Тихая страна

Путевые очерки

ТРОПА ИОАННА БОГОСЛОВА

Путешествуя по России, я не раз наталкивался в какой-нибудь глухой деревушке на заброшенный деревянный храм. Выломанные рамы и вздыбившиеся плахи провалившегося пола, рухнувший потолок и разбросанные кругом обгоревшие бревна. А дальше — покосившиеся кресты сельского кладбища, на котором скоро уже некого будет хоронить.

 

Погост Никола на Плесне между Ярославлем и Рыбинском…

 

Село Зачачье на Северной Двине…

 

Село Волосово на Верхней Онеге…

 

И еще много других таких же печальных развалин.

 

Живы ли сейчас эти заблудившиеся в веках инвалиды? Или их место уже заполонили кусты бузины? Бог весть…

 

В начале XX века Московское Археологическое общество издало своего рода каталог деревянных церквей в нескольких губерниях Центральной и Северной России. С тех пор этот каталог давно уже превратился в некролог.

 

Чистейшие образцы русского национального гения. Знаки небес, одухотворявшие своими певучими линиями прозябание целой волости. Их нет. Они сгорели. А точнее сказать — их сожгли. Сожгли за веру. Как Аввакума в Пустозерске. Вечная им память.

 

Глядя на бесконечное равнодушие русского человека к своему прошлому — то есть по сути дела к самому себе — хочется плакать.

 

Канули в лету времена "воинствующих безбожников". Настали времена "благочестивых разбойников". Но все так же гибнут деревянные храмы, оставленные без заботы и присмотра в далеких селах. Гибнут от молнии или от костерка, что развела внутри безнадзорная ребятня, гибнут от старости или от одиночества в мире телефонов и телевизоров.

 

Но немногим лучше и судьба тех деревянных церквей, которые были разобраны по бревнышку и отвезены в какую-нибудь музейную резервацию. Они походят на растения, выкопанные из земли и посаженные в горшке на подоконник.

 

Так и стоят они там, на кочковатой равнине за Ипатьевским монастырем. Стоят по местам, по дорожкам, точно слуги перед приездом барина. А вот и сам "барин" пожаловал: редкая толпа скучающих туристов, послушно отбывающих срок до вечерней попойки в гостинице…

 

Среди рассеянных по России деревянных церквей я выделяю одну, любимейшую. "Amata nobis quantum amabitur nulla". О ней я и хочу вспомнить напоследок.

 

Недалеко от Ростова Великого петляет среди болотистых низин речка Ишня. Незаметно мелькает она под колесами грузовиков, мчащихся по шоссе из Москвы в Ярославль. Да и заметив, мало кто станет смотреть на нее. Ведь впереди разворачивается панорама юго-западной части Ростова. Над россыпью деревянных домишек поднимаются соцветия глав Спасо-Яковлевского и Княгинина монастырей. А за ними — голубовато-серая полоса огромного озера.

 

Трудно отвести глаз от этой дивной билибинской акварели. И никто не повернет голову налево, туда, где за высокой насыпью железной дороги вытягивает шею, словно тоже желая взглянуть на далекое озеро, одинокая деревянная церквушка. Это Иоанн Богослов на Ишне…

 

В те далекие времена, когда оплаченные щедрой профсоюзной казной автобусы с гордой надписью "Москва. Турист" носились по дорогам Золотого кольца, словно свора гончих псов… В те времена, когда дорога из Ярославля в Вологду исчезала за северной окраиной села Пречистое и вновь появлялась лишь через пять непроходимых верст… В те времена, когда гостиница "Кострома" казалась мне венцом благоустройства…

 

Ах, даже и в те золотые времена церковь Иоанна Богослова под Ростовом, которую экскурсоводы снисходительно именовали "деревяшкой", пользовалась умеренной популярностью. Она была включена в программу по Ростову. И все же редкий гид приводил сюда своих людей, теряя целый час драгоценного времени и рискуя уложить половину группы под неожиданно вылетающий из-за поворота скорый поезд.

 

Так было прежде. Но как не ходили тогда, так, должно быть, не ходят сюда и теперь. А между тем, эта экскурсия многого стоит. И потому — совершим ее.

 

Первая награда за труд и за риск — прогулка по тропинке, ведущей к селу. Кругом сельская идиллия. Луговое разноцветье, грядки знаменитого ростовского лука, курино-гусиное царство…

 

Церковь стоит на самом краю села Богослов. Его вросшие в землю избы далеко отодвинулись друг от друга, словно редкие зубы старухи. По широкой луговине перед домами в старину проходила торная дорога в Ростов. За селом она спускалась к реке. Здесь, над переправой, и поставили этот храм безымянные мастера в 1689 году.

 

Вода в Ишне прежде была солоноватой на вкус и славилась целебными свойствами. Речку подпитывали глубинные ключи с минеральными солями. По ее берегам ростовские предприниматели рыли колодцы. Добытый в них раствор выпаривали и получали соль. Должно быть, именно эти варницы и "съели" обширные леса, окружавшие Ростов.

 

Село, возникшее на этих кипящих промыслах, так и назвали — Варницы. От него до Иоанна Богослова — не более трех верст.

 

Согласно древнему ростовскому преданию, именно там, в Варницах, появился на свет преподобный Сергий Радонежский. И где-то в этих местах отрок Варфоломей — так звали святого до монашеского пострига — искал своих пропавших лошадей и встретил под дубом ангела в виде чудесного старца.

 

Старый Ростов — город мистический. Испарения гнилого озера сладко туманят разум. Реальность растворяется в белесом тумане, а видения становятся реальностью. И вот уже на взгорье, над Ишней, опять выходит из тумана апостол Иоанн Богослов. Местное предание гласит, что некогда он являлся здесь ростовскому монаху Авраамию.

 

И если присмотреться, то можно увидеть, что и сейчас он стоит там, на взгорье — высокий, слегка сутулый старец с огромным лбом и пронзительным взглядом. Он смотрит на нас. Он идет к нам. Ведь это его земля…

 

Но оставим мир ростовских видений и поглядим на церковь. Сказать по правде, сегодня она несколько "не в форме". Лет сто назад её бревенчатое тело было заключено в своего рода дощатый футляр. Тогдашние реставраторы полагали, что обшивка спасает храм от разрушительного воздействия дождя и снега. Для полной надежности доски покрасили какой-то странной рыжевато-коричневой краской — родной сестрой корабельного сурика.

 

Спасает суриковая обшивка памятник архитектуры или не спасает — не ясно и по сей день. Но как бы там ни было, футляр похоронил в своих недрах и красоту могучих старых бревен, и звенящие, как струна, пропорции храма.

 

Но не только уродливый футляр искажает первоначальный облик церкви Иоанна Богослова. С годами она утратила южную паперть и стала как бы "кривобокой". Потом над ее крыльцом поставили неуклюжую колокольню, а открытую лестницу закрыли дощатым коробом. Потом изящную "крестчатую бочку", служившую основанием для барабана главки, заменили какой-то странной "лепешкой".

 

Судьба церкви Иоанна Богослова на Ишне — единственной деревянной церкви, сохранившейся в Ярославской области — типична для большинства ее сородичей. Обшитые досками, закрашенные Бог знает какими красками, "украшенные" классическим портиками и сандриками, они могли бы выступать свидетелями обвинения в суде над человеческой глупостью.

 

Старая архитектура отличается своего рода "гордостью". И потому она не терпит произвола. Любое произвольное изменение первоначального проекта неизбежно будет его ухудшением. Эти простые истины вытекают из самой природы древнерусского зодчества.

 

Главным секретом старых мастеров было чувство стиля. Едва ли хоть один из них мог выразить его словами. В подрядах на постройку храма этот неуловимый, но важнейший момент иногда определялся туманной формулой: строить "как мера и красота скажет".

 

Суть дела состояла в том, что все элементы здания — от силуэта на фоне неба до ступеньки крыльца — подчинялись единой мере, единому ритму. Известно, что древнерусские строительные меры (маховая сажень, косая сажень, локоть, четверть) соответствовали тем или другим размерам человеческого тела. Однако этот рукотворный ритм должен был иметь таинственное родство и с ритмом природы, с особенностями окружающего ландшафта. Все это было, так сказать, "искусство на кончиках пальцев". Но в итоге здание, построенное хорошим мастером, почти переходило из мира неодушевленного в мир одушевленного. По своей целостности оно приближалось к живому организму.

 

А что можно отнять или прибавить, скажем, к человеческому телу?

 

Однако за разговором мы уже почти достигли цели. Завидев из окна цепочку людей, идущих по тропинке в сторону храма, из крайнего дома торопливо выкатывалась маленькая старушка-смотрительница с серьезным именем Надежда Константиновна. Она несла ключ, которым торжественно отпирала замок на дверях притвора. Слушая заученную песню экскурсовода, старушка одобрительно кивала. Случалось, она не утерпев, вступала в разговор и охотно рассказывала о том, что всю жизнь прожила в этом селе и когда-то венчалась в этой церкви. Вспоминала она и о том, как однажды в церковь залетела шаровая молния, но, походив по храму, благополучно вылетела в другое окно, лишь слегка опалив одну икону. Эта история неизменно приводила слушателей в благоговейное молчание…

 

Итак, Надежда Константиновна — мир праху ее! — опять открывает нам главную дверь своей жизни. Мы медленно поднимаемся по лестнице в таинственный сумрак паперти. Пожалуй, именно здесь и должны водиться краснокрылые ангелы с картин Попкова.

 

Вот и паперть. Широкая галерея, как бы висящая на далеко выступающих могучих бревнах-консолях. Их можно было увидеть внизу, под лестницей, где обшивка не полностью закрывала тело храма.

 

Галерея окружала основной "четверик" (да простит мне читатель этот жаргон экскурсоводов и искусствоведов) с трех сторон. К четвертой, восточной, был "прирублен" алтарь.

 

Вдоль стен паперти тянулась широкая лавка — отрада взора и усталых ног. Здесь так славно было посидеть после долгой службы, посудачить о деревенских новостях. Присядем и мы, оглянемся вокруг.

 

Нас окружает мир старого дерева. Службы в храме давно нет. Но запах ладана впитался в бревна. Они источают какой-то легкий и старинный дух.

 

Для истинного знатока нет большего счастья, чем подлинник. Старое дерево почти невозможно подделать. Этим оно отличается от скрытой под штукатуркой кирпичной кладки.

 

Положим ладонь на этот громадный косяк двери, ведущей в храм. Вот мы и прикоснулись к семнадцатому веку.

 

Многого стоит и сама дверь со старинным секирным замком. Она напоминает створку крепостных ворот. Право, эта дверь может поспорить с любым тараном.

 

Вот богатырская дверь со скрипом повернулась на кованых петлях и мы, перешагнув через высокий порог, заходим в ушедшую Русь…

 

 

ПРЕЖДЕ И ТЕПЕРЬ

Впервые судьба привела меня на архипелаг в апреле уже такого далекого 1984 года. С тех пор я много лет подряд приезжал сюда, и каждый раз находил здесь нечто новое. Одна новизна радовала, другая печалила. Но так или иначе, Соловки менялись у меня на глазах. Сегодня они уже совсем не те, какими были полтора или два десятка лет назад.

 

Нет, вечные приливы и отливы все так же лениво поглаживают холодные спины валунов. И море остается все таким же Белым, и застывшие лесные озера все так же безупречно отражаю золотую осень.

 

Но изменилась, так сказать, "человеческая составляющая" Соловков. Другим стал не только внешний вид монастыря и поселка, но и весь уклад жизни соловчан. На смену святой бедности и сельскому покою пришла торгашеская суетливость. Медленно, но верно умами местных жителей овладевает простая и сильная идея: "Все — на продажу". Философы и мечтатели, "взыскующие града", которые еще недавно составляли соль земли соловецкой, уходят один за другим. Одни — на материк, а другие — на тихое кладбище за окраиной поселка.

 

Быть так. Но мои Соловки, какими я увидел их тогда и какими запомнил на всю жизнь, остались при мне. Они живут в моей памяти. Они дороги мне, и может быть, не мне одному. А потому опишем все, как помним…

 

Был серенький оттепельный день. Небольшой двухмоторный самолет с красно-белой раскраской фюзеляжа целый час тяжело пробивался сквозь плотные слои влажно-серых облаков и наконец устало присел на щербатый бетон взлетной полосы маленького аэропорта.

 

Уже при заходе на посадку сквозь просветы в облаках я впервые увидел монастырь. Огромный и черный, он лежал на белом снегу, словно какой-то невиданный доисторический зверь. Могучие лапы стен, узловатые бугры башен, рыжеватая чешуя железных крыш, а посредине всего этого — темная бесформенная громада собора.

 

Потом я шел по недлинной дороге от аэропорта до поселка, оглушенный тишиной. Под ногами постукивали и пружинили деревянные доски узкого настила. За ним началась вымощенная булыжником главная улица. По сторонам ее стояли перекошенные старостью деревянные постройки циклопических размеров. Одни, судя по кисейным занавескам и горшкам с алеющей геранью, были жилыми. Другие безропотно служили в качестве амбаров, конюшен и коровников. Кое-где на стенах этих сооружений виднелись доски с поблекшими надписями, сообщавшими о том, что они построены еще в прошлом веке.

 

 

Страница 2 - 2 из 4
Начало | Пред. | 1 2 3 4 | След. | Конец | Все
© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru