Песни Победы: Алексей Фатьянов. Очерк восьмой

К вечеру приехал из Малеевки Сергей Никитин, которого вызвали по телефону. Ночью из Владимира примчалась Клара Михайловна. До рассвета пришли Репкины. Дети днем ушли из дома и ходили до глубокой темноты, как потерянные.

Их отцу было всего сорок лет. Он умер от разрыва аневризмы аорты. И ни один врач на земле не смог бы тогда предотвратить эту человеческую трагедию.

Тринадцатого ноября учительница истории Ия Викторовна Дикорева пришла из школы и удивилась, не увидев празднично накрытого стола.

— Почему вы не накрыли стол, ведь Алеша должен приехать! — Выговаривала она притихшим мужу и матери. И они не знали, как ей сказать: почему они не накрыли на стол? Сказали, как могли и что сумели.

В таком скорбном деле нет специалистов.

Кроме Ария Давыдовича.

 

2.ХЛОПОТЫ АРИЯ ДАВЫДОВИЧА
Так холодным ноябрем, вместе с последним, может быть, листом, отпавшим от ветки московского клена, ушел в иной мир поэт Фатьянов. Не член Союза писателей СССР, верно служивший русскому духу Родины, не переселившийся из утлой квартиры в новую, он переселился к светским некогда мученикам и "невольникам чести" — к Александру Пушкину и Сергею Есенину, к Павлу Васильеву и Николаю Клюеву. Этой дорогой уходили и уходят доселе большие и от природы светлые наши поэты.

В квартиру на Бородинской потянулась траурная цепочка людей, одетых в темную осеннюю одежду.

Знакомые, малознакомые и незнакомые, известные, начинающие и "простые" — не было среди них только "чужих".

Жена одного писателя приехала на такси с намерением "проучить" этого Фатьянова. Уверенная в том, что объявленная смерть Фатьянова — очередной его несусветный розыгрыш, оставила в таксомоторе сумочку:

— Я вернусь через пять минут…

Поднялась наверх, дабы разобраться с мрачной мистификацией и, пораженная невозможным горем, осела на заваленный плащами диван, забыла про сумочку. И ходил таксист по квартирам, разыскивая ее хозяйку.

Сергей Никитин в каком-то мучительном полусне занимался организацией похорон. (В день похорон поэта, 18 ноября, у Сергея Никитина случился инфаркт.)

Он привез гроб — Фатьянов в него не вместился.

Гробовщики сказали:

— Покажите нам этого детину, в жизни не делали таких больших гробов…

Как будто никто и ничто не могли смириться с его смертью. Не хотел отпускать его бел-свет, и тот пока еще был тесен.

Секретариат Правления Союза писателей СССР отказался хоронить Фатьянова, потому что в это время он был из Союза исключен.

Итак, Тихон Николаевич Хренников принял решение захоронить поэта силами Союза композиторов.

Он называл Фатьянова Алешей. Он любил этого красивого, яркого самобытного человека, ценил его талант. В последний год ХХ столетия Тихон Николаевич Хренников говорил мне о Фатьянове очень тепло, жалел его за то, что мало был поэт обогрет вниманием, сокрушался о том, что не написал с ним ни единой песни.

— Ну, пусть вам будет стыдно, — Сказал он в моем лице бывшему руководству Союза писателей. А тогда — литературным чинушам:

— Мы, композиторы, его похороним сами.

И тогда "писателям" стало неловко: как это — поэта хоронят композиторы…

Раньше всех приехал из Ленинграда Василий Павлович Соловьев-Седой и стал хлопотать о месте на престижном Новодевичьем кладбище.

Но Галина Николаевна отказала:

— Он хотел быть похороненным возле Есенина.

Похоронами в Союзе писателей тогда занимался Арий Давыдович, уже пожилой, знающий все нюансы этого грустного дела. Он хоронил всех писателей, начиная с Горького.

— Ну что? Поехали на Ваганьково... — Сказал он Галине Николаевне.

На Ваганьковском кладбище уже легли писатели Недогонов, Замятин, Гудзенко.

На могиле Сергея Есенина стоял старый деревянный крест, и кругом было так плотно занято захоронениями, что и на штык лопаты места не нашлось. Довольно далеко от последнего приюта Есенина остановили поиски.

— Вот, здесь прекрасное место, тишина, деревья, это вам будет спокойнее, — наконец, остановился Арий Давыдович. — Около Есенина всегда бывают митинги, читают стихи, затопчут, боюсь, могилу.

В день похорон, 17 ноября, выпал глубокий снег. Сугробы на дорогах лежали по колено.

Гроб с телом поэта стоят в конференц-зале Правления Союза писателей СССР, люди заходили с улицы Воровского. Они шли нескончаемым потоком, невзирая на холод, покрытые снегом, который летел и летел крупными хлопьями. Все хотели проститься с поэтом: чиновники, музыканты, литераторы, актеры. Шли ко гробу библиотекари и работники радио, билетеры и портье, официантки и метрдотели, певицы, музыканты, бильярдисты и таксисты, уборщицы и дворники, летчики и вагоновожатые. Народ оплакивал своего поэта. Некоторое время у изголовья стояла незнакомая женщина в черном платке и горько рыдала. Рядом — сидела семья, потерянная и осиротевшая. Чтобы предотвратить столпотворение, пришлось составлять списки родных, друзей и деятелей культуры и снабжать их траурными повязками.

Красивый, величественный, дорогой многим поэт утопал в цветах.

В соседней комнате расположился ансамбль имени Александрова, артисты под руководством Бориса Александрова тихо-тихо выводили "Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат", "Над Россиею небо синее…". Есть свидетельства о том, что пели у гроба Лемешев, Козловский.

Когда гроб стали выносить, сделалось тихо, и все услышали слова, вполголоса сказанные писателем Василием Гроссманом:

— Согласитесь, на тот свет уйти так, как ушел Алеша, под такую песню, под такую музыку, не каждому дано…

 

3. НА ВАГАНЬКОВО
…Отчалил от подъезда катафалк и медленно по снежному морю поехал к Ваганькову.

Такого не было до похорон Владимира Высоцкого.

Вся улица, запруженная народом от Арбата вплоть до площади Восстания, качнулась и потянулась за катафалком до самого кладбища. Даже у Ария Давыдовича, видавшего много на своем веку похорон, заблестели на глазах слезы. Он сказал сидящей рядом с ним в автомобиле Кларе Михайловне Никитиной:

— Со времен Горького ни одного писателя так не хоронили. Так тепло, так много народу было только на похоронах у Горького. Это что-то невообразимое…

Гроб с телом Алесея Ивановича от самых ворот несли на руках простые люди, меняя друг друга, утопая по колено в снегу. Заморосил дождик. Несколько негромких слов сказал Ярослав Смеляков.

Клара Михайловна Никитина вспоминает, как после кладбища они на автомобиле подруги поехали к Фатьяновым домой. Подъезжая к Бородинской, удивились: вся улица была заставлена машинами. Громоздились автобусы, множество легковых автомобилей, проехать было невозможно… Во дворе фатьяновского дома — та же картина. И та же вереница людей, что и в Союзе.

Дверь единственного подъезда небольшого трехэтажного дома открыта настежь, по лестнице люди идут сплошным потоком в два ряда — вверх и вниз. Маленькая квартирка не в состоянии вместить столько человек. Не раздеваясь, практически не останавливаясь, люди подходили к столу, выпивали рюмку водки, закусывали и выходили.

Заходили следующие…

Такой поток людей шел до глубокой ночи.

Были пролиты реки слез…

 

ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА
Цветок луговой

Гале
Не бывало тебя красивей,
Скрытый мягкой пахучей травой
На просторах родимой России,
Мой цветок луговой.

Люди издавна знают:
Позабыв про другие дела,
В жаркий полдень к тебе прилетает
Золотая пчела.

Твой волнующий запах медвяный,
Что пьянее любого вина,
На бездушную яркость тюльпана
Не сменяет она.
 
Так и ты, дорогая, —
Неярок твой скромный наряд,
Но не снилась ни разу другая
Мне пять весен подряд.

Ты, как песня, красива,
Иль, как скрытый мягкой травой
На просторах России,
Мой цветок луговой.
Алексей Фатьянов, 1952 г.

1. СУЧКОВ И ЗОР
Вскоре после смерти Фатьянова его могила стала местом паломничества. Нужен был достойный народного поэта памятник. Неподалеку было огороженное обвалившимся деревянным заборчиком захоронение экипажа военных летчиков — пять заброшенных могил. Галина Николаевна в Коврове, на дегтяревском оружейном заводе заказала красивую ограду с факелами и лавровыми венками, огородила ею могилы мужа и погибших летчиков. Так родная Владимирщина принесла ему свои последние дары.

Проект и макет памятника составил архитектор Вячеслав Зор, который был дружен с Фатьяновым, любил его семью. На памятнике камнетесы гранитных мастерских Новодевичьего кладбища высекли:

Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,
Пусть солдаты немного поспят.

Это звучало, как колыбельная и для поэта, и для рядом лежащих военлетов.

Нужен был скульптор для создания на памятнике барельефа — портрета поэта.

И тогда судьба послала Галине Николаевне Федота Сучкова.

Расскажу случай, характеризующий отношение "барствующих" литераторов к "богемствующей черни".… Однажды Владимир Петрович Репкин привел домой двоих мужчин. Один из них представился внучатым племянником поэта Николая Алексеевича Некрасова, второй — литератором Федотом Сучковым. Они были однокурсниками Репкина. Еще до войны они дружили с Андреем Платоновым, который жил во флигеле литинститутского двора. Много лет спустя, когда сняли запрет с творчества Андрея Платонова, предисловие к его книге написал Федот Сучков… То ли эта дружба кому-то помешала, то ли время было такое, но их, Андрея и Николая, взяли и прямо из Литинститута увезли в "черном воронке". Оба товарища прошли ГУЛАГ, они освободились только в 1953 году. И тогда Владимир Петрович привел их к себе домой и сказал жене:

— Вот, Таня, принимай. Их нужно кормить.

Оба были истощены, измучены лагерной жизнью, но не подавлены.

— Хорошо, — Ответила Татьяна Андреевна, и с тех пор они присутствовали на домашних обедах. Но чаще приходил Сучков.

Он был интересным собеседником, мудрым и талантливым человеком. Он рассказывал о том, как жену его освободили раньше, и она уехала в Киев с их маленьким сыном-первенцем. Чтобы не сойти с ума от одиночества, он начал в лагере писать роман, и так он в мыслях своих погружался в чужую жизнь, уходя от неприветливой реальности зоны. А потом он захотел увидеть своего героя и лепил его из хлебного мякиша таким, каким он его представлял. Жену он просил в письмах — прислать ему пластилин, и она выслала ему десять килограммов пластилина! В лагерь разрешалось присылать посылку не более десяти килограммов. Он рассказывал своим кормильцам и друзьям: там можно было писать все, что хочешь… Там у него появилась страсть лепить. Однажды он принес в квартиру на Арбате того самого "героя романа", но уже из гипса. Работа настолько понравилась, что ему захотели помочь. Татьяна понесла скульптурку Михалковым, чтобы они с кем-нибудь познакомили талантливого ваятеля. Но Наталия Кончаловская возмутилась тем, что домработница поставила "поделку" на полированный стол.

К тому времени, как Федот Федотович познакомился с Галиной Николаевной, он стал уже признанным мастером. Скульптор принялся за работу. Так появился барельеф к памятнику Алеши Фатьянова.

…Вячеслав Зор ушел вслед за Фатьяновым. Накануне смерти он рассказывал сестре поэта Наталии Ивановне о том, что ему снились райские сады, и Алеша его позвал.

— Наталия Ивановна, я ведь, наверное, скоро умру... — Говорил ей грустный архитектор.

А она радовалась, что их Алеша — в райских садах...

2. В ЖАРКИЙ ПОЛДЕНЬ К ТЕБЕ ПРИЛЕТАЕТ ЗОЛОТАЯ ПЧЕЛА…
"Для нас, знавших Алешу, он останется навсегда в памяти поющим, добрым, улыбчивым. Для тех, кто не знал его, именно таким он встанет из песен", — написал несколько времени спустя Лев Ошанин. А мы, знавшие Галину Николаевну Фатьянову, то же самое можем сказать о ней. Улыбчивая, добрая, гордая песнями своего мужа… О ней почему-то не принято было говорить, как о вдове. Ее называли "женой Фатьянова".

Галя Калашникова не была изнеженной белоручкой. В зажиточном прежде роду Григоровых, из которого она происходила, девочек принято было учить готовить, шить, вышивать и вязать с младенчества. Еще школьницей она умела делать все — от хорошего ставропольского борща до пестрого лоскутного коврика.

До войны и в самом начале ее Галя вместе с родителями жила в районе Останкина. Она училась в восьмом классе и вместе со всеми московскими школьниками работала на рытье противотанковых рвов.

Был сырой, холодный октябрь сорок первого — предвестник суровой зимы. Галя, как и большинство ее юных сограждан, не щадила себя. Она сильно простудилась.

С зимы 1942 года Галина работала в книжном магазине на Арбате продавцом. Но уже тогда у нее пошатнулось здоровье — сказалась простуда. Девушек-школьниц мобилизовывали на такие несложные работы, чтобы заменить ушедших на фронт взрослых.

Поэтому Галя образование недополучила.

Встречались люди, имевшие дерзость обвинять ее в этом упущении. После окопных работ, недоедающая, а часто — голодная, она тяжело заболела туберкулезом. Есть справка, гласящая: "освобождена от работы в Книжном магазине Военторга в связи со слабым состоянием здоровья". В тяжелое время мать делала все, чтобы поднять ее на ноги. А после войны Галя сразу вышла замуж за Фатьянова. Ему, поэту, ее болезнь показалась романтичной. Она была тоненькая, беленькая, худенькая, далекая от литературы, но очень способная и очень восприимчивая. Может быть, он видел в ней свою Галатею. Ее образование, вкус, знание и чутье — это все было от него, им разбужено.

Алексей Иванович с каждым годом все больше влюблялся в свою жену, которая стала ему прочной опорой. Улетающий в эмпиреи, он знал, что, "приземлившись", получит тарелку борща с мясной костью, чистую рубашку и дельный совет. А потом — жена сядет за руль и повезет его, куда нужно.

Галина Николаевна прекрасно шила, готовила пиры, помогала бедным. Удивительно, как у нее на все хватало времени. После смерти в ее комнате обнаружила залежи раскроенных вещей, все — сколоты, готовы для того, чтобы наметать, подобраны по тону и по цвету. Она собиралась долго жить и долго работать.

Он сам выбрал себе помощницу, каким-то особым зрением поэта рассмотрев в случайно встреченной девушке эту внутреннюю силу. И хрупкое, болезненное создание в кудряшках, грезившее о Сергее Столярове, девятнадцати лет отроду, приняло на себя участь жены опального поэта.

До последнего своего дня Галина Николаевна занималась делами мужа.

Они прожили всего тринадцать лет.

Без него их прошла целая вечность — сорок три года.

А тогда, в 1959, она была молодой вдовой тридцати трех лет. Детям было девять и одиннадцать.

…Вот в очередной раз угнали "победу". Милиция поймала старшеклассников, которые разбили машину так, что она не подлежала ремонту. Мальчишки были осуждены, сидели в колонии и писали Галине Николаевне письма с просьбой отказаться от компенсации. Они должны были работать и отправлять ей какую-то часть денег на ремонт машины. Галина Николаевна их простила, машину — продала на детали: ей нужно было кормить семью. А тут пошли бильярдисты-кредиторы: Алексей Иванович оставил после себя долги. Нужно было долги отдавать.

И тогда она продала шубу, которой так гордился Фатьянов.

Пригодились и занятия в кружках ЦДЛ. Она шила фартуки, строчила пододеяльники, вязала на заказ, плела коврики, делала шляпы — бралась за любую работу. По ночам, как и прежде, в кабинете привычно стрекотала пишущая машинка — та самая, которую Алексей Иванович привез с фронта. Дети засыпали под эти равномерные звуки мира и благополучия спокойно и счастливо. Их мама брала машинописные работы в Союзе писателей. Немало чужих романов, стихотворений, поэм и пьес она переписала на машинке мужа. Нередко к ней обращался Александр Трифонович Твардовский со своими рукописями. Наверное, не потому, что ему трудно было найти более опытную машинистку. Скорее, он тактично пользовался поводом помочь этой дорогой ему семье друга.

Александр Трифонович Твардовский по-прежнему оставался человеком очень близким к осиротевшей семье Фатьянова. Поговаривали одно время, будто Галина Николаевна собиралась за Твардовского замуж. Сегодня трудно проверить эти сведения, а правду знает один только Бог. Навсегда запомню провожавшую меня к лифту Галину Николаевну, улыбающуюся, добрую. Тогда, в дверях, она пообещала мне в следующий раз рассказать много интересного о Твардовском. К сожалению, это была последняя наша встреча. Думаю, так сложилось не случайно. Ну, что ж, природа творчества Фатьянова и Твардовского была одна, несмотря на то, что один стал классиком поэмы, второй — поэтом песни. Эти разные жанры объединены внутренним движением национального, эпического, непреходящего. Александр Трифонович, безусловно, Галину Николаевну опекал, навещал, помогал ей, и по-отечески вразумлял.

Вот рассказом о том, как он ее вразумлял, я могу поделиться.

…Многие знакомые осуждали Галину Николаевну за то, что она не похоронила Фатьянова на Новодевичьем кладбище, когда возможность такая была — Соловьев-Седой добился места. Исполнив волю мужа, похоронив его на Ваганьковском, "на одной земле с Есениным", Галина Николаевна все-таки засомневалась в правильности своего решения. И к осени тысяча шестьдесят первого года она стала собирать подписи писателей с просьбой о перезахоронении.

Все охотно ставили свои автографы.

Вот с этими подписными листками она и встретилась с Твардовским случайно в кабинете у К.В. Воронкова, ответственного секретаря Правления Союза писателей.

— А ты что здесь делаешь? — Удивился Александр Трифонович.

— Да вот, я решила перезахоронить Фатьянова, — Отвечает Галина Николаевна, листки и заявление держит наготове.

— А это что? — Спрашивает Твардовский.

— Да вот, я собрала подписи...

— Что?! — Гневно восклицает Твардовский, берет их из рук Фатьяновой, и на ее глазах рвет в клочки.

— Душа его уже успокоилась, и пусть будет все так, как случилось, Галя, — Умиротворяющим, ровным голосом заканчивает он разговор и открывает перед Галиной Николаевной дверь в приемную.

Но пятидесятилетие Александра Трифоновича они отмечали вдвоем. Его хотели поздравить многие, готовили торжественный концерт и банкет.

— Я не хочу репетиций своих похорон, — Отказался он от почестей.

А когда хоронили Твардовского, у Галины Николаевны болели дети. Она прибежала в дом литератора между уколами, и удивилась, что не увидела народного столпотворения. Все обступила милиция, были сделаны ограждения. На сцене Большого зала в сонме венков стоял гроб поэта.

Она сидела одна в пустом зале и плакала.

Потом стал собираться народ. Но на кладбище пришло много людей. Милиционеры старались не впустить Солженицына, как им было приказано, и проверяли всех бородачей. Каким-то чудом Александр Исаевич все-таки проник к гробу и принародно перекрестил своего благодетеля. Он уехал вместе с Марией Илларионовной и дочерьми Твардовского в автомобиле, который, вопреки общим правилам, подали прямо к аллее.

Это был темный период, когда литература расслаивалась на объединения и течения, когда все здоровое и полноценное предавалось хуле и критике. Твардовский ушел отнюдь не в апогее признания и славы. Тогда у Новодевичьей стены расположилась некая группа людей, которые вдруг стали подавать злобные реплики в адрес идеологического отщепенца Твардовского… И вдруг молодая женщина громко закричала на них:

— Замолчите, дайте похоронить Че-ло-ве-ка!

Многие на нее посмотрели, как на сумасшедшую. Поведение ее считалось неосторожным. Это была Галина Николаевна Фатьянова.

Ей казалось, что с уходом Твардовского исчезает в поколении и живая память об Алеше. Что не на кого уже будет опереться в меняющемся мире.

Но этого не случилось.

3. "ЛУЧШЕ ЕГО НЕТ"
В первую свою весну без отца серьезно заболел Никита.

Пятого марта, в свой и отца день рождения, ребенок попал в реанимацию. С болезнью почек он пролежал в больнице полгода. А дальше — поездки на курорт в несколько месяцев, лекарства, доктора… Снова Галина Николаевна шила и строчила, печатала на пишмашинке и вязала… Так длилось три года. И вылечила.

Потом — Алена, которой пророчили большое будущее пианистки, "переиграла" руки. Теперь Алена готовилась не в консерваторию, а в иняз.

И все это время Галина Николаевна мчалась туда, где нужны были его песни, помогала молодым пробиться, издавала и раздавала книги, вела архивную работу, ездила по городам и весям. Она рассказывала о нем столько, сколько хотите слушать. Она служила памяти мужа.

Четыре мемориальные доски, памятник-стела, улица Фатьянова, восстановленный дом на торговой площади Вязников… Это — при том, что "мемориальные доски устанавливаются только в память о Героях Советского Союза, лауреатах Сталинской и Ленинской премий"… Она получалапо почте отказы, которые поднимали артериальное давление, вызывали тоскливую немощь, губили силы.

Мемориальные доски появлялись вопреки установкам. Они должны были появиться.

"Алеша не рвался к власти. Он был по своей натуре поэт, и хотел им и оставаться. Ему не нужны были никакие почести. Он был далек от политики. Если проанализировать все его стихи, они у него все о народе и о России. И о любви.

 

Если б я родился не в России,
Что бы в жизни делал? Как бы жил?
Как бы путь нелегкий я осилил?
И, наверно б, песен не сложил,

— это его кредо, его жизнь. Написал он это стихотворение в 1959 году, незадолго до смерти. Он был весь в этом. В кабинете Фатьянова всегда стояла гармонь. Без песни он не жил. Чистый лирик, чистокровный россиянин, он любил Россию", — Говорила Галина Николаевна.

Так она понимала своего мужа.

После смерти Алексея Ивановича многие мужчины смотрели на нее заинтересованно. Знакомые ее бесконечно "сватали", знакомили, пытались "пристроить". Одно время Галина Николаевна работала вместе с Адой Якушевой и Максимом Кусургашевым на радиостанции "Юность". Тогда ее сватали за живописца Сергея Куприянова. Он был другом Никитиных, которые давно стали Галине Николаевне родными.

— Галина Николаевна, подсуетись! — Советовали ей две Верочки с "Юности" после того, как жена художника эмигрировала в Америку. Одна Верочка, Малышева, была режиссером, вторая — Соколовская — делала передачи по письмам…

Но Галина Николаевна лишь смеялась в ответ:

— Не хочу! Лучше Фатьянова нет, а хуже — не хочу.

Когда настаивали особенно упорные, она затаенно улыбалась, раскладывала стремянку, забиралась на антресоли, извлекала оттуда большой тяжелый чемодан. В нем хранился серый шерстяной костюм ее Алеши. Брюки к нему были огромные — с нее ростом.

— Кому подойдет Алешин костюм — за того и замуж пойду! — Шутила она.

Но даже рослому мужчине брюки Фатьянова приходились до подмышек.

Ее подвиг верности, преданности, любви вряд ли способен кто-нибудь повторить.

И умерла она так, чтобы не омрачить его праздник — на следующий день по приезде москвичей с двадцать девятой "Солнечной поляночки", из Вязников.

 

3. НА "СОЛНЕЧНОЙ ПОЛЯНОЧКЕ" В ВЯЗНИКАХ
Тридцать лет из года в год собираются люди на "Солнечной поляночке" Вязников. Тридцатилетняя история Алешиных праздников, как их называют на Владимирщине — это уже другая книга, другие люди.

А начались вязниковские праздники в 1974 году, восемнадцатого августа.

Первый Фатьяновский вечер прошел в доме культуры Вязников. Тогда в память о том, что поэт — солдат, разбили у Дома культуры солдатские палатки, разожгли костры. Начинали трое — Сергей Никитин, Татьяна Малышева и Галина Николаевна. Так вспомнил своего поэта городок, где он легко сочинял песни. Стало вдруг ясно, почувствовалось, насколько повлиял один человек на жизнь Вязников... Да и Вязников ли? Он жил в каждой русской душе, он говорил не только за родной городок, но за всю Россию.

На следующий уже год приехали еще гости — Василий Соловьев-Седой, Иван Дзержинский, Яков Шведов, Марк Лисянский, Ефрем Флакс, поэты из Москвы — Николай Доризо, Константин Ваншенкин, Николай Старшинов, Виктор Боков, Михаил Луконин, Михаил Матусовский…

Михаил Матусовский стал вести первые праздники. Как обычно, в пятницу все съезжались в гостинице, и в субботу всегда шли в родовой дом в Малом Петрине. Там гостей принимали Меньшовы. У них в это урожайное время всегда была картошечка, помидоры, огурчики, раздвигался огромный стол, все садились к нему, доставали баян… Время выбирали для праздников такое, чтобы рожь-пшеница уже была убрана, а копка картофеля еще не начиналась. Тогда все могли немножко попраздновать, не думая о дожде или ветре. Кстати, не было года, чтобы собравшихся на поляночке зрителей не покропил теплый дождик. Его все ждали — брали с собой зонтики. Сюда потянулись люди из соседних городов — Коврова, Владимира, Иванова. На деревьях сидели мальчишки. На новенькой эстраде пели народные любимцы — Кобзон, Пьеха, Толкунова, Лещенко...

На один из праздников мэр города пригласил Краснознаменный ансамбль песни и пляски имени Александрова, памятуя, что в нем поэт служил.

Ансамблю дали премию Фатьянова, но они ехали, в общем-то, в деревню. Что им были маленькие старинные Вязники, когда они Европу да Азию с Америкой и Африкой рты разинуть заставили. Но когда дирижер увидел, несколько раз обернувшись, как под эти песни, под каждую из них, вся пятитысячная аудитория встает, он был поражен. Пожилые, старые, дети — вся поляна. Пять тысяч душ.

Слава — ничто в сравнении с народной любовью.

Эта "Поляночка" стала главным событием жизни жены и семьи Фатьянова. Когда Галина Николаевна выходила на сцену Вязников, всю березовую рощу — зрительный зал — охватывала длительная овация. В старости погрузневшая, с узлами варикозных вен на ногах, она могла бы вызывать жалость. Но выходила на сцену красавицей. И никто уже не замечал ни больных ее ног, ни лишнего веса, ни возраста...

Галина Николаевна любила Вязники, как расцветала от одного этого слова! В последние годы ее жизни наконец-то появился музей Песни в старом Фатьяновском доме. Как она была благодарна за это "поющему мэру" Евгению Виноградову! И даже кабинет Алексея Ивановича, который покочевал по России, нашел здесь свое место, и снова в нем прикорнула гармонь и встали на свое место фотографии их маленьких детей…

В подвале дома-музея сделали для Галины Николаевны спаленку. Мебель в комнате — фатьяновская, пятидесятых годов, которая помнит Алексея Ивановича. Стоит диван, на котором он умер. Стоит сервант с сигнальным колокольцем на ключике.

Она хотела бы здесь жить, чтоб душой не расставаться со своим Алешей. В этой комнате она принимала гостей и давала приют художникам с неустроенным бытом.

Галина Николаевна приезжала в музей, садилась в кабинетное кресло мужа, и всегда несколько минут отдыхала, думала, "настраивалась".

— Вот, теперь я дома, — Говорила она.

В девяностые годы недавно минувшего века вел праздники Лев Иванович Ошанин — мой учитель.

Он жил этим.

Когда-то давно они вместе с Фатьяновым писали статью с протестом против пренебрежения поэтами, пишущими песни. Они гневно требовали к себе уважения у литературных собратий и доказывали, что они — тоже настоящие поэты. Теперь их давнишние мысли высказывала сама жизнь. Не было такого в России, чтобы столько людей приходило на праздник поэта. И чтобы все прекрасно знали его стихи! Кто настоящий поэт — тот, кого сумеет прочесть только эстет, или тот, кого любит народ? Трудный вопрос для литератора, коим являюсь и сама. Отчего все знают Фатьяновских "Соловьев" и не вспомнят трех стихотворений Ахматовой? Я не думаю, что это — только оттого, что народ наш мало образован. Каждый выбирает то, что его питает.

"Если бы хотя бы маленькая часть того, что имеет сейчас Алеша, мне досталось после смерти, я был бы счастлив. Я бы знал, что прожил свою жизнь не напрасно. Если бы мои хоть несколько песен остались так надолго", — Это слова еще одного поэта песни Михаила Матусовского, сказанные им во время прогулки после праздника.

 

А теперь позвольте закончить это повествование о великом поэте России, золотом ее соловье — Алексее Фатьянове.

 

Страница 2 - 2 из 2
Начало | Пред. | 1 2 | След. | Конец | Все
© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru