"Земля" и "Власть" в условиях нового государственного объединения

Предпочтения Ивана III склонились на сторону группы Елены Волошанки. В феврале 1498 года состоялась торжественная коронация четырнадцатилетнего Дмитрия-внука (сына Ивана Ивановича Молодого) в качестве "великого князя" — соправителя самого государя. Поскольку нарушалась традиция "майората", Иван III давал наказ послам разъяснять, что он волен в своих сыновьях и внуках. В этом проявлялось и собственное представление, и стремление к неограниченной власти, и это должно было подчеркиваться особой торжественностью коронации внука. Но в литературе справедливо отмечалось, что вроде бы передавая внуку неограниченную власть, Иван III никак не обеспечивал ее материально. Если сын великого князя Василий иванович изначально имел весьма значительные земельные владения и стремился к их расширению, то Дмитрий-внук таковых не имел вообще, и в этом, по всей вероятности, заключалась одна из главных задач выдвижения на первый план Дмитрия. Иван III как бы завершал ту линию, которая была начата еще Дмитрием Донским: не допускать очередного раздела объединенных земель. Это было замечено и на Западе. В письме к императору Максимилиану кенигсбергский командор отмечал, что "старый государь один держит в своих руках управление землей и не хочет допустить собственных двух сыновей к управлению или разделу земли. Это для магистра Ливонии и для почтенного Ордена во многих отношениях тяжело и невыгодно: Орден не может противостоять столь большой силе, сосредоточенной в одних руках, в отличие от того положения, когда земля поделена между государями".

Самодержавные устремления Ивана III поддерживались именно окружением Елены Волошанки. Такого рода устремления вообще всегда и везде поддерживаются теми, кто не имеет корней в "этой стране". "Повесть о Дракуле", написанная видным приверженцем идеи самодержавия Федором Курицыным из окружения Елены Волошанки — прославляет жестокость во имя государственной целесообразности. Но и для Византии придворная жестокость — это вся тысячелетняя история, а потому и задача, в конечном счете, сводилась к владению рычагами власти. На заговоре приверженцев феодальной вольницы окружение Софьи лишь спекулировало, что вскоре и проявится. А Иван III, как и во многих других случаях, уступал конкретным прагматическим интересам. На стороне же Софьи оказались богатейшие монастыри и церковные авторитеты, которые скептически относились и к реформе митрополита Алексия, и к решениям об освобождении русской церкви от зависимости со стороны отнюдь не бескорыстного византийского духовенства. На стороне Софьи оказываются и архиепископ Геннадий Новгородский, и монастыри, жаждавшие сел отнюдь не ради христианского просвещения крестьян. Гнев великого князя на жену и сына начал таять, а внук был принесен в жертву соперничавшей когорте властолюбцев. При этом Василий готов был даже отъехать в Литву (по крайней мере, он ехал к литовским границам), что могло быть одной из причин перемены в настроениях Ивана III: он всегда был реалист и прагматик, и достигал целей постоянной ориентацией на изменяющиеся условия. В 1502 году Дмитрий и его мать Елена Волошанка будут отправлены "за приставы". В тюрьме в 1509 году Дмитрий и закончит свои дни при почти полном молчании русских и иностранных источников: ни объяснения причин смерти, ни оценок в них нет.

Вопрос об обстоятельствах и причинах отстранения от власти Дмитрия-внука в 1502 году в литературе обсуждался, но вряд ли может быть решен при имеющемся состоянии источников. Во всяком случае, в источниках все сводится к личной воли государя — он кого хочет, того и жалует, а кого хочет, того и наказывает. В частности русским послам указывалось, что они должны были объяснять отстранение юноши Дмитрия примерно в том же духе, что и его возвышение: "Который сын отцу служит и норовит, ино отец того боле и жалует; а который сын родителем не служит и не норовит, ино того за что жаловати?". В другом наказе (1504 г.) разъясняется: "Внука был государь наш пожаловал, и он учял государю нашему грубити: ино ведь всякой жалует дитя, которое родителем норовит и служит; а который не норовит, да еще грубит, ино того за что жаловати?".

Было бы интересно узнать, из-за чего юноша Дмитрий "грубил" деду? На действительные причины князь в своих наказах даже не намекает. Но это явно связывалось и с падением роли Волошской земли в качестве стратегического союзника Московской Руси, и с обострившейся борьбой вокруг соотношения византийской и русской церкви, разного прочтения христианства. Ведь именно тогда Иван III отказался и от своих советчиков братьев Курицыных, и от поддержки так называемой "московской ереси", да и от поддержки "нестяжателей" тоже. Он уступил "византийской чистоте", отказавшись и от идеалов подвижников XIV века, и от многих традиций русского христианства, и даже от столь важной для государства задачи обеспечения поместьями служилых людей, во имя то ли сиюминутных политических успехов, то ли исходя из своей оценки государственных задач, то ли просто из чувства самосохранения.

В Никоновской летописи имеется, может быть, самое реальное объяснение перемены, происшедшей в настроении "государя" в 1503 году, когда наиболее остро стоял вопрос о возможной секуляризации церковных земель и ликвидации удельной системы. В так называемом "Слове ином" рассказывается о земельной тяжбе "некоторых человецех", крестьян великокняжеских владений, с Троицким монастырем. Обычное нарушение: монастырь "переорал (то есть перепахал. — А.К.) земленую межу" и пашет землю, принадлежащую князю. Иван III повелел нарушившего межу монаха карать "торговой казнью" (так обозначалось публичное битье кнутом), а с игумена Серапиона взыскать 30 рублей. Были затребованы и прошлые грамоты монастыря на все села. Но, как сообщает Никоновская летопись, 28 июля "князь великий Иван Васильевич всея Руси начат изнемогати; его же Господь любит, наказует". Иными словами, болезнь воспринималась как наказанье Божье, и, очевидно, так это воспринял и сам князь. Так или иначе, но вскоре вопрос о секуляризации практически снимается, и состоявшийся через некоторое время церковный собор считал вопрос о сохранении монастырского землевладения уже почти решенным.

Отказ от секуляризации церковных земель по существу предопределял отношение и к другому вопросу — корректировался взгляд на удельную систему. Как справедливо отметил С.М. Каштанов, эти два вопроса могли быть решены только во взаимосвязи. Сохраняя одно, великокняжеская власть неизбежно должна была сохранять и другое. Но высшей власти оставалась хотя бы функция регулятора всегда напряженных отношений между светскими и церковными землевладельцами.

Иван III умер в 1505 году явно не на вершине своих достижений. На Руси прошли несвойственные ей пожары, в которых сжигали еретиков, в том числе тех, кому князь не так давно симпатизировал. И даже внешнеполитические успехи уже не выглядели надежными. Явно не сумел он предусмотреть и последствия своих конвульсивных действий конца XV — начала XVI века.

ВНУТРЕННЯ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА В ГОДЫ ПРАВЛЕНИЯ ВАСИЛИЯ III

Для того чтобы понять особенности правления Василия III Ивановича (1479 — 1533), необходимо проанализировать подход нового великого князя к общегосударственным интересам. Дмитрий-внук служил государству: он не имел ничего, кроме "шапки Мономаха", врученной ему во время возведения в чин "великого князя" и соправителя Ивана III. Своим положением Дмитрий был просто обречен говорить и думать только об общегосударственном (правда, в той мере, в которой позволял возраст и реальная подготовка к несению государственных обязанностей). Василий Иванович изначально имел земельные владения, и поэтому его сознание сохраняло инерцию мировоззрения княжат своего времени. И относился к государству Василий, скорее как вотчинник, нежели государь, что проявилось еще при Иване III. В начале 90-х это были притязания Василия на тверские владения (в частности, Кашин), на которые явно было больше прав у Дмитрия-внука, чья бабка, первая жена Ивана III, была тверской княжной. Позднее Василий претендовал на западные районы, смежные с литовскими, причем притязания Василия псковичам не нравились потому, что Псков тяготел к Москве, но псковичи не видели такого тяготения у самого Василия в первые годы XVI века.

Еще одна черта Василия III — властолюбие. Оценивая княжение Василия III Ивановича, С.Ф. Платонов заметил, что он "наследовал властолюбие своего отца, но не имел его талантов". Оспаривая мнение насчет "талантов", А.А. Зимин вполне соглашался относительно "властолюбия". "Из хода острой придворной борьбы, — заключал автор, — он извлек для себя важные уроки. Главный из них тот, что за власть надо бороться". И далее: "Даже опричнина, это самое оригинальное из детищ Ивана IV, имела корни в мероприятиях Василия III. Именно в первой трети XVI века дворовое войско (великокняжеская гвардия) начинает обособляться от общегосударственного... Даже поставление на престол Симеона Бекбулатовича (Иваном Грозным. — А.К.) имеет прецедент в попытке Василия III назначить себе наследником крещеного татарского царевича Петра".

Все верно. И было в истории так бессчетное количество раз. Только вывод должен быть иной: если Иван III за стремлением к власти не забывал государственные интересы, то у Василия властолюбие всегда стояло на первом месте. Он готов был отдать Россию казанскому царевичу, лишь бы она не досталась кому-нибудь из родных братьев. (И такая проблема встала уже в 1510 году во время окончательного подчинения Пскова). Еще лучше выразил суть понимания власти Василием III боярин Берсень-Беклемишев: "Иван Ш любил встречу" (т.е. обсуждение, спор с ним), Василий же решал дела "запершись сам третей у постели". А государственные дела так, естественно, не решаются.

Первые "приказы", как элементы управленческой структуры, в источниках упоминаются уже с начала княжения Василия III. Однако, это просто иное название тех самых "путей", которые складывались в 80-е годы XV века. Можно предполагать и ограничение их функций именно задачами обеспечения не государственных интересов, а княжеской вотчины.

Заслуги Василия III обычно ассоциируются с тремя датами: присоединение Пскова в 1510 году, Смоленска в 1514 и Рязани в период 1516 — 1521 годов. Но надо иметь в виду, что Псков уже в конце XV века признавал Ивана III "государем", постоянно обращался за помощью к Москве в противостоянии угрозам со стороны Ливонии, и сепаратистским тенденциям новгородского боярства. Василий Иванович лишь распорядился вывезти из Пскова вечевой колокол и посадил в качестве постоянного управляющего московского наместника (их приглашали в город и ранее по определенным случаям). А это — достижение далеко не бесспорное. Псков в итоге в системе объединяющегося государства играл менее значимую роль, нежели ранее.

Возвращение Смоленска, буквально отданного Литве двумя предшествующими Василиями, — факт, безусловно, важный. Но и это лишь возврат к позициям, завоеванным еще во времена Дмитрия Донского и исправление беспринципных действий сына и внука великого деятеля Руси.

С Рязанью дело обстояло сложнее. В XIV веке именно рязанский князь Олег Иванович удерживал Смоленск в качестве княжества Северо-Восточной Руси. После кончины в Рязани сестры Ивана III Анны (1501 г.) над Рязанским княжеством устанавливается фактический протекторат со стороны Москвы. Правившей в Рязани княгине Агриппине-Аграфене (при малолетнем сыне Иване Васильевиче), Иван III дает указание, чтобы она "бабьем делом не отпиралась". Позднее ситуация осложнится. Та же Аграфена станет энергичным борцом за восстановление полной независимости Рязанского княжества, а сын ее будет добиваться возвращения на рязанский стол еще в середине 30-х годов XVI века, после кончины Василия III. И это будет связываться не столько с антимосковскими настроениями, сколько с неприятием системы организации власти, к которой изначально стремился Василий III. Иными словами — эти приобретения Василия III нарушали определенную гармонию "Земли" и "Власти", которая сохранялась при Иване III, и за которую будет вестись борьба на протяжении двух веков.

В политике Ивана III большое место отводилось косвенному влиянию на местные традиционные властные структуры. Он фактически контролировал ситуацию в Казани и на всех прилегающих к ней территориях, то меняя ханов и вождей, то направляя в эти районы воевод (задача которых также заключалась в замене одних местных правителей другими). Борьба в высших эшелонах власти всегда оставляла большие возможности для "инициативы мест". Но это не всегда укрепляло самоуправление, напротив, беззаконие (пусть и в феодальном смысле) "наверху" провоцирует и беззаконие наместников. Это обострение противоречий и в "верхах", и в "низах" углубляется в первой половине XVI века, подрывая основы государственной устойчивости. Ухудшение положение крестьянства в годы правления Василия III отмечается многими источниками, а прибывшего в Москву в 1518 году Максима Грека нищета и забитость крестьян прямо-таки поразила.

После вступления Василия III на великое княжение, казанский хан Мухаммед-Эмин объявил о разрыве отношений с Москвой. Причиной в данном случае объявлялось обращение новой власти с только что низвергнутым Дмитрием-внуком. И это "заступничество" лишний раз побуждает всю сложную коллизию увязывать с поворотом в политике Стефана IV: признанием зависимости от Османской империи, к которой теперь склоняются и все осколки Золотой Орды. "Аз, — пояснял Мухаммед-Амин, — есми целовал роту за князя великого Дмитрея Ивановича, за внука великого князя, братство и любовь имети до дни живота нашего, и не хочю быти за великим князем Васильем Ивановичем. Великий князь Василей изменил братаничю своему великому князю Дмитрею, поимал его через крестное целованье. А яз, Магмет Амин, казанский царь, не рекся быти за великим князем Васильем Ивановичем, ни роты есмя пил, ни быти с ним не хощу". Это пересказ русской ("Холмогорской") летописи, в чем отражается и позиция русских областей, прилегающих к Казанскому ханству. Но это — и указание на действительную ситуацию, когда Казанское ханство, казалось бы, уже вполне вошедшее в состав Русского государства одно из важных его звеньев на Волго-Балтийского пути, теперь становится беспокойным пограничьем, каковым и останется еще на полвека.

Явно не ладились у Василия III отношения и с другим бывшим союзником Москвы — с крымским ханом. Если раньше набеги из Крыма шли хотя и на "русские" земли, но находящиеся под властью Литвы, с которой шли непримиримые войны за наследство Киевской Руси (о чем нередко с болью говорили русские летописцы), то теперь и подчиненные Москве территории подвергаются грабительским набегам. И это изменение политики тоже косвенным образам связывалось с изменением отношений с Волошской землей.

А.А. Зимин весьма обоснованно говорит о возможности и более худших перспектив. "Кто знает, — начинает он раздел об отношениях с Литвой, — как бы развернулись в дальнейшем события, если б судьба на этот раз не была благосклонной к великому государю всея Руси". Постановка вопроса для историка, конечно, не традиционна, но в данном случае не безосновательна. Главной "удачей" была кончина в 1506 году литовского князя Александра Казимировича, женатого на сестре Василия Елене. Василий на фоне неудач на Востоке надеялся утвердиться на Западе и предложил свою кандидатуру в качестве Великого князя Литовского. Он рассылал послов и послания, но особого отклика они не получили. Представитель вроде бы русско-литовской партии Михаил Львович Глинский и сам претендовал на великокняжеский стол. Но в Литве католицизм уже явно преобладал, и новым великим князем был избран брат Александра — Сигизмунд.

Внутренние противоречия в Литве, в том числе и в ее отношениях с Польшей, Ливонией и Священной Римской империей оставались, как обычно, сложными, запутанными и непредсказуемыми. Хотя претензии Василия III и не получили поддержки в православных областях Литвы, объективный выигрыш для Московской Руси в этом был. Коронация Сигизмунда была и актом противостояния Василию, и вызовом России (решение в 1507 году начать войну с Москвой), с чем не могли смириться в русских областях Литвы. Вильно требовала возвращения под юрисдикцию Литвы земель, утерянных в 1500 — 1503 годах, но в этих землях не было желания возвращаться под власть безвластного или католически властного государства. В итоге поднималась фигура Михаила Львовича Глинского, человека, побывавшего на службе в разных странах, бывшего и католиком, и военачальником Тевтонского Ордена и Империи: обычная биография княжат и бояр XV века, выбитых из своей колеи. Увеличилась его роль и в Литве при Александре, а ко времени кончины князя он воспринимался уже в качестве его главного советника и преемника. И в 1508 году началось восстание против Сигизмунда во главе с Михаилом Львовичем и в его поддержку.

Укрепившись в Турове, Глинский и его сопричастники принимали послов от Василия из Москвы и Менгли-Гирея из Крыма (который обещал мятежнику Киев). Поскольку опереться они могли только на протестные православно-русские силы, победили сторонники московской ориентации. За переход на службу Москве мятежникам было обещано оставить все города, которые они сумеют отобрать у Сигизмунда. На стороне мятежников находилось явное желание русских городов к объединению с исконно русскими землями. Но как раз это настроение мятежники и не стремились использовать. По разным генеалогиям Глинские были потомками татарских беглецов разгромленного Тохтамышем Мамая и с русско-литовской почвой связей не имели. Как и все подобные "перемещенные лица", они были связаны со служебными "верхами", не пытаясь ни в коей мере проникнуться интересами "Земли". В итоге, восстание Михаила Глинского всенародной поддержки не получило, тем более, что он к ней и не обращался, и в 1508 году он с братьями отъехал к Василию III, получив "в кормление" Малый Ярославец. Вместе с соучастниками они будут именоваться в русских источниках "литвой дворовой". Однако в политической жизни России они сыграют довольно значительную роль.