Исторический роман и глобальный мир

Давным-давно, в начале 80-ых годов, когда я работал в журнале "Литературная учеба", в гости к нашему главному редактору Александру Алексеевичу Михайлову зашел его друг, польский писатель. Во время общего товарищеского застолья разговор в частности зашел о Генрике Сенкевиче. Я, со студенческой решительностью заявил, что Сенкевич, конечно, автор известный, Нобелевский лауреат, но, говоря по правде, мастер не самый великий. Не Бунин, например. Помнится, пан поляк разозлился и расстроился, говорил очень страстно, но не очень убедительно. Но одна фраза мне запомнилась. "Был момент, когда Польша существовала в этом мире только в виде романов Сенкевича".

Фраза не только запомнилась, но спустя какое-то время подтолкнула к написанию этой статьи.

С самого детства я читаю исторические повествования, прочел их бездну и давно уже обратил внимание, что есть несколько моделей функционирования этого жанра в литературах разных стран и эпох.

Первую модель я бы назвал, конечно, условно, "моделью Сенкевича".

Собственно говоря, почти у каждой страны был в истории такой момент, когда она была унижена, растоптана, лежала в развалинах. Национальный дух, лишенный возможности реализовать себя в мире материальном, например, поднять народ на изгнание захватчиков, переходил к действию в мирах воображаемых. Обычно это выражалось в появлении разного рода книг. И что интересно, чаще всего автор выводил в своем произведении не коллизии ему современные, но обращался к ситуациям и героям прошлого.

Примеров бездна.

Вот, тот же Сенкевич.

Он жил в то время, когда Польша была частью Российской империи. Прямую агитацию против царского режима знаменитый романист своим делом и долгом не считал, он описывал в романах "Потоп", "Огнем и мечем" и "Пан Володыевский" события XVII века, пытаясь с помощью образов того времени внушить современным ему полякам идею национального достоинства, мечту о собственной государственности.

То же и в Италии. В XIX веке страна была раздроблена на многочисленные княжества и находилась в подчинении у австрийцев. Существовала в эти годы многочисленная и разнообразная агитационная литература карбонариев - памфлеты, листовки. Но наряду со всем этим исторические писатели Карло Мандзони (роман "Обрученные"), и Рафаэло Джованьоли ("Спартак") обращались соответственно к Италии двухвековой давности, и к временам Древнего Рима, черпая в прошлом своей земли пищу для национальной гордости разобщенных итальянцев.

"Тиль Уленшпигель" Шарля де Костера, повествующий о борьбе жителей Фландрии с испанскими захватчиками в XVI веке, в сущности, был аргументом в споре о судьбах бельгийской государственности во второй половине 19-го века.

Йожеф Дарваш, венгерский писатель, работал в середине века XX-го. Героем романа "Победитель турок" сделал Лайоша Хуньяди, государственного деятеля жившего за пятьсот лет до того. То есть, автор тихий антисталинист, противник советского контроля над самобытной "паннонской нацией", а герой борется с османской экспансией.

Фердинанд Мейер, швейцарец, из первой трети позапрошлого столетия, когда происходило становление швейцарской федерации, обращается в романе "Юрг Иенач" к перипетиям чудовищной Тридцатилетней войны XVII века, когда само существование большого германского мира было под вопросом.

Советский грузинский классик Константинэ Гамахурдия в книге "Десница великого мастера" ведет речь о временах Давида-строителя. Так же писатель советского времени Дереник Демирчян в романе "Вардананк" обращается к персидскому нашествию на Армению, случившемуся в третьем веке нашей эры. Примеры можно было бы множить и множить.

Цель у всех этих попыток, как правило, одна - напомнить народу-современнику о великих тенях прошлого, о звездных или страшных часах нации. "Величие в драматизме!" - как сказал Лессинг. Поэтому писатели чаще всего обращаются к тем моментам истории своего народа, когда он или находится на вершине успеха, или на краю гибели. Тут уж многое зависит от темперамента нации и особенностей психики конкретного автора. Но в целом, и главном, принцип конструкции сходен в разных странах: исторический роман это попытка стряхнуть оторопь и сон, которые время от времени овладевают национальным сознанием, они опаснее стыда и отчаяния.

Маленькое отступление. Говоря об историческом романе, нельзя не сказать ни слова о романистах. А, говоря о них, нельзя не отметить одну особенность. Авторы знаменитых и влиятельных в своей культуре исторических произведений, весьма часто оказываются людьми тесно связанными с миром реальной власти, близкими к, так сказать, правящему дому. Сын упоминавшегося выше, Константинэ Гамсахурдиа Звиад стал президентом Грузии; Дереник Демирчян, дальний, но все же родственник первого секретаря Армянской Компартии; бразильский исторический романист Жозе де Аленкар, автор романа "Гуарани", сын известного заговорщика, который вполне бы мог стать и правителем страны; Рафаэло Джованьоли личный друг Гаррибальди. Историческими романистами были президент Колумбии Микельсен, и президент Венгрии Анталл. Примеров много. Причем, это странное правило сохраняется не только для прежних времен и отсталых стран. Оказывается крупнейший ныне исторический писатель республики США Гор Видал, написавший отличные романы "Бэр" и "1876", состоит в близком родстве (кажется, дядя) с недавним вице-президентом Альбертом Гором. Писал исторические романы и министр иностранных дел Великобритании Дуглас Хэрд. Прошу обратить внимание, что я упоминаю лишь романистов, то есть, чистых сочинителей, оставляя в стороне тех, кто писал сугубо исторические тексты, как, например, Уинстон Черчилль. Видимо, есть что-то сходное в том, чтобы практически руководить страной и поддерживать пламя в невидимом очаге национального духа.

Прежде, чем перейти к описанию второй модели функционирования исторического романа в мировой культуре, оговорюсь, что их, конечно, больше, чем две. Мне просто не под силу охватить такое громадное явление целиком и во всех нюансах, тем более на пространстве одной статьи. Плюс, существуют отклонения, нюансы, всякие забавности. Вот хотя бы украинский вариант исторического романа. Он интересен своей близостью к нашей культуре. В ответ на упоминавшуюся выше "Трилогию" Сенкевича украинские писатели в советскую эпоху, ответили мощным залпом собственных сочинений. Романы эти, разумеется, посвящены все тем же событиям драматичнейшего XVII века. Это и шеститомный "Зиновий-Богдан Хмельницкий" А. Кузмича; и своя "трилогия" "Перед бурей", "Буря" и "У пристани" М. Старицкого; трехтомный "Алексей Корниенко" А. Чайковского; "Богун" А. Соколовского; "Клокотала Украина" П. Панча; "Переяславльская рада" Н. Рыбака; трехтомный "Хмельницкий" И. Ле. По количеству, конечно, ответ внушительный. О литературных достоинствах этих книг говорить не будем, потому что не это предмет разговора. Обратим внимание лишь на одну интересную особенность, в которой может быть, и сами авторы не отдают себе отчета.

Чтобы было понятно, о чем я говорю, предлагаю припомнить Тараса Бульбу, и его сыновей, Остапа и Андрия. Лично я, ничего с собой не могу поделать, - как только подумаю об этих украинских романах, а в особенности о книгах И. Ле и Н. Рыбака, мне кажется, что написаны они людьми с психологией Андрия, но не Остапа. Тайное, не всегда даже осознаваемое влечение к Польше, польской культуре, как сладкий яд разлито по дну обширных и бурливых потоков этих повествований. Глубоко запрятанное желание быть побежденными Польшей, а через нее "просвещенной Европой", скрыто в этих текстах. Да, это вопрос ощущений, но что делать с ощущениями, если они уже есть.

А теперь, обещанная вторая модель.

Начнем с исторического примера.

XV век, к берегам Британских островов направляется гигантский флот испанского короля, так называемая "Великая армада". Объективно говоря, это нашествие для Британии было более опасным, чем даже ожидавшееся Гитлеровское. От Гитлера, в случае успеха его планов, помогла бы, в конце концов, освободиться Америка. В случае успеха "Великой армады" история наверняка резко бы поменяла бы свое направление. Никакой возможности противостоять испанской армии, в случае ее высадки на островах у англичан не было. Природный случай - шторм, помог английскому флоту отвести угрозу. Испания надорвалась в этой грандиозной попытке, и с этого момента начала утрачивать свое влияние в мире, до тех пор никем не оспаривавшееся. Процесс растянулся на сотни лет и закончился капитуляцией Испании после американо-испанской войны 1899–1901 гг.

Известный английский историк Арнольд Тойнби сказал: "То, что совершил наш флот, победив "Великую Армаду", было закреплено армадой исторических романов". Что имелось в виду? Английские исторические писатели создали выгодный Англии образ борьбы двух империй Британской и Испанской, противостоявших друг другу на протяжении нескольких столетий. Испания постепенно слабела, Англия усиливалась и, в конце концов, победила. Но не это важно в нашем рассуждении, это всего лишь исторический факт. Английские писатели много и хорошо поработали для того, чтобы испанцы остались в общемировом сознании, как нация кровавых конкистаторов, грабителей, палачей, вымогающих с помощью лютых пыток всяческое золото у несчастных индейцев.