"Передо мною все чаще является... ощущение конца": Лев Тихомиров и его "Дневник"

В последние годы сочинения Л.А. Тихомирова активно переиздаются и пользуются повышенным спросом. В настоящее время в издательстве "Российская политическая энциклопедия" (РОССПЭН) нами подготовлена к изданию книга, в которую войдет полный текст дневника Льва Тихомирова за период 1915-1917 гг., снабженный вступительной статьей и комментариями Работа с текстом дневника 1915-1917 гг. осуществлялась нами около 5 лет, и за это время некоторые материалы были введены в научный оборот . В ходе работы приходилось самостоятельно расшифровывать и набирать рукописный текст, готовить комментарии (в книге их будет более 400) и вступительную статью (предполагаемый срок выпуска книги – конец 2006 г.).

Возможно, внимание современных исследователей к Тихомирову связано с тем, что он был нетипичным консерватором. Лев Александпрвич родился 19 (31) января 1852 г. в семье военного врача в городе Геленджике. Уже в гимназии увлекся радикальными идеями, читал Писарева и "Русское слово". Окончив гимназию, учился в Московском университете - сначала на юридическом, затем на медицинском факультете.

Став одним из активных участников народнического движения, осенью 1871 г. вошел в кружок "чайковцев". Через два года был арестован. Более 4-х лет провел в Петропавловской крепости и Доме предварительного заключения. В октябре 1877 г. проходил по знаменитому "процессу 193-х". Прожив некоторое время у родителей под административным надзором, Тихомиров покидает отчий дом и переходит на нелегальное положение. После раскола "Земли и воли" на "Черный передел" и "Народную волю" он примкнул к последней, став членом Исполнительного комитета, Распорядительной комиссии и редакции "Народной воли". Рано оторвавшись от семейного очага, о котором впоследствии часто вспоминал, Тихомиров так и не смог создать свой собственный дом в полном смысле этого слова.

Опасная революционная работа отнимала силы и время. Дружеские отношения, как правило, складывались только с теми, кому доверяли. У Тихомирова завязался роман с С.Л.Перовской, который едва не привел к браку. Но, выйдя из тюрьмы, Тихомиров постепенно отдалился от старой знакомой, а тут еще судьба свела его с уроженкой города Орла, Екатериной Дмитриевной Сергеевой, входившей в Исполнительный комитет "Народной воли". Летом 1880 г. Тихомиров, воспользовавшись фальшивым паспортом, обвенчался с ней. Брак был не только официальным, но и закреплялся церковным обрядом венчания, на котором шафером был Н.К.Михайловский, а в числе приглашенных были: В.Н.Фигнер, А.И.Желябов и С.Л.Перовская. Впоследствии у Тихомирова родились два сына - Николай и Александр, и две дочери - Вера и Надежда.

После убийства Александра II народовольцами и последовавшего за этим разгрома партии, в 1882 г. Тихомиров уехал в Швейцарию, в затем перебрался во Францию. За границу выехала и Екатерина Дмитриевна. Обосновавшись в Париже, Тихомиров продолжал заниматься революционной деятельностью. Именно за границей в его взглядах произошел перелом. Уехав из России революционером-нелегалом, он вернется туда православным монархистом.

Помочь в реконструкции душевных метаний Тихомирова могут его записи. Дневники, относящиеся к промежутку времени с 1883 г. по октябрь 1917 г. хранятся в личном фонде Л.А.Тихомирова, который находится в Государственном архиве Российской Федерации (ф.634). Дневники представляют собой уникальный материал для исследователей. Множество подробностей из жизни их автора, описание его размышлений, окружавшей его обстановки, - все это позволяет нам увидеть внутренний мир Тихомирова во всей его сложности и противоречивости. Некоторая часть его записей за 1883-1895 гг., и 1904-1906 гг. была опубликована в конце 20-х - начале 30-х гг.

Обращаясь к дневнику, мы видим, как с каждым месяцем росло отчаяние Тихомирова. Тяжкие думы усугублялись постоянным безденежьем, порождающим ссоры между супругами и болезнью сына (менингит). В 1884 г. одна за другой следуют записи: "Я еще никогда не был в таком настроении, близком к отчаянию. Будущее темно"; "Страшно за будущее! Иногда я спокоен и чувствую какое-то странное утешение, когда думаю, что одна секунда, одно движение пальца может навсегда освободить от всякой гадости и тяжести. Но это редко. Я все еще боюсь смерти, и иногда хочется жить, безумно хочется. Вообще паскуднейшее состояние. Чем-то это кончится!"; "Все рушится кругом".

5 января 1888 г. Тихомиров записывает в дневнике о радикальных революционерах: "Я, безусловно ничего общего с ними не имею, и просто начинаю ненавидеть то бунтовское направление и настроение, которые составляют существеннейшую подкладку нашего революционного движения". Задумываясь о будущем, он не видел впереди ничего хорошего: "Передо мною все чаще является предчувствие или, правильнее, ощущение конца. Вот, вот конец жизни <...> Я уже почти не имею времени что-нибудь создать: мне уже, - страшно сказать, - тридцать шесть лет, и я, видимо, дряхлею. Ужасно! Еще немного, - и конец, и ничего не сделано, и перед тобой нирвана. И сгинуть в бессмысленном изгнании, когда чувствуешь себя так глубоко русским, когда ценишь Россию даже в ее слабостях, когда видишь, что ее слабости вовсе не унизительны, а сила так величественна <...> Это ужасно, это возмутительно!" (12 июня 1888 г.). В том же году вышла брошюра Тихомирова "Почему я перестал быть революционером?", которая окончательно подвела черту под его прошлым. 12 сентября 1888 г. Тихомиров подал Александру III прошение с просьбой о помиловании. Он был прощен, и, вернувшись в Россию, развернул активную публицистическую деятельность, установив прочное сотрудничество с газетой "Московские ведомости". С годами Тихомиров становится одним из ведущих публицистов монархического лагеря, а с 1909 по 1913 гг. возглавляет "Московские ведомости". Помимо этого, Тихомиров был участником Предсоборного присутствия (1906 г.), занимавшегося подготовкой Поместного Собора Русской Православной Церкви; а с 1907 по 1911 год являлся консультантом П.А.Столыпина.

У многих публицистов консервативного лагеря карьера Тихомирова вызывала зависть - вчерашний изгой, гонимый революционер, вдруг становится известным правым публицистом, а потом и занимает пост редактора крупнейшей монархической газеты. Те, кто завидовал Тихомирову, не знали о его сомнениях, скрытых от посторонних глаз. Хотя Тихомиров и сумел завоевать доверие правительства, он не был доволен жизнью. Две проблемы, занимавшие его долгие годы, в полной мере нашли свое отражение в дневнике. С одной стороны, он должен был обеспечивать семью, с другой - мучился от невозможности занять то положение в обществе, которое, как он считал, принадлежало ему по заслугам.

Вечная погоня за деньгами - вот судьба Тихомирова. 28 марта 1889 года он записывает: "Гроша нет буквально... Неудачная жизнь, неудачный человек! Смертный грех-отчаянье, ходит кругом меня, пронизывает меня неверием в себя, в будущее, в свое призвание. Чувствую, что это низко, недостойно, и не могу оживить себя. А мне 38 лет. Конец яснее и яснее вырисовывается там, с краю, к которому я уже ближе, чем к началу. Неужто все мечты, все иллюзии, все персть, все тлен, все осень <...> Веры нет. Кто поможет? Боже мой, где ты, дай мне ощутить себя!" (28 марта 1889 г.). В июне 1896 года он записал: "В какой-нибудь поганой республике, в Париже, если дают орден почетного легиона лавочникам, то дают и писателям. У нас же... будь ты хоть великим публицистом - хоть заслужи царю, как никто, - все останешься вне государства, вне его внимания. Это очень обидно, и не за себя, а за государство".

Тихомиров чувствовал необходимость иметь влиятельного покровителя: "Я не деловой человек, в делах денежных и вообще материальных чувствую себя детски-беспомощным, и когда они плохо идут, я впадаю в уныние. Может быть, но во всяком случае, мерзко, тяжело" (18 марта 1889 г.). Отсутствие деловой хватки - характерная черта многих русских консерваторов. Их патерналистские чаяния часто переносились и на личную жизнь. В отличие от своих предшественников - славянофилов и охранителей, они не имели никаких доходов с поместий, и, в отличие от своих либеральных современников, не могли вписаться в менявшиеся экономические отношения. Заботой Тихомирова становятся поиски постоянного и стабильного заработка. Он давно мечтал о службе. "Мне нужно служить... Да не будь я-я, не компрометируй меня служба в полиции - я бы м<ожет> <быть> предпочел полицию многим пунктам наблюдения. Но мне это не годится" - писал он О.А.Новиковой еще 11 февраля 1890 г.

Тихомиров не верил в свои силы, и сомневался в силе самодержавной России. Еще 18 сентября 1889 г. он писал: "Я уже знаю, что сделать в общественном смысле мне ничего не удастся. Я уже понял, что Россия, при всей своей глупости, во мне все-таки не нуждается. Я понял, что мне нужно думать о себе, о своей душе, а затем исполнять текущие маленькие обязанности, которые еле-еле по силам мне, не мечтая о крупных... Очевидно, я всех разочаровал в себе". 13 апреля 1891 г. он констатировал: "Теперь у меня задача, которую я бы должен был исполнить, - она состоит не в том, чтобы что-нибудь сделать крупное, а в том, чтобы остаться маленьким, ничего крупного не делающим, а только исполняющим маленький ежедневный долг. Ужасно трудно это. Воспитался на стремлении к грандиозному". В 1892 году в дневнике одна за другой последовали записи: "У самого на душе чернота. Живешь, живешь, и, кажется, будто хочешь и просишь, - и остаешься свинья свиньей"; "Тяжко. Только и надежды, что на Бога, но велика ли она у меня? При моей грошовой вере?"; "Перелистал кое-какие страницы своего дневника за прошлые годы. Презамечательная дрянь я был всегда, и с тем остаюсь. Малодушие и мечтания о себе, - вот два постоянные качества"; "Сам тоже секунды не уверен в себе. Дела ненадежны. Заработки плохи. На душе пакость какая-то <...> Вообще, все кажется скверным, все огорчает".

Привыкнув за годы революционной деятельности и эмиграции к беспокойной жизни и неустроенности, Тихомиров, даже обретя службу и постоянное место жительства, так и не смог сделать уютной огромную квартиру на Петровке, выделенную ему как редактору правительственной газеты, "с громадным его кабинетом и еще более громадным холодным залом, где очень редко кто собирался, а когда собирались... было всегда скучно". Глубоко в душе Тихомиров мечтал о спокойствии. 17 мая 1895 он записал "Я мечтал основать семью, - чистую, крепкую, и больше ничего не хотел. Хочу денег, но немного, только для обеспечения, только для независимости семьи. И вот, хоть перервись, - ничего нет". Сравнивая жизнь своего друга, видного философа К.Н.Леонтьева со своей судьбой, Тихомиров пришел к выводу: "Ему полагается только одно: душу спасать. А мне - семью растить. И дальше, - ни шагу!... Действительно, самолюбие мое подвергается таким образом самой чувствительной порке" (17 апреля 1891 г.). Но тихая семейная жизнь была плохо несовместима с деятельностью Тихомирова. "Конечно, - отмечал Сергей Фудель (сын о. Иосифа Фуделя) - Лев Александрович боролся непреклонно и страстно в книгах, статьях и выступлениях за тепло в мире, за сохранение этого уходящего из мира тепла, но не знал, что надо начинать с борьбы за тепло в собственном доме... Он воевал за то, что он понимал как христианскую государственность, и свою жизнь воспринимал как жизнь в окопах этой войны".

На "фронте" борьбы за христианскую государственность тоже не все было благополучно. В душе редактора монархической газеты назревало сомнение в дальнейших перспективах существования самодержавной России. Особенно раздражал Тихомирова безликий казенный патриотизм. 21 декабря 1905 года он писал А.С.Суворину: "Во всем более всего виновато правительство... Только полным незнанием, бездействием и трусостью властей объяснимо самое возникновение революции... наше правительство показало себя во всем бессилии гнилости. Нечто невообразимое и невозможное. С таким государством невозможно жить". Видя вокруг себя непонимание, Тихомиров начал писать, обращаясь не столько к непонятливым современникам, сколько к потомкам надеясь, что его работы когда-нибудь найдут настоящего читателя. Эта надежда, прежде всего, относилась к его фундаментальному исследованию "Монархическая государственность": "Боюсь, что все это академический труд. Наша Монархия так разрыхлилась, что Господь один знает, каковы ее судьбы... Главное - в обществе подорвана ее идея, да и самого общества-то нет. Все съел чиновник... Мое сочинение, может быть, могло бы послужить будущей монархической реставрации. Но для настоящего оно бесполезно. Ни очами не смотрят, ни ушами не слушают".

Попытки Тихомирова возглавить монархическое движение не увенчались успехом. Он отходит от публицистической деятельности и, скопив небольшое состояние, переезжает в Сергиев Посад. Казалось, теперь можно пользоваться плодами многолетнего труда и спокойно работать над новыми книгами.

Среди тех, с кем Тихомиров общался в Сергиевом Посаде можно назвать философов и богословов: С.Н.Булгакова, П.А.Флоренского, М.А.Новоселова, В.А.Кожевникова, отца и сына Мансуровых и др. Записи дневника уточняют воспоминания С. Фуделя, согласно которым, Тихомиров "...больше жил в тенях прошлого... не сближался с жившими тогда там же Флоренским, Мансуровым, Розановым, Дурылиным и часто туда приезжавшим Новоселовым". Это наблюдение верно только в отношении С.Н.Дурылина и В.В.Розанова (о последнем Тихомиров еще в 1899 г. написал в дневнике: "Розанов Василий Васильевич, в сущности, скотина, хотя у него есть искорки честности"). А вот с М.А.Новоселовым Тихомиров, напротив, часто встречался и беседовал; да и с П.А.Флоренским и Мансуровыми виделся, поскольку к этому времени погрузился в работу над исследованием "Религиозно-философские основы истории" ("Борьба за царство Божие"), процесс создания которой отражен на страницах дневника. Занимаясь вопросами религиозного характера, Тихомиров с раздражением воспринимал любые попытки вернуть его в политику.

20 августа 1915 он недовольно писал о том, что пришла телеграмма от Н.Н.Тихановича-Савицкого "упорно зовущая... на их дурацкий съезд "правых". Несчастные! Насколько нужно быть политическими тупицами для таких затей в такие минуты!".

Когда 3 мая 1916 г. тот же Тиханович-Савицкий прислал Тихомирову письмо, с приложением своего проекта "изменения нашей конституции с просьбой сделать свой замечания", Тихомиров ответил ему "новым категорическим отказом" и даже не вернул проекта, выразив мнение, "что у него, конечно, много копий, а мне трудно посылать на почту заказные отправления". Запись заканчивалась следующим заключением: "Он хороший, честный человек, но неужто он не понимает, что занимается безусловно пустопорожными делами? И это теперь, когда долголетняя глупая политика привела Россию к одному из страшнейших кризисов ее Истории. Это - если не начало конца России, то, конечно, начало огромных внутренних переворотов, орудием которых уже не может быть монархический принцип за неимением в стране доверия к его носителям. И в такое время - заниматься выработкой "монархических программ". Как будто вопрос в программах!".

Начавшаяся война и политический кризис принесли новые проблемы. Страницы дневника за 1915 год заполняют записи, в которых получили отражение переживания автора. Большое внимание в дневнике за 1915-1916 гг. было уделено Г.Е.Распутину и связанным с ним слухам, дискредитирующим правящую династию: "рассказами о Гришке полна Россия. Так еще недавно слыхал уверения, что Хвостов назначен в министры Гришкою. Нет сомнения, что все такие слухи раздуваются врагами Самодержавия, - но это не изменяет результатов. Как прежде - очень давно, в начале Царствования, общий голос был - что Царица держится в стороне от государственных дел, так теперь все и всюду говорят, что она беспрерывно и всюду мешается и проводит будто бы именно то, чего хочет Григорий Распутин. Этот злой гений Царской Фамилии сам постоянно направо и налево рассказывает о своем влиянии. Это такая язва, такая погибель, что и выразить невозможно...", - записывает Тихомиров в январе 1916 г.

Другая постоянная тема записей, это шпионы на фронте и в тылу: "надо полагать, что "работает" масса немецких шпионов. На вокзале какой-то артиллерист при Кате ругался, что "шныряют повсюду и смотрят какие то в солдатской форме, а черт их знает, солдаты они или нет" <...> На улицах часто какие то личности ругают не только правительство, а неприлично поносят самого Государя. Всюду толки об измене, выходит, будто чуть не все начальство - изменники. Огромную опасность составляет масса наших немцев всяких подданств. Огромную глупость, мне кажется, составляет набивание Москвы беженцами. Они неизбежно деморализуют население, а сверх того, как не подумать, что под видом беженцев, в числе их, немцы непременно двинут тысячи своих шпионов, которым мы теперь будем давать денежные пособия и отыскивать места. Тошно жить! И нет никакой надежды на улучшение положения". Кого только не зачисляла молва в немецкие шпионы: Великую Княгиню Марию Павловну, Рененкампфа, Сиверса и т.д.

В связи с неудачами на фронте и в тылу менялось и отношение к Николаю II. Хотя Тихомиров и продолжал писать о своей приверженности самодержавию, оценка царствующего императора постепенно менялась с сочувственной на негативную: "...рассказывают, будто бы принятие Государем верховного командования и удаление Вел. Кн. Николая Николаевича было понято в Англии и Франции, как признак того, что Государь хочет иметь свободные руки для заключения сепаратного мира. В силу этого, будто бы правительства Англии и Франции конфиденциально осведомили Государя, что в случае заключения им сепаратного мира Япония немедленно нападет на Россию (ныне беззащитную на Дальнем Востоке), а личные капиталы Государя, хранящиеся в Англии, будут конфискованы... Словом, кредит Государю подрывается страшно. А Он - поддерживая этих Распутиных и - отталкивает от себя даже и дворянство и духовенство. Не знаю, чем кончится война, но после нее революция кажется совершенно неизбежной. Дело идет быстрыми шагами к тому, что преданными Династии останутся только лично заинтересованные люди, но эти продажные лица, конечно, сделаются первыми изменниками в случае наступления грозного часа".

Тихомиров неоднократно предсказывал в дневнике грядущие потрясения. Когда самодержавие пало, он воспринял это относительно спокойно. 2 марта 1917 года Тихомиров записал: "Судя по известиям, можно надеяться, что Временное Правительство поддержит порядок и защиту страны. Если это будет так, то нужно будет признать, что переворот произведен замечательно ловко и стройно. Впрочем, ясно, что бесконечно громадное большинство народа - за переворот. Видно всем уже надоело быть в страхе за судьбы России. Несчастный Царь, может быть - последний. Я думаю, однако, что было бы практичнее ввести Монархию ограниченную. Династия, видимо, сгнила до корня. Какое тут Самодержавие, если народу внушили отвращение к нему - действиями самого же Царя. Посланники Французский и Английский признали Временное Правительство. Теперь вопрос идет о существовании страны. Угрожает страшная Германия, а мы по уши сидели в измене, самой несомненной. Этот переворот должна бы была сделать сама Династия, если бы в ней сколько-нибудь осталось живой нравственной силы. Но - наличность условий привела к иному исходу. Теперь дай только Бог, чтобы Правительство, раз оно возникло, осталось прочным. Известия как будто обещают это. Перечитываю газеты, целых три. Крушение рисуется головокружительное. Прямо - всеобщее присоединение к Временному Правительству. [...] Телефонировали в Посад, спросить - не послать ли им газет? Оказывается - есть, и обе, Катя (жена Тихомирова - А.Р.) и Надя (дочь Тихомирова - А.Р.) - в полном восторге. Надя кричит по телефону - "Поздравляю с переворотом". Действительно, - ужасная была власть. Если только Временное Правительство окажется прочным (что, по-видимому, несомненно), - то падение Николая II будет встречено радостью по всей России. Я думаю, что основная причина гибели Царя - его ужасная жена. Но, конечно, не погибать стране из-за нее. А он - был под башмаком. И то удивительно, что так долго терпели, Я приходил к полному разочарованию в России, С этой стороны, конечно, снимается со всех гнетущее чувство, и дух народа может подняться".

Когда в начале марта 1917 года газета "Утро России" сообщила о том, что Тихомиров сам явился в милицию и дал подписку в том, что признает новое правительство и обязуется исполнять все распоряжения оного "и во всем ему… повиноваться", то некоторые из недавних соратников Льва Александровича по правому лагерю назвали его "дважды ренегатом". Многие современные исследователи жизни и деятельности Тихомирова пытаются объяснить этот поступок, обращаясь как к внешним причинам, так и к внутреннему миру бывшего народовольца и бывшего идеолога монархической государственности.

При внимательном анализе дневниковых записей Тихомирова такое поведение одного из видных консервативных мыслителей вовсе не удивляет. Разочарование во власти и ее возможности усовершенствовать существующую систему стало общим местом в рассуждениях практически всех консервативных теоретиков и практиков начала ХХ века еще задолго до событий произошедших в феврале 1917 года.

Если мы начинаем борьбу, заранее сомневаясь в победе, пугая себя и других несокрушимостью противника, мы тем самым почти наверняка обрекаем себя на поражение. Тихомиров постоянно сомневался, критикуя и себя, и окружавшую его действительность, весьма далекую от проповедуемых им идеалов. Еще 11 февраля 1905 г. он писал в дневнике: "Нет ничего гнуснее вида нынешнего начальства - решительно везде. В администрации, в церкви, в университетах... И глупы, и подло трусливы, и ни искры чувства долга. Я уверен, что большинство этой сволочи раболепно служило бы и туркам, и японцам, если бы они завоевали Россию"; характерна и запись, сделанная в дневнике 20 мая 1905 г. после Цусимского сражения: "Дело не в гибели флота... но ведь и вообще все гибнет. Уж какая ни есть дрянь Россия, а все-таки надо ей жить на свете. Ах, как мне жаль этого несчастного царя! Какая-то искупительная жертва за грехи поколений. Но Россия не может не желать жить, а ей грозит гибель, она прямо находится в гибели, и царь бессилен ее спасти, бессилен делать то, что могло бы спасти его и Россию! Что ни сделает, губит и ее и его самого. И что мы, простые русские, как я, например, можем сделать? Ничего ровно. Сиди и жди, пока погибнешь!".

Вот еще пример: в письме от 28 декабря 1911 г. К.Н. Пасхалов жаловался Д.А. Хомякову: "Мы приучаемся мало помалу презирать наше правительство, сознавая его неспособность и бесполезность. А это штука очень опасная. В критическую минуту, когда революция ринется на существующий строй, стану ли я на его защиту? Нет. Мы наверно останемся в стороне… нам осталась одна надежда на великую милость Провидения, которое авось смилуется над нашей несчастной, засиженной всякой нечистью родиной".

При чтении статей и дневников М.О. Меньшикова, написанных после отречения Николая II отмечаешь их сходство с дневниками Тихомирова. В статье "Жалеть ли прошлого?" он утверждал: "Для русского цезаризма война эта в неожиданном ее развитии все равно обещала гибель. Может быть, это и служило одною из главных причин, парализовавших нашу подготовку к войне и энергию ее ведения... Спрашивается, стоит ли нам жалеть прошлое, если смертный приговор ему был подписан уже в самом замысле трагедии, которую переживает мир?.. Не мог же несчастный народ русский простить старой государственной сухомлиновщине того позора, к которому мы были подведены параличом власти... Жалеть ли нам прошлого, столь опозоренного, расслабленного, психически-гнилого, заражавшего свежую жизнь народную... Весь свет поражен внезапностью русского переворота и взволнован радостью, взволнована радостью и вся Россия... Старый порядок рухнул от неуважения к свободе, то неуважение подрывает и всякий порядок, который наследует эту язву". В последней статье, подписанной Меньшиковым, которая появилась в газете 19 марта, подводились грустные итоги: "Я далек, конечно, от мысли считать всех наших самодержцев чудовищами порока или безумия. Такие бывали, но гораздо хуже, что подавляющее большинство из монархов были слишком невыдающиеся, слишком заурядные люди. И вот в руки этих-то слабых и НЕУМНЫХ людей, очутившихся в вихре лести и измены, попала историческая судьба великого народа… сосредоточив на себе народное могущество, монархи решительно не знали, что с ним делать… Отделывались крохотными, легонькими задачками и систематически задерживали великую, наиболее необходимую перестройку своих народов. Важнейшие реформы начинались и никогда не оканчивались или оказывались безобразно смятыми… Трагедия монархии состояла в том, что, отобрав у народа его волю, его душу, — монархия сама не могла обнаружить ни воли, ни души, сколько-нибудь соответствующей огромной и стихийной жизни. Энергия народная веками глохла в… центре своей власти... Великий народ обречен был на медленное вырождение, подобно азиатским соседям, от атрофии своих высших духовных сил — сознания и воли". Узнав в 1918 году о расстреле бывшего самодержца, Меньшиков писал в дневнике: "Жаль несчастного царя - он пал жертвой двойной бездарности - и собственной, и своего народа" - и далее рассуждал по поводу отречения - "не мы, монархисты, изменники ему, а он нам... Тот, кто с таким малодушием отказался от власти, конечно, недостоин ее. Я действительно верил в русскую монархию, пока оставалась хоть слабая надежда на ее подъем. Но как верить в машину, сброшенную под откос и совершенно изломанную?.. Мы все республиканцы поневоле, как были монархистами поневоле. Мы нуждаемся в твердой власти, а каков ее будет титул - не все ли равно?". По степени самобичевания дневник Меньшикова напоминает не только тихомировский дневник, но и "Апокалипсис нашего времени" Розанова. Авторы обвиняли в произошедших событиях интеллигенцию и скорбно смотрели в будущее: "Бог не захотел более быть Руси. Он гонит ее из-под солнца… Значит мы "не нужны" в подсолнечной и уходим в какую-то ночь. Ночь. Небытие. Могила… Мы умираем от единственной и основательной причины: неуважения себя. Мы, собственно, самоубиваемся… мы сами гоним себя".

Еще один монархист Б.В. Никольский был не менее откровенен: "На реставрацию не надеюсь... Страшно то, что происходит, но реставрация была бы еще страшнее. Царствовавшая династия кончена, и на меня ее представителям рассчитывать не приходится. Та монархия, к которой мы летим, должна быть цезаризмом, т.е. таким же отрицанием монархической идеи, как революция". Сегодняшние монархисты не любят вспоминать о подобных высказываниях тех, кого они считают своими учителями, но, как это не печально, можно бесконечно приводить примеры подобных (и даже еще более резких) высказываний. Тихомиров с его Дневником будет здесь далеко не одинок.

Хотелось бы привести еще одну фразу, сказанную не публично, и не в личном письме, или дневнике, а произнесенную на допросе, перед политическими противниками. Это цитата из следственного дела А.И. Дубровина. На вопрос чекиста Б.М. Футоряна: "Вы лично считали, что Николай II по своему характеру не подходил для установления твердой власти в России?" бывший лидер "Союза русского народа" ответил: "По своему уму он подходил, он очень умный человек, но бесхарактерный, безвольный, но почему я против него не восставал, у нас были разговоры. Ко мне являлись люди, которые мне задавали вопрос: "Ты видишь, понимаешь, у нас большой недостаток в том, что у нас царь слабоват. Ты по принципам монархист. Да? Но ведь непременно для того, чтобы этот принцип существовал и действовал, не нужно быть непременно верным Николаю II и т.д. Как бы ты посмотрел, если бы случился переворот и, вместо Николая стал кто-нибудь другой, мог бы ты принять участие и пр.?". на это я отвечал, есть текст священного писания "не касайся к помазаннику моему, он помазанник Божий" и если терпим все то, что нам приходится от него терпеть, от его недостатков, отрицательных качеств, то должны смотреть на это с религиозной точки зрения, как на наказание, как на явление временное, должно пройти, и не наше дело соваться туда и изменять силой".

К сожалению, мы не можем судить, как именно оценил Тихомиров свершившиеся в октябре 1917 года события, поскольку записи, относящиеся к периоду после 16-го октября в ГАРФ отсутствуют. Остается только гадать, о чем он думал, когда в России началась гражданская война, стали появляться сообщения о расстрелах когда-то близких ему соратников по правому лагерю и началась борьба с православной церковью. Расстреляли М.О. Меньшикова, А.И. Дубровина, И.И. Восторгова, А.С. Вязигина, П.Ф. Булацеля, Н.Н. Родзевича и многих других правых деятелей. Скончался от тифа в Новороссийске В.М. Пуришкевич. Не намного пережил его Г.Г. Замысловский, скончавшийся от той же болезни. Во время гражданской войны, красные утопили епископа Гермогена, а многие лично известных Тихомирову священников подвергли гонениям за веру.

В Петрограде в числе заложников был расстрелян и Борис Никольский. Незадолго до гибели он писал Б.А. Садовскому: "Вы знаете, до какой степени я не большевик и даже не социалист; но я, увы, много учился, много думал, и совесть и правда мне дороже всего. Заслуг у вождей нашего большевизма нет, как нет заслуг у бомбы, которая взрывает, как нет заслуги у рычага, который опрокидывает, у тарана, который проламывает: заслуга (или преступление) в той разумной воле, которая ими движет (когда такая воля есть); но они стихийные, неудержимые и верные исполнители исторической неизбежности. Делать то, что они делают, я по совести не могу и не стану; сотрудником их я не был и не буду; но я не иду и не пойду против них: они исполнители воли Божией и правят Россией если не Божиею милостию, то Божиим гневом и попущением. Они в моих глазах наилучшее доказательство того, что несть власти, аще не от Бога. Они власть, которая нами заслужена и которая исполняет волю Промысла, хотя сама того и не хочет, и не думает. Я жду — и вижу, что глубока чаша испытаний и далеко еще до дна. Доживу ли я до конца — кто знает?".

Что касается отношения Тихомирова к Советской власти, то одно не было однозначным. Глухо упрекая большевиков в том, что они чрезмерно злоупотребляют принципом насилия, он вместе с тем обмолвился, что только большевики сохранили понимание государственности. С одной стороны, японский ученый Харуки Вада отметил, что "Октябрьская революция, в задачу которой очевидно входило установление твердой революционной диктатуры, должна была по представлениям Тихомирова, осуществить давно лелеемую им мечту о сильной государственной власти". С другой стороны, анализ последних эсхатологических работ Тихомирова показывает, что в будущем он видел только новые жесточайшие испытания: "мир подходит к последнему своему периоду среди страшного революционного переворота, который, очевидно, изменяет самые основы государственной власти".

Только почти через год после октябрьских событий Тихомиров пишет письмо председателю ученой коллегии Румянцевского музея: "Покорнейше прошу Вас принять на хранение в Румянцевском Музее прилагаемые при сем двадцать семь переплетенных тетрадей моих дневников и записок…". Его просьба была удовлетворена.

Завершив исследование "Религиозно-философские основы истории", Тихомиров пишет повесть "В последние дни". Пометки свидетельствуют о том, что повесть писалась с 18.11.1919 по 2801.1920 (даты написаны по старому стилю). С.И. Фудель сын друга Тихомирова – священника Иосифа Фуделя - хорошо описал атмосферу, царившую во время чтения этой повести: "Мы сидели в столовой, угощением были какие-то не очень съедобные лепешки и суррогатный чай без сахара. Лев Александрович почему-то пил его с солью. Керосина тоже не было… и горели две маленькие самодельные коптилки, освещая на столе больше всего рукопись. Апокалипсис был не только в повести… но уже и в комнате". Эти работы писались без какой-либо надежды на публикацию, а в реальной жизни нужно было кормить семью.

В 1920 году Тихомиров получил материальную помощь от бывшего редактора "Русского обозрения" А.А. Александрова и его супруги, которым был очень благодарен (об этом свидетельствует письмо от 2 сентября 1920 г.) По словам С.А. Волкова, общавшегося с Тихомировым, в последний период его жизни, тот "заканчивал свое жизненное странствование", в бедности, работая "делопроизводителем школы имени М. Горького (бывшей Сергиево-Посадской мужской гимназии)". Ученики "к его огромному неудовольствию" прозвали бывшего монархиста (вероятно, за его бороду) "Карл Маркс".

В 1922 году 70-летний Тихомиров зарегистрировался в Комиссии по улучшению быта ученых. Возможно, что на благоприятное для него решение повлияли ходатайства старых соратников по борьбе с самодержавием - В.Н. Фигнер и М.Ф. Фроленко. Другой заботой на склоне лет стало написание воспоминаний. Объединенные под общим названием "Тени прошлого" они были полностью изданы после смерти Тихомирова, скончавшегося в Сергиевом Посаде 16 октября 1923 г. Незадолго до смерти он успел передать на хранение оставшиеся материалы.

Могила Льва Александровича не сохранилась. Судьба части архива оставшегося, у родственников Тихомирова неизвестна. Современный историк С.Н. Бурин во вступительной статье к републикации воспоминаний Тихомирова упоминает, что "существует легенда, согласно которой его вдова Екатерина и дочери Надежда и Вера долгое время сохраняли огромный сундук с его рукописями, не попавшими в государственные архивы… Но судьба этого таинственного сундука, если, конечно, он вообще существовал, - увы! – неизвестна".

***
Теперь, накануне выхода Дневника Тихомирова 1915-17 гг. грустно сознавать, что публикация всего Дневника, начиная с 1883 года, вряд ли когда-нибудь осуществиться, поскольку это требует многолетней кропотливой работы целого коллектива исследователей, и значительных материальных затрат.  В настоящее время есть только один пример подобного издания, продолжающегося уже долгие годы. Это воспоминания Д.А. Милютина, выходящие под редакцией доктора исторических наук, профессора Л.Г. Захаровой. Конечно, фигуры Д.А. Милютина и Л.А. Тихомирова вряд ли сопоставимы, но хронологические рамки дневника последнего делают его не менее интересным для исследователей, чем, например, дневник А.С. Суворина.

ПРИМЕЧАНИЯ:
1. См.: Репников А.В. "От правых, кажется, я стою в стороне больше, чем от левых…": дневник Л.А. Тихомирова // Сборник материалов научных конференций: "Консерватизм в России и мире: прошлое и настоящее", "Национальный вопрос в Европе в новое и новейшее время", "Правый консерватизм в России и русском зарубежье в новое и новейшее время". Воронеж, 2005; Его же. "Мы находимся в положении лодки, попавшей в водоворот…" (по страницам дневника Л.А. Тихомирова) // Ставропольский альманах Российского общества интеллектуальной истории. Ставрополь, 2005. Вып. 7; Его же. "…Силам добра нет доступа к власти" (Из дневников Льва Тихомирова // Наш современник. 2006. № 4; Лев Тихомиров. Из дневников 1915–1917 гг. Публ. и комм. Репникова А.В. // Там же; Лев Тихомиров. Из дневников 1915-1917 гг. Публ. и комм. Репникова А.В. // Наш современник. 2006. № 5.