрезом:

"Всероссийской Государственной Думе

п о с в я щ а е т

русский поэт Г.М. Швецов

27 апреля 1906 года"

Книга эта, на первый взгляд рукописная и едва ли прочитанная в ту пору, сохранилась до наших дней благодаря Отделу рукописей Российской национальной библиотеки, С-Петербург (ф. 1000, оп. 2, ед.хр. 1572). На коробке и книге две скромные марочки: "Переплётная Дмитрия Кругляшова. Екатеринбург"; на коробке ещё и наклейка Думской библиотеки.

То был отчасти Глас Народа, наказ "народным избранникам".

Суть этого наказа и его дальнейшая участь являют сегодня разительное свидетельство той эпохи великих потрясений, безумно отвратившейся от действительных путей выздоровления страны.

Затеял Синюю книгу небезызвестный в то время "народный поэт-баснописец Дядя Гордей" (и сегодня в Генеральном каталоге РНБ найдём 22 карточки его печатных произведений); всё же на всяк случай автор поведал о себе думским депутатам на последних страницах Синей книги. Нам же следует с тех последних страниц начать, поскольку сегодня Дядя Гордей позабыт напрочь.

лл.199-208.

"КНИГА ЖИЗНИ НАРОДНОГО ПОЭТА.

Происхожу я из крепостных крестьян, родился на Урале в одном из горных заводов Екатеринбургского уезда Пермской губернии, от бедных родителей и, воспитывая многочисленную семью овдовевшей матери, вместе с нею претерпел и повидал в других семьях всякую нужду. Получив в детстве ограниченное научное образование в местной заводской школе, я в ней же потом был пять лет учителем и преподавал не только светские науки – русскую грамматику, арифметику, алгебру, геометрию, географию, русскую и всеобщую историю, но даже нередко заменял законоучителя-священника, проходя с питомцами в школе и на частных уроках – в домах состоятельных родителей – пространный Филаретовский катехизис и полную священную историю Ветхого и Нового завета; причём сам неоднократно перечитал сполна всю Св. Библию с Евангелиями, деяниями и посланиями апостольскими – до Апокалипсиса Св.Евангелиста Иоанна Богослова включительно, а также все так называемые Четии-Минеи (жития святых) Св. Православной Церкви и многие творения духовных писателей; не мало перечитал я многоразличных книг, в прозе и стихах, светских писателей русской и заграничной литературы, количество которых смело можно считать – не томами, а возами... В свободное от учительских занятий время, я практически изучал также горнозаводское производство и счетоводство, исполняя обязанность Товарища Бухгалтера в местном заводском правлении. И вот, с такою своею научно-практическою подготовкою и начитанностию, получив в 1859-м году (следовательно, ещё до общего освобождения крестьян в 1861 году), как бывший учитель, почётное увольнение меня Графинею Н.П. Строгановой из крепостной зависимости, я немедленно оставил место своего рождения и отправился на частную службу в Сибирь, побывав в Акмолинской и Семипалатинской областях, а затем вернулся на Урал, женился на совершенно безграмотной 17-летней девушке – из заводских же людей своей родины, и последовательно исполняя в разных пунктах Оренбургской и Пермской губерний должности Управляющего делами разных капитальных лиц и фирм по золотопромышленности, бакалейной, галантерейной и винной торговле, выступая самостоятельно без помощи прежних "адвокатов" и новых "присяжных поверенных", на защиту всяких гражданских и уголовных дел своих доверителей в разных правительственных и судебно-полицейских учреждениях; для чего мне довелось перечитать буквально "от доски до доски" все прежние 15-ть и последующие реформенные томы свода законов Российской империи со всеми их нескончаемыми продолжениями и дополнениями, а также случалось нередко заглянуть в "полный свод законов" при многократном кассировании решений и постановлений не только провинциальных судебных и административных учреждений, но и Правительствующего Сената или Главноначальствующих Особ. В ранней своей молодости, кроме службы у коммерческих и торговопромышленных фирм, в некоторые внеслужебные антракты, чтоб только не оставаться праздным – без работы и заработка – я не брезговал исполнять обязанности делопроизводителя Становых Приставов (заведывавших тогда на Урале районами – не менее любого нынешнего уезда или даже, например, целой Черноморской губернии), Уездных Исправников, Судебных Следователей, Следственных комиссий, а также исправляя должность Городского Секретаря и Делопроизводителя Губернского по городским делам Присутствия; причём в качестве делопроизводителя упомянутых судебно-полицейских властей мне пришлось произвести и пересмотреть, в разное время, до 5 тысяч следственно-уголовных дел разного свойства – до ужаснейших смертоубийств, грабежей и разбоев включительно, в том числе – немало дел "политических", и побеседовать с самыми криминальнейшими преступниками, даже бежавшими из каторги по нескольку раз, битыми кнутом и плетьми, с клеймами на челе и ланитах... А уж сколько тысяч прошло пред моими глазами многоразличных рабочих людей всякого темперамента за время всей моей сознательной жизни и полувековой служебной деятельности – и вообразить трудно!.. По службе в Сибири мне приходилось иметь домашнею прислугою не только сосланных туда за разные преступления, но даже побывавших в каторге и телесно наказанных людей, и в них оказывались честные и полезные работники. В Оренбургском крае и на Севере Урала мне тоже приходилось иметь дело, на золотых приисках, с отчаянными рабочими (иногда – до 2000 человек); но никогда я не доводил расчётов с ними до опасного раздора и все они оставались мною довольны.

В последнее время своей провинциальной службы, до выезда в Петербург (в 1879-м г.), я управлял в течение пяти лет Главною Конторою транспортирования и страхования кладей одной значительной фирмы в Перми, имея под своею командою множество частных контор и агентств в обеих столицах и важнейших провинциальных городах – от Петербурга до самой "Китайской стены". Но волновавшие тогда русское Общество "студенческие беспорядки" и крамольные смуты побудили меня отказаться от этой почётной и выгодной службы и переселиться в Петербург, чтоб здесь дать, под своим личным наблюдением, высшее научное образование моим детям, которых тогда было уже 8 человек, из коих старшие двое сыновей успели пройти только до 5-го и 6-го классов гимназии.

Переместившись в Петербург и рассадив половину своих детей в столичные гимназии, я затем поступил на службу в Волжско-Камский Коммерческий банк, где для увеличения гонорара работал непомерно и имея ещё побочные вечерние занятия в других местах, например, в Главной Конторе Графини Н.А. Стенбок-Фермор, где мне пришлось цивилизовать счетоводство для всех её горных заводов на Урале (Верх-Исетский и другие), я всею этою многосложною работою расшатал своё здоровье настолько, что вынужден был уехать на отдых в одно из помещичьих имений Тульской губернии; но и там мне довелось ,"кстати", немало поработать, ревизуя управление этим имением и приводя в порядок запущенное счетоводство; а затем, вернувшись в Петербург, я принял здесь управление Главною Конторою периодических изданий С.Е. Добродеева: газет "Сын Отечества" и "Минута" и иллюстрированного журнала "Живописное Обозрение"; и в продолжении трёхлетней службы, возвышая, вместе с молодым издателем, реноме этих изданий (подписка в моё управление Главною Конторою увеличилась: на "Сын Отечества" почти в 10 раз и на "Живописное Обозрение" в пять раз), я опять разбил своё здоровье так, что доктора приговорили меня к немедленной "высылке" из суровой по климату столицы; после чего, отказавшись от службы, я отправился в путешествие за границу и проехал по Германии, Бельгии, Франции, Швейцарии и Австрии; по возвращении же оттуда мне довелось очень много путешествовать по всей Центральной России – до её юго-западных и юго-восточных границ: Прусской, Австрийской, Румынской и Турецкой, для собирания, по поручению Министерств Путей сообщения и Финансов, в сотрудничестве с известным статистиком А.А.Клоповым, сведений о нашей хлебной торговле и, в особенности, о крупчатном производстве, для чего я имел удовольствие прокатиться по всей "матушке"-Волге, по Приднепровскому и Привислянскому краям и по Чёрному морю,- снабжённый для путешествия по всем железным дорогам бесплатными годовыми билетами 1-го класса и пользуясь на вокзалах железных дорог агентскими помещениями – для отдыха и остановок. А за сим я поселился в Москве и вскоре принял на себя службу Главного Бухгалтера Русского Конно-промышленного Акционерного Общества, по поручению которого опять ездил за границу, для ревизии открытых им Отделений и агентств – в Берлине, Дрездене, Париже, Праге и Вене. После этой командировки, спустя год, я уж окончательно бросил частную службу, порешив, для успокоения своей старости, заняться своим скромным хозяйством и с этою целью переселился на Черноморское побережье, где на отведённых мне и моим детям казённых участках – близь г.Новороссийска занялся культурою шелковицы, винограда и разных фруктовых деревьев, построив там себе с многочисленною семьёю каменный двухэтажный дом, в котором и проживём лет семь; а затем по случаю смерти своей дорогой супруги, в виде урегулирования своих ресурсов, для дальнейшего развития культурного хозяйства, решился вновь принять предложенную мне выгодную службу в г. Одессе, в Управлении известного тамошнего богача Фальц-Фейна; но за введением им в это управление, для сотрудничества, двух евреев, я опять отказался от службы и вернулся в своё имение, где продолжал своё скромное хозяйство, рассчитывая провести там остаток своей жизни. Однако, этому моему скромному желанию не суждено было осуществиться. Начавшееся в России "революцьонное" движение и участившиеся на Черноморском побережье убийства, грабежи и разбои, а также внушительная разнузданность пришлого со всех концов России туда разносословного рабочего люда, большею частью бездомников-бобылей, с которыми мне приходилось, по роду хозяйственной культуры, стоять, что называется "лицом к лицу" в своей безлюдной пустыни, – всё это, в общей совокупности, побудило меня, не без сожаления, бросить свою оплаченную тяжёлым трудом имущественную собственность, с всеми чувствительными для меня потерями и убытками, покинуть, с глубоким вздохом, очаровательное Черноморско-Новороссийское побережье и вернуться на свой родной, не менее восхитительный Урал, где я на старости лет снова принялся за частную службу в качестве простого счетовода-бухгалтера в одном из частных банков, имея ещё вечерние занятия в некотором, ликвидирующем обширное торгово-промышленное и банкирское дело конкурсном управлении, – чтобы опять-таки не оставаться праздным и зарабатывать себе насущный кусок хлеба честным усиленным трудом, а затем уже спокойно сойти в "почётную могилу" на своей милой дорогой родине... Но, отправившись с Черноморского побережья в Октябре 1905 года и как раз попав в только что разгоревшуюся распроклятую железно-дорожную и почтово-телеграфную забастовку, нанёсшую единственно одному бедному народонаселению всей России многомиллионное разорение, я едва добрался до Урала – в течение целого месяца всесторонне знакомясь на бесчисленных станциях, при подневольных остановках и неизбежных заездах в прилежащие к железной дороге города и селения, – с возмутительным персоналом железнодорожных разбойников, захвативших в свои зверские когти наше всенародное государственное достояние...

Из вышеизложенного моего "послужного списка" и общежитейской автобиографии благосклонный читатель изволит усмотреть, что я довольно-таки потаскался "по белу свету" и не только в своём дорогом отечестве – в необъятной России, но ещё и в чужих государствах, с монархическим и республиканским "правлением" и стало быть перевидал миллионы людей многоразличного склада ума, образованности, положения и состояния, во всех проявлениях частной, народной и государственной жизни; немало и поработал на своём затянувшемся веку, в течение более уже полустолетия, и на свои трудовые гроши воспитал целый рой интеллигентных детей; а потому в качестве русского мирного гражданина-семьянина и бесшабашного работника я, кажется, "могу сметь" кое-о-чём и кое-о-ком "своё суждение иметь"?..

Само собою разумеется, что за недостатком во мне общечеловеческой талантливости и научной образованности все мои, с позволения сказать, "литературные" произведения не представляют собою идеального творчества, а только лишь свидетельствуют, что все мы, простые смертные люди, силимся высказать, так или иначе, свои мысли и чувства, да только не хватает у нас для этого необходимого знания и дара слова... Вот поэтому-то, в сознании собственного бессилия, я постоянно ратую, при всяком удобном случае, в пользу научного просвещения нашего юношества в самых широких размерах и во что бы то ни стало, ибо отлично понимаю, что без науки и мы, простые малограмотные и совсем безграмотные люди, и целое наше Всероссийское государство, пропадём, как говорится "ни за медный грош", а без религии, за желаемым безбожными революционерами "отделением Церкви от государства" Всевышний Творец неба и земли всесилен стереть нас, православных христиан, с лица этой самой земли. Именно в силу такого убеждения, вслед за великомученическою кончиною нашего Венценосного Благодетеля и Друга человечества, Царя-Освободителя Александра Николаевича, задавшись патриотическою мыслию – достойно и всенародно почтить этого Величайшего Монарха, я с другим деревенским поэтом-крестьянином (тоже из бывших "крепостных"), Максимом Васильевичем Карасёвым, составили проект такового чествования (заключавший в себе ровно сто параграфов), рассчитывая собрать на оное, с разрешения Высшего Правительства, хотя по одному гривеннику с освобождённой Бессмертным Монархом от рабства человеческой души и, на пожертвованные от 23 миллионов людей деньги (приблизительно до 2 1/2 миллионов рублей) построить на самом хребте Урала, именно в пункте водораздела, откуда реки и источники текут: одни – в Европейскую, а другие – в Азиатскую половину империи, – величественный монумент и при нём – общеобразовательный "крестьянский" Университет в священную память Царя-Освободителя, с храмом во имя Его Святого Соименника Благоверного Князя Александра Невского, а также: земледельческую ферму и горнозаводское научное Отделение с корпусом для общежития студентов, – для совершенно бесплатного содержания их там и дарового обучения в Университете (на что предположили собирать ежегодно с бывших же "крепостных" людей – тоже по гривеннику с души). И этот смелый проект мы лично представили тогдашнему Августейшему Председателю Государственного Совета Великому Князю Михаилу Николаевичу. Но против сего нашего патриотического проекта с ожесточением выступил в своём ретроградном органе – маргариновом "Гражданине" – известный тормоз всего прогрессивного движения в России, сиятельный писатель-князь Мещерский, набросивший на нас, инициаторов благоговейного чествования незабвенного Монарха, даже тень подозрения в так называемой полицейскими властями "политической неблагонадёжности" и – наш простосердечный проект, конечно, сдан был, без осуществления, на вечные времена в государственный архив, а сами мы с другом Карасёвым за свой пылкий патриотизм очутились ещё под негласным "надзором полиции",о чём мой товарищ по этому лёгонькому "несчастию" узнал совершенно случайно от дворника дома, в котором он непрерывно проживает на В.О. Петербурга уже более сорока лет, – и узнал г. Карасёв уже после того, как покойный СПБ Градоначальник Грессер официально объявил ему и мне Высочайшую благодарность Государя Императора Александра Александровича за выраженные нами Царю-Миротворцу, за величайшие благодеяния Его Венценосного Родителя, – чувства верноподданнической преданности по случаю исполнившегося, в 1886 году, 25-летия со дня освобождения крестьян от крепостной зависимости; ввиду чего сообразительный Грессер, тоже, вероятно, случайно узнавший о курьёзной поднадзорности безмятежных царелюбцев, без сомнения, тотчас же приказал вычеркнуть из полицейского наблюдательного лексикона эту изумительную аномалию отношений администрации к мирному народонаселению; о чём упомянутый дворник любезно, "по секрету", сообщил моему другу, непоколебимому монархисту...

Да здравствует наш возлюбленный новый Царь-Освободитель всего Своего Народа от деспотического гнёта и да крепнет своею могущественною силою здравомыслия возрождающаяся Государственная Дума!

Престарелый поэт Г. Швецов /подпись/.

Урал. 27.IV.1906." ("Возрождающаяся" после не бывшей Думы "Булыгинской").

Родился Гордей Михайлович в 1838 году в заводской даче Билимбай. Вообразить подобную судьбу в наш просвещённый либерально-демократический век – не получится; правда, и беспомощный крестьянский проект в сто параграфов – тоже: поднаторели, пообтесались, пообожглись...

Что же до ретивых лукавых чиновников и нестыковок-разногласий между тогдашними патриотами Швецовым и Мещерским (Пуришкевичем-Розановым-Меньшиковым и другими многими), тут ежели сегодня что поизменилось, то не к лучшему.

Всего в Синей книге 208 листов (416 страниц); в неё вплетены два типографских издания: "Найденный рай. Общежитейская поэма Дяди Гордея" СПБ,1905г. (130 стр.) и "Сборник стихотворений Дяди Гордея" СПБ,1890г. (140стр.). Остальное – треть книги – рукопись, аккуратная, чёткая, без единой помарки.

Открывает книгу рукописное стихотворение:

лл.2-8.

"Государственной Думе Патриотическое посвящение

Русского народного поэта Г.М. Швецова.

Народный Русский наш C обор! // К тебе поэта-старца взор // Направлен, днесь, с высот Урала. / /А эта Царства часть избрала // Членами в Думский Твой состав // Как ей позволил то Устав, // Числом – всех больше депутатов. // И ждём мы лучших результатов, // Для общей пользы мировой, // Каких совет разумный Твой // Достигнуть может, мощной силой, // Для всей России нашей, милой; // Мы ждём особенно, чтоб Русь // (Сказать я это не страшусь) // Осталась в е ч н о Православной, // Под властью той Самодержавной, // Что Бог над ней установил, // И первый Царь наш Михаил, // В эпоху памятного года, //По просьбе Русского Народа, //Смиренно принял эту власть; //И плакал он и Марфа-мать, //При этом горькими слезами. //Так, значит, русские – мы сами //Вручили скипетр тот Царю.//Об этом всем я говорю, //Когда заходит речь о власти, //О всякой нашей злой напасти //В моём отечестве родном.//Ещё молюсь я об одном,//Чтоб Русь единою осталась, //В куски отнюдь не раздроблялась. //Пускай живёт в ней "всяк язык" //(Как славный лирик говорит) //Вольготно, только – б е з м я т е ж н о: //В стране ли северной и снежной, //Или там где-нибудь в Крыму, //И, словом, всюду; ни кому //Мы жить свободно не мешаем //И лишь "к порядку" приглашаем, //О коем старец Гостомысл, //Имевший русский здравый смысл, //Вначале царства сокрушался, //Призвать князей в страну старался. //(...)Под властью призванных князей //И их преемников – царей, //Россия стала необъятной, //Для всех народов благодатной; //Её богатства всех влекут; //Мы видим в ней и тут и сюд: //Француза, немца, итальянца, //Британца, негра и китайца, //Да всех племён не перечесть! //В числе же русских также есть: //Мордва, татары и евреи, //И мало ль кто ещё засели //Из инородцев в -нашу Русь! //Уж я считать их не берусь. //(...) А всем пришельцам-инородцам, //Присущим русским всем господством, //От нас резонно объявить, //Что мы Россию раздробить //Отнюдь и Думе не позволим, //Как то и Царь сказать изволил, //Свободу нам провозгласив. //И я закончу этот стих //Желаньем Русскому Народу – //Хранить разумно ту свободу //И мир везде восстановить, //Работать дружно, честно жить. //А вместе с тем прошу я Думу://Судить о всех делах – без шуму //И быть Европе образцом //Во всех решеньях и во всём, //Чего она в делах коснётся, //Или журить кого придётся //Из всех Правительства властей, //Или управ и волостей - //Плохих правителей народных, //Дельцов же честных, благородных, //За ревность к делу поощрять; //И всем пример собой являть //Любовью к родине – России, //Глубокой верою в Мессию, //Как Бога, Господа Христа, //Почтёным знаменья Креста – //Эмблемы веры христианства, //Святыни русского крестьянства. //(...) За сим, с началом поздравляя, //Успеха Думе я желаю //Во всех делах, от всей души, //И буду мысленно, в тиши, //Усердно Господу молиться, //Чтоб не могло того случиться, //Чего крамольник-анархист, //Неукротимый террорист //И все изменники желают //И чем Россию разоряют. //Я буду Господа молить – //Народ весь русский вразумить //К порядку, миру и работе; //А членам Думы, в их заботе //О нуждах бедных всех людей, //О просвещении детей, //О росте общем государства //И сборе общего богатства, – //Обильно свыше ниспослать //Премудрость – Божью благодать. //Ура! Да здравствует Россия, //Монарх и войско – наша сила, //Верховный выборный Совет //И Дума – наш народный цвет! //Да будет счастием народу //Его разумная с в о б о д а!

Верноподданный Всероссийского, Самодержавного, Государя Императора,

С в о б о д н ы й гражданин,

престарелый поэт-баснописец

Гордей Швецов /подпись/.

г. Екатеринбург

Коробковская ул., д. №7"

Отношение к своим стихам у Дяди Гордея завидно трезвое:

л.198 об.

"Бухгалтер-поэт.

Сводя всё "счёты" да "балансы", //Оценку разного труда - //В делах коммерции, финансов, //Бухгалтер смеет иногда //Ценить и кое-что повыше; //Писать дерзает и в стихах.. .// Курьёзно?.. Правда! Но коль слышишь //О "политических грехах" //Беспутный говор, шалопайство, //То как "оценку" не черкнёшь //Всему подпольному бахвальству //И "общий счёт" не подведёшь //Деяний кой-кого из высших?!.. //Но всё ж бухгалтер – не поэт! //В его стихах – одни лишь цифры, //Красот поэзии в них нет. //И в том прошу я снисхожденья //У вас, читатель – патриот. //Своим мыслишкам, убежденьям //Составил я лишь краткий свод."

Здесь нет "унижения паче гордости"; не обладай Гордей Михайлович ясным разумом, не сделать бы ему такой своей судьбы вовек. И не ради самих стихов представил он Думе свою Синюю книгу, а исключительно ради "мыслишек, убеждений". Стихи у него пишутся как бы сами собой, кажется, будто сотни строк "Найденного рая" написаны за один присест. Местами они удивительно злободневны сегодня, столетие спустя (к большому сожалению). Например:

"...И уменьшили трактиры, мироедство, кабаки; //Совершенно прекратили засорение реки;//Для спасенья от пожаров завели пожарный склад: //В сёлах бедных – сами, даром, а в богатых – //На расклад сумм мирских или от земства. //Конокрадство, воровство и убийственные зверства, //Также – брань и озорство стали редкостью в селеньях..."

Вероятно, чувствуя всё же некоторую наивность, как бы запоздалость своей крестьянской эпопеи, Дядя Гордей объясняет:

л.110.

"Поэма "Найденный рай" написана автором Г.М. Швецовым назад тому 15 лет. Но, так как в конце её выражена слишком смелая, по тогдашнему времени, поэтическая мысль о необходимости осуществляемого ныне призвания народного представительства к участию в государственной работе,- поэтому автор не решался ходатайствовать об издании – до осени 1904 года, когда представил поэму для просмотра в С-Петербургский Цензурный Комитет; однако, молодой цензор-грек Спофариос (только что окончивший курс Университета студент) и тогда ещё не разрешил издание. После сего, по жалобе автора Г-ну Министру Внутренних Дел – А.Г. Булыгину, поэма была вновь пересмотрена в том же Цензурном Комитете другим уже, более компетентным – русским цензором г.Лебедевым, который не только нашёл её совершенно безвредною, но признал "высокопатриотическим произведением", и только тогда уже это безобидное сочинение было, наконец, в Апреле 1905 года, разрешено к изданию(...)"

И словно бы предвидя будущий врождённый порок Думы, предостерегает:

"...А потому отнюдь не следует допускать огульного, бесшабашного осуждения всех без разбора государственных деятелей Русского Царства и позорить на весь свет всё Высшее Правительство."

В конце ХIХ века наивные лубочные вирши, как у Дяди Гордея, ещё охотно читались и выслушивались бесхитростным крестьянским людом, как подолгу слушали на ярмарках сказителей и пение слепцов, толпились у балаганов и театра Петрушки. "Венок Царю-Великомученику" Дяди Гордея выдержал "девять массивных изданий", доходы от которых автор переадресовал Строительной комиссии храма Воскресения Христова / Спаса-на-Крови (где они странным образом затерялись; позднее Комиссия была распущена, заведующий пожертвованиями генерал П.Ф. Исеев осуждён).

Стихи Дяди Гордея вполне достигали среднего уровня журнальной поэзии 80-90-х годов, той же "Минуты", "Сына Отечества", "Живописного обозрения"; уступая иным публикациям в лирических переливах и вящей книжности, уверенно отличались знанием жизни и спокойной охранительной позицией.

л.161.

"МОЛОДОМУ ПОЭТУ,

ищущему "через реку сомнений брода"

и жаждущему широких "прав" для русского народа.

Зачем ты, путник, ищешь "брода",

Когда уж он давно открыт

"Сынами" многими "народа"

И крест Христа на нём стоит?

Давно ль "учитель" Достоевский

И наш святитель Филарет,

Своим могучим словом, веским,

Туда указывали свет?..

"Свободы", "прав" мы все желаем...

Но... дайте ж право и Царю -

Ходить спокойно между нами!

Тогда – смотрите на зарю..."

Царелюбие Гордея Михайловича, истовое, незамутнённое, уже чуждое многим его современникам, на самом-то деле было сердечным средоточием его патриотизма, нерасторжимой его сопричастности живой России, исторической и повседневной, а не вымышленной, перекорёженной, якобы "светлобудущной". Всем своим существом ощущая в Образе преемственных Царей Удерживающего врата адовы, гудящие, трещащие под напругом хаоса сатанинского, он дерзает (задолго до Интернета!) взывать к Персонам Высших Сфер и Августейшим Особам, даже напрямую к Монарху.

лл.10-13.

"Заключительный пункт всеподданнейшего письма Г.М. Швецова

на Высочайшее имя Государя Императора Николая Александровича

от 4 января 1905 года,

которым верноподданный поэт дерзновенно предупреждал возлюбленного Монарха об угрожавшей Его Императорскому Величеству с Августейшим Семейством страшной опасности; но письмо, переданное для поспешного вручения Государю, запечатанным, одному из наиболее близких к Престолу камергеров, за силою какого-то придворного "этикета", не могло быть представлено Императору до ужаснейшей, предсказанной поэтом, катастрофы

6 января того года, за которою поэт, в горьком сокрушении о невозможности для верных сынов России непосредственно сообщать Монарху даже об опасности для Его драгоценной жизни, отослал копию с приводимого "заключительного пункта" Августейшему Брату Государя, Великому Князю Михаилу Александровичу.

Копия.

Добросердечный и Миролюбивый Государь!

Как народный поэт (а поэты в древности даже считались пророками), я ставлю своим патриотическим долгом, на основании всего мною слышанного и совершающегося в государстве, безбоязненно возвестить Вашему Императорскому Величеству, что в виду многих неблагоприятных обстоятельств текущей народной и государственной жизни, вызванных отчасти войною с Япониею и, более того, своеволием и злоупотреблениями Центральной и провинциальной администрации о чём, как видно из Вашего Именного Высочайшего Указа Правительствующему Сенату от 12 декабря, дошло уже и до сведения Вашего Императорского Величества, – весь здравомыслящий русский народ находит благополезным и неотложным созвание Вами Всероссийского Земского Собора, и отнюдь не для ограничения, а для более прочного укрепления Вашей единоличной Самодержавной власти, но с ответственностью пред этим Всенародным Собором всех властных государственных деятелей, – а также для обсуждения мероприятий к благоустройству государства и безотлагательному удовлетворению всех народных нужд и всеобщему, благополезному, научному просвещению юношества. Нам известно уже, что Величайший Монарх, Царь-Освободитель, наметил ещё при своей жизни созвание желаемого Собора; но проклятые цареубийцы поспешили надеть на Его священную главу терновый венец и – воля Порфироносного Благодетеля и Друга человечества осталась неисполненною. Глубокосозерцательный Царь России восторженно говорил: "Мой простой русский народ – великий народ, во всём мире нет такого народа"! И в этом своём убеждении Народолюбивый Государь, в своём достопамятном освободительном Манифесте 19 февраля 1861 года, недаром начертал боговдохновенные золотые слова: "Полагаемся и на здравый смысл Нашего народа".

Полагайтесь и Вы, мой Возлюбленный Монарх, на этот "здравый смысл" и спешите исполнить вышеобъяснённое единодушное желание всех здравомыслящих русских людей, а тем самым – откройте нам, верноподданным, полную возможность сплотиться у Вашего Императорского Трона крепкою, несокрушимою стеною: да не дерзнёт ничья крамольная злодейская рука посягнуть на Вашу священную жизнь! Ваши Венценосные Предшественники – Дед и Родитель, своими бессмертными благотворениями, проявили всю могущественную силу и величие Самодержавной власти, а Вам, Государь, Провидение предуказывает открыть всему поднебесному миру – Вашу монархическую красоту Русского Самодержавия.

Вашего Императорского Величества

Верноподданнейший Воскресенский 2-й гильдии купец

Гордей Михайлович Швецов.

СПБ, 4 января 1905 года"

Ужаснувшая Дядю Гордея "катастрофа 6 января" – выстрел со Стрелки Васильевского острова одной из пушек салютной батареи вместо холостого заряда – картечью! – на Обряде Водосвятия у Иордани перед Зимним дворцом в присутствии Царской Семьи!.. Сошло благополучно: поранило в голову городового, расщепило древко (навершие?) одного из знамён и повыбило стёкла во Дворце. Дотошное (?) следствие установило: офицеры, развернув батарею, ушли в здание Биржи пить кофе; в стволе одного из орудий оказалась забытая с недавних учений учебная (по счастью) облегчённая картечь – то есть обычное разгильдяйство, в данном случае преступное. Виновные названы и наказаны (по нормам либеральной эпохи).

Трагедии, происходящие "по недосмотру" в чём-то пострашнее умышленных. Картечный инцидент имел ещё и престранное эхо: пострадавший городовой носил фамилию Романов, а пострадавшее знамя принадлежало Гвардейскому флотскому экипажу Великого князя Кирилла Владимировича, в Феврале 1917-го украсившегося красным бантом и явившегося во главе флотской гвардии – в распоряжение бунтующей Думы.

Дядя Гордей, вообще откликавшийся на многие знаковые события, посвятил стихотворение и злополучной картечи. Однако ни словом не обмолвился о жутком событии 9 января того же года на Дворцовой площади. Законопослушный монархист, не мог он сочувствовать партизанщине, и, кроме того, не понимал до конца, что же именно произошло там 9 января? (Как не знаем этого и мы сегодня, - авт.). При всём том переживал он дерзостные нападки подступающей, обступающей революции, как немногие тогда; в канун годовщины Освобождения крестьян снова пытается достучаться до Высшей Власти.

л.14.

"Копия телеграммы, посланной ранним утром 18 февраля 1905 года

Председателю Комитета Министров Витте.

Всем грозит ужаснейшая беда. Слёзно умоляйте Государя завтра издать Манифест непосредственно Народу – о созыве Земского Собора (в) кратчайший срок. Никакие иные акты не усмирят волнения. Дорога каждая минута. Причины объясню лично. Спасите Россию, многострадального Царя; сообщите содержание депеши тотчас Булыгину, Манухину, Ермолову, другим Министрам.

Престарелый поэт Г.Швецов"

Уместно вспомнить, что как раз в это время громко заговорили о созыве Собора, только не Земского, а Церковного – для восстановления в России патриаршества. Заговорили, как повелось тогда – стенка на стенку, в домыслах и выражениях пресса уже не стеснялась. Обер-прокурор Синода 78-летний Победоносцев К.П. хворал. Сторонников "церковной реформы" поддержал премьер С.Ю. Витте вкупе с товарищем обер-прокурора В.К. Саблером. Предположили Собора не собирать, избрание Патриарха доверить съезду 69 епископов Русской церкви. Но восстал с одра Победоносцев, заявил, что дело это отнюдь не мирских властей, а исключительно церковных; против затеи не возразил, но воспрепятствовать постарался. Должно быть, Константин Петрович лучше всех понимал, что кроме нелепости избрания Патриарха наскоро, келейно, просто не видать в России человека, пригодного на патриаршее служение. А если бы таковой вдруг появился, как избегнуть хулы-очернительства Патриарха распоясавшейся прессой, чреватого либо уничижением патриаршего достоинства, либо церковной распрей всероссийской... Говорят, будто Николай II предлагал Себя на Патриарший престол, чем обозначил бы полную безнадёжность момента – по причине выморочности и общества, и властных элит.

...Патриарх будет избран Поместным Собором весною 1918 года посреди расстреливаемой красногвардейскими пушками Москвы. А окончательно утвердится лишь в 1943-м, в пекле Отечественной войны...

Дядя Гордей любую власть – светскую ли, духовную – принимал данной от Бога и озабочен был не олицетворением власти, а её благим произволением. Большую надежду питал он на совместную дружную деятельность прежних Высших Властей и нового народного представительства, пусть и не Земского Собора, лишь бы не медлили приступить, ведь "промедление смерти подобно"...

лл.32-35

"Слёзная патриотическая мольба

народного поэта всем Гг. Русским Министрам.

Ваши Сиятельства и Ваши Превосходительства,

Милостивые Государи!

Заготовив уже свои прилагаемые "Виды и предположения" я, до отсылки их сегодня в Ваш Министерский Совет, прочитал напечатанное в "Новом Времени" Правительственное сообщение об оттяжке созыва народных представителей на неопределённое время и, простите старика-поэта за мою патриотическую откровенность,- до исступления ужаснулся! Ужаснулся этой, вольной или невольной, министерской медленности в столь необходимом осуществлении важнейшей и неотложной государственной реформы,- когда, по моим практическим соображениям, легко можно созвать сказанных представителей по телеграфу в два-три часа времени, подобно тому, как Г. Министр Внутренних Дел распубликовал, по телеграфу же, данный на его имя 18-го минувшего февраля Высочайший Рескрипт,- и через каких-нибудь две-три недели все предводители дворянства, городские головы столичных и важнейших провинциальных городов и председатели земских управ, к Вашим услугам, будут уже здесь, в Петербурге, и разве запоздают одни депутаты от сельчан, которых на первые дни общего совещания выборных представителей с Вами или отдельно с Министром Внутренних Дел, могут вполне заменить земские деятели, в поместном избрании которых, между всеми сословиями, в качестве частных или общинных землевладельцев участвует и крестьянство; а потом ещё недели через две, много – через месяц, явятся в Совещание Министра Внутренних Дел и выборные представители от всех сельских обществ; так что через два-три месяца Русское Правительство в состоянии будет заняться основательным обсуждением всех возложенных на него государственных задач с участием выборных представителей и даже успеет провести некоторые экстренные меры умиротворения народа и благоустройства государства в быстрое исполнение; тогда как по заявлению Господина Министра Внутренних Дел, через три месяца могут быть окончены в Министерстве лишь проекты и соображения, и то только о способах созыва выборных представителей, а затем эти проекты внесутся на обсуждение Высшего Совета и т.д., словом – призыв выборных людей может оттянуться, как я сказал выше, на неопределённое время или, как уверяют простой народ и молодую интеллигенцию подпольные агитаторы-террористы,- "совсем не осуществиться никогда"... Вот именно этого-то я и ужасаюсь. Да ведь в три только месяца неукротимые крамольники-анархисты при содействии завлекаемого ими в свои дьявольские сети и уже изверившегося в правительственную деятельность простого народа, могут разграбить не одну ещё Ялту и разнести не одно полицейское управление и иные правительственные, даже столичные, учреждения и в конце концов могут добраться и до Вас, Господа Министры, как они уже неоднократно практиковали и эту ужаснейшую меру своей неукротимой свирепости... А тогда кого мы, безмятежные обыватели, будем умолять о спасении Царя и о своей личной безопасности?.. Подумайте, Ваши Сиятельства и Ваши Превосходительства!

Внемлите, Гг. Министры, старческому гласу уважаемого русским простым народом поэта-царелюбца, не подвергайте нашего возлюбленного многострадального монарха явной опасности и спасите погибающую Православную Русь от окончательного разгрома её внешними и внутренними врагами.

Безутешно плачущий от созерцаемого отечественного горя –

Престарелый поэт Г. Швецов /подпись/"

Последним назидательным намёком "Народному Русскому Собору" был скромный пример поэта-баснописца, показывающий, что пользу людям следует приносить, не покладая рук, всеми своими способностями:

л.117об.

"...Из моих сочинений в прозе последним было издано, в 1901 году, "Руководство

двойной колонной бухгалтерии с приложением картографического "Самоучителя" (план в 2 аршина высоты и 1 1/2 арш. ширины), представляющего свод счетов сельскохозяйственной экономии, и особой наглядной "Азбуки бухгалтерии" – одобренное Учёным Комитетом Министерства Земледелия и Государственных Имуществ и отпечатанное этим Министерством (в количестве 5.000 экз.) на государственный счёт в исключительную пользу сельскохозяйственных учебных заведений (в которые только и разослано Министерством "по всей Руси великой"). За это скромное сочинение я тоже осчастливлен Высочайшею благодарностию Его Императорского Величества, а господа преподаватели-педагоги сказанных рассадников особенно благополезного для юношества землевладельцев и земледельцев народного просвещения удостоили автора своими благоприятными отзывами о целесообразности "Руководства", направленными непосредственно в упомянутое Министерство. Автор /подпись/."

История Государственной Думы, всех её четырёх созывов, достаточно известна – история прискорбная.

"Государственная Дума – острый клин, постепенно загоняемый в тело безответственной бюрократии", – высказался кадетский депутат от Москвы профессор Кизеветтер А.А., кстати, читавший курс крестьянской реформы.

"Истинная свобода не дарится и не вырывается, а вырабатывается", – возразил радикалам депутат-октябрист Л.Г. Люц, товарищ прокурора Одесского окружного суда, то есть представитель бюрократии, то есть воплощенная ответственность – в сравнении с безответственным экстремизмом либералов, частенько приправленным садистическими нотками: "острый клин, загоняемый..."

I-я Дума была распущена через 72 дня после открытия. II-я – через сто дней. III-ю Думу сумел урезонить П.А. Столыпин; после его убийства в сентябре 1911-го всякие надежды на государственную работу Думы канули. IV-я Дума, под конец совсем оборзев, обвалила-таки государственность российскую. Скажут: хороша была государственность!.. Да. Но сколько же "острых клиньев" тупо загнала Дума "в тело" государственности за 10 лет своего прозябания!.. Причина? Хроническое евробесие российской интеллигенции, столичной в особенности. К тому же безбожие и русофобия многих из них.

Керенский А.Ф., преемник короткого кадетского правления Россией (III-IV, 1917 г.) признавался: "В молодости у меня тоже сложилось своё собственное представление о России, которое не имело ничего общего с её настоящим, ни с её прошлым, но, как я был уверен, всей логикой истории должно обязательно реализоваться в будущем". Такой "уверенный" он был далеко не одинок: "тоже сложилось..."

Итогом долгого глумления над Самодержавием-Православием-Народностью получили не Либерте-Эгалите-Фратерните, а Диктатуру ("пролетариата"!!) – Марксизм/Ленинизм и – Дружбу народов, поскольку переделать русский народ в тот раз не получилось (однако, "не катаньем, так мытьём" и усилия прилагаются).

"Россия была страной сказочной свободы", – вздыхал Керенский на старости лет в эмиграции на возлюбленном Западе.

Вся жизнь Дяди Гордея тому наилучшее доказательство, как и безнаказанность думской оголтелой левизны.

Многие думские заводилы вовремя унесли ноги в Европу; оставшиеся думцы почти все погибли. Пережил всех депутатов всех четырёх Дум тоже натерпевшийся "правый депутат" Василий Витальевич Шульгин (1878-1976), герой документально-художественного фильма "Перед судом истории" (1965). Судят его эпигоны думской социал-демократии, они же – кадры нынешних псевдоправых сил. И подсудимый Шульгин своим спокойным человеческим достоинством ведь выигрывает тот суд!

Текст подготовил Борис Белоголовый