"Передо мною все чаще является... ощущение конца": Лев Тихомиров и его "Дневник"

Тихомиров неоднократно предсказывал в дневнике грядущие потрясения. Когда самодержавие пало, он воспринял это относительно спокойно. 2 марта 1917 года Тихомиров записал: "Судя по известиям, можно надеяться, что Временное Правительство поддержит порядок и защиту страны. Если это будет так, то нужно будет признать, что переворот произведен замечательно ловко и стройно. Впрочем, ясно, что бесконечно громадное большинство народа - за переворот. Видно всем уже надоело быть в страхе за судьбы России. Несчастный Царь, может быть - последний. Я думаю, однако, что было бы практичнее ввести Монархию ограниченную. Династия, видимо, сгнила до корня. Какое тут Самодержавие, если народу внушили отвращение к нему - действиями самого же Царя. Посланники Французский и Английский признали Временное Правительство. Теперь вопрос идет о существовании страны. Угрожает страшная Германия, а мы по уши сидели в измене, самой несомненной. Этот переворот должна бы была сделать сама Династия, если бы в ней сколько-нибудь осталось живой нравственной силы. Но - наличность условий привела к иному исходу. Теперь дай только Бог, чтобы Правительство, раз оно возникло, осталось прочным. Известия как будто обещают это. Перечитываю газеты, целых три. Крушение рисуется головокружительное. Прямо - всеобщее присоединение к Временному Правительству. [...] Телефонировали в Посад, спросить - не послать ли им газет? Оказывается - есть, и обе, Катя (жена Тихомирова - А.Р.) и Надя (дочь Тихомирова - А.Р.) - в полном восторге. Надя кричит по телефону - "Поздравляю с переворотом". Действительно, - ужасная была власть. Если только Временное Правительство окажется прочным (что, по-видимому, несомненно), - то падение Николая II будет встречено радостью по всей России. Я думаю, что основная причина гибели Царя - его ужасная жена. Но, конечно, не погибать стране из-за нее. А он - был под башмаком. И то удивительно, что так долго терпели, Я приходил к полному разочарованию в России, С этой стороны, конечно, снимается со всех гнетущее чувство, и дух народа может подняться".

Когда в начале марта 1917 года газета "Утро России" сообщила о том, что Тихомиров сам явился в милицию и дал подписку в том, что признает новое правительство и обязуется исполнять все распоряжения оного "и во всем ему… повиноваться", то некоторые из недавних соратников Льва Александровича по правому лагерю назвали его "дважды ренегатом". Многие современные исследователи жизни и деятельности Тихомирова пытаются объяснить этот поступок, обращаясь как к внешним причинам, так и к внутреннему миру бывшего народовольца и бывшего идеолога монархической государственности.

При внимательном анализе дневниковых записей Тихомирова такое поведение одного из видных консервативных мыслителей вовсе не удивляет. Разочарование во власти и ее возможности усовершенствовать существующую систему стало общим местом в рассуждениях практически всех консервативных теоретиков и практиков начала ХХ века еще задолго до событий произошедших в феврале 1917 года.

Если мы начинаем борьбу, заранее сомневаясь в победе, пугая себя и других несокрушимостью противника, мы тем самым почти наверняка обрекаем себя на поражение. Тихомиров постоянно сомневался, критикуя и себя, и окружавшую его действительность, весьма далекую от проповедуемых им идеалов. Еще 11 февраля 1905 г. он писал в дневнике: "Нет ничего гнуснее вида нынешнего начальства - решительно везде. В администрации, в церкви, в университетах... И глупы, и подло трусливы, и ни искры чувства долга. Я уверен, что большинство этой сволочи раболепно служило бы и туркам, и японцам, если бы они завоевали Россию"; характерна и запись, сделанная в дневнике 20 мая 1905 г. после Цусимского сражения: "Дело не в гибели флота... но ведь и вообще все гибнет. Уж какая ни есть дрянь Россия, а все-таки надо ей жить на свете. Ах, как мне жаль этого несчастного царя! Какая-то искупительная жертва за грехи поколений. Но Россия не может не желать жить, а ей грозит гибель, она прямо находится в гибели, и царь бессилен ее спасти, бессилен делать то, что могло бы спасти его и Россию! Что ни сделает, губит и ее и его самого. И что мы, простые русские, как я, например, можем сделать? Ничего ровно. Сиди и жди, пока погибнешь!".

Вот еще пример: в письме от 28 декабря 1911 г. К.Н. Пасхалов жаловался Д.А. Хомякову: "Мы приучаемся мало помалу презирать наше правительство, сознавая его неспособность и бесполезность. А это штука очень опасная. В критическую минуту, когда революция ринется на существующий строй, стану ли я на его защиту? Нет. Мы наверно останемся в стороне… нам осталась одна надежда на великую милость Провидения, которое авось смилуется над нашей несчастной, засиженной всякой нечистью родиной".

При чтении статей и дневников М.О. Меньшикова, написанных после отречения Николая II отмечаешь их сходство с дневниками Тихомирова. В статье "Жалеть ли прошлого?" он утверждал: "Для русского цезаризма война эта в неожиданном ее развитии все равно обещала гибель. Может быть, это и служило одною из главных причин, парализовавших нашу подготовку к войне и энергию ее ведения... Спрашивается, стоит ли нам жалеть прошлое, если смертный приговор ему был подписан уже в самом замысле трагедии, которую переживает мир?.. Не мог же несчастный народ русский простить старой государственной сухомлиновщине того позора, к которому мы были подведены параличом власти... Жалеть ли нам прошлого, столь опозоренного, расслабленного, психически-гнилого, заражавшего свежую жизнь народную... Весь свет поражен внезапностью русского переворота и взволнован радостью, взволнована радостью и вся Россия... Старый порядок рухнул от неуважения к свободе, то неуважение подрывает и всякий порядок, который наследует эту язву". В последней статье, подписанной Меньшиковым, которая появилась в газете 19 марта, подводились грустные итоги: "Я далек, конечно, от мысли считать всех наших самодержцев чудовищами порока или безумия. Такие бывали, но гораздо хуже, что подавляющее большинство из монархов были слишком невыдающиеся, слишком заурядные люди. И вот в руки этих-то слабых и НЕУМНЫХ людей, очутившихся в вихре лести и измены, попала историческая судьба великого народа… сосредоточив на себе народное могущество, монархи решительно не знали, что с ним делать… Отделывались крохотными, легонькими задачками и систематически задерживали великую, наиболее необходимую перестройку своих народов. Важнейшие реформы начинались и никогда не оканчивались или оказывались безобразно смятыми… Трагедия монархии состояла в том, что, отобрав у народа его волю, его душу, — монархия сама не могла обнаружить ни воли, ни души, сколько-нибудь соответствующей огромной и стихийной жизни. Энергия народная веками глохла в… центре своей власти... Великий народ обречен был на медленное вырождение, подобно азиатским соседям, от атрофии своих высших духовных сил — сознания и воли". Узнав в 1918 году о расстреле бывшего самодержца, Меньшиков писал в дневнике: "Жаль несчастного царя - он пал жертвой двойной бездарности - и собственной, и своего народа" - и далее рассуждал по поводу отречения - "не мы, монархисты, изменники ему, а он нам... Тот, кто с таким малодушием отказался от власти, конечно, недостоин ее. Я действительно верил в русскую монархию, пока оставалась хоть слабая надежда на ее подъем. Но как верить в машину, сброшенную под откос и совершенно изломанную?.. Мы все республиканцы поневоле, как были монархистами поневоле. Мы нуждаемся в твердой власти, а каков ее будет титул - не все ли равно?". По степени самобичевания дневник Меньшикова напоминает не только тихомировский дневник, но и "Апокалипсис нашего времени" Розанова. Авторы обвиняли в произошедших событиях интеллигенцию и скорбно смотрели в будущее: "Бог не захотел более быть Руси. Он гонит ее из-под солнца… Значит мы "не нужны" в подсолнечной и уходим в какую-то ночь. Ночь. Небытие. Могила… Мы умираем от единственной и основательной причины: неуважения себя. Мы, собственно, самоубиваемся… мы сами гоним себя".

Еще один монархист Б.В. Никольский был не менее откровенен: "На реставрацию не надеюсь... Страшно то, что происходит, но реставрация была бы еще страшнее. Царствовавшая династия кончена, и на меня ее представителям рассчитывать не приходится. Та монархия, к которой мы летим, должна быть цезаризмом, т.е. таким же отрицанием монархической идеи, как революция". Сегодняшние монархисты не любят вспоминать о подобных высказываниях тех, кого они считают своими учителями, но, как это не печально, можно бесконечно приводить примеры подобных (и даже еще более резких) высказываний. Тихомиров с его Дневником будет здесь далеко не одинок.

Хотелось бы привести еще одну фразу, сказанную не публично, и не в личном письме, или дневнике, а произнесенную на допросе, перед политическими противниками. Это цитата из следственного дела А.И. Дубровина. На вопрос чекиста Б.М. Футоряна: "Вы лично считали, что Николай II по своему характеру не подходил для установления твердой власти в России?" бывший лидер "Союза русского народа" ответил: "По своему уму он подходил, он очень умный человек, но бесхарактерный, безвольный, но почему я против него не восставал, у нас были разговоры. Ко мне являлись люди, которые мне задавали вопрос: "Ты видишь, понимаешь, у нас большой недостаток в том, что у нас царь слабоват. Ты по принципам монархист. Да? Но ведь непременно для того, чтобы этот принцип существовал и действовал, не нужно быть непременно верным Николаю II и т.д. Как бы ты посмотрел, если бы случился переворот и, вместо Николая стал кто-нибудь другой, мог бы ты принять участие и пр.?". на это я отвечал, есть текст священного писания "не касайся к помазаннику моему, он помазанник Божий" и если терпим все то, что нам приходится от него терпеть, от его недостатков, отрицательных качеств, то должны смотреть на это с религиозной точки зрения, как на наказание, как на явление временное, должно пройти, и не наше дело соваться туда и изменять силой".

К сожалению, мы не можем судить, как именно оценил Тихомиров свершившиеся в октябре 1917 года события, поскольку записи, относящиеся к периоду после 16-го октября в ГАРФ отсутствуют. Остается только гадать, о чем он думал, когда в России началась гражданская война, стали появляться сообщения о расстрелах когда-то близких ему соратников по правому лагерю и началась борьба с православной церковью. Расстреляли М.О. Меньшикова, А.И. Дубровина, И.И. Восторгова, А.С. Вязигина, П.Ф. Булацеля, Н.Н. Родзевича и многих других правых деятелей. Скончался от тифа в Новороссийске В.М. Пуришкевич. Не намного пережил его Г.Г. Замысловский, скончавшийся от той же болезни. Во время гражданской войны, красные утопили епископа Гермогена, а многие лично известных Тихомирову священников подвергли гонениям за веру.

В Петрограде в числе заложников был расстрелян и Борис Никольский. Незадолго до гибели он писал Б.А. Садовскому: "Вы знаете, до какой степени я не большевик и даже не социалист; но я, увы, много учился, много думал, и совесть и правда мне дороже всего. Заслуг у вождей нашего большевизма нет, как нет заслуг у бомбы, которая взрывает, как нет заслуги у рычага, который опрокидывает, у тарана, который проламывает: заслуга (или преступление) в той разумной воле, которая ими движет (когда такая воля есть); но они стихийные, неудержимые и верные исполнители исторической неизбежности. Делать то, что они делают, я по совести не могу и не стану; сотрудником их я не был и не буду; но я не иду и не пойду против них: они исполнители воли Божией и правят Россией если не Божиею милостию, то Божиим гневом и попущением. Они в моих глазах наилучшее доказательство того, что несть власти, аще не от Бога. Они власть, которая нами заслужена и которая исполняет волю Промысла, хотя сама того и не хочет, и не думает. Я жду — и вижу, что глубока чаша испытаний и далеко еще до дна. Доживу ли я до конца — кто знает?".

Что касается отношения Тихомирова к Советской власти, то одно не было однозначным. Глухо упрекая большевиков в том, что они чрезмерно злоупотребляют принципом насилия, он вместе с тем обмолвился, что только большевики сохранили понимание государственности. С одной стороны, японский ученый Харуки Вада отметил, что "Октябрьская революция, в задачу которой очевидно входило установление твердой революционной диктатуры, должна была по представлениям Тихомирова, осуществить давно лелеемую им мечту о сильной государственной власти". С другой стороны, анализ последних эсхатологических работ Тихомирова показывает, что в будущем он видел только новые жесточайшие испытания: "мир подходит к последнему своему периоду среди страшного революционного переворота, который, очевидно, изменяет самые основы государственной власти".

Только почти через год после октябрьских событий Тихомиров пишет письмо председателю ученой коллегии Румянцевского музея: "Покорнейше прошу Вас принять на хранение в Румянцевском Музее прилагаемые при сем двадцать семь переплетенных тетрадей моих дневников и записок…". Его просьба была удовлетворена.

Завершив исследование "Религиозно-философские основы истории", Тихомиров пишет повесть "В последние дни". Пометки свидетельствуют о том, что повесть писалась с 18.11.1919 по 2801.1920 (даты написаны по старому стилю). С.И. Фудель сын друга Тихомирова – священника Иосифа Фуделя - хорошо описал атмосферу, царившую во время чтения этой повести: "Мы сидели в столовой, угощением были какие-то не очень съедобные лепешки и суррогатный чай без сахара. Лев Александрович почему-то пил его с солью. Керосина тоже не было… и горели две маленькие самодельные коптилки, освещая на столе больше всего рукопись. Апокалипсис был не только в повести… но уже и в комнате". Эти работы писались без какой-либо надежды на публикацию, а в реальной жизни нужно было кормить семью.

В 1920 году Тихомиров получил материальную помощь от бывшего редактора "Русского обозрения" А.А. Александрова и его супруги, которым был очень благодарен (об этом свидетельствует письмо от 2 сентября 1920 г.) По словам С.А. Волкова, общавшегося с Тихомировым, в последний период его жизни, тот "заканчивал свое жизненное странствование", в бедности, работая "делопроизводителем школы имени М. Горького (бывшей Сергиево-Посадской мужской гимназии)". Ученики "к его огромному неудовольствию" прозвали бывшего монархиста (вероятно, за его бороду) "Карл Маркс".

В 1922 году 70-летний Тихомиров зарегистрировался в Комиссии по улучшению быта ученых. Возможно, что на благоприятное для него решение повлияли ходатайства старых соратников по борьбе с самодержавием - В.Н. Фигнер и М.Ф. Фроленко. Другой заботой на склоне лет стало написание воспоминаний. Объединенные под общим названием "Тени прошлого" они были полностью изданы после смерти Тихомирова, скончавшегося в Сергиевом Посаде 16 октября 1923 г. Незадолго до смерти он успел передать на хранение оставшиеся материалы.

Могила Льва Александровича не сохранилась. Судьба части архива оставшегося, у родственников Тихомирова неизвестна. Современный историк С.Н. Бурин во вступительной статье к републикации воспоминаний Тихомирова упоминает, что "существует легенда, согласно которой его вдова Екатерина и дочери Надежда и Вера долгое время сохраняли огромный сундук с его рукописями, не попавшими в государственные архивы… Но судьба этого таинственного сундука, если, конечно, он вообще существовал, - увы! – неизвестна".

***
Теперь, накануне выхода Дневника Тихомирова 1915-17 гг. грустно сознавать, что публикация всего Дневника, начиная с 1883 года, вряд ли когда-нибудь осуществиться, поскольку это требует многолетней кропотливой работы целого коллектива исследователей, и значительных материальных затрат.  В настоящее время есть только один пример подобного издания, продолжающегося уже долгие годы. Это воспоминания Д.А. Милютина, выходящие под редакцией доктора исторических наук, профессора Л.Г. Захаровой. Конечно, фигуры Д.А. Милютина и Л.А. Тихомирова вряд ли сопоставимы, но хронологические рамки дневника последнего делают его не менее интересным для исследователей, чем, например, дневник А.С. Суворина.

ПРИМЕЧАНИЯ:
1. См.: Репников А.В. "От правых, кажется, я стою в стороне больше, чем от левых…": дневник Л.А. Тихомирова // Сборник материалов научных конференций: "Консерватизм в России и мире: прошлое и настоящее", "Национальный вопрос в Европе в новое и новейшее время", "Правый консерватизм в России и русском зарубежье в новое и новейшее время". Воронеж, 2005; Его же. "Мы находимся в положении лодки, попавшей в водоворот…" (по страницам дневника Л.А. Тихомирова) // Ставропольский альманах Российского общества интеллектуальной истории. Ставрополь, 2005. Вып. 7; Его же. "…Силам добра нет доступа к власти" (Из дневников Льва Тихомирова // Наш современник. 2006. № 4; Лев Тихомиров. Из дневников 1915–1917 гг. Публ. и комм. Репникова А.В. // Там же; Лев Тихомиров. Из дневников 1915-1917 гг. Публ. и комм. Репникова А.В. // Наш современник. 2006. № 5.