Песни Победы: Алексей Фатьянов. Очерк третий

"СОЛОВЬИ, СОЛОВЬИ, НЕ ТРЕВОЖЬТЕ РЕБЯТ…"
СНОВА ФРОНТ
1. "ПОСЛЕ ДЕКАБРЯ ПРИХОДИТ МАЙ…"
На Киевском вокзале Москвы шел новогодний снег. Голос дикторши был ровен и мелодичен, как в мирное время. Мягкий снег сыпался на рельсы, убеляя и уравнивая все кругом. Близкое предчувствие победы переполняло спешащих к вагонам людей. Могло бы показаться, что нет войны, и снова начинается жизнь вместе с наступившим 1945 годом, сулящим мир. Но все пассажиры вокзала были мужчины, и серые их шинели красили праздничные дни в цвет военного пороха. Алексей шел по перрону в сопровождении племянницы Ии, крепко вцепившейся в рукав его шинели. Ей было трудно оторваться от Алеши, который хоть ненадолго скрасил их с матерью жизнь. Теплые влажные глаза, глаза беременной женщины, смотрели на него с тоской и лаской. Отец будущего ребенка оказался из армейских ловеласов и оставил Ию. Дядя, единственный мужчина в их семье, снова уезжал на фронт. Алексей подбадривал ее, шутил, обещал вернуться и понянчить "внучка". Ие становилось радостней от его привычного с детства сильного голоса.

Наконец, он вошел в солдатскую теплушку и снял шинель. Музыканты играли полный трагизма марш "Прощание славянки". За стеной вагона поплыл перрон, унося в прошлое пребывание Алексея в Москве.

Солдаты в вагоне спали. Они знали, что такого "дежурного блюда", как сон — на фронте не подают. А фронтовой корреспондент Алексей Фатьянов вновь приступил к своим обязанностям, доставая из планшетки тетрадь и химический карандаш. Он уже писал о разоренной стране, о молодках и старухах, которые на полустанках тянут к солдатикам руки с кукурузой, салом, яблоками… Он записывал жадно, всем своим чистым и большим сердцем веруя, что его свидетельства — это свидетельства человека сопричастного к трагической истории Родины и творца самой этой Истории.

Бои не прекращались. В поле — две воли: кому Бог поможет. А Бог правду любит.

Фатьянов вернулся в военную Венгрию. Места расположения противоположных войск были настолько близки, что иногда до нашего лагеря долетала популярная в то время песенка:

После декабря всегда приходит май…

Как-то в занятом фашистском окопе Алексей с удивлением увидел патефон и следы недавнего пиршества: обертки шоколада, сверкающие банки из-под тушенки. В солдатском блиндаже даже сквозь пороховой дым и чад пахло одеколоном. На столике — недописанное письмо некоей Магде, в котором ее просили ждать Курта с победой. Немецкие солдаты хорошо питались, щедро разламывали шоколадные плитки, слушали патефон. И плохо обмундированная и оснащенная, израненная советская армия побеждала только неколебимым чувством справедливости возмездия. Слова той патефонной песенки действительно были пророческими. Только чей это был декабрь и чей май? Выдержав жесточайшие бои в декабре под Секешфехерваром, русские солдатики уверенно шли к "своему" маю. Недокормленные, недобритые, недоспавшие, мечтающие "курнуть"… Они шли к победному маю, шли, чтобы в один из Пасхальных дней сотворилось чудо — закончилась Великая и, как мнилось, последняя, война.

2. ВЕРНЫЙ "ХАРЛЕЙ"
Этот рядовой, казалось, был "на особом положении". Он мог запросто поговорить даже с командующим армии генералом Кравченко, бравым красавцем помкомом Потаповым. Кому еще могли простить непорядок в форме, позволить нацепить солдатские погоны на офицерскую форму? Но Фатьянову это позволялось, потому что его репортажи были сердечны, а песни становились частью народной души…

Однажды Фатьянов попал на концерт как зритель. К самоходчикам приехала бригада самодеятельных артистов, состоящая из танкистов, разведчиков и автоматчиков. Бойцы расположились в "зрительном зале" — в парке за порушенной усадьбой. Медлительно рассаживались на заснеженных обломках фонтана, осколках разбитого дома. Венгерская зима для русского солдата казалась терпимой. Больших морозов не было. А если из боя — в бой, то она оказывается попросту жаркой. Начиналась оттепель. Снег лежал волглый, стоптанный. Ощутимо дышали весной темнеющие, влажные деревья. Было пасмурно, и вражеские самолеты не решались уходить в сиреневое небо, они концерту не помешали.

Алексей не без ностальгии смотрел его. Выступал молоденький поэт-ведущий, вихрастый и остроумный. Баянист в перерывах между игрой прятал озябшие руки в большие варежки. Много пели звонкими, окрепшими на морозцах голосами. И Алексей подпевал им свои песни. Он порадовался, услышав их в репертуаре бригады.

Фронтовой корреспондент сделал несколько снимков. Солдаты, узнавшие, что здесь присутствует поэт, написавший их любимые песни, устроили овацию, расходились довольные. Алексей подошел к недавнему знакомому Олегу Чепелю и рассказал ему о Москве, заснеженной и дальней, о своем отпуске, похвалил концерт. Они вдвоем помолчали, покурили со смаком привезенные из Москвы папиросы. И тогда Фатьянов поведал ему о новой песне. А потом — и спел, да и околдовал ею молодого артиста. Расставаясь, он спешно "строчил" текст в блокнот Олега. А потом очертания его богатырской фигуры, обвешанной фотоаппаратами, скрылись за парком зажиточного господаря. Он двинулся по разбитой дороге в поисках попутки.

Спустя время, он вновь повстречался с ансамблем, в котором пелись уже его "Соловьи". Олег Чепель волновался, когда исполнял песню. Ему очень хотелось понравиться автору. Услышав песню, Фатьянов был по-детски рад и до того расчувствовался, что захотел читать стихи. Он прочел поэму "Скрипка бойца". Солдаты сидели на клочках соломы в хлебном сарае, и не отпускали его, заставляли читать и читать. Смеркалось. А ранняя распутица совершенно разбила дороги, кругом буксовали полуторки. Алексей вяз по колено, путался в полах шинели, тяжелой от налипшей грязи. Думая о том, что снова нужно перемещаться пешком по разбитым танками дорогам, поэт посетовал на незавидную судьбу весеннего пешехода. И новые друзья взялись ему помочь.

Прежде Олег Чепель служил в трофейной команде, которая занималась сбором вражеской техники после боев. Его товарищи, узнав, для кого понадобился транспорт, постарались — они выбрали крепкий, мощный мотоцикл "харлей" с пулеметом в коляске, испытали его и доставили Фатьянову. Неприхотливый "Харлей" стал редакционным. Он резво носил своего нового седока по размолотым уходящей войной и грядущей весной дорогам Венгрии. А фронтовые новости становились все оптимистичней.

3. "ДАЛЕКО РОДНЫЕ ОСИНЫ"
К концу февраля, как это бывает, приморозило, и наступило зыбкое на войне затишье. Алексей уходил в европейскую рощу, окованную куржаком. Маленькая березовая роща, несколько деревянных домишек, сугробы — все это напоминало русскую деревенскую околицу. Тянуло домой, родина казалась брошенной, как малое дитя. В блокнот вписывались торопливые строки, выплескивающие это настроение человеческой души:

Далеко родные осины,
Далеко родные поля.
Как мать, дожидается сына
Родная сторонка моя.
…Россия, Россия, Россия,
Мы в сердце тебя пронесли.
Прошли мы дороги большие,
Но краше страны не нашли.

Этому стихотворению была судьба стать песней, наполненной звуками сыновней грусти. Кто услышал ее сердцем — не забудет.

Неожиданно наступил март, сухой и теплый. Возобновились, словно оттаяли, бои под Секешфехерваром. В одном из них погибли комбаты танковой армии Скакулов, Смирнов и Лопатников. На левое крыло гвардейцев двинулись 43 немецких танка. Потери были велики. Лейтенант Козлов, батарея которого подбила 12 "тигров", лишился в бою глаза.

Вышло солнце вешнее,
Льнет к цветочку каждому,
Но люди мы нездешние
И все здесь не по-нашему, —

писал в те дни Фатьянов.

Все шли, и все погибали солдаты — нездешние, как говорят в русских селах, люди…

13 апреля советские войска, наконец, овладели Веной. И — как плотину прорвало: русский солдат нацелился прямиком на Берлин. Площади и парки Вены тем апрелем были покрыты цветами, целыми полянами пестрых цветов. А рядовой Фатьянов получил новое назначение. Теперь ему предстояло служить в Краснознаменном ансамбле Балтийского флота.

 

АРТИСТ АНСАМБЛЯ БАЛТИЙСКОГО ФЛОТА
1. СОЛОВЬЕВ-СЕДОЙ ВЕРНУЛСЯ С ВОЙНЫ
К дому на Старо-Невском подъехал автомобиль. Из него вышли слегка погрузневший Соловьев-Седой с Татьяной Давыдовной и Наташа, их дочь. Они вернулись к дому, но не домой. Пока Василий Павлович с шофером доставали чемоданы, Татьяна Давыдовна поднялась в свой этаж. Квартира их была на то время занята. После звонка открыли дверь незнакомые люди. Это была семья из разбомбленного дома, которая вернулась из эвакуации раньше Соловьевых. В тот момент им некуда было идти, и они заняли пустующую квартиру. Теперь некуда было идти композитору с женой и дочерью. А сознание общего горя не позволяло затевать квартирные дрязги.

Татьяна Давыдовна подыскала пустующую и почти целую квартиру неподалеку. Кое-где в оконных рамах сохранились стекла. Они вновь поселились на Старо-Невском, и первое, что увидели из этих окон — ледоход. По Неве шел лед, заставляя обмирать сердце забытым предчувствием мирного лета. Город оживал. Сюда возвращались его люди, оставшиеся в живых. Василию Павловичу сразу же было предложено собирать концертную бригаду для выступлений на фронте. И он тут же вспомнил "сынка" Алешу Фатьянова. Своей творческой жизни — а для композитора это то же самое, что жизнь вообще — он уже не мыслил без Алеши. Тщательная "разведка" и умелая "тактика" дала результаты — в Ансамбле песни и пляски Краснознаменного Балтийского флота Фатьянов оказался нужен. И пошла государственная депеша через Европу, оставляя позади Прибалтику, Польшу, Румынию — прямо в Австрию… С получением той депеши рядовому Фатьянову приказывалось отбыть в Таллин, в распоряжение ансамбля моряков Балтики.

2. ПОБЕДА
Ранним утром 18 апреля 1945 года Алексей Фатьянов прибыл в Таллин вместе с ценным трофеем — пишущей машинкой с немецким шрифтом.

В Таллине весна только начиналась. Алексей был рад, что жизнь ему дает возможность встретить весенний первоцвет еще раз. Он с удовольствием прошелся влажными улицами прибалтийского города. Встречались ему на пути в основном мужчины в военном. Были среди них раненые, все говорили по-русски. Он миновал несколько госпиталей, успел заметить, что в городе очень чисто, как будто только что прибрано. Готические силуэты католических церквей здесь сочеталась с островерхими крышами небольших домов на экономно узеньких улочках — Европа. Прошла розовощекая эстонка, ведя за ручку белесого малыша, толкуя ему что-то на йокающем чухонском наречии. Алексей спросил, где находится улица Пикк, и она дружелюбно разъяснила ему дорогу. Переступая через звонкие апрельские ручьи, он спустился по горбатой улице, свернул, и вышел на улицу Пикк. Здесь, в доме номер шестьдесят семь, расположились репетиционные классы ансамбля и жилые помещения.

Фатьянов сразу сдружился с обитателями особняка, многие из которых тоже побывали на фронте. Были среди них не только композиторы и солисты, но и поэты. Алексею было о чем с ними поговорить, он чувствовал себя в своей атмосфере. Особенно сблизился Алексей с белорусом, ленинградцем Владимиром Сорокиным. Это был композитор, с которым ему суждено было написать несколько песен. Иногда Алексей уединялся, и тогда стрекотала его трофейная немецкая машинка за тонкой стеной. У него "шли" стихи, сценарии концертов. Да и война уверенно шла к своему завершению. Ощущение душевного подъема от приближавшейся победы вдохновляло.

Вскоре Алексей уехал с Василием Павловичем в Восточную Пруссию, выступать на передовой. Проезжая по знакомым местам, Алексей чувствовал себя бывалым воякой. В Европе уже господствовала весна и на фронте повсюду звучали их с Василием Павловичем "Соловьи".

Закончилась поездка, друзья разъехались, один — в Ленинград, второй — в Таллин. А вскоре Алексей получил возможность приехать в Ленинград, и два друга встретились на уютной домашней кухне. Василий Павлович крепко обнял своего "сынка" Алешу. С фронта шли хорошие новости. И появлялись новые песни, много песен. Той весной, свежей и ясной, Соловьев-Седой написал музыку к привезенному с фронта Фатьяновым стихотворению "Далеко родные осины", к стихам "Далеко иль недалечко", песню о Ленинграде "Наш город". Звуки песни надолго стали позывными радио Северной Пальмиры.

30 апреля 1945 года Алексей получил воинское звание сержанта. Ну что ж, это было, хоть и небольшое, но повышение.

А ранним утром 9 мая, в среду Светлой Пасхальной седмицы, многие проснулись от звуков автоматной пальбы. Сонные люди еще не совсем понимали, что происходит. В открывшихся в дни войны храмах шла служба, посвященная празднованию Касперовской иконы Божией Матери. Пели в церквах благовестное "Христос воскресе из мертвых…". Молящиеся тревожно прислушивались к уличным звукам — звукам учащающейся пальбы.

Но эти выстрелы были предтечей долгожданного победного салюта.

Начиналось всемирное, всемерное и всенародное торжество.. Такого празднования Пасхи Христовой не видал белый свет. Великая Победа свершилась на крови, унеся жизни двухсот миллионов советских людей против четырех миллионов жизней фашистов… Но все оставшиеся в живых не могли и не хотели скрывать праведного ликования. Они радовались тому, что жизнь продолжается, и они остались для нее, чтобы вернуться домой. "Давно мы дома не были", — как и Фатьянов говорили сотни тысяч солдатских уст. "Поскорее возвращайся домой", — отвечали каждому миллионы женских и детских сердец.

2. "ГОРИТ СВЕЧИ ОГАРОЧЕК…"
В Восточной Пруссии еще сопротивлялись остатки разбитой немецкой армии. Шел мистический "последний бой". Сопротивление перед концом жестокое и волевое.

В первой половине мая Соловьева-Седого вызвал маршал К.А. Мерецков. Ставка была встревожена изнурительными боями под Кенигсбергом. Бойцов необходимо было духовно подбодрить. И маршал обращался к композитору с просьбой выступить перед солдатами. Список частей, в которых следовало побывать, был уже подготовлен.

Василий Павлович вышел с аудиенции озадаченным. Нужно было сейчас же собирать не только дорожный чемодан — надо было спешно собирать бригаду. Согласятся ли те, с кем он ездил ансамблем с самого начала года, завтра же отправиться в поездку? И он принялся звонить своим друзьям…

Рано утром следующего дня помятый трофейный автобус подъехал к дому на Старо-Невском. Из подъезда к нему вышли Василий Соловьев-Седой, Татьяна Рябова, гостивший у композитора Алексей Фатьянов, солисты Федор Андрукович и Ефрем Флакс.

— Куда едем-то опять? — бормотал сонный Андрукович.

— Тут рядом, — отвечал Фатьянов. — Поехали…

Поехали.

Эта поездка была исполнена трудностей и одновременно напоминала кадры комедийного фильма. Первый концерт бригада должна была дать в предместьях знакомого уже Алексею Таллина.

— Как настроение? — Спрашивал Василий Павлович, беспокоясь за морально-волевые качества наскоро сколоченной бригады.

— Как на мину наскочим — станет приподнятым! — Серьезно отвечал Фатьянов.

И громовой хохот в ответ на эту реплику говорил о том, что настроение у всех рабочее. Шофер оказался веселым и компанейским парнишкой. Он был горд тем, что везет знаменитостей и старался не оплошать.

— Я веду машину, объезжая мину! — гарантировал он безопасность, строчками из новой фронтовой песни.

— Если вдруг наедешь — я авто покину! — тут же обещал Фатьянов — и снова смех, как на школьном уроке.

Однако дряхлый штабной фургон никак не мог взять в толк шоферских стараний. Раздолбанный еще немцами, видавший все виды неестественных и естественных препятствий на фронтовых дорогах, он вполне мог бы стать почетным металлоломом. И когда выехали на прямую дорогу к Таллину, пассажиры на себе ощутили все "возрастные болезни" "старичка". Дороги были разворочены танками и самоходками. Фургон подпрыгивал выше собственной крыши на бесподобных колдобинах, пассажиры чертыхались. А им предстояло в дороге написать новую песню — написать и разучить. Время от времени мотор чихал, хрипел и лязгал металлом шестеренок. Иногда глох. Тогда шофер как будто с радостью разводил руками:

— Гитлер капут! — И выпрыгивал на пересохшие комья глины, подхватив инструменты. Пассажиры тогда выходили на лесную дорогу, и после бензинового чада легко дышали стойким еловым воздухом.

— Воздух! — Громко и одобрительно сказал Алексей. Водитель споро нырнул под машину.

Слышалось ровное пение моторов наших "ястребков", рядами пролетающих на запад.

Запоздало и дружно грянул хохот. Выпрастываясь из-под фургона, но не поднимая головы к небу, опытный водитель говорил:

— У них дорога — вот это дорога! Ни тебе ухабов, ни проверок, ни этого чих-пых!

— Плохо одно — под самолет при зенитном обстреле уже не залезешь! — Подтверждал Фатьянов.

И снова — дорога.

Навстречу им шли потрепанные и плененные немцы. Некоторые из них приветствовали трофейный автомобиль, взмахами рук.

— Ты погляди, а?! — Орал водитель возмущенно. — Улыбаются фрицы-то! С чего бы это фрицу радоваться?

— Живы остались — и тому рады…

На перекрестках стояли военные регулировщики, которые флажками показывали объезды взорванных мостов и не обследованных саперами участков. Мимо бежали легковые автомобили, санитарные машины, танкетки, проносились мотоциклы. И снова автобус ломался, временно капитулировал, и вскоре пассажиры окрестили его "гитлером". Всех мутило от нескончаемой тряски и частых поломок. Стало понятно, что они опоздают к началу первого же концерта. Но и в таких привычно нестандартных условиях шла пристальная работа над песней, которую обязательно нужно написать. Хотелось порадовать фронтовиков новой песней.

Достали было карандаш и бумагу, да на очередном толчке они вылетели из рук и исчезли в потаенных "гитлеровских" катакомбах. Времени было мало. Поэтому работали все сразу. Фатьянов сочинял стихотворение, вслух импровизируя строчку за строчкой. Соловьев-Седой тут же импровизировал подходящую мелодическую тему, его жена расчехлила аккордеон и подбирала аккомпанемент. Ефрем Флакс поддакивал ей своим аксамитовым басом.

И слова этой песни складывались как бы сами собой. Простые и ясные, они говорили о том же, о чем могли говорить сейчас все поголовно солдаты, от генерала до сына полка. Все они давно не были дома, все они наливали по фронтовой чарочке под звуки недальнего боя, все они, освободившись от многолетнего напряжения, впервые могли попросту строить планы на будущее. Во всех землянках горели свечные огарки, самодельные лампы из гильз, дымные самокрутки… Мелодия складывалась такая же дружеская, легкая, как разговор по душам. Скоро пели все, хором, заглушая рев автобусного мотора. Аккордеонистка лихо поддавала аккомпанемент, все были счастливы — песня удалась! Вдруг на очередной кочке и в аккордеоне что-то хрустнуло — он смолк. Видно, напрочь отлетели планки. Но Ефрем Флакс, который стал первым исполнителем песни, репетировал ее под звонкие, распетые голоса попутчиков. Это длилось долго, так долго, что всем захотелось помолчать и посидеть в относительной тишине. Но время от времени кто-то, забывшись, начинал снова:

Горит свечи огарочек,
Гремит недальний бой…

На нарушителя тишины все смотрели с мольбой и угрозой. Тогда Фатьянов снял пилотку и объявил, что любой, кто запоет песню, потерпит взыскание. Долго ждать не пришлось. Ефрем Флакс, который боялся ее забыть, без возражений отдал носовой платок.

Наконец, на одном из перекрестков регулировщик обрадовано сообщил водителю, что они прибыли как раз в нужную им часть.

Вечерело. Наскоро попив солдатского жидкого чайку, артисты вышли "на сцену". Их встретили радостными возгласами и громкими рукоплесканиями. "Сцена" была сымпровизирована на лесной поляне, на нее светили мощные "огни рампы" — фары нескольких автомобилей. Вся полянка была аккуратно усыпана мелким морским песком.

Концерт начался.

"Фатьянов читал стихи, Флакс пел много, вдохновенно и трогательно, не щадя ни голосовых связок, ни аккомпаниатора, не опасаясь ни фатьяновских штрафов, ни налетов вражеских самолетов," — вспоминает В.П.Соловьев-Седой. Новую песню пели три раза, и всякий раз последние ее аккорды тонули в овациях. Бойцы как будто ждали именно эту песню, говорящую о елочке у родного крыльца, о месяце, таком ярком в родном небе, о девушках, нетерпеливо ждущих возвращения своих героев из далекой стороны… Этот концерт длился два с половиной часа, и мог бы продолжаться еще и еще. Вполне насладившиеся прелестями военной дороги артисты готовы были выступать хоть до утра, и уже согласились было заночевать в этой части… Но одно маленькое обстоятельство заставило их вновь сесть на "гитлера". Краснея от осознания собственной дерзости, командир сказал им, что выступали они не в той части, в которую ехали. Просто артистов обманули, заманив к себе. Просто очень хотелось послушать концерт… И никто не стал сердиться на командира. На войне, как в бане, все равны. Они быстро заняли свои места в фургоне и поехали вглубь войны. А далеко за полночь нагнали нужную часть.

…Два месяца выступала бригада перед артиллеристами, летчиками, моряками, танкистами, пехотинцами 2-го Прибалтийского фронта. Давали по три концерта в день. Почти два месяца, изредка и ненадолго возвращаясь в мирные Таллин и Ленинград, питались они из одного котелка, спали в привычном дряхлом "гитлере", накрываясь солдатскими байковыми одеялами.

А новая песня уже давно их опередила.

— "Горит свечи огарочек" будете петь? — Спрашивали гостей солдаты.

— Будем! — Отвечал Ефрем Флакс и улыбался таинственно и душевно, как оперный купец "Садко".

Близкий друг Соловьева-Седого, он стал первым исполнителем многих его песен.

...Кто были его родители — трудно установить. Скорее всего, они были партийными деятелями, которых постигла участь без вести пропавших. Одинокий маленький Франя беспризорничал. Ночевки под котлами и в теплых зимних подвалах, горечь хлебной краюшки и сладость вдавленного в мостовую окурка — все это испытал Франя на собственной шкуре. Его с другими мальчишками периодически ловили милиционеры. И однажды он из детского приемника-распределителя попал в детдомовский хор. Пел в самодеятельном хоровом кружке, "живой газете", где его и приметил концертмейстер — студент ленинградской консерватории. Он настойчиво требовал, чтобы парень поступал в консерваторию. Это казалось невероятным — Флакс не знал ни единой ноты, общее образование его было слабым. Он свыкся с жизнью ломового извозчика, которым поступил в отрочестве — такая работа его устраивала. Но студент едва ли не силой затащил его к профессору И.С. Томарсу. Ефрем спел профессору арию Варяжского гостя, которую выучил на слух с патефонной пластинки. Больше он ничего из классики не знал. Профессор Томарс был редкостно привередлив. Однако он пообещал взять Ефрема в свой класс, ежели тот сдаст экзамены и чисто помоет руки.

Юноша-ломовой помыл руки с песочком и приехал на экзамен в телеге, на послушном своем битюге Мальчике. Привязал его к фонарному столбу и отправился в экзаменационный зал, где по всем предметам потерпел поражение. Его приняли на рабфак только за блестящие певческие способности. Однако Ефрем принялся учиться так пристально и прилежно, что вскоре пошел, переступая в год по два курса. Его репертуар становился все больше и разнообразнее. Неожиданно даже для себя самого он из оперного класса перешел в класс камерного пения профессора А.Б. Меровича. Так и началась его сценическая судьба, и появление на эстраде молодого певца Ефрема Флакса стало событием. Среднего роста, красивый, стройный, жгучий брюнет с красиво посаженной головой и взглядом оперного Мефистофеля, он покорил зрителя с первого концерта.

В первые дни войны Ефрем Борисович вступил в дивизию народного ополчения. Профессиональный шофер, он стал помощником командира взвода автомобильной роты. Его голос тоже помогал ратному делу. Певец служил в агитационном взводе, работал с Соловьевым-Седым в фронтовом театре, бесконечно записывал новые песни на радио. С Василием Павловичем и Алексеем Ивановичем его связывали искренность характера, талант, добрая душа. В конце войны они приноровились ездить на выступления все вместе, прихватив с собой обладателя столь же прекрасного лирического тенора Федора Андруковича. Они с Флаксом пели дуэтом.

Обаятельный, благородный, вежливый, Ефрем Борисович, как ребенок конфеты, любил молоко. Он просто жить без него не мог. Частенько на фронтовых дорогах, почуяв сердцем присутствие рядом коровы, он просил остановиться у очередной покосившейся калитки. Добрые хозяюшки старательно угощали красавца-певца.

— Видали, какая молодка? — Говорил он, ставя на стол кринку так, чтобы не расплескать молоко. — Женюсь!

— Погоди! — советовал Алексей.

— Чего годить-то, Алеша? Женюсь!

— Молоко на губах обсохнет — тогда и женись. Да не заводи коровы! А заводи патефон — и слушай наши песни!

Оба смеялись от души, от ощущения молодой силы, оттого что впереди — вся жизнь.

 

Страница 2 - 2 из 3
Начало | Пред. | 1 2 3 | След. | Конец | Все
© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru