Исторический роман и глобальный мир

Давным-давно, в начале 80-ых годов, когда я работал в журнале "Литературная учеба", в гости к нашему главному редактору Александру Алексеевичу Михайлову зашел его друг, польский писатель. Во время общего товарищеского застолья разговор в частности зашел о Генрике Сенкевиче. Я, со студенческой решительностью заявил, что Сенкевич, конечно, автор известный, Нобелевский лауреат, но, говоря по правде, мастер не самый великий. Не Бунин, например. Помнится, пан поляк разозлился и расстроился, говорил очень страстно, но не очень убедительно. Но одна фраза мне запомнилась. "Был момент, когда Польша существовала в этом мире только в виде романов Сенкевича".

 

Фраза не только запомнилась, но спустя какое-то время подтолкнула к написанию этой статьи.

 

С самого детства я читаю исторические повествования, прочел их бездну и давно уже обратил внимание, что есть несколько моделей функционирования этого жанра в литературах разных стран и эпох.

 

Первую модель я бы назвал, конечно, условно, "моделью Сенкевича".

 

Собственно говоря, почти у каждой страны был в истории такой момент, когда она была унижена, растоптана, лежала в развалинах. Национальный дух, лишенный возможности реализовать себя в мире материальном, например, поднять народ на изгнание захватчиков, переходил к действию в мирах воображаемых. Обычно это выражалось в появлении разного рода книг. И что интересно, чаще всего автор выводил в своем произведении не коллизии ему современные, но обращался к ситуациям и героям прошлого.

 

Примеров бездна.

 

Вот, тот же Сенкевич.

 

Он жил в то время, когда Польша была частью Российской империи. Прямую агитацию против царского режима знаменитый романист своим делом и долгом не считал, он описывал в романах "Потоп", "Огнем и мечем" и "Пан Володыевский" события XVII века, пытаясь с помощью образов того времени внушить современным ему полякам идею национального достоинства, мечту о собственной государственности.

 

То же и в Италии. В XIX веке страна была раздроблена на многочисленные княжества и находилась в подчинении у австрийцев. Существовала в эти годы многочисленная и разнообразная агитационная литература карбонариев - памфлеты, листовки. Но наряду со всем этим исторические писатели Карло Мандзони (роман "Обрученные"), и Рафаэло Джованьоли ("Спартак") обращались соответственно к Италии двухвековой давности, и к временам Древнего Рима, черпая в прошлом своей земли пищу для национальной гордости разобщенных итальянцев.

 

"Тиль Уленшпигель" Шарля де Костера, повествующий о борьбе жителей Фландрии с испанскими захватчиками в XVI веке, в сущности, был аргументом в споре о судьбах бельгийской государственности во второй половине 19-го века.

 

Йожеф Дарваш, венгерский писатель, работал в середине века XX-го. Героем романа "Победитель турок" сделал Лайоша Хуньяди, государственного деятеля жившего за пятьсот лет до того. То есть, автор тихий антисталинист, противник советского контроля над самобытной "паннонской нацией", а герой борется с османской экспансией.

 

Фердинанд Мейер, швейцарец, из первой трети позапрошлого столетия, когда происходило становление швейцарской федерации, обращается в романе "Юрг Иенач" к перипетиям чудовищной Тридцатилетней войны XVII века, когда само существование большого германского мира было под вопросом.

 

Советский грузинский классик Константинэ Гамахурдия в книге "Десница великого мастера" ведет речь о временах Давида-строителя. Так же писатель советского времени Дереник Демирчян в романе "Вардананк" обращается к персидскому нашествию на Армению, случившемуся в третьем веке нашей эры. Примеры можно было бы множить и множить.

 

Цель у всех этих попыток, как правило, одна - напомнить народу-современнику о великих тенях прошлого, о звездных или страшных часах нации. "Величие в драматизме!" - как сказал Лессинг. Поэтому писатели чаще всего обращаются к тем моментам истории своего народа, когда он или находится на вершине успеха, или на краю гибели. Тут уж многое зависит от темперамента нации и особенностей психики конкретного автора. Но в целом, и главном, принцип конструкции сходен в разных странах: исторический роман это попытка стряхнуть оторопь и сон, которые время от времени овладевают национальным сознанием, они опаснее стыда и отчаяния.

 

Маленькое отступление. Говоря об историческом романе, нельзя не сказать ни слова о романистах. А, говоря о них, нельзя не отметить одну особенность. Авторы знаменитых и влиятельных в своей культуре исторических произведений, весьма часто оказываются людьми тесно связанными с миром реальной власти, близкими к, так сказать, правящему дому. Сын упоминавшегося выше, Константинэ Гамсахурдиа Звиад стал президентом Грузии; Дереник Демирчян, дальний, но все же родственник первого секретаря Армянской Компартии; бразильский исторический романист Жозе де Аленкар, автор романа "Гуарани", сын известного заговорщика, который вполне бы мог стать и правителем страны; Рафаэло Джованьоли личный друг Гаррибальди. Историческими романистами были президент Колумбии Микельсен, и президент Венгрии Анталл. Примеров много. Причем, это странное правило сохраняется не только для прежних времен и отсталых стран. Оказывается крупнейший ныне исторический писатель республики США Гор Видал, написавший отличные романы "Бэр" и "1876", состоит в близком родстве (кажется, дядя) с недавним вице-президентом Альбертом Гором. Писал исторические романы и министр иностранных дел Великобритании Дуглас Хэрд. Прошу обратить внимание, что я упоминаю лишь романистов, то есть, чистых сочинителей, оставляя в стороне тех, кто писал сугубо исторические тексты, как, например, Уинстон Черчилль. Видимо, есть что-то сходное в том, чтобы практически руководить страной и поддерживать пламя в невидимом очаге национального духа.

 

Прежде, чем перейти к описанию второй модели функционирования исторического романа в мировой культуре, оговорюсь, что их, конечно, больше, чем две. Мне просто не под силу охватить такое громадное явление целиком и во всех нюансах, тем более на пространстве одной статьи. Плюс, существуют отклонения, нюансы, всякие забавности. Вот хотя бы украинский вариант исторического романа. Он интересен своей близостью к нашей культуре. В ответ на упоминавшуюся выше "Трилогию" Сенкевича украинские писатели в советскую эпоху, ответили мощным залпом собственных сочинений. Романы эти, разумеется, посвящены все тем же событиям драматичнейшего XVII века. Это и шеститомный "Зиновий-Богдан Хмельницкий" А. Кузмича; и своя "трилогия" "Перед бурей", "Буря" и "У пристани" М. Старицкого; трехтомный "Алексей Корниенко" А. Чайковского; "Богун" А. Соколовского; "Клокотала Украина" П. Панча; "Переяславльская рада" Н. Рыбака; трехтомный "Хмельницкий" И. Ле. По количеству, конечно, ответ внушительный. О литературных достоинствах этих книг говорить не будем, потому что не это предмет разговора. Обратим внимание лишь на одну интересную особенность, в которой может быть, и сами авторы не отдают себе отчета.

 

Чтобы было понятно, о чем я говорю, предлагаю припомнить Тараса Бульбу, и его сыновей, Остапа и Андрия. Лично я, ничего с собой не могу поделать, - как только подумаю об этих украинских романах, а в особенности о книгах И. Ле и Н. Рыбака, мне кажется, что написаны они людьми с психологией Андрия, но не Остапа. Тайное, не всегда даже осознаваемое влечение к Польше, польской культуре, как сладкий яд разлито по дну обширных и бурливых потоков этих повествований. Глубоко запрятанное желание быть побежденными Польшей, а через нее "просвещенной Европой", скрыто в этих текстах. Да, это вопрос ощущений, но что делать с ощущениями, если они уже есть.

 

А теперь, обещанная вторая модель.

 

Начнем с исторического примера.

 

XV век, к берегам Британских островов направляется гигантский флот испанского короля, так называемая "Великая армада". Объективно говоря, это нашествие для Британии было более опасным, чем даже ожидавшееся Гитлеровское. От Гитлера, в случае успеха его планов, помогла бы, в конце концов, освободиться Америка. В случае успеха "Великой армады" история наверняка резко бы поменяла бы свое направление. Никакой возможности противостоять испанской армии, в случае ее высадки на островах у англичан не было. Природный случай - шторм, помог английскому флоту отвести угрозу. Испания надорвалась в этой грандиозной попытке, и с этого момента начала утрачивать свое влияние в мире, до тех пор никем не оспаривавшееся. Процесс растянулся на сотни лет и закончился капитуляцией Испании после американо-испанской войны 1899–1901 гг.

 

Известный английский историк Арнольд Тойнби сказал: "То, что совершил наш флот, победив "Великую Армаду", было закреплено армадой исторических романов". Что имелось в виду? Английские исторические писатели создали выгодный Англии образ борьбы двух империй Британской и Испанской, противостоявших друг другу на протяжении нескольких столетий. Испания постепенно слабела, Англия усиливалась и, в конце концов, победила. Но не это важно в нашем рассуждении, это всего лишь исторический факт. Английские писатели много и хорошо поработали для того, чтобы испанцы остались в общемировом сознании, как нация кровавых конкистаторов, грабителей, палачей, вымогающих с помощью лютых пыток всяческое золото у несчастных индейцев.

 

"Зверства испанской солдатни". - Этот штамп почерпнут из одного из лучших и массово изданных у нас в России романов Рафаэля Сабатини "Одиссея капитана Блада". Вряд ли есть люди его не читавшие. А таких книг писались сотни. От старика Джона Линдсея, до почти нашего современника Вика мак Мэсона. Повсюду испанец зверь и подлец, а британец (даже если он пират) - джентльмен и спаситель. При этом, нельзя не обратить внимание на тот факт, что британские джентльмены как правило в этих романах занимаются тем, что грабят богатства добытые испанцами. Заслуживает внимания и тот факт, что на тех землях, где правили "звери" (Перу, Мексика) живут в настоящее время десятки миллионов индейцев, а на землях, которые осваивали "джентльмены", несколько тысяч аборигенов спиваются в резервациях.

 

Но не важно, что было на самом деле, важно как это преподнесено, и в каком виде осталось в общественном сознании. Не важно, как ты воевал в XVII веке, важно как ты писал исторические романы в XIX-ом.

 

Еще один пример на ту же тему. Из истории взаимоотношений внутри германского сообщества в Европе во второй половине XIX века. Бисмарк напал на Австрию в 1866 году и разбил ее. Берлин Гогенцоллернов, одолел Вену Габсбургов в борьбе за общегерманское лидерство. Надо сказать, что война эта по всем человеческим и историческим меркам была делом, безусловно, подлым. Подлее было только нападение на беззащитную Данию, и отторжение от нее Шлезвиг-Гольдштейна. Умный Бисмарк это понимал, понимал и то, что всякое грязное дело, при желании можно освятить. Почему бы не с помощью исторического романа. И понеслось. В последнюю треть XIX века немецкими авторами было написано довольно много книг, в которых прославлялся Прусский дух, доказывалось его право на главенство. Для начала в мире германском.

 

Германские исторические романы были не лучше английских. Но это и не важно. Важно то, что они предназначались для массового читателя. И массовый читатель их охотно читал, и черпал из них свое право считать себя принадлежащим к избранному племени.

 

Формирование и навязывание общественному сознанию своей версии мировой истории - вот суть модели номер два. Есть еще примеры, но для них не хватает места.

 

Каков же пейзаж в этой области сейчас.

 

Казалось бы, политическая картина ясна. Америка одержала победу в холодной войне. И теперь мы живем в состоянии холодного мира. Должно, вроде бы, наблюдаться изобилие американских исторических романов, в которых на свой лад и к своей выгоде перетолковывается мировая история.

 

Но ничего подобного нет.

 

Американцы, вообще-то, склонны к отстраиванию своей истории в прошлое. Носятся с каждым мало-мальски значимым объектом, фактом и именем. Сам видел, будучи в академии Вест-Пойнт, как любовно ухаживают тамошние курсанты за ничем не примечательной пушечкой, возле которой, какой-то знаменитый у них генерал то ли впервые выпил пива, то ли познакомился со своей девушкой.

 

Всякое здание старше двадцати лет охраняется у них государством.

 

Вторая Мировая война для американцев это лишь Перл-Харбор, атолл Мидуэй и встреча на Эльбе с русскими, которые совершенно неизвестно, чем до этой встречи занимались. Но современная американская историческая романистика не носит характера "раскрученного" явления.

 

Сначала я подумал, что моя система дает сбой. Но думал так недолго. Объяснение нашлось быстро, потому что лежало недалеко. Роль массового исторического романа в том смысле, в котором мы его здесь рассматриваем, играют романы-фэнтези на исторические темы. Вот уж этой продукции полно. Жанр, изобретенный Толкиеном, будучи воспринят менее талантливыми людьми, принес ужасающие результаты. Что из себя представляет средняя книга этого типа?

 

Прежде всего, действие должно происходить не только в несуществующей, но непонятно по какому принципу выдуманной стране. То ли север, то ли юг, то древность, то ли средневековье и т.д. Какое-то абстрактное Добро, борется с таким же абстрактным Злом. Но методы и приемы Добра, весьма мало отличаются от ухваток и подлянок Зла.

 

Полное отсутствие каких либо отчетливых национальных признаков у героев, на чьей бы стороне они не сражались.

 

Придумать совершенно новый, условный мир и населить людьми, событиями, обычаями, вещами, достаточно трудно, а авторы пишущие фэнтези, как правило, ремесленники. Поэтому они изобрели для себя один общий, цеховой прием: предельная эклектизация образов, верований, географии.

 

Вот и скачет по страницам этой беллетристики воин в греческом шлеме, с римским мечем, в сарацинских шароварах, с наполеоновским ранцем за плечами. Скачет по территории похожей на какую-то сибирскую саванну, где из тропических джунглей в любой момент можно выскочить на запорошенный снегом ледник, или раскаленный бархан. Скачет спасать чернокожую эскимоску из волосатых лап желтокожих викингов, исповедующих при свете луны густую смесь Кама-Сутры, икебаны и танца живота.

 

Почин писателей подхватили киношники и телевизионщики. Вслед за Конаном романным, появился Конан экранный. Одних книжек сейчас недостаточно. Массовая аудитория стала слишком массовой, и ее проще обрабатывать с помощью более мощных средств.

 

Сначала Голливуд старался придерживаться исторической правды хоть в самых общих очертаниях - "Спартак", "Триста спартанцев", "Клеопатра", это была всего лишь приватизация мировой истории средствами американского кинематографа. Потом началось нечто значительно более любопытное, появился какой-то гомерический "Бен-Гур", где реальная история была с одной стороны кастрирована, с другой подкрашена, и завита. В реальную историческую ткань были вживлены выдуманные герои и эпизоды. Тут существенно то, что в этот фильм было вложено немыслимо большое количество средств. По размерам бюджета его лишь совсем недавно превзошел "Титаник".

 

С "Бен-Гура" началось постепенно выхолащивание подлинности. История стала управляемой, но это лишь этап на пути к ее полной отмене.

 

Историко-приключенческие телесериалы обо всех этих вымытых шампунем и предельно политкорректных Гераклах и Синдбадах-Мореходах, продолжили дело.

 

А что в результате? А в результате подспудно, постепенно крепнущее у всемирной массовой аудитории ощущение, что вся предыдущая история, это какой-то бессмысленный кровавый фарш. Никакой национальной, осмысленной истории не было, быть не могло, и впредь не надо. История - гигантский страшный сон, от которого лучше бы освободиться. И Александр Невский, и Монтесума, и Фридрих Барбаросса, и Кромвель, и даже Наполеон, не говоря уж о Тамерлане и Робеспьере, это дикие опасные демоны, которых надо навсегда оставить в прошлом, то есть, забыть.

 

И когда какой-нибудь Френсис Фукуяма говорит, что история кончилась - обеспеченный западный обыватель испытывает облегчение. Наконец-то наступил порядок, при котором с этим кошмаром удалось справиться и пресловутая глобализация представляется естественной и желанной.

 

Но жизнь, как всегда оказывается сложнее и хитрее любых схем, и всяких, даже очень хорошо оплаченных иллюзий. Ведь именно из той, реальной истории пришли в сегодняшний день террористы-кмикадзе взрывающие небоскребы и рассылающие в конвертах споры сибирской язвы. Объявленная закончившейся, история продолжает показывать характер.

 

Может быть, не совсем к месту, но мне здесь вспоминается одна запись из дневника Александра Блока, сделанная сразу же после того, как он узнал о гибели "Титаника". "Есть еще океан!" Не о бездушности великого поэта говорит это восклицание, а о презрении к человеческому самодовольству и самоуверенной слепоте. Опасно, когда в такую слепоту впадает не отдельный человек, но целое человечество.

 

Страница 1 - 2 из 2
Начало | Пред. | 1 | След. | Конец | По стр.
© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru